Валерий

Мой друг Валерий был человеком прекрасной наружности и отсутствия усов, но непременно черной бороды небольших размеров, а также очков средней близости увеличения без слезящихся за ними серых глазок и потеющих линз, которые приходилось бы тщательно вытирать белым, выстиранным пожилой мамою платочком с синими цветочками и запахом спелых мандаринов с Нила.
Когда над небом набухают пасмурные тучи, а солнце, забывшись на несколько часов, укатывает в неизвестную человеку страну сна, он трепетно берет в руки микрофон и начинает жалобно скулить, чтобы привлечь всех без исключения женщин к его маленькому горю – такому жалкому и серому, что, кажется, никто и никогда бы не заметил его крошечной, солоноватой слезки.
Я иду в школу с мамой, она меня держит за-под руку, а с ногами слякоть, все какое-то серое и некрепкое, распадающееся да от тяжелых шагов хлюпающее, а по бокам и темнота несколько туманная и чуть будто бы теплая. Мамина ладонь холодная, но держит меня крепко, а другой она сбрасывает пепел от дымящейся сигареты. Она курит хладнокровно и целенаправленно – в стороне от скрюченных черных деревьев и бетонных домов в их всеобщей понурости. У школы мы на секунду останавливаемся, и я, не опомнившись от скоротечной дремоты, робко спрашиваю:
-Мам, а зачем ты меня сюда привела? – она смотрит строго и по-мужски говорит через дым, что там праздник, а дети любят праздники – должны их любить.
Затекла шея, он повернулся и хрустнул, а потом снова присел и продолжал взвизгивать, подобно оставленному дома хозяином голодному, неприкаянному псу. Валерий помнил, что в детстве говорили о жизни.
- Жизнь – это подарок Божий. А все детки – это ангелы и прекрасное наше будущее, - и это мнение доброй бабушки Валерия засело у него в груди и никогда из него не выходило – даже в гости к хорошим детям.
Это белое, словно выточенное из алебастра божественное лицо – ах, как оно восхитительно бородато, ушасто и губасто. Валерий еще никогда не думал, что это, быть может, его отец. Он то ли когда-то выточил его, то ли сам был этим лицом, то есть причиной себя, как говорила мама. У нее выражение было тоже небесным и тихим, а в глазах всегда какая-то вечность, не доказанная наукой, но подтверждающая рак ее легких от слишком усердного курения. Мама рассказывала однажды летом, в усталости присев на прибрежный валун и откинув своей изящной ручкой прядь спутавшихся, рыжеватых волос.
- Валера, запомни одно: не стоит жизнь самой себя. А когда так происходит, когда ты приходишь к такому пониманию, когда, слезая с велосипеда, колеса вдруг перестают крутиться и в ужасе замирают с открытым ртом, или, например, ранее быстрая вода в речушке пересыхает и заставляет остановиться могучее деревянное колесо мельницы, ну, еще, может быть, когда у тебя пропадают месячные и ты с радостью сознаешь, что больше не сможешь родить, - тогда нужно прилечь на диван, закурить и смотреть, как в сторону окна движется замирающая струйка дыма, сизый овал, дохнущий орел телесно-грудной клетки – а когда выпустишь его на волю, так он летит-летит-летит и летит…
Валера допил последнюю каплю песни песней Карузо и в ответ услышал отдаленные аплодисменты. Свесившись из окна и держась лишь за подоконник, он смотрел вниз, выискивая своего поклонника.
Мы прошли в школу там много света и детей и старуха-уборщица от которой пахнет ведрами с их густой водянистой тьмой а когда смотришь в него и видишь свое отражение то совсем не весело особенно когда он меня поцеловал о тот сладкий момент я не поняла даже это было утром или уже днем в общем я лежала с ногами на столе и хотела посмотреть на ту самую картину но тут почувствовала будто у меня вспучило живот а он вот он сам пришел и объявил что будет Валерке сыном я спросила какому Валерке а он говорит что это отец мой то есть ребенок я все спутала и войдя в класс я сел на краю стола а мама Вари засмеялась что никогда не женюсь и мне стало еще более грустно и мама уже моя или ничья но со всеми здоровалась а свет был совсем страшный оттого что бился с глянцевитой чернотой за окном стояла зима и князь Андрей хмуро оглядывал тенистые просторы своих поистине бескрайних владений.
- Эй, кто там? Эй?!
Несколько капель слюны растворились на пути к третьему этажу, и поклонник Валеры оказался телевизором соседа Петра, работавшим столько громко, что чужие хлопанья тугих ладошек показались Валере совсем родными. Досада пробежала по его лицу и скрылась в полумраке оставленных глаз.
- Валера! Садись под елочку – подарочком будешь! – предложила мама, и я присел у новогоднего дерева праздничной жизни, пока все играли, пели и веселились, а потом ушли, а я только спрашивал будто бы самого себя или все-таки кого-то, кто же мой папа и когда он или хоть кто-нибудь другой придет меня забирать…

2015