Весёлые картинки

Помню, был такой журнал в моём застойном детстве. С весёлыми человечками: Карандашом, Самоделкиным, Буратино, Чиполино, Петрушкой, Незнайкой и Гурвинеком.
Иногда к их мужской компании присоединялась Дюймовочка, а, когда она надоедала, то и Синеглазка. Но случалось это довольно редко.
В основном мужской коллектив был самодостаточен - Буратино с Незнайкой те ещё выдумщики; Мальчику-луковице, эстету Карандашу и кукольным Петрушке с Гурвинеком, девочки, похоже, вообще, были до лампочки; ну а Самоделкин - мастер на все руки, с торчащим вместо носа болтом – отлично со всем справлялся и сам.

Понятно, что он являлся нашим любимым героем. Ибо мальчишки народ пытливый, им только дай в чём-нибудь покопаться.
Вот и меня, октябрёнка нежного дополового возраста, девчонки привлекали не столько своей формой, сколько содержанием, а точнее устройством. И даже самая коряво нарисованная – голая, была мне милей любой одетой - живой.
Ведь чтобы так же ловко, как Самоделкин, зажигать многовольтные лампочки, необходимо знать куда и как их ввинчивать.
А с печатными пособиями по детскому рукоделию в те благословенные времена дело обстояло ахово.

В нашем распоряжении имелись лишь журналы: «Крестьянка» и «Работница», с обложек которых, на пытливых юннатов взирали строгие, закованные в кримплен и драп, передовицы производств и рекордсменки соцсоревнований.
А на разворотах, где напрашивалось ту самую передовицу развернуть – разворачивались спутанные схемы каких-то выточек, и никому не нужные факты – к примеру, что штапель снова в моде, и что он не жарок, не марок и одинаково удобен для перевыполнения плана как в цеху, так и в хлеву – куда мы, члены октябрятских звёздочек, отнюдь не стремились.

Нам, как истинным членам, грезились совсем иные рабочие места, о существование которых, мы догадывались, но об их устройстве толком не ведали. И никакая итальянская, фламандская и даже - заборная живопись подспорьем нам в приобретении этих знаний стать не могла, поскольку не отражала всей сути. А именно той самой глубинной сути нам и хотелось.

И вот однажды, - да будет благословен и проклят тот омерзительно светлый день, - один из моих однокашников приволок в школу «карты» - усладу детских очей и инсульт издателей «Плейбоя». Кто-то из его родичей – не то батя, не то дядька, не то брат «откинулся, и притаранил из зоны чёткий гостинец для мальца».

Конечно же, о подобном мы слышали, но считали это чем-то вроде мифа, дворовой легендой, потому что – ну, как? Как можно играть такими вот «картами», когда шестёрка шикарней валета и, куда ни глянь, всюду бубна?!

Вот мы и крутили их в руках, перетягивая друг у друга и шепча: «осторожно… аккуратнее… не помни…».
А как можно помять то, что и так уже до предела измято и измочалено?
Чёрно-белые, липкие, полуистлевшие, сразившие нас наповал, «карты» буквально расползались в наших дрожащих, алчных ручонках.

Застыв посреди класса в форме звёздочки и упёршись друг в друга мокрыми от волнения лбами, дабы не рухнуть в обморок, мы жадно рассматривали открывавшееся перед ними потаённое, а то, что было затёрто и изломанно тысячами прикосновений, дорисовывали своим богатым октябрятским воображением.

Девчонки, заподозрив неладное, зашептались. Самые отчаянные из них даже попытались пролезть внутрь нашей сплочённой звёздочки. Но напряжённые члены дали им отпор.
«Кыш! – не по-детски огрызнулись мы. - Не до вас!»
И нам действительно было не до них.
Какие, к чертям, девочки?! Какие Синеглазки и Дюймовочки, когда тут – такие сорокапятидюймовочки!
И всё, наконец, у нас встало.

Всё встало на свои места, паззл сложился, шарада сошлась, и мы, просочившись сквозь паутины трещинок, преодолев все прогалины изломов и продравшись сквозь густую пышность кружев и зарослей, познали, наконец, устройство этой запутанной и такой вожделенной вселенной.

Конечно же, от увиденного мы немножечко приху... припухли, и местами даже стали напоминать весёлых человечков - с горячими, как у Гурвинека, ушами; с бессмысленными, как у Незнайки, глазами; и с выросшими, как у завравшегося Буратино, не носами.

И вот таких «весёлых», поражённых и заметно подросших, нас и прищучила вошедшая училка. Не иначе кто-то из гадких девчонок наябедничал.

«Что вы тут делаете?! - раздался над нами её властный окрик. - Ну-ка дайте-ка сюда!».
И грубо проникшая в звезду рука, опытным движением факира лишила нас одновременно и дыхания, и карточек.

«Боже!.. Что это за мерзость?!.. Откуда?!..» - загрохотал, завизжал, завибрировал воздух классной комнаты. Но было уже поздно.

Дело было сделано - хрусталик ухватил, сетчатка запечатлела, а мозг, размножив и обрамив, развесил эти шедевры тюремной эротики по всей изнанке наших детских черепов.
И теперь стоило лишь на секунду прикрыть глаза, как пред нами всплывали те самые весёлые картинки, а мы превращались в весёлых человечков – с ушами, глазами и не носами.

Что же касается девчонок - то «тьфу» на них, ябеды-корябеды! Лет до тринадцати – дружное октябрятское «тьфу»!