Диктатор и палач. Глава девятая с мечтою о страток

Глава девятая: с мечтою о стратократии

Вдоль липовой аллеи, ведущей к каменному одноэтажному дому конца XVIII века, выстроенному в стиле классицизма, прогуливались двое военных.

До революции усадьба принадлежала
графине Салтыковой, а после Гражданской войны оказалась никому не нужной и заброшенной. В таких местах не стоит беспокоиться о лишних свидетелях и скрытых устройствах прослушки, и Трухич об этом прекрасно знал.

Собеседником маршала был его старый друг, командарм второго ранга Игорь Николаевич Гнездинский, человек, обладавший густыми тёмными волосами с начёсом синеватого оттенка, с пулевым ранением на правой щеке, носивший по причине близорукости небольшое серебряное пенсе.
На почтительном расстоянии следовали их шофёры, они же осведомители НКГБ, от которых избавиться без серьезных последствий было никак нельзя. Малина обо всём доложил Емелину, что двое высокопоставленных военных почему-то отправились за город. Всё бы ничего, но один из этих военных - явный оппозиционер. Уж не замышляют ли заговор? Но вождь был спокоен: он не сомневался в лояльности Гнездинского и был уверен, что тот сможет убедить боевого товарища признать свои ошибки и вернуться к линии партии.

Трухич и Гнездинский стали друзьями ещё до революции. Оба в прошлом офицеры императорской армии, оба дворяне из древних и захудалых родов, Трухич - из литовского, Гнездинский - из польского. Они познакомились в первом Владимирском Императорицы Катерины Карловны (супруга императора Владимира XIII) кадетском корпусе, сдружились, но после их пути разошлись: Трухич поступил в Константиновское военное училище, а Гнездинский - в военное училище имени графа Петра Ласси. Часто виделись до и после занятий, а через некоторое время после окончания своих училищ добровольцами отправились на Сербскую войну, в добровольческий интернациональный полк под командованием полковника (впоследствии генерал-майора) Гёттева.

Трухич, правда, повоевал не долго - уже в следующем году попал в плен. На Родину он бежал только после пятой попытки и оказался в столице перед самым началом революции. И первым делом встретился с другом.

Гнездинский воевал дольше, и быстро дорос до капитана, в то время как Трухич, почти всю войну томившийся в плену, так и остался поручиком. Шла тяжёлая окопная война, однообразие сильно тяготило и молодой офицер случайно наткнулся на марксистскую литературу и, как говорится, подцепил заразу. Не смотря на хорошие перспективы (был представлен к чину майора и боевому сербскому ордену Белого Орла IV степени с мечами), Гнездинский попросил о переводе, не вдаваясь в подробности. Летом 1916 он года вернулся во Владимире-на-Клязьме и был принят командовать ротой 1-го военного корпуса генерала от инфантерии Николая Фундамента.

При встрече Гнездинский упомянул, что теперь он социалист и не собирается возвращаться в добровольцы. Трухич лишь посмеялся, он не интересовался политикой, только войной. Но вернуться на фронт не успел - грянула революция. Гнездинский сразу же её поддержал и принял активное участие в создании новой, красной, армии. Трухич колебался не больше суток и быстро "покраснел".

Гражданская война развела их дороги и вновь соединила в 1921 году, во время Польской войны, на которой Гнездинский командовал армией, а Трухич был его начальником, командовал фронтом.

В 1929 году переведенный из Константинополя Гнездинский  стал соседом Трухича в доме нумер два по улице Серафимовича - Игорь Николаевич получил повышение и был назначен командующим московского военного округа.

Они дошли до резной скамейки и сели.  Шофёры встали в сторонке и закурили, то и дело поглядывая на подопечных.

Гнездинский достал из внутреннего кармана плоскую продолговатую фляжку из слоновой кости, украшенную россыпью мелких рубинов, откупорил, отпил немного, и протянул Трухичу.

- Откуда у тебя сия роскошь?

- Помнишь, в 1927 году я по-секрету тебе рассказывал, что по заданию Коминтерна летал в Кампалу и встречался с Поллитом? Тогда ещё британские шахтёры бастовали. Напомню, что официально я не покидал не то что страну, но и Александрград, равно как и Поллит формально оставался в Лондоне. Мы провели встречу в небольшом особнячке принца Муйинды, после чего разъехались. Утром прилетели, ночью улетели. Это всё тебе я рассказал ещё девять лет назад. Но я рассказал тебе не всё. Принц Муйинда не любит британцев (ещё бы, они поработили его страну), а я ему почему-то понравился (загадочная африканская душа!) и он подарил вот эту флягу, принадлежавшую его деду. Но если бы этим делом и ограничелось...

Солнце выглянуло из-за тучи, которая своими очертаниями отдалённо напоминала параплан. Рубины засиляли и уже в который раз вызвали у Гнездинского ассоциацию с капельками крови на белых перчатках.

- Ночью я вылетел с обозом - самолёт был под завязку забит вениками, слоновой костью, масками, бронзовыми статуэтками, был даже золотой скипетр с неограненным изумрудом короля Нколе, который каким-то образом оказался у нечистого на руку принца.

Пока Игорь Николаевич говорил, Трухич приложился к фляге и не совсем понял, что сейчас выпил. Дождавшись паузы, он спросил:

- Ну и что это?

- Мубиси, по-нашему банановое пиво, лучше хвалёного немецкого на 28 градусов. Пристрастился к нему в Кампале, а здесь мне его из-под полы достаёт один друг из НКИДа. Так вот, я вывез из Кампалы много добра и не хило наварился на нём вместе с помощником, лётчиком и механиком. Но нас кто-то сдал.

- Так вот зачем тебя в дом нумер два на улице Дзержинского вызывали.

- Ага. Я думал всё, конец, но нет, карьеру сохранил. Отделался выговором, отдал всё нажитое спекуляцией на нужды Александрградского отдела ОГПУ. Моё дело замяли, а мои "коллеги" получили двадцать лет лагерей.

- Занимательная история, Игорёк, но я пригласил тебя...

- Я догадался, зачем ты меня пригласил. Именно поэтому я и рассказал тебе эту, как ты выразился, "занимательную историю". Я был там. Я видел камеры, которые были рассчитаны на двенадцать человек, а сидело в ней девяносто и это притом, что больше половины камер пустовало. Я видел забитых, сломленных людей, которым не давали спать сутками,  травили собаками, без малейшего сожаления лишали рассудка, не давали сменить положение в течение долгого времени. Туда входили людьми, а выходили безгласными рабами, без надежды на справедливость, милосердие и свободу.

Трухич собирался что-то сказать, но
Гнездинский остановил его жестом.

- Не перебивай меня. Слушай. Ты там не был, тебя не пугали. Тебе нечего терять, а у меня жена, двое детей. Что бы мне ни предложил, мой ответ "нет".

Гнездинский встал, собираясь уходить, но Трухич его остановил.

- Ты же прекрасно знаешь, что если меня арестуют, они в любом случае придут и за тобой.

- Знаю. Поэтому намерен действовать на опережение.

- Сядь, дружище. Просто дай мне тебя убедить.

Гнездинский сел, достал из кармана носовой платок и принялся чистить носок левого сапога.

- Не понимаю, Менни. Тебе сорок четыре,  ты имеешь высшее воинское звание, ты первый заместитель наркома обороны, ну чего тебе не хватает?!

Лицо Трухича исказилось, он отхлебнул сразу два больших глотка.

- Я проиграл тогда, под Варшавой. И с пор жил с позором, шестнадцать лет жил мечтой о реванше. Ждал, что власть развяжет новую войну, в которой я восстановлю свою честь. Но сейчас я понял: власть всеми силами будет увиливать от войны, и не намерен больше ждать. Я формирую заговор с целью свержения с постов Емелина, Евграфова и всех тех, кто встанет против нас.

- И как ты намерен их свергнуть? Хотя не говори, я всё равно не соглашусь. Твой переворот увенчается успехом - я рад за тебя. Провалится - мою семью не тронут.

- Не тронут? Забыл, как два года назад Емелин разгромил Александрградскую и Московскую партийные организации? Тогда не просто расстреляли и пересажали две трети горкома и обкома во главе с Кировым и Хрущёвым. Пришли за их семьёй, друзьями, коллегами. Если в двадцатые годы Емелин и терпел самомнение, то после свёртывания НЭПа он скатился в тоталитаризм. Вопрос о моём аресте уже решён, а человек я замкнутый, мало общительный, друг у меня один - ты. Если не будем действовать прямо сейчас, они придут и за твоей семьей.

Гнездинский молчал, думал. Трухич не мешал ему, любуясь блеском рубинов на свету. На правом нижнем углу он разглядел надпись: "Kwa rafiki yangu Igor Gnezdinsky".

- Что от меня требуется?

Трухич мысленно улыбнулся: друг созрел.

- Во-первых, нам нужен свой человек в наркомате госбезопасности, само собой разумеется. Не мелкая сошка, а крупный начальник. Ты человек, в отличие от меня, общительный, лёгкий на подъем, у тебя должны быть связи.

- Георгий Ереемевич Перестроев. - через некоторое время молчания ответил Гнездинский. - Комиссар госбезопасности первого ранга, первый заместитель наркома госбезопасности.

- Что у него с мотивацией?

- Любит риск, поэтому пойдёт на любое предприятие, если оно не слабо пощекотит ему нервы. Кто ещё?

- Нужна дивизия для обеспечения порядка в городе. Знаешь подходящего комдива?

Через минуту Гнездинский кивнул головой.

- Арсений Киприанович Вязимит, командир семнадцатой стрелковой дивизии, расквартированной, на твое счастье, под Москвой. Сын Арсения проходил службу, был дня четыре дня назад арестован по обвинению в убийстве. Если признают виновным, что весьма вероятно - расстреляют. Если ты пообещаешь ему две вещи: что в случае успеха все обвинения с его сына будут сняты и что вероятность успеха высока, то у него будут резоны влиться в твой заговор. Ещё кто?

- Пока всё. С Перестроевым свяжусь сам, на тебе...

- Постой, постой. Я тебе помог - всё, оставь меня в покое!

Гнездинский резко встал и пошёл к своему автомобилю. Не обернулся.

- Хорошо, обоих возьму на себя. Эй, флягу-то забери!

Гнездинский шёл быстрым шагом и уже был далеко, не слышал. Трухич ещё немного полюбовался игрой камней, сунул флягу в карман, встал, направился к своему транспорту. На ходу в его черепной коробке зародился один не шибко важный вопрос:

"- Интересно, а что за принц-то этот Мубиси?..".

***

Евграфов встретил Уборича в своём просторном кабинете, стоя у окна вместе с невысоким, коренастым яматцем с чёрным бобриком. Он был одет в оливкового цвета мундир, на плечах погоны жёлтого цвета, по краям которых два красных продольных жгута, между ними были две маленькие звёздочки на расстоянии друг от друга. Лежали погоны не вдоль, как это обычно бывает, а поперёк плеч. На груди - два ряда орденских планок, представлявших собой металлические пластины, покрытие эмалью, в жилистых руках фуражка.

- Здравствуй, Иероним Петрович. - нарком протянул руку. - Это военный из Ямато, приехал к нам по обмену опытом. Война будет скоро, а из союзников у нас только Монголия... Теперь будет и Ямато. Его мне предоставили как... эээ.... сисяку (?) Диниша Тамаканаву, тю:дзё королевской армии Ямато. Племянник по материнской линии министра армии тайсё: Себастиано Араки. Есть вопросы?

- Парочка. Почему именно я?

Евграфов кивнул.

- Я ждал этого вопроса. Дело в том, что товарищ Тамаканава не хочет общаться с военными через переводчиков, так как считает, что они упускают слишком много деталей. А из всех высокопоставленных военных яматским языком владеешь лишь ты да Флюгер. Согласен, Флюгер был бы лучшим вариантом, как-никак он маршал и Дальний Восток к островам ближе, но вот одна неурядица - он давно в запое. Ну, я на твой вопрос ответил, теперь ответь ты на мои, у меня их три. Первый: что значит "сисяку"? Второй: что значит "тю:дзё"? Третий: что значит "тайсё:"?

- Сисяку - титул в системе Кадзоку, равный виконту. То есть нам прислали не абы кого, а аристократа, члена элиты. Тю:дзё буквально переводится как "средний генерал", т.е. наш комкор или западный генерал-лейтенант. Прислали не абы какого аристократа, а генерала. Тайсё:, в свою очередь, полный генерал, считай, наш командарм. Но у меня ещё вопрос, Александр Ильич: что мне делать с товарищем Тамаканавой?

Евграфов подошёл к столу, вынул из его ящика средней толщины папку и протянул Уборичу.

- Тут всё расписано. Куда везти, что показывать. Но всё это завтра. Сегодня своди товарища Тамаканаву в Большой театр.

- Большой театр? - переспросил Уборич. - Я не ослышался?

- Вы всё верно услышали, Иероним Петрович. Сводите в театр, сегодня вечером, не помню точного времени, в Большом театре балет "Щелкунчик". А перед этим прогуляйтесь по городу, пусть посмотрит на народ. Стоит показать заморскому гостью, что мы не чудища с рогами, а такие же люди, что нам не чуждо чувство прекрасного.

Евграфов сел за стол, положил на стол лист бумаги с печатными письменами, взял авторучку. На столе рядом со снимком семьи стояла фотокарточка, на которой нарком был запечатлён с султаном Мухаммадом Шамсуддином III на фоне его дворца.

- Можете быть свободны, Иероним Петрович.

Уборич подошёл к окну и на яматском языке обратился к Тамаканаве, который увлечённо наблюдал за длинной очередь в продуктовый магазин:

- Пойдёмте со мной, товарищ Тамаканава...

- Прошу звать меня генералом, генерал Уборич. - обернулся ямятец. - А так, будем друзьями!

Уборич повёл его к выходу.

- Будем друзьями, генерал Тамаканава!

- Когда вы покажете мне танки, самолёты, крейсеры, подводные лодки? - спросил Тамаканава уже за дверью.

- Наша экскурсия начнётся завтра, а сегодня... предадимся веселью.

Примечание. Всё вышесказанное является вымыслом автора и не относится к реальной истории. Произведение является представителем жанра "альтернативная история"