Три желания

С самых малых лет в моей голове на случай встречи с щукой или обретения волшебной палочки были готовы три желания. Эти желания я обдумывала долго и тщательно, ибо свободного времени у меня тогда было с избытком.

Самым главным в 6 лет мне казалась именно четкая формулировка моих желаний. Потому что права на ошибку и второй возможности у меня бы не было. Это мне было совершенно ясно. Поэтому я очень аккуратно и очень взвешенно пыталась вобрать в несколько коротких слов все, что было важно. Стараясь ничего не упустить, не забыть и не истолковать ошибочно, даже случайно.

Первым желанием было «отсутствие войн». Любых. Навсегда. Между малышами и между взрослыми, между народами, странами и континентами. Прекращение любых кровопролитий и насилия. В том числе психологического.

Слово «психологического» я не понимала в 6 лет, так что желание «отсутствия войн» расширялось вместе с увеличением радиуса моих знаний, то есть - с годами. То ли фильмов о Великой Отечественной тогда по телевизору много было, то ли мальчик меня так сильно в детском саду напугал тем, что «Америка готовит против нас оружие»… Однако со дня небрежно оброненных мальчиком слов, каждая моя ночь превращалась в ожидание резкого рокота самолетов и наступающих танков за окном. Я создавала внутри себя мысленное ответное поле и отодвигала танки от нашего дома и города как можно дальше. На это уходило много сил, и сон был единственным и долгожданным спасением. По моим ощущениям сон обычно длился всего секунду до момента, когда наступало утро. Я отодвигала черные самолеты и завидовала лежащей на соседней кровати сестре, потому что для нее утро уже, по всей вероятности, наступило.

Вторым желанием было "убрать из людей болезни". В моем окружении больных было очень много. Особенно детей. В ГИТО в отделении травматологии и ортопедии в нашей самой маленькой палате (это только в последний из моих 4-х раз пребывания) кроме меня было трое. Мальчик после сильного ожога. Уже взросленькая девочка, у которой с рождения были вывернуты наизнанку кисти, и она с трудом держала тарелку и ложку... Она ждала операции в надежде быть «как все», считая дни. Не знаю, удалось ли полностью исправить ее случай, потому что ни одна операция, как я знаю, не проходит бесследно. Но то ли меня выписали раньше, то ли после очередного наркоза память стерлась, я про ту девочку так и не помню больше ничего. Помню еще у одного мальчика на ноге металлические огромные спицы пронизали насквозь кости и соединялись в большую конструкцию. Врачи каждый день приходили и развинчивали эти спицы, чтобы нога мальчика постепенно становилась длиннее. И промачивали места вхождения спиц внутрь ноги зеленкой. Там еще пробки были такие резиновые, как на пузырьках с обезболивающим, только изменившие цвет. А потом всю конструкцию заворачивали в марлю, чтобы пока не смотреть.

У девочки во дворе ГИТО, куда меня мама иногда выносила "погулять", не было руки. Она заканчивалась чуть ниже плеча и болталась кругленьким кусочком из-под нарядного рукава. Девочка улыбалась и бегала между лавочками с шашками, а я думала о том, как же ей не удобно носить шашки и играть одной рукой… И как она еще может улыбаться и чему-то радоваться при всем этом, и как ее мама может улыбаться ей в ответ... Мой друг, с которым мы познакомились в санатории, где детей с ДЦП было очень много, умер в младшем школьном возрасте. У него тоже было ДЦП. Он очень плохо ходил и руки слабо его слушались. Но у него были очень красивые глаза и добрый голос. Хотя голос я уже совсем теперь не помню, он просто облаком остался вокруг меня. И его папа рядом с ним тоже был как облако. Он с папой всегда ходил. И к нам домой тоже приходил с папой.

Больных детей вокруг меня было столько, что я была очень удивлена, попав ненадолго в детский сад. Наличие правильных рук, ног, отсутствие хромоты или внешних дефектов в такой массе были для меня не обычны. Я искренне считала всех детей вокруг себя здоровыми и удивлялась такому контрасту и количеству этого здоровья. У меня постоянно в голове был вопрос, почему одним так трудно и больно, а у других все прекрасно. И почему все так далеко друг от друга и почти ничего друг о друге не знают.

Со временем я стала сознавать, что многие болячки скрыты у «здоровых» людей внутри. Чем старше я становилась, тем о больших случаях внутренних болезней мне становилось известно. Я уже меньше стала думать о несправедливости, понимая сколь много может быть не видимым для моих глаз. И как резко могут наступать совсем тяжелые случаи при внешнем совершенно оптимистичном изображении.

Однажды будучи подростком, в библиотеке моей бабушки-учительницы на Украине я нашла книгу. В ней рассказывалось, как один ученый-доктор изобрел средство исправления у людей дефектов роста, телосложения и т.д. Люди жили в его клинике месяцами и очень постепенно возвращались к тому виду, в котором они должны были существовать при полном порядке их генетического кода. К сожалению, я не помню ни автора, ни названия этой книги. Я помню лишь то впечатление, которое она на меня произвела. Я была в оцепенении. Даже теоретическая возможность такого исправления людей приводила меня в шок. Я пыталась мысленно объять всех, кого я помнила, и осознать хоть на минуту, каково бы им было, будь такая возможность реальной.

Прошло столько лет, а мои желания так и не изменились. Это странно и больно, потому что очень трудно жить столько лет без изменений надежд и без шансов на их исполнение. И отодвигание проблем мысленно куда-то далеко за горизонт не помогает, потому что они все равно движутся со всех сторон черной массой, и противодействия им так мало. Было какое-то время, наполненное верой в лучшее, пока с экранов светились советские фильмы... Но как сильно все изменилось за последние 30 лет. И как особенно сильно за последние три. Но чему удивляться? Собственно говоря, всем известно, что начиная с двух сыновей Адама и Евы история человечества еще ни разу не повернула в сторону МИРА, а греховность первых родителей по факту означает нашу дефектность с самого начала и невозможность излечения человека до конца его Земного пути. Ни щуки, ни волшебной палочки я уже давно не жду. Я пытаюсь увидеть отблески тепла в глазах и стремлениях окружающих меня людей, чтобы сотворить вокруг себя хоть какую-то защитную ауру, поле покоя, взаимопонимания и доброты. Хотя бы в небольшом радиусе.

Однако еще в 18 лет шокирующим для меня открытием стало понимание того, что болезни поражают не только человеческие органы, но и разум и душу людей. Чтобы утвердиться в этом знании и перестать удивляться дефектам подобного рода мне понадобилось еще около 18 лет. Однако до сих пор я никак не могу смириться с этим и все никак не могу найти ответа, как такое вообще позволено природой. Видимо на этот случай у меня было заготовлено последнее, третье желание, которое в детстве я никак не могла сформулировать. Сидя в оранжевом автобусе и глядя из окна на город, я пыталась выразить его так: «Хочу, чтобы в будущем исполнялись все мои хорошие желания». «Если нельзя много желаний - то хотя бы одно», - думала я.

Самое нужное.