Дом, глава 1

I
...пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
Ф.М. Достоевский.
Как же тяжело дышать в мире. Сам воздух тут тяжелее, он словно дымный, удушающий, его глотать противно. Наверное, из-за перенасыщения углекислым газом, выхлопных газов, истощения на планете растительности? Когда-то здесь держали коров, целыми стадами, и главной причиной того, что Я сейчас задыхаюсь от этого гадкого воздуха послужило обжорство наших предков. Может из-за этого обжорства и началась война. Как же хочется назад, в Дом.

При мыслях о Доме меня вновь охватывает давно позабытое чувство, сокрушительная и беспредельная тоска. Она застревает в горле комком и мешает выдохнуть горечь. Губы начинают дрожать. Я снова плачу. Стоящий возле Ромуш притягивает меня к своей широкой груди и даже не спросив разрешения прижимает к себе своими огромными руками. Я перестаю плакать. Мне просто нечем дышать. Он так сильно прижал меня прямо лицом к упругим мышцам, что я чувствую травянистый запах его сущности. От него пахнет полем. Странно очень, Я не помню, когда Я была на поле в последний раз, еще перед полным переключением на режим “Дома”, но запах его сохранился в памяти.

Стоять в таком стиснутом положении очень неудобно, мне нечем дышать и ничего не видно. Это и есть объятия. Объятия Дома отличаются, ты можешь обниматься и спокойно дышать всегда чистым и приятным, отфильтрованным вентиляционными трубками Дома кислородом. Но, как ни странно, быть сжатым в неудобных объятиях даже как-то успокаивает.

Я хочу позвать Ромуша по имени, но получается только невнятное мычание. Чувствую, как по спине пару раз проходит его широкая ладонь, играючи перебирая пальцами по моим выпирающие наружу ребрам, и он наконец выпускает меня из объятий.

-Что, моя красавица?

-Не называй меня сейчас так!

-Почему? - удивленно округляются его большие глаза, они светло серого цвета, но в них всегда теплеют дружелюбные огоньки.

-Потому что я знаю, как сейчас все плохо выглядят.

Он молча пожимает плечами, а на лице его появляется ухмылка. Как-то по-глупому он ухмыляется, раньше я этого не замечала. Я чувствую, как неприятно кольнуло внутри раздражение. Ведь он то выглядит в отличие от нас свежим и здоровым. Раздражение, еще одно позабытое чувство.

Нас семеро человек, которых вырубило из общей системы. И наружность у всех одинаково ужасна, словно у больных на последней стадии рака или наркоманов, на первой стадии кодирования. Кожа мертвенно-бледная, под глазами чернеют синяки, а сами очень худые, истощенные. И только один Ромуш сохранил хорошую спортивную форму. Высокий и мускулистый, его могучая фигура стоит прямо и уверенно, пока все остальные попрятались по темным углам зала Сна и ждут помощи. Теперь я начинаю понимать, почему он так упорно отказывался покупать фильтры для своего аватара в Доме и по старинке ходил заниматься в спортзал, где по-настоящему, с мучениями и всеми неприятными ощущениями от физических тренировок, стимулировались мышцы находящегося во сне тела. Посещал он свои занятия на удивление не один, а, как он мне говорил, вместе с некоторыми из своих друзей, таких же ностальгирующих чудаков, как и он сам. Потому не превосходная физическая форма выдает в нем истинный возраст, а красиво мерцающие в голубых отсветах совершенно серебряные волосы. Преждевременно покрывшая голову седина делает его на вид даже старше чем есть на самом деле.

-Ну скажи, на кого Я сейчас похожа? - пытаясь сдерживать нарастающее раздражение как можно спокойнее спрашиваю Я.

-Сейчас больше всего на свете ты похожа на маленькое, испуганное животное.

Не могу не улыбнуться его сопоставлению меня, и с каким-то животным, ведь вероятнее всего он прав. Хотя Я не видела здесь еще зеркал или других отражающих поверхностей, где можно было бы увидеть свое отражение и мне и страшно и любопытно теперь бы увидеть свое настоящую внешность, спустя пять лет вне реального мира.

Мы улыбаемся друг другу, и Я, не удержавшись, тыкаю пальцем ему в грудь, объемная мышца упруго подпрыгивает, восстановив прежнюю форму. Меня это смущает. Ромуш опять без проса притягивает меня к себе, пытается поцеловать в губы. Я же прячу лицо, и он отстраняется. Хмурится.

-Что-то не так?

Я обожаю, когда он сердится и его серебристые густые брови сдвигаются к переносице, придавая его лицу мужественно-суровый, но при этом отчего-то забавный вид. Он старше меня на пятнадцать лет, а всего друзья и приятели Ромушу одни видные шишки Дома, даже без премиум версии. Я хочу сказать, что они из тех, кто находился на высоком социальном статусе еще с прежних, реальных времен. А Ромуш был главным из них. Наверное. Он же успешный бизнесмен, то есть для наших времен идеальный человек. И мне было приятно всегда видеть, как крутятся и вертятся вокруг него все эти занимавшие в прошлом мире важные посты, а теперь просто пользователи с безмерным количеством баллов, лебезя перед ним и его акциями, (слово акции видимо навсегда останется для меня полным загадок). Встреться Я им еще до знакомства с Ромушем, они бы и не заметили меня, а в лучшем случае вытерли бы об меня ноги. Но с Ромушем в системе Дома мир навсегда изменился для меня. Да и для всех. В постоянное окружение Ромуша еще также входили люди из бывших подчиненных, как про себя Я определила их за постоянное пресмыкание перед моим мужчиной. Эти же выходцы из таких же низменных слоев населения, что и я, напротив, не смели даже посмотреть в мою сторону, потому что тот, кто был для них королем, обращался со мной только как с принцессой. Я могла вдоволь играться и капризничать, пока Ромуш, со снисходительностью более взрослого партнера, потакал моим детским выходкам. Правда сердить его слишком сильно я побаивалась. Я всегда чувствовала в своем могущественном партнере почти животное превосходство над всеми, и надо мной в том числе. Это и служило залогом того инстинктивного уважения, нарушить границы которого бессильна была даже моя полноправная тирания любимого чада. Он - Роман - тридцати шестилетний, молодой мужчина с крепким здоровьем и твердым нравом, представлял из себя странный симбиоз сдержанной польской крови с материнской стороны, и вспыльчивой, горячей крови со стороны отца испанца. Поэтому и сейчас, Я, улыбнувшись его сердито насупившимся бровям, все же поспешно стараюсь успокоить его, отвечая на его сердитое “Что-то не так?”.

-Нет, то есть да.

Его лицо смягчается удивлением, и он снова притягивает меня к себе, но на сей раз нежнее и осторожнее. Я примерно могу себе представить, как должно быть сейчас выгляжу в его глазах. Волосы, беспрепятственно росшие все эти годы сна во капсуле, падают тяжелыми, густыми волнами до самых колен. Срезанные почти под корень ногти на руках и ногах больно теснят кончики пальцев. Я почти наверняка полагаю, что ногти на самом деле тоже сильно отросли, но видимо в капсуле их что-то срезало, когда сон прекратился и нас отключили. Я заглядывала в опустошенную внутренность своей капсулы и разглядела на дне ее уродливо закрученные, длинные, как сами пальцы, обрубки не ногтей даже, а настоящих когтей. Мне не приятно, мне противно понимать, что Ромуш сейчас обнимает и хочет поцеловать такое чудище.

-Я не хочу, чтобы ты меня целовал, потому что сейчас, не Дома, Я не красивая. - и видя, как его глаза насмешливо закатываются, очевидно не находя данный аргумент достаточно убедительным, быстро добавляю, - И еще теперь ты, здесь, не спрашиваешь, как это всегда делается Дома, хочу ли Я чтобы ты меня поцеловал или обнял, а просто делаешь это.

-Но ведь Дома так просто устроена программа для отношений.

-Я знаю.

-Так значит тебе не нравится, когда я без разрешения обнимаю тебя. - с улыбкой притягивает он меня к себе, в свои крепкие и надежные руки.

-Нравится... - опускаю Я глаза и чувствую, как щеки заливает горячая краска, - Но это так странно, так непривычно...

Я не успеваю договорить, как он уже целует меня. И странно, вроде бы привычный мир и безопасность разрушены навсегда вместе с отключением нас из Дома, а мне все равно так хорошо, пока он, и целует меня...

-Меня сейчас вырвет!

Кто-то делает это замечание брезгливо-злобным тоном. Ромуш медленно, и я чувствую, неохотно опускает меня на землю, (с небес!). Дрожа от огромного стыда, я прячу пылающее лицо у него на груди, и все же взглянув искоса из-за его плеча мне удается заметить за ним неподалеку искривившееся злобной ухмылкой девичье лицо. Я думаю и даже почти надеюсь, что Ромуш сейчас поставит на место эту наглую девицу, но к моему искреннему негодованию он промолчал.

-Идем, Клио. Ты вся дрожишь. Тебе надо присесть. - ласково погладив меня по макушке шепчет он.

Все также приобняв одной рукой меня за плечи, он ведет нас куда-то в сторону и усаживает на что-то твердое. Сиденье это такое твердое и не удобное, что меня вдруг словно ударило по голове молоточком, и только в этот миг окружающий хаос чужого, враждебного, не безопасного, в не мыслимой степени не доступного контролю человеческой воли, реального внешнего мира впервые осознается мной со всей полнотой. И мы здесь, в этом хаосе. А в принципе, что он из себя представляет? Все это время, пока мы были здесь, Ромуш был рядом со мной. Кажется, в ужасе от действительности Я передала себя, а вместе с тем и все заботы о себе, и очевидно вместе с ними и все мыслительные способности, Ромушу, и даже старалась не смотреть в сторону, смея лишь опасливо выглядывать из-за его широкого плеча на притаившее в себе что-то опасное темноту вокруг. Сейчас Ромуш присел рядом со мной, и мне удается оглядеть место, в котором мы оказались, попавшись словно мыши в ловушку. Вокруг нас тяжелая и дымчатая, удушливая, почти осязаемая темнота. Ее нарушает лишь исходящий из капсул, со спящими пользователями внутри, мягкий голубой свет, олицетворяющий собой такое же приятное и безопасное, как и сам свет, место, каким является для всех пользователей Дом. Другие выключенные тоже сидят в темноте, возле потухших открытых капсул. Нас семеро. Мне это тоже сказал Ромуш. Семеро выброшенных из общей системы бытия Дом. Кажется, прошло только пять лет с тех пор, когда глобальное подключение жителей к Дому добралось и до нашей страны, и я вместе с остальными обычными гражданскими пришла в отведенный нашему району пункту сновидений. Таких пунктов быстро размножилось в считанные дни, их оборудовали глубоко под землей, для защиты жизней пользователей от ядерных ракет воющих стран. Дом - это самое безопасное место, и он был построен для того, чтобы стать безопасным и комфортабельным убежищем от радиации. Подключение жителей производилось на добровольной основе, но вроде бы ни у кого и не было другого выбора, ведь остаться во внешнем мире значило неминуемую и мучительную гибель. Я плохо помню, как выглядел этот пункт раньше, вроде бы это было грандиозных размеров открытое и светлое помещение, когда пять лет тому назад нас впервые привели сюда. Я пришла сюда тогда вместе со своей семьей. Ох, моя семья... 

Я снова заплакала поняв, что могу больше никогда не увидеть их и почувствовав себя вдали от всех еще более беспомощной и одинокой.

-Я здесь, рядом с тобой.

Произнося это Ромуш словно понял, о чем я думаю.

-Прости. Я все время плачу, словно глупый ребенок, но мне страшно здесь.

-Не бойтесь, скоро за нами придут. - вдруг отзывается чей-то голос в темноте.

Потом оттуда на мягкий голубой свет действующих капсул выходит очень костлявый и невысокий, болезненного вида парнишка в белой просторной пижаме, с глубоким вырезом на груди и короткими рукавами, так что видны дыры в глубоких ключицах и хрупкие на вид палочки тонких рук. Меня неприятно передернуло при мысли что я возможно выгляжу такой же больной и слабой, как и он.

-Не бойтесь. - снова повторил мальчик. - Это скорее всего какой-то сбой в системе. Нас уже вычислили и нам остается только ждать прибытие ботов. Они придут, рано или поздно, и тогда нас снова вернуть Домой.

-Открытым остается вопрос как долго продлиться это рано или поздно. - угрюмо промычал Ромуш.

Я с испугом оглядываюсь на него. Если Ромуш чем-то озабочен, то это действительно серьезно.

-Как долго мы можем прождать их, как ты думаешь?

-Ну, если будем сидеть на месте и не двигаться, то неделю. Это крайний срок в течении которого человеческий организм может обходиться без воды.

Тело покрывают противные мурашки при мысли о долгой и мучительной смерти от обезвоживания. 

-Но это маловероятно. - в голубом отсвете видно, как насмешливо улыбается парнишка. - Боты расположены ведь всюду. По правде говоря, меня удивляет почему они до сих пор не прибыли и не подключили нас назад к системе.

-Прошло пять лет с тех пор, как нас подключили. Кто знает, какой он теперь, мир снаружи и остались ли там еще сохранившиеся боты. - неуверенно высказываю Я свою мрачную мысль.

-Верно, и мы не узнаем, что случилось с миром снаружи, пока не выйдем и сами не выясним этого.

Я узнаю сказавший это голос и удивляюсь. К нам незаметно подошла та самая девица, которая несколькими минутами ранее нелестным замечанием своим осадила нас с Ромушем. В голубом свете капсул ее, видимо пылающие в действительности красным, волосы отливают лиловым оттенком. Я с завистью подмечаю, что, в отличие от моих волос, ее коротко сострижены до плеч. Лицо девушки, такое же худое, как у мальчишки, имеет ярко выраженную треугольную форму и оканчивается острым подбородком. Фигура у нее тоже худощавая, но, по сравнению с мальчиком, она все же выглядит покрепче и жилистее. 

-Выйти наружу?! - громко восклицает мальчик, и в голосе его еще отчетливее слышится насмешка и явное сознание собственного превосходства. - Да это же безумие! Радиация, приближающаяся все ближе к граница Третья Мировая война, бомбежки, забыли?

-Нас отключило более часа назад и что-то я еще не слышала взрывов. - едко замечает рыжая девица.

-Конечно. Мы на глубине сотни метров под землей. Не одна ракета не достанет.

От слов о разделяющем нас от солнца и воздуха расстоянии окружающая темнота как будто сгущается, и воздух становится еще более спертым. Пункт сновидений превратился в огромную гробницу с заживо захороненными. Меня опять пробирает дрожь. Я прижимаюсь к Ромушу крепче.

-Нельзя, нельзя выходить наружу. - присоединятся к нам еще один женский голос. - Это опасно. Нам нужно ждать помощи здесь, как говорилось при учении.

Напоминание об учении заставляет голоса споривших смолкнуть. В учении системы говорится, если каким-то образом пользователей вырубает из системы, прежде всего нельзя поддаваться панике. Нужно сидеть возле своей капсулы и дожидаться ответственных за данный пункт сновидений ботов, которые подключат вас снова. Припомнившая нам об учении женщина, а постепенно и другие из выключенных пользователей собираются возле нас с Ромушем. Самые молодые среди нас видимо Я и анорексичного вида мальчик-стопроцентный программер. Сейчас все дети программеры. Девица с неоново красными волосами может старше меня, а может мы и ровесницы. Я всегда выглядела младше своих ровесниц, поэтому тут трудно угадать наверняка. Старше всех оказывается подавшая голос женщина, судя по редким, растрепанным и прилипшим у лба от пота волосам, низко тянущимся к полу, как и у меня, но только жиденьким, жалким хвостиком, волосам, а также и по не уверенной замедленности в движениях, женщине нельзя дать меньше шестидесяти лет. Двое других оба мужчины, один высокий и, как и все, худой, выглядит ровесником Ромуша. Второй мужчина, единственный человек в весе из всех собравшихся, имеет толстый, но уныло повисший живот.

Оглядев своих товарищей по несчастью, Я невольно ахнула. Впервые за столько лет приходится мне видеть столь разношерстную компанию, собравшуюся вместе. В Доме групп, состоящих из людей разного возраста и увлечений, не удастся встретить. Дома людям не нужно работать. Раньше, думаю, только из-за необходимости совместной работы людям случалось встречать людей, принадлежащих различным кругам интересов и потребностей. Ну, еще также и из-за общего места жилья, как это происходило со семьями. Недовольно хмыкнув, Я вспоминаю, как только что совершенно искренне ревела при мысли, что могу больше не увидеть своей семьи. А когда Я в последний раз встречалась с родными? Сколько месяцев назад? А может, с последнего момента встречи прошел год? Совесть больно колет от того, что мне не удается дать ясного ответа на эти вопросы. Может с последнего семейного сбора прошло полгода, может год. Поначалу мы с родителями строго соблюдали традицию встречаться за общим ужином, прежде чем отключали сознание от Дома. Я помню с каким восторгом мы, брат, младшая сестренка, Я, родители, выходили на совместные экскурсии по красивым, идеально чистым и ухоженным улицам Дома, в наивном намерении разведать все его бескрайние просторы. Но семейная идиллия в рае, (каким стала для всех нас система Дома после многих лет, охваченых страхом перед пламенем войны), продлилась не слишком долго. Первым традицию приходить на совместные ужины нарушил брат. За ним сестренка. Через каких-то полтора месяца жизни в Доме на ужинах собирались только мы втроем с родителями, но постепенно и они, то отец, то мама, пропускали их, а если мы и собирались вместе, то навряд ли кому-то это больше приносило удовольствие. Мы просто ели, молча, даже не глядя друг на друга и нервно дожидаясь окончания совместного застолья, после чего можно будет снова уйти к своим делам. В конце концов мы стали собираться только по праздникам и дням рождений, если кто-нибудь захочет вспомнить о них. В прошлом году забыли мой и папин дни рождения.

-Она права, нам нельзя выходить наружу. - вздрагиваю от неожиданно оторвавшего меня от размышлений раздавшегося с боку голоса.

Это толстый мужчина заговорил.

-Ты в порядке? - взяв за руку нежно заглядывает мне в Лицо Ромуш и Я в который раз возношу благодарность небесам за то, что здесь со мной рядом оказался он.

Меня удивило разношерстное представительство нашего сборища, но в том, что несмотря на разницу в возрасте и в социальном положении мы с Ромушем составляем единый тандем нет ничего сверхъестественного. В Доме молодые люди часто вступают в программу отношений с более умудренными жизнью партнерами, особенно с теми, чья мудрость выражается в большом количестве баллов. Можно сказать, что это один из тех видов отношений, сохранившихся в Доме из мира прошлого. Дело в том, что, даже избавившись от необходимости работать, людям все также приходилось восполнять заложенные природой основные потребности, такие как питание, сон, отдых, развлечения, секс и прочее. За исключением сна, под которым в Доме подразумевается отключение сознания от общей системы, на восполнение всех остальных потребностей требовались баллы. Конечно, предоставляя время для адаптации к условиям совершенно иной реальности, при подключении всем пользователям были автоматически открыты счета с первоначальной суммой баллов, достаточных для расходования на базовые нужды в течении одной недели. Но для того, чтобы зарабатывать баллы для продления времени пребывания в системе пользователям, (и вот уж за это в отдельности система Дома так всеми любима), нужно играть. Играть, играть, и еще раз играть. Все время и всегда. Играть.

В виртуальной реальности Дома жизнь в прямом смысле слова представляет из себя игру. И все мы в нем, я, худой парнишка и рыжая девица, мо великолепный Ромуш, двое незнакомых мужчин и даже эта пожилая дама с ужасно длинным хвостом редких волос, все мы без исключения, игроки.