Название орла лекь в лезгинских языках

         

Вспоминаю свои «баталии» на страницах сайта ФЛНКА по поводу происхождения названия орла в некоторых лезгинских языках: агул. ликь (ле1), арч. лы1кь, лез. лекь, рут. лы1кь, таб. лукь.

Мои оппоненты в этом вопросе всегда склонны были увязать  его  с  древним  этническим названием «лек» и через такую связку объяснить даже название широко известного танца «Лезгинка», которую, как известно, трактуется как танец мужчины-орла  и  женщины-лебедя. Согласно такой трактовке получалось, что этноним «лек» происходит от названия орла. Красиво, конечно, но, как говориться, увы! Моя позиция с этим в корне не совпадала.

В отличие  от оппонентов, которые  исходили из  простого созвучия слов, свою позицию я  формулировал в соответствии с правилами исторического словообразования лезгинских языков. Согласно им подобные  образования  в прошлом, если они действительно  имеют исконную природу, должны были иметь иную структурную линию, чем представлено в  них  в настоящее время. В данном случае название орла «лекь»  в историческом прошлом  должно было иметь  форму *йилкьас  или *вилкьас  со значением «трястись», которая со временем могла  обрастать и дополнительными  коннотациями типа  «танцевать», «летать», «парить» с переходом одного из этих дополнительно приобретенных  значений, в конечном итоге, и  на того, кто парит  или летает. Но загвоздка здесь заключается в том, что в  языках лезгинкой группы  при всей правильности такого подхода  мы не могли установить примеры  переходного характера, т.е. слова  с промежуточными  значениями.

Как выясняется теперь, затруднения были не напрасными. Название орла «лекь» в лезгинских языках  не имеет исконной природы, а представляет собой фрагмент редуплицированного арабского образования лякь-лякь со значением «аист». Это слово кроме лезгинских в различных вариациях представлено и во многих других языках: общедаг. лаглаг «аист, журавль», иран., курд. (с метатезой) къял «ворона», азер. лейлак «аист»  и лей «ястреб». В азер. языке переход къ > г > й регулярный. Умляитизированный характер гласного  после -л объясняется упреднением  в лезгинских языках артикуляции этого звука (лякь > лекь > ликь).

О неисконном характере данного слова говорит в частности, автор «Словаря  ориентализмов лезгинского языка» (Махачкала. 2001. С.301) А.А.Селимов и характеризует его как заимствование из иранских языков и сопоставляет с курд. къаьл «ворона», гилян. алогъ «орел», талыш. ло «ворона; галка».

Помимо перечисленных представлено это слово еще в нахских языках - чеченском и ингушском, в которых оно имеет значение «перепел». При условии, что эти слова  одного корня, неизбежно возникает дилемма, какое значение для них считать первичным - «орел» или «перепел»? Мы полагаем, что первичным все-таки будет значение «перепел», так как для обозначения орла на общедагестанском и обще-восточно-кавказском хронологических уровнях отмечается другая основа: лак. барзу, чеч. аьрзу, инг. аьрзи, бацб. арц1; авар. ц1ц1ум, бежт. зера и т.д. Из лезгинских языков она сохранилась в агульском в виде марц1 «орел». 

Таким образом устанавливается, что слово лекь, фигурирующий в некоторых лезгинских языках, не только не относится к их исконной лексике, но устанавливается также, что между ним и этнонимом «леки» нет никакой связи. Если бы это было не так, то в грузинском языке, в котором представлен этноним лек, он так и звучал бы с гортанным -кь в финале, так как в картвельских языках представлены все звуки для передачи этого слова без изменений. Но, как мы знаем, этого не происходит. Грузины  говорят не «лекь», как хотелось бы авторам этой идеи, а просто «лек». В армянской «Географии» 7 в., составленной на основе сочинения Птоломея этноним леки приведен не в древнегреческой форме, а в грузинской – lek (Еремян С.Т. Опыт реконструкции первоначального текста «Ашхарацуйц». Историко-филологический журнал   1973, № 2. Ереван, с. 270). Таким образом, это показывают, что возведение этнонима «лек» к обозначению «орла» носит неоправданный характер. В целом, в лезгинских языках слово "лекь" со значением "орел" имеет вторичный характер и хронологически оно могло появиться в них лишь после прихода в регион арабов.

Однако не бывает  худа без добра. Анализ термина неожиданно помогает определить и хронологические рамки отпочкования арчинского языка от общей массы других родственных языков.  Как  думается, это событие также могло произойти в пост арабский период. В противном случае  трудно объяснить, как, будучи дистанционно  разделенным  от родственных языков, в арчинском  языке  могло  получить  идентичное развитие  слово, заимствованное из третьего  языка? Следовательно, арчинцы еще какое-то  время после прихода арабов  на Кавказ  продолжали  располагаться территориально  близко к родственным народам.