О фильме Drive My Car Сядь за руль моей машины

По мотивам рассказа Харуки Мураками. Режиссер Рюсукэ Хамагути.
Приз Каннского кинофестиваля 2021 года за лучший сценарий.

Фильм наполнен посланиями, шифровками, символами. Это не просто оригинально, но и увлекает собственным участием в развитии сюжета.
Необычно то, что одну из главных ролей играет пьеса Чехова «Дядя Ваня». Самостоятельный образ, наполняющий фильм: монологи пьесы вплетены в действие и, как-бы отвечают на вопросы героев, звучат в их сознании, произносятся ими самими, чьим-то голосом извне. Постановка спектакля в центре событий, герои учатся взаимодействовать и слышать друг друга, несмотря на то, что говорят на разных языках. Это еще одна находка. Текст чеховской пьесы одинаково понятен на корейском, японским, русском, и даже языке жестов, иллюстрирует происходящее, соединяя невидимой нитью русскую, и другие культуры.
Спектакль готовится к постановке в театре Хиросимы. Актерская группа - словно модель мира в миниатюре. Разные судьбы, возраст и характеры. Взаимоотношения героев представлены в бытовой обстановке, где их связывают непонимание, неумение слушать и слышать, трагедии и чувство вины.
И в самой пьесе, где роли каждого ограничены авторским текстом, но именно здесь надлежит им услышать ответы на неразрешенные вопросы.
Видеоряд построен таким образом, что природа участвуют в создании атмосферы, и развитии действия. Влияние традиционной японской религии – синтоизма, где природа обожествляется, взаимодействуя с человеком, помогает жить в согласии с силами природы, и другими людьми.
Например, сцена прощания героини с разрушенным домом детства выстроена символично и образно. Там, под обломками, осталась погребенной ее мать. Дом детства разрушается в сознании человека по мере его взросления, вызывая тоску по ушедшим. Заснеженный пейзаж. Из груды обломков словно бы проступает образ женщины в белом. В застывшей тишине звучит воспоминание о матери, о вине пред ней. И, словно проснувшийся вулкан, возникает душевное сближение, молчаливые объятия мужчины и женщины, их единение. Вот тогда-то на фоне белой пустоты возникает нечеткий образ розового дома. И уже понятно, что теперь они близки душевно, и что у них впереди жизнь, их общий дом. Он все виднее и виднее, и уже различимы этажи, и даже окрас кирпича. Мистерия природы, отвечающей образами и звуками. 
И события, которые в начале фильма казались растянутыми, тоскливыми и скучными, и те странные истории, которые сочиненяла женщина, любящая мужа, но изменяющая ему, постепенно становится понятней, приобретают смысл и объяснение.
Одна из таких историй, о проникновении девушки в чужой дом, о ее сближении с мужчиной посредством оставления в его комнате каких то личных вещей, очень символично показывает смысл понимание ею жизни, суть ее прихода в этот мир, и оставления по крупицам собой себя, чтобы сблизиться с любимым человеком, но, одновременно, и убивание его, как чужого, как грабителя. Перевод бытового на более высокий уровень сознания, где образы складываются в притчу.
Или история взаимоотношений матери, избивающей своего ребенка, а потом становившейся плаксивой и жалкой, вызывающей к себе сочувствие. Это ведь так знакомо, это есть во многих семьях. Иная, лучшая часть женщины прорывается после жестокости и насилия. Именно это заставляет детскую душу страдать еще больше, вызывая жалость и сочувствие, и невозможность порвать со злом.
Или монологи из пьесы, звучащие в записи на магнитофоне в машине героя, голосом его умершей жены, словно присутствующей здесь и сейчас, но на самом деле из прошлого, а если продлить мостик, то и из еще более далекого прошлого, там, где жил Дядя Ваня…
Но обращены они к современнику, к каждому зрителю.
- Мы должны жить дальше! Надо просто методично и последовательно, день за днем, терпеть и жить! И, в конце концов, все будет хорошо! Мы обязательно отдохнем!

Оригинальное воплощение чеховского текста, который живет вместе с героями в том настоящем, которое есть в фильме. Однако, это ведь текст из другой жизни, из русской истории, Чеховский текст.
Цепочка протянута сквозь время, через пространство, в иную культуру. Текст взаимодействует с артистами, героями фильма, он взаимодействует и со зрителем фильма, выводит на заданную высоту, заявленную неторопливым, постепенным впитыванием каждой минуты, каждого движения, времени суток, действия, оттенка чувств и переживаний, как бы сдерживаемых внешне, но надрывно ломающих героев, которые прячут свои страсти глубоко внутри.

Фильм оканчивается неожиданно, с открытым финалом. И зрителю самому приходится догадываться, сопоставляя те самые мелкие детали, о которых рассуждали герои фильма.
Словно разгадываешь ребус, и ощущаешь удовлетворение от того, что видна уже вся картина целиком.

Что же это за детали?
Например, при покупке продуктов в супермаркете, героиня отвечает кассирше, что баллы за покупку сохранять не надо. Значит приехала ненадолго, и не живет здесь.
Пакет для покупок не стала покупать, предусмотрительно взяла с собой, то есть специально приехала за покупками.

Машина та же самая, что и раньше, или похожая? И вновь детали.
Сядь за руль моей машины. В самой этой фразе скрыта формула доверия, желания быть вместе, следовать друг за другом. Герой привязан к совей старой машине, любит, сидя за рулем, предаваться своим мыслям, и, даже, разучивать диалоги пьесы. Разрешить кому-то управлять своей машиной все равно, что доверить кому-то свою жизнь, самого себя.

А кроме того, в момент сублимации герой говорит, что все будет хорошо. Он чувствует это.
Такими же словами оканчивается и пьеса Чехова «Дядя Ваня», где Соня произносит:
« Мы, дядя Ваня, будем жить <…> Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах <…> Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди… Мы отдохнем… (Обнимает его.) Мы отдохнем!
То есть последние реплики Сони о будущем, которое непременно будет хорошим.
Значит, машина теперь общая. В машине за покупками героиню сопровождает та самая собака из семьи добрых и любящих людей, где немая жена говорит языком жестов, а муж ее переводит.
Женщина эта играет роль Сони, и ее монолог-обращение в финале к зрительному залу, «звучит» жестами, но странно, он слышен, и понятен. Зрители в зале замерли, они внемлют тишине. Словно бы из неведомого прошлого, незнакомой им страны, где автор писал на другом языке, он обращается к ним в настоящее: «Все будет хорошо!»
Я смотрела на черный экран с перемещающимися под медленную музыку иероглифами титров, и не могла отключить себя от этого завораживающего зрелища, прониклась очарованием фильма, ждала что вот-вот появится еще что-то, но в то же время додумывала уже, дорисовывала окончание сюжета. Пока, наконец, поняла, и сложила все в пазл, и успокоилась: Все будет хорошо!