Глава XXI. Хоттабыч

После этой истории число заказчиков резко сократилось. Теперь работу с новыми клиентами проводила Анастасия Фёдоровна. Она лучше видела людей. И тех, в ком могла разглядеть пусть и малый, но огонёк приличия, было немного. Пусть деньги на порядок уменьшились, жить стало спокойнее. И, если даже не удавалось ещё ни одному заказчику построить современный дом, всё же те, из прошлого века, давались теперь на порядок спокойнее. Страна менялась. Люди становились увереннее в себе, понимая; что удалось заработать сегодня, удастся и завтра. Некая стабильность криминальных схем теперь наблюдалась во всем. А это говорило лишь об одном - бандиты постепенно переходили во власть. Жить становилось пусть и не веселее, но на порядок легче.
- Когда-то давно, когда я работала с твоим отцом у нас были частные заказчики. Все они хотели чего-то современного. Нам было приятно работать. Мы видели светлое будущее. Когда же мне довелось проектировать новый вокзал в Выборге, поняла; способный изменить настоящее, достоин своего будущего. Я же, впрочем, как и все молодые архитекторы, не знавшие, или навсегда забывшие, что такое минимализм в архитектуре, никогда не могла быть счастлива в будущем. Ибо уже была рабом своего настоящего. 
Вместе с вами, …  - указала на сына, Ингу и Валерию, находящихся вместе с ней в комнате. Пили чай: - … обрадовалась, что перестройка приведёт к свободе выбора. Но, этого не случилось, впрочем, как и не случится никогда и нигде. Всё, лишь некая видимость свободы. Мы рабы, в каком бы строе ни жили. Народ рад навязываемому ему. И, чем больше бесполезного, ненужного, дорогого и вульгарного примет в себя, тем больше будет рад этому.
И тут ничего не поделаешь. Те же из толпы, кто в состоянии возмутиться, ходит на митинги или устраивает революции, так же управляемы, хоть и считают себя не внушаемыми. Ибо не видят главного, самой причины, доводящей народ до безумия. А она хорошо скрыта в символике, которую мы, как архитекторы иногда видим на фасадах. Да, что тут говорить, я лично рисовала многие её элементы, при этом понимая, кому она принадлежит. И, даже зная, не могла, не имела право, боялась, что-либо изменить.
О чём же тут говорить, если всё это стадо, получив, так называемую свободу, посчитав истиной, бросилось слепо исполнять навязанное ей высшими силами антилогичное, давно отжившее.
Но мы, архитекторы, точнее те из них, кому удалось жить при разных строях, в состоянии разглядеть многое, что иногда будто бы в насмешку просачивается не только на фасады, но и в повседневную жизнь, в виде символов, чисел и знаков.
- Зачем же это происходит мама? Неужели те, о ком ты говоришь, скрытые правители, смеются над нами?
- Ах Паша. Как же мы мало знаем об этом мире, хоть и живём в нём уже так долго.
- Хотел бы не согласиться с тобой. Но, уже давно чувствую близость с твоими, своих выводов. Народ сильно изменился, даже за последние годы. Вся эта перестройка, - его взгляд остановился на эскизе Рериха к одной из своих картин, так и висевший в их квартире. Зацепился за неё взглядом, озвучил пришедшую на ум мысль:
- Да, и картины, написанные прежде, ни менее ста лет назад, многодельны и от этого глубоки, это видно даже на одном эскизе. Современные же ярки и быстры. Имея в себе смысл, и даже идею, не так многогранны. И это, только если мы говорим о лучших из них образцах. Так же и архитектура.
- Она стала прежде всего удобной, функциональной и дешёвой, - не придавая этому разговору особого значения, просто высказала своё мнение Инга. Амбиции её не были так велики, как прежде. Воспитав дочь, жила в своё удовольствие, как и прежде занимаясь любимым делом.
 - Но, в ней нет той глубины, иногда и роскоши, прежде воплощавшейся в виде лепнины, росписи, мозаики. Не ведая масштабов потери многие нынешние граждане стремятся строить себе миражи прошлого, подделки того, что прежде было повсеместно. И, это так же одна из побед пресловутых высших сил.
- Ага, бабушка. Словно Хоттабыч в сказке, делают телефон из единого куска гранита, не зная, не понимая, как им пользоваться и из чего он состоит, - превратила в шутку разговор Валерия. Не хотела видеть плохое, была молода. Казалось, всё в её руках. Верила; пройдут два, три года, как все разом поймут, что такое настоящая архитектура. И уж тогда она от всей души возьмётся за дело. А, сейчас молода, и должна накопить опыта, прежде чем страна изменится. Если же этого не произойдёт, уедет в Европу.
- Не думаю, что существуют некие силы, которые, как вы говорите Анастасия Фёдоровна, правят человечеством, - улыбнулась дочери Инга.
- Люди не любят иметь маленькую проблему. Всегда создают множество огромных, лишь для того, чтобы героически их решать. Так уж создан человек.
- Ах Павел, Господь всё даёт им по первому требованию, а они тут же отказываются, буквально плюют в Его руки. Он же упрашивает, преподносит на блюдечке всё, что хотят, но измываются над Ним.
- Бабушка они не такие как мы. Им всё разрешено за что ни возьмуться. Вам же даётся с огромным трудом. Как бы не молились и упрашивали, делая всё для того чтоб воплотить мечты, те оставляют. Бог будто оберегает от воплощения задуманного вами, считая; достаточно только одного несбыточного желания для того чтобы удовлетворить помыслы. И лишь только некоторые из них, малая часть способны сбыться и то неимоверными стараниями и усилиями. Зачем Он так поступает с вами?
- Наверно для того, чтобы стали сильнее. Точнее… правильнее… он видит - мы и так сильны, не нуждаемся в помощи. Не так уж нам и нужна она, ибо знаем заранее то, что можем воплотить. А это говорит об одном; не так уж и нужен нам результат если умеем его предвосхитить в отличие от других, кому важны последствия. Блага. Ради них и стремятся к Богу. И он не перечит им, так, как видит; нет возможности взрастить их разум, волю, мысли, желания. Поэтому-то и даёт сразу, не мытаря, не пытаясь попробовать заставит думать.
- Необучаемые! Необучаемо-счастливы в своём невежестве.
- Всё это Паша посылается нам свыше только лишь для нашего воспитания. Учимся здесь на земле и должны сдерживаться иначе не станем другими. Мы все не можем преодолеть проблем. Видим негатив в отношении других. Сами же такие, как они.
- Возможно Анастасия Фёдоровна. Но, как же тогда объяснить почему заказчики тянуться именно к нам?
- Думаю тем, что видим в себе эту неопределённость. Но грешны умея разглядывать в других.

Теперь, когда нашёл в себе силы взяться за рукопись, не нашёл оригинала в столе, на прежнем месте. Спросил маму;
- Ты не знаешь, где прадедушкина «Часовая башня»?
- Так её ж Лера взяла зачем-то.
- И ты ей отдала, ничего не спросив?
- Так она обещала вернуть через пару недель.
- Наверно почитать взяла.
- Вернёт.
- Я и сам знаю, - догадывался - дочь всё же опередила его в желании.
Сейчас, когда проблема решилась, хоть и были потеряны деньги, вновь захотелось издать «Часовую башню». Ему требовалось отвлечься от пережитого. Но, не удалось. И теперь мысли о работе вновь набросились на него.
Думал прежде всего о том, в чём заключается причина страха его заказчиков строить себе современные жилища. После той исповеди не тянуло в храм. Слабую, только зарождавшуюся веру нёс в своём сердце. Но приснился как-то отец Патрикий. Будто разговаривает с ним на важную для него тему. Разобравшись с опасным заказчиком, теперь много думал о феномене, захватившем головы не только его клиентов, а, может и всех людей. Становясь богаче, имея возможность построить себе дом, или офис, проявлялся во всех. Видел в процессе работы с ними.
Настолько глубоко вошёл в его жизнь этот феномен, даже приснилось, будто делится наболевшим со священником на исповеди. Проснувшись, долго вспоминал сон. Хотелось понять, вспомнить, не удивило ли это священника. Нужно ли делиться подобным с ним, или справиться с проблемой самостоятельно, не нося в церковь не имеющее к ней никакого отношения?
Долго ворочался в постели, не в силах встать, но и заснуть уже не мог.
- Давай поспим ещё, - будто во сне произнесла Инга. Любила поваляться с утра.
- Давай, - отвернулся к окну.
И, всё же, почему всю жизнь ощущал это непонимание со стороны окружающих его людей. То, что считал ясным, как день, всегда вызывало у многих отторжение. Сейчас же, когда у людей появилось больше возможностей, вообще перестали слушать его. Многих друзей теперь опасался, не умея поддерживать с ними разговор.
Лёг на спину. Смотрел в потолок.
- Ну, Паша. Дай поспать, - в ответ на исходящую от его движения волну ответила Инга. Всё ещё верила в возможность продлить утренний сон. То время, когда приходят самые сладкие сновидения.
Посмотрел на неё. Сколько прожито вместе. Теперь объединяли многие, совместно нажитые мысли, что с годами делали не только ближе, но и позволяли углублять их звучание новыми открытиями. Казалось, каждое движение, слово, взгляд, были не только предсказуемы, но и понятны.
- Знаешь Инга, я думаю поговорить с батюшкой о том, что круг наших друзей сужается.
- С батюшкой? – в полусне произнесла.
- Да. А, что тут удивительного?
- Неужели нельзя было всё обсудить перед сном, - сладко зевнула, показывая своё безразличие, мысленно прощаясь с возможностью поспать ещё.
- Мне приснилось что вскоре мы останемся с тобой без заказчиков, - улыбнулся. Смотрел ей в глаза. Но, не открывала их.
- Ну, сходи.
Открыла. Встретились взглядом.
- Пойдём вместе?
Продолжал улыбаться.
- Нет. Я не крещёная.
- Я всё устрою.
- Пашенька, милый мой. Ты же знаешь, как опасно будить меня по утрам. Я тебя умоляю! Дай поспать!

Никогда не думал, что найдёт в себе силы вновь прийти в храм. Получив помощь тут же забыл об этом, окунувшись в рутину дней. Но ноги будто сами привели в церковь. Странное ощущение. То, в чём был так уверен, теперь вовсе не казалось таким важным, отошло на задний план, спряталось за спиной. Словно зубная боль в приёмной врача, что исчезает ещё по пути в поликлинику.
Чудом не пропустив исповедь, шёл самым последним. Неуверенно сделал первый шаг. Отец Патрикий, узнав его ещё, когда только запыхавшись входил в храм, поманил рукой, придав уверенности.
- Слушаю дитя моё. Имя вот только забыл ваше.
- Павел. Я тот самый, что…
- Я помню.
- Профессиональная память. У меня так же. Все подробности проекта в голове, а имя отчество заказчика легко могу забыть, - улыбнулся Павел.
- У нас много общего в профессиях. Если ваша с греческого переводится, как главный строитель, то мою можно причислить к формированию архитектуры человеческих душ, - одними глазами улыбнулся священник.
Почувствовав лёгкость, то, что его не только слушают, но и понимают – начал:
- Я старался провести некую аналогию между архитектурой и обществом. Почему людям запрещено быть смелыми в своём выборе. Они все зомбированы, как теперь понимаю, довольно давно, и поступают так, как этого велит окружение. Чувствуется некая невидимая цепочка, спускающаяся до низов. Кто наверху, никто не знает, да и не ведает в то что может кем-то, в кого не верит по причине незнания, легко быть зомбирован. Ведь так же, как легко им живётся, так и принимают решения, что не могут быть, как считают, неверны. Красота опасна и запрещена, ибо несёт в себе смелость.
- Не понимаю вас. О какой красоте вы говорите? О той, что от лукавого?
Видел, священник, как бы ни был расположен, теряет уверенность в глубине его мысли. Но теперь не мог остановиться. Не хотел быть смешон. Да, и во сне, что приснился ему пару дней назад, батюшка, выслушав его, не только понял, но и дал ответ.
- Н да. Я знал это. Вы же не архитектор. Для меня, как профессионала, красота – прежде всего логика. То, что аляповато, дорого и сложно в плане – нелогично.
Но, попробую объяснить.
Вот эта история с Аликом. Ведь она страшна не только тем, что он мог меня убрать, как некую помеху на своём пути, в случае если бы я не выполнил его волю.
Нет.
Он, и подобные ему только лишь в том, что живут в прошлом, на самом деле вне Бога - опасны. Для них ложь – правда. То, что современно и логично – вредно и неудобно. Что дёшево и функционально – дорого и бесполезно. Они боятся мнения окружающих.
- Не совсем понимаю, когда вы говорите про архитектуру. Для меня в ней нет разделений на мёртвую и живую. Она вечна, как и Бог. Но известно; тот, от кого мы все спасаемся в вере давно сказал; 2х2=5.
- Именно!  И все приняли это, вталкиваемое тайными обществами через множественные догмы, а теперь через СМИ и телевизоры. Потому что, даже христиане на самом деле верят не в Бога, а в некоего мастера. А это страшное лицемерие. И тот же Алик, рад нацепить на себя золотой крест немалых размеров, сам того не понимая, как опасен грех, пусть тайного, и даже по незнанию, но ренегатства.
- Человек осознанно отказывается от логики столетиями живя вне, но внушаемый её подобием дьяволом.
- Он верит ему и давно уже сам себе не принадлежит, даже веря в Бога, внутренне отречён.
- Господь ничего не может с этим поделать, ибо человек выбирает добровольно по своей воле.
Дьяволу не нужны человеческие жизни. Он миролюбив, маскируясь благополучием. На самом деле охотясь за большим - душами. Тысячелетия идёт война.
Люди сознательно, а значит добровольно принимают решение. Бог опускает руки видя, как его чада по своей воле отдают души. Идёт война не за жизнь или смерть, а за бессмертные души.
- То есть люди, не верящие в Бога, уже априори подвластны дьяволу, так как ведутся на его сказки?
- Нет, они неподвластны никому. Отказавшись от истины, не верят и лжи. Вера даётся Богом в дар или наказание. Она для видения. Тот, кто способен видеть – тяготится знаниями.
Вера не только не отделима от творчества, но и углубляет его. И если её нет, то и любой замысел до конца не реализован.