Радио

Над городом тишина. Мерно и беззаботно плывут чёрные облака по белому небу. Неласково улыбается Солнце распаляясь и яростно нагревая изнывающую от жара весеннюю землю. А по ней, разбросанные там и тут, растут крепкие бетонные дома, выверенные до миллиметра асфальтовые дороги. И бегут по ним, вперёд, увлекая за собой других люди: рабочие, бездельники, горожане, селяне, старики и дети.
Вперёд! Скорей, УКВ для всех! И грохочет под их бодрыми не в меру ногами, гудит и стонет земля, трещит и ломается плитка. Почти серая, изредка в черновато-синюю крапинку, бывает мелькнёт полоса, но где её увидишь!
И вторят бегущим репродукторы, висящие над их страждущими умами приёмники. Задорно читают народу новостную сводку. Успей за ними, купи сейчас! На всех не хватит! – Читается у каждого в глазах.
Быстрее, жизни маховик! И час, другой, бегут вперёд. Сметают всё, вопят, дерутся и кричат. Но светит в глаза им ярко надпись ксенона: «Господин Ушин – лучшие приёмники!». И снова несутся люди вперёд. Теряются среди них, пищат как прищемленные мыши. Налево, направо – по всякому проспекту, разливается Волгой толпа!
А солнце, злобно хохоча, всё сильнее жарит огрубевшие ума! И распевают на все мотивы голоса, над головою, в форме колеса: «Свобода — это радио! Свобода — это волна!»
Дышат жгущим веки жаром бетонные дома, болезненно жмутся к кипящему камню деревья, брезгливо отворачиваются реки, уходят всё дальше вспять. И плачет изнеможённая толпа.
Кричит нестройным ладом: «Свободу нам! Дайте нам говорить! Больше свободы! Свобода! Свобода! Свобода!»
Но вырастает из-под земли молчаливая стена. А вверху, эхом носится агитирующий крик: «Говори, не молчи, минута свободы! Пять через пять – особенный путь! Такого у других сыскать!»
Остановилась толпа, переводит дыхание. Презрительно смотрят стражи им в душу. И хоронят их чёрные тени, что с неба свисают!
Раз, два, раз, два! Чеканя прусский шаг надвигается чёрная стена! И требуют одно: «в загоне всем быть вам суждено, в забой навек! Забудьте слово «человек»!
Сильней, сильней, обходят безумцев идиоты кольцом! В броне, чернеющей на солнце, шлема где лиц не видно, с щитом, дубиной, на коне – приходят братья по судьбе!
И бой, и бой, и бой! Взмывают к небу флаги, горят в чужих руках пахнущие краской типографий транспаранты!
«Свобода! Свобода! Свобода!» - Поёт безумствующая толпа, сходясь волной на передатчик!
Кипят ума, звереет люди – подайте-с информацию о мире! Не можем жить мы в темноте! – Вещает старикашка. Он грузноват, широк как будто горы сошли на землю все живыми. И гласом хриплым, но понятным, требует одно. – Верните радио, оно – роднее будет сына! Без него не та картина!
В лицо, в глаза и по телам – всюду, всюду только флаги, флажки, забастовки и пикеты. Кричат натужно люди в форме:
«Граждане, окститесь! Вам не положена свобода! Вы сами предали её, теперь хотите вновь всего: веру, правду и надежду! Но не бывает так на свете! Вы – стадо, проваливайте вон!»
И рёв, и хохот, плач и слёзы – эмоции слились в одну!
А над жжёными безумием телами всё ходит Солнце по цепи! И так, и эдак, то выйдет, то зайдёт -  заплачет тучей набежавшей и вновь всё рвётся на людей!
Но вдруг! Глядите – тишина! Лишь пульсируя, извивается, хлеща волной по неокрепшим, тёмным умам, стелется по граду воля Маяка! И так, зайдёт, как мать, в ушко лобызает, а порой, ударит словно плетью! И взвоет человек!
Кричит, будто бы, каждому прям в череп, бьёт, как молоток по мятежным гвоздям:
«Повеление Правительства! – Начинает голос. Нарочито, басит, движется мерно, порой высокомерно глас всевышний. Но как взрыв: врывается новая волна, – да здравствует революция! На штурм!»
Разнёсся голос, ударил каждому в лицо – затих. Стоит толпа, глядит горящими глазами на тех, кто требует уйти: безликих, тёмных, порядка стражей.
Волнение как ток: шепчет и понуждает идти скорее прочь – со щитом ли на щите. И растерянность в глазах толпы, с каждой секундой сменяется уверенностью. Вот – вспыхнула искра. И взмывают к верху, небу, алеющие флаги! И бившись редкими волнами, теперь грядет эпоха штурма!
Безмолствующие мгновение назад, теперь отходят, но идут вперёд, как оглушающие волны, чуть назад, потом удар!
И раз, и два – уж бьют, и крутят – тех в тюрьму, а этих в петли. Но исторгая из себя людей, град стремится выше – к свободе из-под душащих цепей!
«Долой власть суеверий, каменных цепей – к чёрту вас, волна для всех!» – Как дрожащее на волнах истории утлое судёнышко, сотрясается изнутри и определённый когда-то навеки порядок, заслышав только ропот.
И не один пал в это море простой мужик, сражённый хитрой пулей. Но вновь и вновь, с трибуны, спящий разум слышит, - даёшь свободу! Марш, марш, за волей вперёд, угнетённый народ!
И слышен скрип, как Вавилона спицы, рушатся и падают во мрак тяжёлые оковы. Но это там, впереди, далече – не у нас.
А тут всё также – народ во бунте, власть во страхе, и кажется уж всё – мятеж погас, и сохранится – молитва на ночь, утром – труд, и вечером хозяйское благоволенье слугам, но… Нет!
Как взрыв, и эхом отдалось, испепелив надежду мира:
«О, люди, вы, пора, ваш час – на штурм!»
И новь да вновь: и гам, и крики, и стрельба – картечь да пушки, сабля и мольба! – Давка, трупы, кровь, пальба. Но квартал за кварталом уж верно – ценят революции дело. Бегут и катятся назад – миропорядка сурового стражи, ханжи, надзиратели. Сломя голову – прочь, быстрее, быстрее!
И вот. Уж миг развязки истории моей.
На радио вбегают, в чёрном облаченьи, дубинками маша, ушедших дней гвардейцы. И бьют, и дробят кости: льётся и стекает вниз по сцене кровь ручьём.
Но, оглянись, боец. Где видишь ты, тобой изувеченное чело? Смотри, вон там, в толпе: выстрелы ружей, и целят в вас! А здесь, что видишь тут? – Да ничего!
Они лишь голограммы. Так что ж?
Каков итог всей этой кутерьмы, когда неистребим революционный дух, да вторящие им народные начала?
Сложи оружие – иди. Поёт пусть кукла дальше. Ты ей бессилен воздать зло.
Сказал какой-то глас и смолк навек.
И рассмеялось, Солнце, чуть грустя:
«Да… Вот это день. Но тут уж, да. Теперь уж ярко всё. Но долго ли оно продлится? Дракон цикличен. Рази его и станешь сам ему подобным…»
Наивно радио смеялось:
«Ура! Свершилось дело. Свободы час – настал для нас!»
И грустно вторил человек в углу:
«Лишь час. А хочется всю вечность…»