Некоторые страницы...

С Иваном меня познакомила Светка, неугомонная туристка и заводила, энергичная как сказочный Колобок, но с руками, ногами, и всем тем необходимым набором, что необходим женщине, дабы иметь звание хорошего человека. Мы со Светкой были приятели ещё с той незабвенной тропы на скалы Индюка, когда она, десятиклассница, лихо отчеканивала командные слова мне, жалкому восьмикласснику. Со Светкой не поспоришь – у неё в то время в активе уже были три прыжка с парашютом…
Быстро и насыщенно минула четверть века. И я, и Светлана Петровна обосновались в Краснодаре. Я успел развестись и вновь, кажется удачно, жениться, дочь уверенно называет меня папой.… У Светки второй брак, хороший муж, старше её на десять лет. Трое детей называют её мамой, старшая дочь вполне может обеспечить ей статус бабушки. Туризм, горы для всей семьи Светы, так же как и для меня, святы. Туристической тропе и костерку всегда готовы должное воздать!
В тот раз, летом 2012-го года она позвонила мне и озабоченно сказала:
 - Послушай, Алексей, два мои старинных приятеля, Николай Георгиевич и Ваня сейчас находятся на подходе к Большому Тхачу, я обещала тоже к ним присоединиться, но что-то не срастается, Витин автомобиль на ремонте… Ты как, в порядке? Можешь до Новопрохладного подбросить? А там, хороший переход, попутный вездеход и встреча! Ну?! Думай!
Я подумал, прикинул. С шефом можно утрясти пару дней отпуска…, и ответил согласием на заманчивое Светкино предложение.
  - Ура! – закричала она – бегу собирать рюкзак, жду в пять ноль-ноль у подъезда. Твою “Ладу” мы в Новопрохладном, я уверена, найдем, где припарковать на пару суток.
Пока мы ехали, она пару раз звонила по сотовому Ивану, доселе мне неведомому, и уточняла их местонахождение. После очередного телефонного сеанса она сказала:
-  Они планируют в шестнадцать часов быть на вершине, у креста, мы тоже должны быть там в это время.
… попутный вездеход с организованной тургруппой из Костромской области вёз нас, сердито завывая, по тряским дорогам каменистых пустынных дорог, сквозь леса, перевалы и долины, преодолевая горные потоки хрустальных вод. Светлана, крепко ухватившись рукой за стойку в кузове грузового транспорта, опять принялась звонить своему старинному приятелю, который, будучи старше её лет на пятнадцать, тем не менее именовался ею Ваней, Ванькой, Вано… Однако ответа от Ваньки она не дождалась, и озабоченно нахмурив реденькие полоски бровей, клацая челюстью в такт броскам нашего такси, прокричала мне в ухо:
- Не отвечает, либо вне зоны доступа, либо аккумулятор у него разрядился.… Будем без телефонных звонков встречаться… Место и время изменить нельзя…
------
Распрощавшись с белозубым водителем и пестрой группкой туристов, мы со Светкой лихо принялись одолевать крутые подъёмы причудливой тропки среди скал. Предварительно, скрывшись от чужих глаз, припрятали рюкзак Светы и некоторую часть моей поклажи, дабы после восхождения и спуска, обнаружить их на прежнем месте. До времени встречи оставалось три часа…
К шестнадцати часам мы уже оказались на плато. Справа, огромная отвесная стена Большого Тхача пугающе восхищала крутизной разверзнувшейся пропасти. Дали маячили далёкими вершинами Кавказа. Вскоре, в мареве солнечного дня и свежего ветра мы увидели далёкую точку креста. Мы прибавили обороты, Светка пыхтела, но упорно не желала отставать от моего более длинного шага.
Восьмиконечный, деревянный крест становился с каждым десятком секунд всё больше и больше, но нам казалось, что он приближается очень медленно…
Наконец мы заметили в той дали плато, что простиралась за крестом, на пологом левом склоне, две точки, которые едва заметно двигаясь, направлялись нам навстречу.
- Вон они… - выдохнула Светка.
У точки встречи мы оказались первые, удовлетворённо присели на коротенький ворс местной травы, протянули гудящие ноги, достали из моего облегчённого рюкзака воду и перекус…
Светкины друзья уже карабкались к нам на верхнюю точку хребта в сотне метров…
Мы поднялись и сделали несколько шагов навстречу…
Иван был седоус и длинноус, роста небольшого, но сложения крепкого, крутизна плеч ещё просматривалась невооруженным взглядом, улыбка тонких губ и радостный блеск светло-голубых глаз воспринимались благосклонно, создавая образ довольно бодрого старичка. Его попутчик был высок, длинноног и худощав, на чистом, выбритом лице удлинённого типа в правильных чертах, также, просматривалась улыбка. Он сделал несколько больших шагов и сразу оказался рядом со Светой, которая подала ему руку и уткнулась головой в его грудь. Николай Георгиевич, так представила его Света, подал руку мне…
Иван, тяжело дыша, кинулся к Светке и стиснул её крепкими руками, приговаривая:
 - Слава Богу! Слава Богу! Надо же, встретились, я здесь первый раз, на Большом Тхаче, телефон мой разрядился за те три дня, что мы с Колей здесь бродим. Чудо, чудо, встретились, там где и договаривались ещё утром ранним, а потом, без связи, без координат… Встретились!
И он, внезапно бросив Светку, кинулся ко мне с распростёртыми объятиями, заключив в быстрый железный захват. Что мне оставалось делать? Только ответить ему тем же.
------
Итак, знакомство состоялось, в условиях довольно экзотичных, встреча прошла, в буквальном смысле на высоте. Наша объединённая группа из четырёх человек наслаждалась несколько минут видами всех сторон света, которые любезно предоставил нам Большой Тхач.
Потом мы резво начали спускаться теми тропами, которыми поднимались к точке встречи Николай и Иван.… Вскоре друзья нашли свои припрятанные рюкзаки, и мы по тропке двинулись к тайнику, где, мы надеялись, дожидаются наши милые туристические вещи, которые создадут нам походный уют привала…
Справа, к небесам тянулись огромные каменные стены, выше их в сгущающейся вечерней синеве неба, проплывали громады облаков, тёмно-багровых в лучах заходящего Солнца, которое смотрело прямо нам в глаза, благосклонно и снисходительно. Голова Ивана в ореоле седых, довольно длинных волос, хоть и с намёками теменной лысины, маячила впереди меня нимбом неземного свечения. Время от времени я наблюдал его длинноносый греческий профиль, ибо он поворачивал голову вправо и вверх, чтобы восхищённо воскликнуть:
 - Ух ты, высотища, крутизна! Замечательно! Повезло нам ребята, встретились! В такой точке! И без телефона!
Его громкий голос обладал какой-то режущей силой, подсознательно хотелось прикрыть глаза и прижать ладони к ушам.
Николай Георгиевич шёл первым, беседовал со Светой, поворачивая к ней голову влево и вниз. Обрывки округлых фраз вкрадчивого баритона долетали до меня…
Вечер удался. Костер, чай и каша, гороховый супчик – фирменное блюдо Николая Георгиевича, пришлись кстати, вместе с баночкой мёда Ивана и Светкиным клубничным вареньем.
Огромные звёзды взирали на нас и слушали перекличку наших голосов в тех словах, которые представляются весьма значительными…
Загадочно сверкая очами, Светлана вдруг произнесла нежным полушепотом:
 - Я люблю вас, Константин Николаевич…
 - Я тоже, может быть, люблю вас… Виктория… - нерешительно, бархатным голосом ответил седоусый Иван, чей затуманенный взгляд изливал потоки теплоты на всю Вселенную.
Я догадался, что это они из спектакля завели диалог, оба были актёрами Народного театра…, давно, когда Светкин муж ещё не получил квартиру в Краснодаре. А потому я низко склонил голову и, подняв руки на уровне теменной кости, произвел ладонями три хлопка, с большими, содержательными паузами.
Жаль, не было в тот вечер с нами милой походной гитары, но всё же мы спели, негромко, но задушевно: - “...Не утешайте меня, мне слова не нужны, Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны, Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня, Вдруг у огня ожидают, представьте, меня! Милая моя, Солнышко лесное, Где, в каких краях Встретишься со мною?”...
Потом…
Потом, ранним утром следующего дня мы начали большой финишный марш-бросок к селу Новопрохладное. Там обнаружили мою “Ладу”, в целости и сохранности, во дворе хорошего человека.
На автовокзале Краснодара мы распрощались с Иваном и Николаем.
Извилистыми улицами, лавируя в потоках автомобилей, вцепившись в руль, впившись глазами во всё встречное и поперечное, нажимая на газ и тормоз, я доставил туристку прямо к подъезду, где заботливый её муж пожал мне руку, и водрузил на свои плечи её рюкзак.
Опять я окунулся в рутину газетно-редакторской жизни – очерки, статьи, фельетоны… Время шло своим чередом, добавляя в сознание и подсознание нечто новое, вытесняя что-то старое. Через несколько лет я почти совсем забыл, что есть на белом свете, в городке у Азовского моря, дядя Коля с дядей Ваней.

---
Страница 002.
---

В начале этого года, после довольно большого перерыва, мне довелось снова встретиться со Светкой. Она предварительно звякнула по сотовому и своим напористым, с приятной суховатостью хорошего рассыпчатого печенья, голосом, сказала загадочную фразу:
 - Алексей, у меня есть подарок, тебе, хотя он как бы и мне, но тут случай особый… Помнишь Ивана? Который с Большого Тхача…
 - Иван? С Большого Тхача? Да мало ли кто мне встречался на этом Тхаче!
 - Это понятно, у тебя огромная база данных – съязвила Светка.
 - Конкретнее, Света…
 - “Я тоже вас, может быть… люблю, Виктория” – огрубив голос и придав ему оттенок застенчивости взрослого мужика, произнесла “боевая подруга” кодовую фразу.
 - А, этот, с Приазовья…
 - Ну вот, сработал компьютер, узнал, признал, поздравляю!
 - С чем?!
 - С подарком!
 - С подарком тебе?
 - Короче, Лёша, надо встретиться. У тебя есть 29 минут свободного времени? Я в библиотеке тружусь до семнадцати. В твоём распоряжении четыре часа. Жду.
На этом разговор окончился. Вскоре я уже припарковывался у школы, где в её библиотеке царила Светлана Петровна, которая уже договорилась с охраной, и меня, почти беспрепятственно, пропустили в храм знаний и книг.
Выглядела Света уже действительно, настоящей Светланой Петровной, морщинки, сединки, опухлости, уже даме пятьдесят, как ни как. Конечно, мы с ней прилагали усилия, чтобы держаться на уровне десятиклассницы и восьмиклассника, делая поправку в беседе на век 21-й.
Она достала из-под стола белый мешок, предназначенный для помещения в свои недра 25-ти кг сыпучего материала типа “сахарный песок”. После чего, с видом многозначительной торжественности, извлекла из него довольно объёмистую и увесистую кипу тетрадей разного цвета, толщины и срока давности, перевязанных шпагатом. Сверху помещался большой белый конверт со следами вскрытия.
- Вот, – сказала Света. – С оказией, через знакомых, Иван Сергеевич, передал эти рукописи мне. Ему уже 65, чувствует себя он не очень хорошо, сообщает, что пенсию зря не дают, это, дескать, компенсация за износы физической сущности в процессе трудовой деятельности на благо общества. Пишет, что больше разбрасывать камни он не может, а собрать их в нужном количестве, без помощников, вряд ли у него получится. Один камень он всё же метнул, в мою сторону, – показала Света рукой на кипу тетрадей.
- Что в тетрадях? Роман - эпопея апофеоза?
- Дневники, скорее всего, давно начал их писать, ещё с шестого класса, писателем мечтал стать. Да ты прочитай письмо-то, яснее станет. Иван постарел, изменился, ты его не узнал…
Глянув на часы, я взял белый конверт и извлёк письмо.
------
“Здравствуй, милая Светлана!
Время идёт, смею Вам доложить, а мы не молодеем.
Давно не видел тебя, а ты меня. Зеркало, милая Света, кажет мне нынче, рожу, износы, как говорится-пишется, на лице. Была в мечтах когда-то сладость, а ныне горечь на губах. Хочу я, Света, оставить тебе на хранение оригиналы плодов моего жизненного пути, ибо некоторые копии этих дневниково-творческих страниц имеются на моём компьютере, и даже в интернете. Это, Света, всего-навсего, пара десятков тетрадок, участь которых, в те времена, когда в миры последуем иные, скорее всего, будет – утилизация. Ты представляешься мне самым надёжным человеком, который может сохранить эту письменную суть товарища, который был, и есть, пока жив, твоим другом в походах, у костров, на сцене театра, и у гитары, среди сосен и водопадов, у праздничного стола и в храме. Пусть эти тетрадки полежат у тебя, на всякий случай, на память обо мне, в подарок, так сказать. Если кому-то, имеющему отношение к литературе, захочется прочитать эти записи, то, будь добра, предоставь человеку эту возможность. В этой связи мне вспоминается Алексей, твой друг и журналист. Поговори с ним. Кстати, через шесть лет после нашей чудесной встречи у большого деревянного креста, на вершине огромной горы, я видел Алексея, но он не узнал меня, ибо был я стар, белобород и беззуб, а вместо лета был месяц октябрь. Мы тогда, трое старичков, совершали велопоход, на Природу. Развели костерок, под знаком принадлежности к турклубу “Бриз”. Лесок и речушка, пламя и запах прелого жёлтого листа - романтика, которая очаровывает не только в годы молодые. Мимо нашего костра шёл человек, рыболов с удочкой. Судьбе было угодно, чтоб он погрелся у огня, попил с нами походного чая с дымком, послушал туристические байки. Тогда, считая, что мы видимся первый раз с этим человеком, мы обнаружили, что у нас есть общий знакомый – Александр Иванович, твой, да и мой, туристический учитель и друг. Случайный (хотя, бывают ли случайности?), прохожий видел на Мезмайской полке, что над рекой Курджипс, нашего длиннобородого Александра Ивановича, и даже разговаривал с ним. Тогда мы единодушно провозгласили, что мир тесен. (И тесен ещё в большей степени, ибо для Алексея я был тогда человеком, увиденным впервые, и те радостные объятия на вершине Большого Тхача, остались только в моей памяти. А я, во время той короткой октябрьской встречи, ничем Алексею не напомнил о тебе, о Новопрохладном, о пути на Краснодарский автовокзал).
Люди живы, пока о них помнят, и память может создавать из якобы прошлого, былого, новые миры. Надеюсь, ты меня понимаешь. Ещё в школе я возмечтал стать писателем, всю жизнь, с некоторыми перерывами делал дневниковые записи, первая датируется мартом 1969-го года. Ну и … жизнь промелькнула, оставив после себя ворох жёлтых листьев. Всё у меня в жизни было, я почти всё выполнил, а в чём смысл моего прошлого существования, нынешнего, а уж тем более будущего, для меня всегда было и есть большой загадкой. Писателем, или поэтом себя я не считал, с иронией писал такие строки:
 Я вовсе не поэт, а так -
На мир взирающий чудак.
В артель поэтов не хочу,
Один о музах я шепчу.

Один ловлю волшебные флюиды
Надеясь на пощаду Немезиды.
Взирая скорбно на мучения людей
Могу подумать – надо им плетей.

Весь мир мне хочется любить!
Имён бы ближних не забыть…
Хочу добра прекрасным человекам,
Но помню об испанцах и ацтеках.

Зовут к себе ватаги, толпы, шайки…
А славно жить в бригаде попрошайки.
Там говорят – приличненький доход,
Но манит к тяпке личный огород.

Я напрягаюсь лично сердцем, ухом,
Желая обладать могучим духом.
Смиренно помощи прошу у Высших сил,
А у меня алкаш червонец попросил.

Объединился я, конечно бы, в артель
Но лишь с единственною, с Ней,
С моею длинноногой из театра Музой.
Но не спешит она обзавестись обузой.

Один цветов вдыхаю аромат
Возникнет рифма – очень рад.
Без денег тяжко – но стихов продажа?
Не думал, право, неудобно даже.… О чём и напоминаю тебе, Света, со знаками всевозможного, искреннего, почтения.
Эти тетради, которые вижу ещё перед собой, и это письмо тебе, ещё не завершенное, я передам с человеком, которого ты узнаешь. Когда это будет, тебе тоже станет известно.
До свидания. С тёплыми дружескими объятиями.
Иван”.
------
Прочитав послание, я смог лишь развести руками, дескать, без комментариев. После чего торопливо начал отступать к двери со словами:
 - Понял. Благодарю. Мне пора. Дела, Света.
Она насмешливо кивала мне в ответ, и пригвоздила фразой у самой двери:
 - Мешок возьми. Забыл.
 - Ты уверена?
 - Уверена, – с железобетонным нажимом получен был ответ.
Связка тетрадей перекочевала, таким образом, в багажник моего средства передвижения. Несколько дней она каталась со мной по городу и краю. Если мой взгляд нечаянно натыкался на маленький белый мешочек в недрах багажника, когда возникала необходимость его открытия, то автоматически в мозгу, с оттенками пунцовой досады, вспыхивала лампочка воспоминаний об осеннем дне и о Седобородом, который, только через четыре года, вдруг, оказался Иваном с Большого Тхача. Невольно вспоминался рассказ Седобородого о Золотом Кольце 1988-го года, который весьма заинтересовал меня, чему свидетельство – несколько страниц машинописного текста…
“…  В летних травах широкоплечий парень в красной футболке, улыбается, рядом с ним велосипед и рюкзак, а за парнем – белокаменный храм  Покрова на Нерли. Фото сделал Николай, был у нас в том походе фотоаппарат «Смена» со слайдовской плёнкой, так что, время от времени щёлкали. Жаль, что не сумели мы толком воспользоваться теми немногими снимками, вот только четыре и остались, как память, в интернете, на которые ещё можно взглянуть, не сильно ругая авторов за качество.
Как же оказался этот парень с велосипедом у этого чудесного храма, в прекрасный летний день!?
…Мне было 32 года, восемь лет мы с женой, и маленькими дочками жили в городке у Азовского моря.… Поначалу, всё мне было в диковинку в этом городе, в этом крае. Добывал тогда хлеб свой насущный на сейнерах. Уходили от Ахтарского маяка и к Бердянску, и в Керчь, к Батуми и Одессе.… Возвращался всегда к семье, к очагу, где хозяйкой была супруга. У моряков были приличные отпуска, а у меня всегда была тяга к здоровому образу жизни, хоть алкоголическая застолица время от времени наносила удар по светлым стремлениям. Увы, нравы человеческого общения.… Нынче можно и покаяться, «за бесцельно прожитые годы»…, ну, может и не годы, а дни, месяцы. Но тяга к самореализации, к неким подвигам и свершениям была.… Супруга жалела меня, понимала, и однажды, в году 86-м, предложила сходить в Дом Культуры, на собрание туристов. В ДК у турклуба «Бриз» тогда была большая комната, а руководил Александр Иванович, тогда ещё безбородый (большая, старообрядческая борода появилась в 89-м году и уже не исчезала), врач скорой помощи. С первого же посещения были ощущения благожелательности и уюта. Пили чай, смотрели на белом экране слайды – фотографии горных походов, и гитара была, и песни – Визбор, Высоцкий, Митяев…
Так я впервые увидел Николая, он играл на гитаре и пел…
Впоследствии оказалось, что он не только любитель горных походов, где я познакомился с быстротой его, казалось бы, неспешного, размеренного шага, но и вообще, любитель «лошадиных» видов спорта – велосипеда и гребной лодки. ...Под руководством Александра Ивановича, частенько, с рюкзаками, тщательно наполненными самым необходимым, в составе укомплектованных, разновозрастных тургруп, со школьниками, выезжали к ущельям Кавказа и поднимались на вершины.
 ...Летом 88-го года Николай искал попутчиков для большого велопробега, у него была идея прокатиться по городам, лесам и сёлам «Золотого Кольца России» - он служил в тех местах военным врачом после мединститута.
Кандидатов в такое знатное велопутешествие насчитал организатор аж восемь человек, включив в их число и мою скромную персону. В итоге, в силу причин уважительных, отсеялись семеро, и ехать с Колей посчастливилось одному мне.
«Как же это всё будет выглядеть...?» - спросил я скептически, когда угроза поездки реально нависла над отпуском.
У Николая был план, и, положившись на его опыт и светлую голову, начал я готовиться к его осуществлению.
Для начала велосипеды разобрали, упаковали, и в багажник большого рейсового автобуса, с трудом, но уложили. Супруги, моя была с дочками, которые удивлённо и подозрительно поглядывали на папу, помахали ручками, автобус тронулся, …нам, что-то прокричали вслед.
Потом поезд довёз нас до Москвы, выгрузились на перрон, и потянули кучу вещей к нужной электричке, и утром рано оказались в славном городе Дубне. Николай бывал здесь, а потому талантливо начал исполнять функции гида.
Когда утренний холодок ещё спящего города удивлённо покрутился возле нашего, сиротливо брошенного багажа на влажной траве у домов какой-то улицы, тут-то и началось. Велосипеды, простые-дорожные-мужские, собрали, отрегулировали, вещи на багажниках укрепили, в седло, и покатили, время от времени поглядывая на могучую реку Волгу. Держали курс в город Кимры. Ноги у предводителя длинные, мощные, угнаться мне за ним трудно. Хоть и в расцвете лет, а Николай на четыре года старше, изнемогаю, делаю же всё правильно – вдох через нос, выдох через рот, одна нога жмёт на педаль, другая отдыхает, но было трудно с первых же километров от заданного темпа…
Конечно, город Кимры порадовал, нас, южан, своим говором и рынком. Но первым делом, я предпринял там практические шаги, дабы облегчить себе жизнь, а именно, нашёл почтовое отделение, и отослал родной жене посылку весом килограммов в пять, с излишками, которые казались дома, при сборах, весьма нужными в предстоящем походе. Отправился в ту посылка и прихваченный из домашней библиотеки Атлас автомобильных дорог СССР.
Путь наш велосипедный, между тем, продолжался в направлении Калязина. Волга рядом, купаемся…, лес, костерок, жизнь налаживается. Заночевали на полянке, среди трав и берёз. Время летнее, Солнце в небе надолго задерживается, двигаться можно до самого заката, так что, ко сну, прячась от озверевших в потёмках комаров, прошмыгнули в палатку в 23 часа.
Утром рано, вместе с нашим Светилом, подымаемся, собираемся и в путь. Бодро крутим педали в Углич, дорожки частенько попадались грунтовые, плюс дождик, да после дождичка, так что воздать должное пословице «Любишь кататься, люби и саночки возить», пришлось…”
Так вспоминал у костра, случайный человек, случайно встреченный, так вспоминал его воспоминания и я, после мимолётного взгляда на белый мешок.
В конце концов, этот мешок с тетрадями оказался на двенадцатом этаже, в моей квартире. На вопрос моих домочадцев – “Что это?”, я правдиво ответил, - “Рукописи одного туриста-старика, который мне их предоставил для расширения знаний о жизни”.
---
------
В начале весны, когда дожди сменяются снегами, утренняя заря в союзе с вечерним закатом потихоньку съедают время ночи, когда небо и настроение были пасмурными, а жена и дочка уехали к тещё в Каневскую, я развязал узлы шпагата, и кипа тетрадей утратила свою монолитность. Я взял наугад одну из тетрадей, довольно потёртого вида, на обложке которой Николь Кидман, из полулежачего положения в упор смотрела на меня, не обращая внимания на пятна загрязнений бумажного листа.
Эта тетрадь начиналась датой – девятое января 2006 год. Иван кратко описывал
предновогодний велопоход с товарищем на курган Терновитый, что неподалёку от хутора Будённый. Приятели решили в честь Нового года на Природе развести костерок, попить чаёк, покрутить педали, мышцам, лёгким и сердцу устроить тренировку. Погода была тогда бесснежная, безморозная, и даже Солнце посматривало иногда на велотуристов благосклонно. Снега и морозы, писал Иван, пришли шестого января. Новый, 2006 год, Иван встречал не дома, а у хороших знакомых, в семье Степана Фёдоровича и Веры Иосифовны… Степан Фёдорович лет на двадцать был старше Ивана, но они находили общий язык за шахматной доской, и в воспоминаниях о годах, проведенных в морях и на кораблях.
---
------
Чтение чужих рукописей и черновиков, расшифровка почерка почти незнакомого человека – занятие сродни разгадке кроссвордов и ребусов. Без домысливаний, сопоставлений, наиболее вероятных выводов, не обойтись. Загадок много в отработанных листах, наградой быть должна при расшифровке довольно ясная картина ответов на вопросы – Зачем? К чему? Что там? Откуда? Где это? Когда и Почему? Интерес в этом занятии необходим. У меня он возник. Во-первых, автор этих рукописей, всё же человек мне не посторонний. Во-вторых, этот человек мне доверяет и помнит обо мне. В-третьих, мне захотелось узнать, что это за человек, что главное в нём, и вообще, зачем он брался за ручку и бумагу.
Запись Ивана – “1.01.06. вечером встретился с Надеждой”, заставила призадуматься и нарисовать мысленный образ этой Надежды, статной женщины лет сорока пяти, с нежным светлым цветом гладкой кожи лица, небольшим аккуратным ротиком, большими сине-голубыми глазами… Ивану, тогда, было, пожалуй, лет пятьдесят. Мне вот нынче сорок восемь, и я мужчина хоть куда, хотя с брюшком, увы, с намёками одышки, и в спинке иногда болит. Иван брюшка не имел, а в 32 года, на той фотке, что видел я в леске осеннем у стариков, сидевших у костра, он был крепыш-красавчик с темноволосой головой. Тогда,… “Я обратил внимание на фотографии, лежащие у книги. Седобородый подал их… Сделаны они были явно на принтерах и сканерах недавно. Одна, на которой виднелась знаменитая Церковь Покрова на Нерли, показалась интересной, на фоне неба и храма человек.
- А кто на фото? – был задан вопрос. Там был изображён черноволосый парень с короткой стрижкой и выбритым лицом, шеей и плечами качка.
Седобородый, взгляд небольших, голубых, глубоко посаженных глаз которого поблёскивал из под нависших седых бровей, живо, иронично, и испытующе, произнёс:
- А хочешь, расскажу.”
Пытаясь держать в сознании мысленный образ Ивана, приходилось перескакивать от плечистого парня к седобородому старику, от него к длинноусому пожилому мужику на тропе у Большого Тхача.
---
------
Что ещё в январе 2006-го у Ивана?
“7.01.06. … в 5.30 – проводил Надежду к автобусу на Краснодар…
Вчера – играл с Федоровичем в шахматы (2:1)
Вчера утром бегал, с 10.35-ти до 12.05-ти, погода была солнечная, снег искрился, легчайший морозец бодрил…
Сегодня – ездил по морозцу в Некрасовку, на велосипеде, 25-ть км туда, 25-ть км обратно. Проведал дочек, Галю и Настю, они у бабушек гостят…”
На этой же, первой странице дневника, случайно открытым первым, значилась дата следующего месяца – 12.02.06.(воскресенье), где, среди упоминаний о рабочих сменах, трудах, просмотров кинофильмов, об играх в нарды, шашки и шахматы, я прочитал на следующей странице: “…В четверг, после ночной смены, в 14.30, был в театре, где актёры готовились.… В 15.30, в детском саде “Золотая рыбка”, мы разыгрывали “Мыльное шоу доктора Айболита”. Халат, который я одел, был очень бел”.
---
------
Здесь же, после упоминания о белизне халата, следовало – “Почитываю “Великие мысли Великих людей”. Понравились мысли Томаса Карлейля(1795 – 1881) – “Самое страшное неверие – это неверие в себя”.
“Самое неприятное чувство – это чувство собственного бессилия”.
“Писатель – тот же священнослужитель”.
“Экономика – наука зловещая”.
“Я не верю в коллективную мудрость невежественных индивидуумов”.
---
В понедельник, 13.02.06. Иван пишет, “вот мысль моя – “Когда перестаёшь ковать личное счастье, можно послужить Человечеству”.
28.02.06.(вторник). Утром бегал, стараясь не попасть в лужи, наблюдал на обочинах талый снег, на трудовую вахту отправлюсь вечером.
В прошлую субботу, 18.02.06, произошло событие из разряда важных – свадьба Анастасии. Дома разыграли выкуп невесты, с шарами и т.п., потом ЗАГС, затем банкетный зал школы, в которой Анастасия имела честь некоторое время учиться. Стол, танцы, тосты и “горько” были… В воскресенье, 19-го, у меня утренняя смена. Чтобы попасть на “лапшу” и “чоботы”, пришлось просить киповца о подмене. Михаил Юрьевич благосклонно позволил мне отлучиться на четыре часа, и я имел возможность испачкать ладони пылью пола банкетного зала, исполняя пятнадцатисекундный танец на руках…
---
Стихи не пишутся, статьи не составляются, ничего, годного для заинтересованного чтения, не имеется…
Один. В основном, один. Мелькнут товарищи иногда, покажутся люди…
---
14.03.06.(вторник). Из мыслей собственного изготовления:
№1. – “Всякая мудрость – это всего лишь мысли неких состояний частных лиц”.
№2. – “Всякая мудрость – это сиюминутные мысли отдельных индивидуумов”.
---
---------
Закурлыкал мой телефон, я мельком глянул на время – 21.00. Голос родной супруги приятно защекотал ухо, она сообщала, что приедут с Аней завтра утром, встречай, всё хорошо, целует и обнимает. Под воздействием тёплой волны от нежных слов жены, я тоже произнёс несколько фраз, означающих, что жду, целую, обнимаю…
Когда, с лёгким вздохом, я нажимал на кнопку завершения вызова, взгляд мой опять зацепился за раскрытую тетрадь с твердыми буковками почерка человека, чьи тетради нашли приют на моей жилплощади и в моём сознании.
- Может ещё почитать, ознакомиться, а потом и спать устраиваться? – подумал я и перевернул желтую страницу чужого дневника. Там было написано: “29.03.06.(четверг) 01.20.
Мысль.
Человеческая цивилизация базируется на человеческих пороках.
Совершенному человеку, супер-человеку, не нужны табачная и винно-водочная промышленность, сеть кафе и ресторанов, стоматологи, дантисты, не нужны правители с силовыми и судебными органами.
Если научиться правильно есть и пить, то не нужна широкая сеть фармацевтики.
Если не будет потребности в наркотиках, исчезнет наркомафия.
Если здоровые, совершенные женщины будут легко и просто, естественно, рожать, то и роддомы не нужны.
Совершенному человеку не нужны: - телефон (его заменит телепатия), автомобиль (ибо человек сможет бежать долго и быстро, и сможет телепортироваться, если возникнет необходимость), подъёмные краны (вместо них – телекинез), самолёты ( ибо левитация решит проблему полётов) и т.д.
Умеренность и любовь к ближнему отменят власть и деньги. Зачем отдельным персонам сосредоточение в одних руках огромных средств? Ведь это порок, который базируется на других пороках.
Амбициозность – порок.
Жадность – порок.
Несовершенство, дефектность отклонений от идеала – порок.
Лень – порок.
Стремление к облегчению жизни создаёт машины, а также рабов.
Зависть, порождённая постоянным и вечным дефицитом у всех и каждого денег, власти, в сочетании с ущемленным самолюбием – порок серьёзный и страшноватый.
Порок – это плохо, согласны все, но живут и существуют именно в пороках. Порок входит в норму жизни, он, то прячется, как будто играет в прятки, то узаконено и основательно, на правах хозяина вылазит наружу.
Застолье с обильной и “вкусной” едой, с одурманивающими напитками возводит порок в ранг традиций и обычаев.
Глупость и невежество – эти плацдармы для пороков, позволяют паразитировать в обществе гадалкам, игорным клубам, юристам, бухгалтерам и т.п.
Клубок пороков даёт пищу литераторам, кинематографистам, кормит обширные полицейские и судебные сети.
Если мы очистимся от пороков, то нам не надо будет держать армии, вместе с ними исчезнут слуги, лакеи и официанты, а также властители всех видов и оттенков. Нам не нужно будет уродовать Землю мощной землеройной техникой в поисках и добычах руд, золота и прочих драгоценных металлов, дабы у нас были деньги, эта удобная вещь концентрированного порока.
Если очистимся от пороков и патологий – не будем убивать себе подобных, не будем убивать, эксплуатировать, неволить животных, и тогда исчезнет животноводство.
У совершенного человека труд, потребности и удовольствия будут совсем иными.
Почему люди сейчас живут как насекомые, но ещё не прекращают призывать к равенству и братству?
Порок разделяет людей, создаёт огромные пропасти и миллионы мучений, но люди не хотят расставаться со своими милыми, привычными, родными пороками. Когда говорят, что с пороками надо бороться – врут. Мало людей, стремящихся к совершенству, много людей стремящихся к богатству. Стремление к власти и богатству, боязнь нищеты, двигают в этой цивилизации всё и всех.
Можно простить людей, если допустить, что они совсем недавно вышли из животного мира, и находятся ещё в самом начале пути к Человеку, к существу, которого Человеком можно будет назвать по признакам его душевного, духовного и физического совершенства.
Можно простить наличие на Земле авианосцев, атомных бомб, автомобилей, фабрик и заводов, если предположить, что все эти излишества, ненужности и нелепости созданы и дадены Высшими силами лишь для того, чтобы у людей развивался мозг, совершенствовался мыслительный аппарат…»
- Хм, "мыслительный аппарат", ну ты, дядя Ваня, даёшь, - сказал я умному человеку, то есть, сам себе. Затем добавил с видом многозначительной умудрённости – пойду-ка я к холодильничку, да отрежу кусок полукопчёной колбасы, а к ней хороший ломоть белого хлеба с маслом, а можно и с сыром, заем это безобразие и спа-ать, хватит на сегодня общений на уровне черновых записей.
---
---
Страница 003
---

Тетрадки от Ивана спокойно пролежали неделю, дела быстротекущей жизни не позволяли к ним прикоснуться вновь. Но мысль о том, откуда и кто этот дядя, нет-нет, да и возникала в мозге, занятом переработкой информации, поступающей непрерывно и разносторонне со всех уровней восприятия. Наконец, в день солнечный, воскресный, проводив до дверей, и поцеловав в щёчки дочурку и милую супругу, я понял, что у меня есть пара часиков времени, в котором я могу заниматься чем угодно. Алла и Анечка отправились побродить по улице Красной, а мне было позволено быть свободным. Пробежав взглядом по комнате, по корешкам книг на полках, по мебели, где экран телевизора загадочно и заманчиво чернел пустотой, тень лёгкого внимания сгустилась у рабочего стола, на котором ноутбук, настольная лампа, одеколон “Дипломат”…
Под столом белел кусочек… мешка.
 - Ах, да. Иван… - вспомнил я, и вытащил мешок на свет Божий.
Перебирая тетради, я увидел, что на одной из них, цвета светло-зелёного под большой буквой “Б.”, написано “26.05.56 г – 15.06.87 г “ Её-то я и раскрыл. Верхняя надпись гласила – “Когда тебе тридцать один год, то биография у тебя уже есть, основные тезисы присутствуют, а вот память, она уже может подвергаться эрозии, а потому надо записывать”.
Иван писал, что родился 26-го мая 1956-го года в городке с названием Амвросиевка, и жил там до 1961-го года. Далее он сетовал на смутные воспоминания. Оно и понятно, что особенного может помнить младенец? Хотя, младенец младенцу рознь, некоторые друзья такое рассказывают о том, что помнят из детства полуторагодовалого периода, что только челюсть отвисает.
---
------
 Из его смутных воспоминаний я понял, что всей семьей, папа-мама-я, ездили куда-то на Алтай в гости. А потом следует уточнение – посещали село Мамонтово…
“Когда был маленьким мальчиком, в Амвросиевке, по улице Садовая-85, однажды, весенним днём упал на кучу досок с торчащими гвоздями (шло строительство или ремонт) и своей левой ладошкой напоролся на гвоздь, и явственно увидел, как шкура на наружной поверхности руки вздулась, ибо гвоздь прошел почти насквозь”, - написал Иван. Это чудо тогда его сильно удивило…
Далее написано – “В 1961-м году родители собрали вещи в контейнер и отправили его в Кемеровскую область, в город Топки, куда вскоре и сами поехали, поездом, и меня с собой прихватили. Сначала жили на квартире. Хозяйкой была бабушка, родители к ней обращались по имени-отчеству. У Тамары Петровны, так её назовём, была замечательная вещь – настенные часы с гирьками и цепочками. Тикали часы солидно, видом своим внушали почтение, трогать их было нельзя…
Потом родители строили дом. Дом на две семьи, с отдельными верандами, но с общей крышей. Это был проект так называемого финского домика. Из таких домов, впоследствии, образовалась целая улица. Строила эти дома бригада профессионалов из трёх-четырёх человек, а будущие хозяева активно им помогали. Отец и мама подавали доски, кирпичи. Папа орудовал пилой и рубанком, мама красила, и белила стены… Дом строился предприятием – Топкинским цементным заводом для своих трудящихся. Отца на этом заводе приняли как специалиста-механика, по распределению, после окончания им Амвросиевского индустриального техникума. Стены возводились на равнине, покрытой зелёной травой, местность была, надо понимать, заболоченной, так как земля иногда явственно прогибалась и пружинила под ногами. И когда мама видела, что я подпрыгиваю и подскакиваю то на двух ножках, то на одной, до меня долетал её тревожный крик:

 - Ваня! Иван! Осторожнее, не прыгай!

   Этот район, где строилась целая улица однотипных финских домиков, почему-то назывался, Третий участок”.
---
------
“ Родители в самом начале 60-х были молоды, расцвет их тридцатилетия согревал нашу семью.… На третьем участке, в городе, на цементном заводе, у них появились друзья. Было принято среди взрослых дружить семьями и ходить друг к другу в гости. У кого-то из друзей папы и мамы был телевизор. Все вместе внимательно, и даже торжественно смотрели его. Помню, по телевизору показывали значительного, серьёзного человека, к которому остальные на экране обращались со знаками почтения. Взрослые переглядывались иногда и шептали – Хрущев, Никита Сергеевич.  Ещё по телевизору показывали многосерийный фильм про Тарзана. Смысл ходить в гости был. Особенно мне нравилась семья, которая запомнилась по очень важному поводу – у Жуковых, такова фамилия тёти Тони и дяди Васи, была дочь Валя, моя ровесница, девочка смуглолицая, смуглорукая и смуглоногая, с личиком худощавым, серьёзным и миленьким. Её стройные руки и ноги были крепки. Дом Жуковых был в двух, трёх кварталах от нашего. Общаться с Валей просто так, пребывая в равнодушии, было невозможно, в какой-то момент моего тогдашнего мальчишеского, шестилетнего бытия она произвела столь сильное впечатление, что, будучи в тридцатилетнем возрасте, можно утверждать, что тогда я влюбился. Тётя Тоня, крепкая, приземистая женщина была профессиональным маляром и штукатуром высокого класса. Все стены и потолки в её доме были в деревьях, цветах, звёздах, Лунах и Солнцах, цвет фонов в каждой комнате, в коридорах дома Жуковых имел свой, неповторимый и оригинальный оттенок. Можно было долго рассматривать узоры, формы и цвета тех сочетаний изображений, нанесённых на стены и потолки жилища, где обитала Валя. Она больше была похожа на отца, это он был смуглокож и худощав, серьёзный, основательный мужчина с залысинами над высоким лбом. Однажды я увидел Валиного брата, который был старше её лет на двенадцать, он мне казался взрослым, мужественным и красивым до такой степени, что его имя – Виктор, приобрело для меня оттенок большого уважения. Носители этого имени получали часть моего почтения, как отголосок памяти о той встрече. Виктор учился в каком-то институте, совмещая учебу с работой, или в Кемерово, или в Новосибирске. К родителям приезжал в праздничные дни. Со мной был как друг, улыбчив, серьёзен, многозначителен, и если шутил, то по-доброму “.
---
------
“Невдалеке от Третьего участка, на древней улочке, в своём доме, проживало семейство Ефановых. С младшими из них, моим ровесником Колькой и его братишкой Гришуней я познакомился в тех шумных играх, которые затевались каждодневно окрестной ребятнёй. Гришуня, будучи на два года младше Кольки, прилагался к старшему в качестве важного груза, за которым надо смотреть внимательно и бережно. Когда я был удостоен чести посетить двор Ефановых, минут пять походить у крыльца, поленницы дров и собачьей будки, из которой подозрительно посматривал лохматый пёс Тузик, то был поражён фразой и модуляцией голоса бабушки Гришуни и Кольки. Эта фраза запомнилась, и время от времени вспыхивала в мозге как напоминание о Сибири и сибиряках. Когда вертлявый Колька, в расстегнутой рубашке, в накинутом поверх её пальтишке выскочил на крыльцо с большим куском хлеба с маслом, его бабушка Вера, сухонькая и слегка согбенная, выходила из курятника с лукошком в руках. Глядя на внучка, выпрямившись, набрав побольше воздуха в грудь, она выкрикнула певучей скороговоркой:.
- Коль-кя-а, ты чаго-й та, ходишь нарастягошку!?
Я был, если честно, поражен такими возможностями русского языка и застыл с открытым ртом. Мои родители говорили совсем не так!
… Однажды с Колькой я попал в неприятную ситуацию. Играя в прятки, в кустах, под листьями могучего лопуха, мы наткнулись на маленьких, ещё слепых котят. Эти существа, трое или четверо, слегка попискивали, тыкались друг в друга мордочками, пытались куда-то ползти один вокруг другого. Что делать? Я, шестилетний мальчишка, был в замешательстве, понимал, что мамы-кошки у них нет, они могут погибнуть, возникал вопрос – как их спасать. И тут Колька, с каким-то тупым выражением остренького личика, взял в ручонки несколько твёрдых земляных комков, подошел к котятам, присел над ними, и бросил один камень в эту копошащуюся кучку, потом взял другой камень и стал им постукивать котёночка по голове… Говорил ли он что-то при этом, не помню, зато помню волну дикой, животной злобы, покрывающей мир красной пеленой. Инстинкт защитника сработал и бросил меня на Кольку со сжатыми кулаками. Я его ударил по-настоящему. Расширенными глазами мальчишка глянул на меня с испугом, и заревел от боли. Его братец, который держал в созерцании палец во рту, палец вынул и захныкал, и вскоре заревел в дуэте со старшим братом…“.
---
------
“ В километре от нашего дома находилась школа, что для первоклассника, живущего на третьем участке, поначалу казалось большим расстоянием, а пеший маршрут к повороту, за которым появлялось трёхэтажное, краснокирпичное здание учебного заведения, представлялся целым путешествием…
Поначалу мама отводила к школьному порогу за ручку, но потом я уже и сам добирался вполне успешно к первому роднику знаний…

 Моя первая учительница, Зоя Михайловна, казалась мне красавицей и умницей, взрослой и милой. Мне нравилась смотреть на неё, слушать её спокойные, литературные и доходчивые слова. Стройная и высокая, ладная и улыбчивая, с тонкой нежной кожей лица, на котором кое-где голубели едва заметные жилки (я даже смог разглядеть, что одна из них, в районе изящного носа, пульсирует), она возникает из драгоценных хранилищ памяти, и смотрит на меня добрыми глазами небесного цвета ясного весеннего дня…

  Под руководством Зои Михайловны, непременном и благожелательном, я пел на детских концертах, может даже и солировал. И хор, и трио, всё было возможным…
Моя первая, любимая учительница, даже приобщала нас, первоклассников-второклассников, к драматургии. Она срежиссировала весьма поучительный спектакль, где злой волк куражится над невинными зайчиками, белочками и овечками, а герой – могучий баран, прогоняет злодея боданием рогами, которые несут справедливость. Помню, как я, в вывернутой наизнанку шубейке, в шлёме на голове, стоя на четвереньках, устремлялся с максимальной скоростью к Волку со словами:

 – Уходи прочь, злодей, не трогай, дружных нас, зверей! Мои рога тебя накажут, охотники тебя, пусть, свяжут!

 Волк падал и отползал с жалобными повизгиваниями, в которых присутствовала доля затаённой свирепости и угрозы…

 Зоя Михайловна почему-то поручила сыграть мне, роль героя-освободителя Барана…“.
---
------
  “…там же, у кирпичной стены школы, за углом, в проулке, который из школьного двора вёл на центральную улицу Третьего участка, я получил немаловажный урок. Трое лихих мальчишек, пацанов, обступили меня, а за спиной моей была стена. Эти трое были постарше, что я им задолжал, чем провинился пред этой важной троицей – это несущественно. Скорее всего, я был виновен самим фактом существования пред их глазами, пред их руками, пред их натурами. Важно то, что я получил сильный, быстрый и резкий удар под дых от крепыша, который стоял точно передо мной, и что-то цедил сквозь зубы. Боль в моём животе пронзила, рот ловил воздух в захлёбе, тело согнулось, наклонилось вперёд, руки прижались к животу…”
---
------

“… там же, на Третьем участке, был у меня некоторое время дружок Генка, который был старше, и, по мнению моих родителей, был хулиганом, меня, несмышлёного мальчика, затягивал на эту же скользкую дорожку. Не мог я в своей семье доказать, что Гена хороший, что со мной толково разговаривает (хотя слова нецензурной лексики, по нынешнему, украшали наши диалоги и собрания Генкиных друзей), … не мог я доказать, что мне с ним интересно. И ещё – Генка носил с собой спички, складной ножичек, и время от времени вынимал откуда-то из карманов папиросы “Беломорканал”, чиркал спичкой, подносил огонёк к папиросе, и сквозь дымок, стремящийся вверх, хитро щурил правый глаз, посматривая на меня, и сквозь меня. …Дух захватывало от тех путешествий по чердакам, подвалам, садам и огородам, когда я ему сопутствовал. Если я не мог так же быстро, как он, преодолевать препятствия в виде, оград, заборов, кустарников и открытых пространств чужих дворов, то Генка помогал мне, совсем как старший брат… Мама Гены относилась ко мне по доброму, а его папу я не видел никогда. На вопросы о нём, мой дружок кривил губы неопределенно и вяло взмахивал рукой, а если мы находились не в домике, где он жил с мамой, то он ещё затейливо и ловко сплевывал сквозь зубы...

 …Кончилась дружба с этим мальчишкой, через некоторое время, может через полгода, или даже больше, весьма печально – меня жестоко наказал отец, с молчаливого согласия матери, что запомнилось на всю жизнь с оттенком недоумения – зачем, почему, неужели… Боль и унижение запомнились…

  … но это совсем другая история, достойная отдельного описания и осмысления   “.

---
------
 “… наш финский домик имел два крыла, в левом обитала моя семья, а в правом – женщина, старше моей мамы лет на… д-цать. У неё был взрослый сын, большой, серьёзный парень, лет около двадцати. Иногда эта соседка, или её сын, заговаривали со мной, приглашали зайти, чай попить с вареньем, печеньем, конфетами, книгу посмотреть… Лиц этих людей, их особенности, память моя не удержала, зато запомнилась книга, которую я видел то на столе, то на книжной полке, тогда, когда бывал у них в гостях. Она была довольно толстая, коричневая, на обложке – огромный толстяк-великан в каком-то необычном, старинном наряде, у его ног два маленьких охранника с топорами кривой формы на длинных палках. Название было замечательным, сплошь нерусским – “Франсуа Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль”. Я брал эту книгу, вертел в руках, открывал её на разных страницах, то посерёдке, то в конце, искал картинки, но никаких иных картинок, кроме той, что на обложке, не помню, или их не было, или они были не найдены. Попытки прочитать и понять, о чем эта загадочная книга, были безуспешными. Я, конечно, мог читать и  “мама мыла раму”, и даже “Наша Таня громко плачет”, но смысл той книги, тогда, был мне совершенно недоступен, и я тяжко вздыхал, утешаясь тем, что прикладывался к стакану в подстаканнике, в котором горячий чай обдавал тёплым паром ноздри. И заедал огорчение печеньем, пирожным, а то и зефиром, быть может, даже в шоколаде   “.
---
------

 “…книги из детства, книги из детства в сибирском городе Топки…
…у Жуковых была книга о сотворении человека, книга в картинках, большая, толстая…
…когда мы приходили в гости к ним, то я обязательно прикасался к ней, брал в руки, открывал её…
… в этой книге был Бог – лысый старичок с белой бородой и в белой рубашке до пят
… ещё там были разные звери, даже диковинные, даже динозавры. В ней смеялись и помогали Богу ангелы-дети. Там в райском саду ходили и удивлялись всему сущему Адам и Ева… Ещё у Жуковых была и другая книга в картинках, о которой мне говорили,  что её автор, ”Херлуф Бидструп, датский художник-карикатурист , замечательный человек, общественник,  наш друг и  коммунист, что у него пять тысяч рисунков-рассказов…”  Да, действительно, у Бидструпа, в его  чётких, лаконичных рисунках можно было отслеживать всякие истории, и было их множество… Но меня больше интересовала и привлекала книга с Богом, о сотворении мира и человека, о загадке и необычности, о каком-то весёлом, остром прорыве в нечто непонятное и запредельное.
“…Первая книга, прочитанная самостоятельно... Память, отматывая прожитые годы в область личного детства, мимоходом затронула "Белеет парус одинокий" Катаева, "Динка" Осеевой, "Малыш и Карлсон" Астрид Линдгрен... Но сознание морщилось - не то, что-то было раньше... И вот, Машина Времени остановилась в 1963-ем году, я первоклассник, и читаю книжечку, читаю медленно, буквы совсем недавно стали складываться в слова, в предложения, в смыслы... Книжечка тоненькая, простая бумажная коричневая обложка. Какой-то огромный снеговик в этой книжке. ... Родители купили мне книгу. Это сейчас она для меня книжечка. Название той книги было  "ТОРБЕЕВСКИЙ ИДОЛ". ... Содержание... Про мальчишек, про снег и Зиму, про огромного снеговика, и вспоминается некое тревожное чувство, связанное с этим снеговиком, ведь это он идол. Почему? ... Автор рассказа «Торбеевский идол», о чем мне стало известно гораздо позднее,  Скворцов-Степанов Иван Иванович (1870–1928) — старый большевик, известный советский государственный деятель".
…а ещё, в те далёкие сибирские годы, появилась у меня книга-награда, со скромным названием “Рачок-мореход”. Она сейчас находится на моей книжной полке, я могу отыскать её, прочитать на обложечке имя автора – Г.Снегирёв. Книжечка тоненькая, потрепанная, пожелтевшая, но если открыть её, то на первой, светлой страничке, в верхнем углу, бросается в глаза чернильная надпись пером, выполненная изумительно чётким, красивым почерком – “За хорошую учёбу и примерное поведение уч-ку 1 "б" кл. Скромнову Ване    29/5-64 г. Директор шк.”, и ещё – печать, большая, синяя, круглая, и подпись – ЗМКиз…
Эта надпись – предмет большой, древней гордости, это память, это щемящее чувство благодарности людям…   “.

---
------
"…помнится, что меня, семилетне-восьмилетнего, отец больно наказал, толи ремнём, толи палкой…
…за что… Он запретил мне выходить из дома, а я через окно перелез и с удовольствием, с интересом побегал по улицам. Потом вернулся, через то же окно, назад, в заточение. Отец узнал…, его веские доказательства и убеждения крепкой руки, что нельзя нарушать отцовские приказы, нельзя врать отцу, нельзя своевольничать вопреки родителям, что пока мал, надо слушаться старших – вселили в меня страх, поставили тормоз и оглядку. Память закрепила боль, унижение от родительских наказаний, и затаённое желание избавиться от этого, компенсировать чем-то…
…почему мне, которому уже 31 год, помнится, что отец отлупил меня, бессильного, восьмилетнего? Это важно?
…может быть, когда мне будет под семьдесят, а отцу и матери за девяносто, это не будет помниться? Будет не важно?
…одна из мудростей отца гласила – “ребёнка надо бить, пока поперёк лавки лежит, а если вдоль, то хватит”…
… семьдесят лет, девяносто лет.… Это ужасно много. Доживём ли?
…когда мне было семнадцать лет, уже отцу надо было бояться меня, потому что борцовские рефлексы позволяли мне в необходимой ситуации крепко схватить человека за руку, шею, ногу.…Бить человека не обязательно, разве что в случае крайней необходимости.
… сейчас у меня двадцативосьмилетняя жена, и две дочери – старшей семь лет, младшей – три. Дух противоречия присутствует в старшей, а надо, что б она слушалась родителей, что бы была милой, покладистой, старательной, помогала с удовольствием маме, обладала талантами, чтобы не огорчала папу с мамой, вызывая их раздражение. Не так всё просто, как казалось в те дни, когда свадьба только намечалась. Сейчас мы умные, и даже знаем, что бить ребёнка, значит расписаться в педагогическом бессилии, и может быть, потом, мы осознаем в должной мере смыслы фразы – “ребёнка надо начинать воспитывать за двадцать лет до его рождения”.
Память, прошлое, будущее. Возникновение вопросов. Загадки пространства и времени, жизни вообще, и жизни человека, жизни людей, в частности   "…

---
------
---
“…Приблизительно в октябре 1964-го года отец получил квартиру в центре города Топки. Школа №1 приняла меня в свои крепкие объятия. Учительница, руководитель нашего начального второго класса, была пожилая и строгая, блеск её очков внушал робость, намекал о присутствии сухости…Её класс был большой, около сорока человек, а в классе Зои Михайловны, который мне пришлось оставить, было не более двадцати мальчиков и девочек, с которыми мои отношения развивались на радостной волне…
   В новой школе, чьё здание было весьма древним, учиться я стал хуже. Безжалостные тройки заняли свои места в моих тетрадках. Ах, милая Зоя Михайловна, учительница первая моя!
…После переезда в новую, престижную квартиру, помниться, родители устроили пир по поводу новоселья, и пригласили приличное количество отборных гостей. Среди них было много начальников, руководящих дяденек, которых видел я, пожалуй, единственный раз.  Жены этих солидных персон, изображающих приятность общения, соответствовали своим половинам, и на их накрашенных губах мелькала капризная улыбка. Отец в то время работал на цементном заводе начальником механического цеха. Моя мама пыталась соответствовать статусу жены начальника, но даже мне казалось, что это у неё получается неестественно. Тем не менее, новоселье бурлило и сверкало во всей красе, звучали тосты (и я понимал, что это такая игра взрослых), гости веселились, танцевали, собирались кучками в разных углах, откуда блеск очей, смех, обрывки фраз создавали ауру праздника. На неизгладимую память, на деревянном, крашенном коричневой краской полу, остались, после танцев, многочисленные вмятины от женских шпилек. 
      Новая квартира была, кажется, трёхкомнатной, на втором этаже пятиэтажного дома. На втором этаже, это точно, и точно то, что на кухне был естественный холодильник, который очень хорошо функционировал зимой, в морозы, ибо это был шкаф в стене под кухонным окном. Дверцы шкафа были деревянные, двойные, а в дальней, кирпичной стенке шкафа, имелось отверстие, которое затыкалось тряпкой, и если вытащить её, то можно было увидеть малюсенький кусочек улицы, и даже ограду парка, который размещал свой массив как раз напротив нашего дома ….“

---
------

===========================================================
---
Послышались звуки открываемой двери. Это вернулись после прогулки Алла и Аня. Дочка, сверкнув очами, быстро проследовала в свою комнату, жена подошла ко мне с вопросом:
 - Интересно? Что нового нашел?
 - Нашёл в Сибири город Топки!
 - ???
 - Да. Есть такой. В Кемеровской области. Там жил мальчик Ваня, в 60-х годах прошлого века. Эти тетрадки, которые покоятся у нас, написаны, когда он повзрослел, им, строчка за строчкой. Аллочка, а давай посмотрим, где жил Ваня в Сибири. У нас ведь на дворе 21 век, век интернета.
Алла благосклонно улыбнулась и уютно устроилась за моей спиной, положив руки на мои плечи.
…В поисковой строке, пользуясь клавиатурой, я набрал нужные буквы, и вот перед нашими глазами карта города Топки. Нахожу парк, автовокзал, железнодорожный вокзал, читаю названия улиц…
- Крупный парк в центре города называется парк Победы, улица к которой парк примыкает, называется улица Революции, дом напротив парка имеет номер 32. В одной из квартир этого дома, на втором этаже, получили, от цемзавода, квартиру, Скромновы. А вот, смотри, справа от парка школа №1, куда Иван пошел во второй класс! – проговорил я, на что Алла ответила:
- Названия такие, что за 60 лет могли и не измениться.
- Да. А вот смотри, в противоположной стороне от парка и школы Комсомольская площадь. На ней зимой сооружали снежно-ледяные горки, ставили на большой ледяной горе огромную елку, по площади проезжали сани, в которой тройка лошадей позвякивала бубенчиками… Народ, одетый в добротные тулупы, пальто и валенки, гулял и веселился, подымался по ступенькам и лихо съезжал по гладкому желобу вниз, чтоб затем вновь подняться по ступеням…
- Леша, ты как будто там был.
- Да. И я, и конечно Ваня, бегали на железнодорожный вокзал, ведь он рядом с Комсомольской площадью, смотрели на многочисленные ряды рельсов, взирали на паровозы и электровозы, осенью, в сквере Железнодорожников, объедались созревшими и даже прихваченными морозцем ранетками, разных размеров и сортов… - пошутил я, ласково улыбаясь супруге.
И добавил: - Впрочем, я не всё прочитал о сибирском детстве, и можно продолжить чтение первоисточника - записи-воспоминания Ивана тридцатилетнего…
---

===========================================================
---
---
--- “… на новом месте появись у меня и новые друзья. Один из них, самый значительный – мальчик, по фамилии Юрьев. У него был хороший ум, он получал отличный оценки в школе, и хорошо пел!.. Остальные приятели оставили менее значительный след в памяти. Юрьев был худощав и ладен, жил на первом этаже десятиквартирного, деревянного дома, который был рядом с нашей кирпичной пятиэтажной громадиной. Улица, вдоль которой располагалась обветшавшая, тёмная двухэтажка, вела прямо к площади. За ней находился большой, загадочный, жутко притягательный железнодорожный вокзал, который пристально взирал своими парадными окнами на обилие блестящих рельсов, на снующие локомотивы с различными вагонами и громадными цистернами”…
---
“…в Сибири, у нас, детей, были прекрасные зимние игры – прыгали в снег со второго этажа в громадные сугробы, боролись на снежных горках. Уже в то время я любил борцовскую возню, и успехи в этом деле имел.
…Мы, малыши, кучей (пять-десять против одного-двух) боролись со старшими ребятами. Выделялись братья Пырсиковы, большие и толстые, розовощёкие богатыри. Одного из них мы не могли прижать к заснеженной земле даже впятнадцатиром. Наши тридцать ручонок вцеплялись за все доступные места противника, он валился, добродушно посмеиваясь, стараясь никого не придавить массой, мы наваливались дружнее, но Пырсиков поднимался, бережно отцеплял от себя атакующих. Когда нападающие изнемогали и отходили для отдыха в сторонку, богатырь басил: - “Молодцы”, подмигивал мне сверху вниз хитрым глазом, протягивал мясистую ладонь.
Под присмотром Пырсиковых мы боролись, в соответствии с возрастом и габаритами один на один. Часто мне удавалось оказаться сверху на противнике и удерживать его прижатым спиной к арене. Судья торжественно провозглашал, похлопывая тяжёлой рукой по моему плечу: “Победа”.
Однажды мне достался противник одних размеров со мной, но на год, или два старше. Был он сухощав, с невыразительным, костлявым лицом, но его руки были как крюки, движения резки, схватить его никак не удавалось. Одно из его движений окончилось тем, что я получил удар, то ли локтем, то ли большим пальцем руки по горлу. В моем, пронзенном болью, кадыке, как будто застряло большое яблоко, вздохнуть было невозможно, глаза мои выпучились,… Противник повалил меня беспомощного, но Пырсиков был начеку – оттащил победителя, поднял меня, участливо заглядывая в глаза…”
--- ---
“…помнится, пришлось мне, весьма юному, наблюдать довольно омерзительную картину. Недалеко от нашей пятиэтажки, метрах в пятидесяти, находилось одноэтажное здание-склад из красно-коричневого кирпича, стены которого покрывали тёмные потёки. Я оказался в ту осеннюю пору у открытых железных ворот и заглянул в глубину склада, приметив у задней стенки какие-то ящики, коробки, железяки. Вдруг увидел - с улицы направился в склад котик, довольно жалкого вида, худой и облезлый, видимо, что-то его привлекло, или просто спасался от непогоды. Мужик-грузчик, в сером фартуке, отшвырнул жалкое существо грязным сапогом из склада во двор. Котик поднялся, и вновь устремился в глубину вожделенного склада, но мужик, обозначив свои действия матерщиной, опять отфутболил упрямца. Когда в третий раз существо неуверенно заковыляло всё в том же направлении, мужик перехватил котика левой лапой, схватил его правой за хвост, и, размахнувшись, ударил о кирпичный угол склада кошачьей головой. Раз! И ещё раз. После чего отшвырнул животное на сырую землю у складской стены. Котик дёргался, изворачивался, содрогался, постепенно затихая. Глаза мои округлились в метаниях между созерцаниями зловеще-серого мужика и конвульсиями жалкого тельца.
 - Чего… - буркнул хмурый мужик, покосившись недобрым, белесым глазом -  иди себе. Иди  “
---
---