Смешливый, плачущий и мёртвый клоун

Клоун смеялся, сидя на арене цирка,
Которая  ареной жизни для него была,
На самом деле грустно улыбался,
Тот клоун с размалёванным  лицом,
И  нарисованным огромным ртом,


Чтобы другим  всегда казалось,
Что он смеётся,  клоун тот, что не шутил,
Он не шутил, он горько плакал,
А  вы смеялися над ним,


Все так и думая, всё так же сидя в цирке,
Что жизнь смешная, что весёлый цирк,
Но вы не знали, что там происходит,
Не в зале, а  там, где занавес упал,


Затихли музыки аккорды,
Оркестр встал, ушёл домой,
Остался на арене только клоун,
Ведь та арена жизнь его была,



Где он давно устал смеяться,
И только рот его всё улыбался,
Широкою гримасой из - под белой глины,
Сам клоун плакал  и размазывая глину,



С тоской смотрел на эту жизнь,
Где он сидел  и широко расставив ноги,
В  шелках  и в шароварах не своих,
Устало опуская  он руки,


Что только утирали вот слезу,
И снова посмотрев на ту арену  жизни,
Он понял, что он здесь умрёт,
Под громкий хохот и такие же хлопки,



Он упадёт и больше уж,  не встанет,
Как и сейчас с арены жизни он уйти не мог,
Лишь глядя на пустой партер с балконом,
На занавес, что тяжело упал,


Он  понимал, как он устал,
И  опустил он тут же руки,
Не дожидаясь смеха тех, кого смешил,
Он умер на арене своей жизни,


И  даже не под музыкальный тот аккорд,
Который он привычно слышал,
Из года в год,  что на арене жил,
Где растерял свой смех, задор и юность,


Оставшись только при больших губах,
Что так привычно улыбались,
И  заменяли зрителю  его же смех,
Который  больше не смеялся,



Тот занавес, что вновь упал,
Последнее, что увидал
Смешливый,  плачущий и мёртвый клоун,
Который поле боя  никогда не покидал.