Глухомань

В сентябре 1986 года, защитив в МВТУ кандидатскую диссертацию, я перешел на работу в НПО «Энергия» имени С.П. Королёва - знаменитое "королевское" КБ. Перед приемом на работу со мной беседовал начальник 7-го комплекса Михаил Мельников. Герой Труда, знаменитый в профессиональных кругах, он потерял глаз во время одного из испытаний. Мельников говорил высоким голосом и вспоминал свою работу с Королёвым. Его единственный глаз слезился.

После него начальником комплекса стал Павел Быстров. Начальником отдела был Александр Лобаков, а моим непосредственным руководителем – Владимир Лягушин. Меня встретили мои знакомые еще по учебе на факультете – Игорь Николаев и Фанит Хайдаров. С некоторыми из ребят, с которыми меня свела судьба на «третьей» территории предприятия, у меня до сих пор сохранились дружеские отношения – Николаем Федоровым, Александром Беляковым.

Мне не понравилась новая работа. В Бауманке я привык переносить сверхнагрузки, будучи почти одновременно аспирантом, членом сборной института по самбо и руководителем строительных отрядов. Размеренная научно-техническая деятельность была мне пресна.

Я взбунтовался. Фирма казалась мне серой инженерной империей, где гибнет творческая личность. Переизбыток кадров. Низкие оклады. Вялое перетаскивание бумаг с территории на территорию. Я увидел плохо занятых людей, горы засекреченной бумаги, добрая половина которой была никому не нужна. Это было как удар в лицо после вольной горячки аспирантуры.

Конечно, на предприятии была живая работа. Но я попал на «третью территорию», расположенную на отшибе. Здесь занимались перспективной установкой, время летных испытаний которой пряталось в неопределенном будущем. В отделах не спеша распивали чаи, женщины увлекались разведением домашних растений. Мне поручили руководить группой, я попытался ввести жесткое планирование и от; четность. Это вызвало резкое отторжение коллектива. Реальные проекты шли в других подразделениях предприятия, но и они, как я полагал, были далеки от переднего края науки! Пора бурного освоения нового, выпавшая на долю предыдущего поколения инженеров, прошла. Наступило время пережевывания частностей. А мне нужна была задача прорыва!

Я страдал, не умея разглядеть реального дела и настоящих космических зубров. Ходил по всем службам предприятия – нет, не грело. С помощью академика Георгия Николаева добился приема у Генерального конструктора Валентина Глушко.

Валентин Петрович принял меня в задней комнате – пришлось пересечь весь большой кабинет руководителя предприятия. На столе были аккуратными стопками уложены книги и отчеты. Глушко произвел впечатление красивого старика – высокого, прямого, с крепкой ладонью. Волосы аккуратно причесаны. Смотрел строго. Я попросил допустить до отбора в отряд и посетовал на нетворческий характер деятельности. И услышал отказ:

– Правила для всех едины. Сначала три года проработайте на фирме.
– Но я кандидат наук! Зачем мне носить бумажки?;
– Вы не поняли важности работы куратора, молодой человек... Есть время? Учите технику.

Аудиенция заняла три минуты. Я уходил недовольный. Гораздо позже я осознаю, что встреча с Валентином Глушко, гениальным конструктором двигателей, членом легендарного Совета Главных, была моей удачей. Генеральный в эти дни занимался высшим проектом своей жизни – созданием системы «Энергия»–«Буран». Я прикоснулся к живой космической истории, однако, озабоченный своими проблемами, этого не почувствовал.

Голова была занята невеселыми размышлениями. Читать? Ну что ж... «Давай, Сергей, за Маркса тихо сядем...» Я засел за изучение космических кораблей – «Союз», «Буран», орбитальная станция «Мир», сделал попытку попасть в группу испытателей... путь многих, лелеявших мечту о полете, даже участвовал в инструктаже космонавтов Титова и Манарова по научным экспериментам. Но сильнейшее беспокойство мешало мне заниматься подготовкой к космическим путешествиям. Разразился душевный кризис.

Что-то было не так в организации пилотируемых полетов. Я не понимал их смысла – летали не ученые, а бортинженеры. Их набирали только из НПО «Энергия», фирмы-монополиста. Открытых конкурсов не было. Я надеялся на контакты, наработанные в МВТУ. Но здесь, как оказалось, все следовало нарабатывать заново.

Для чего? – эти мысли не оставляли меня. Чтобы в конце концов стать Героем Советского Союза, заплатив многолетним ожиданием, научной дисквалификацией? Нет, не грело... Здоровье? – но его можно сохранить и самостоятельно, не только под палкой медицинского диктата. Романтика? – но ее в околоземных полетах, казалось,  остается все меньше. Несоответствие между космической мечтой и ее суровой земной изнанкой просто изводило меня.

Я познакомился с членами отряда космонавтов, тогда еще не летавшими. Александр Полещук руководил группой инженеров-испытателей. Александр Калери штудировал теорию – я видел это, посещая его вечерами в общежитии. Они, кажется, не мучились.

Меня же тянуло к иной, широкой деятельности. Но какой? Наука? Литература? Политика? Я не мог понять своего назначения. Что-то вываривалось внутри. Голова кипела. В страхе, отгораживавшем от окружающего мира, метался я между Подлипками и Москвой, знакомясь с космонавтами, пробиваясь к ректору Алексею Елисееву: «Хочу вернуться в МГТУ», собираясь в академический НИИ, где – кажется! – была наука, и лихорадочно исписывая в электричках тетрадь за тетрадью. По вторникам и четвергам я тренировал группу студентов по разделу боевого самбо, а по субботам вел в МВТУ семинары по экономике промышленного производства (была и сумасшедшая идея: написать новый «Капитал»). Мои начальники не очень донимали меня, понимая, что я человек временный. Я им за это благодарен...

Ездил по разным предприятиям и нигде не видел принципиально новой задачи (и не мог видеть – секретность!). Искать крупную научную тему таким способом, который избрал я, – все равно что искать иголку в стоге сена... Заборы... Проходные... Множество людей... И всюду – на том уровне, куда меня допускали, – частности, улучшения ранее созданного... Где та пламенная космонавтика Королёва, о которой я столько слышал? Ветераны с удовольствием вспоминали минувшие дни, когда все бурлило. «Раньше было королевство, потом – мишанина, а теперь – глухомань...» (По фамилиям руководителей предприятия – Королёв, Мишин, Глушко). Молодежь не могла себя найти, за немногими исключениями. «Самостоятельными исследованиями в промышленности вам заниматься не дадут, – вспоминал я слова академика Николаева. – Для этого вы должны стать хотя бы начальником отдела».

Осенью нас послали на картошку. Совхоз, куда мы приехали, убирал урожай за счет рабского, немеханизированного труда десяти (!) тысяч горожан. Разве так надо использовать квалифицированных инженеров?! Я написал и опубликовал статью в «Калининградской правде», которая наделала шума. Парткому предприятия это не понравилось. Секретарь парткома Николай Зеленщиков вызвал меня на ковер. Но высечь неожиданно строптивого инженера не удалось. Разговор со мной, членом Центрального комитета комсомола, был на равных.

Два года сомнений окончились неожиданным решением: уйти в журнал «Экономика + Техника», который, как мне казалось, мог бы стать компромиссом между инженерной квалификацией и пером, этапом на пути к серьезной литературе. Журнал создавался при Бюро Совета министров СССР по машиностроению и обещал, казалось, более широкие возможности участия в жизни страны. Пригласил меня туда Александр Емельянов, которого я знал еще по МВТУ как редактора вузовской многотиражки «Бауманец».

На прощание я сказал космонавту Владимиру Соловьеву, тепло опекавшему меня: «Я вернусь космонавтом-писателем!» Соловьев, выдержавший ради меня бой с руководством, добившийся-таки разрешения Генерального конструктора сократить на полтора года мой «инкубационный период» перед отбором в отряд, опешил:

– Бизнесмены, политики, литераторы у нас никогда не летали. Ты можешь упустить свой единственный шанс!

Но я стоял на своем. Соловьев с грустью отпустил меня.

Я увольнялся из фирмы, где многое все-таки успел понять и увидеть. Сновал из кабинета в кабинет, подписывая бегунок, а внутри звучала, пела одна странно упорная мысль: «Мы сделаем переворот в космонавтике! Расшевелим эту скучную империю!»

Как и с кем – я, право, еще не знал. Но чувство уверенности было полным: придет время – и мы обязательно разберемся, чем же больна космонавтика. Разберемся – и улучшим ее. Тогда, наверное, и я полечу в космос...

(Из книги "Стать космонавтом!")