Момент

 Его спасло то, что он упал лицом вниз, рефлекторно выставив вперед руки. И ему повезло, что он не поломал при этом руки о землю, твердую, как железобетон. Он лежал, уткнувшись носом в неестественно белые, холодные ладони с тонкими нервными пальцами пианиста. И эти белые пальцы, и бескровное белое лицо были не видны в ночной темноте. Их скрыли длинные и густые, как у девушки, темно-каштановые, почти черные, волосы.

 Его спасло то, что ночь была безлунная и беззвездная. Настоящая тёмная ночь. А на нём была тёмная одежда. Он с детства любил носить тёмное, чёрные джинсы и чёрные рубашки с длинными рукавами. И в этот раз он был одет именно так. Так, что даже с расстояния трёх шагов его совсем невозможно было разглядеть на темной земле среди темных кустов бирючины.

 Его спасли эти кусты бирючины и дикий, девичий, виноград, плотно обвивший полуразвалившуюся беседку посреди двора в зарослях бирючины. Виноград, разросшийся такой пышной массой, что его плети расползлись длинными щупальцами по кустам и по земле.

 Его спасло то, что он упал за кустами, обвитыми виноградом, на землю рядом с беседкой, за ней, а не в ней.

 Его спасли темнота и молчание глухой полуночи в городе, где давно не горят фонари, и только фары редких машин резко прорезают мрак, а в окнах домов слабыми искрами перемигиваются свечи и керосиновые лампы.


 В некоторых окнах и теперь отсвечивались тусклые огоньки. А рядом с ними безмолвно застыли темные фигуры людей, разбуженных грохотом выстрелов на пустынной улице.

 И чему их учили на уроках НВП в школе? Почему они вышли к окнам вместо того, чтобы спрятаться в глубинах комнат, залечь на пол? Что могли они разглядеть в этой кромешной тьме, рискуя угодить под шальную пулю?

 Пули обозначали свой полёт яркими красными линиями, обрывавшимися в стенах домов, звоном разбитых стёкол витрин и окон. Красные трассы пуль, рёв моторов и грохот взрыва машины, выстрелов, яркое пламя горящей посреди широкого проспекта машины, озлобленные голоса и звон стекла - только это могли увидеть и услышать испуганные люди в окнах. Этого было достаточно для страха. Это не давало возможности понять, кто кого и зачем преследует в городе, где у каждого теперь были враги.



 Он упал ровно за две секунды до того, как его преследователи выбежали из-за угла дома во двор, где он упал от боли в развороченном автоматной очередью бедре. Он упал и потерял сознание. И это тоже спасло его. Потому что он не застонал в тот момент, когда четверо с автоматами в руках стали оглядываться вокруг в поисках преследуемых. И не шевельнулся в то бесконечно долгое мгновение, когда один из этих четверых в бессильной злобе разрядил свой автоматический пистолет, целясь в темные силуэты кустов и деревьев. А другой включил армейский электрический фонарик и пробежал его лучом по кустам, беседке, входным дверям подъездов, закрытых на кодовые замки.

 И то, что он не шевельнулся, тоже спасло его.

 Ему просто повезло. И он остался жив. Он вытащил свой джек-пот при шансе один из ста. Или даже тысячи.

 Он очнулся спустя пару минут после того, как преследователи пробежали мимо кустов, укрывших его в своей тени, пытаясь догнать его товарищей, уже пробежавших этот двор и скрывшихся в следующем проходном дворе. Бандиты не успели заметить, куда именно побежали те, кого они преследовали, но, по их мнению, скрыться можно было только за узким проходом между дворами. Туда бандиты и устремились, продолжая палить беспрестанно, бессистемно и бесцельно.

 Одна из пуль срезала длинную разлапистую плеть дикого винограда над его головой. Плеть бессильно повисла, зацепившись листьями за лозу, но листья не смогли её удержать и она упала рядом с ним. Она укрыла его и прохладными влажными от росы листьями-пальцами нежно погладила.

 Эта неожиданная ласка вернула его в сознание. И заставила вжать голову в плечи, стиснуть готовый к крику боли, к стону, рот, закусить до крови онемевшими враз челюстями запястье, замереть в ожидании контрольного выстрела в затылок.

 Он затаился, как смертельно раненный зверь, уже знающий, что охотники не дадут уйти, но питающий надежду на чудо. В его случае чудо произошло.

 Бандиты после недолгого совещания вполголоса приняли решение отложить поиск подранка на потом - он не сможет далеко уйти. Они видели, что пуля зацепила его у ворот и он начал хромать. Они решили, что вернутся за ним позже, найдут и добьют его здесь. Но это дело потерпит, теперь важнее догнать тех двоих, кто не был ранен. И они бросились догонять его товарищей.

 Двор, до сей поры тихий и неприметный,некогда уютный, а ныне бесхозный, состоял из пересекающихся кривых дорожек, обсаженных туями и бирючиной, огибающих полуразрушенные беседки, поломанные качели, проржавевшие детские горки, песочницу, несколько бывших клумб с чахлыми пыльными растениями неизвестного вида и происхождения. Этот запутанный двор с гаражами, припаркованными машинами, разорванный на две равные части пятиэтажкой, вклинившейся между восьмиэтажными домами, и слившейся с ними  сквозными пролётами, имел на окружающие улицы четыре выхода с вечно распахнутыми воротами.

 Сложное, путаное, строение двора давало шанс на спасение преследуемым.


***

 Гоги и Заура спасла бабушка Нино.

 При первых выстрелах на проспекте она вышла во двор и встала около распахнутой двери, закутавшись в теплую шаль. Едва Заури и Гоги вбежали в проход в тылы пятиэтажки, она молча показала им на раскрытую дверь. И они послушно вошли в темный подъезд.

 Пока бандиты расстреливали кусты, тётя Нино без лишних слов открыла амбарный замок глухой железной двери подвала, жестом показала на щелястую дверь в ряду таких же, осветив их и лестницу слабым сиянием спички, сунула Гоги ключ от своей клетушки и полупустой коробок спичек. Не дожидаясь пока парни спустятся вниз, она закрыла тяжелую дверь подвала, задвинула засов, замкнула его и закинула ключ и затушенную спичку в почтовый ящик соседа, уехавшего со всей своей семьей, по-видимому навсегда, куда-то, не то в Россию, не то в Америку. Проделав свое дело спокойно, без суеты, она поправила шаль и вышла из подъезда во двор. Зябко кутаясь, она с равнодушным любопытством посмотрела на пробегающих мимо молодых вооруженных мужчин в хаки американского образца  и не показала даже тени испуга.

 Из этой части двора было два выхода, на проспект и на параллельную ему улицу, поэтому все четверо в некоторой растерянности оглянулись. Один из них заметил закутанную в шаль темную фигуру и спросил по-грузински у вставшей на пороге дома пожилой женщины: "Калбатоно (сударыня), Вы не видели, куда побежали два вора, только что пробегавшие тут?". Тетя Нино молча махнула рукой в сторону Куры. Трое ринулись в указанном направлении. Четвертый, с усами и гладко выбритым подбородком, подозрительно глянул на старуху и неожиданно вежливо, словно не было в его жизни этой безумной охоты на людей сказал: "Жажда замучила. Воды не можете дать попить?"
- Отчего же не могу? Могу. Подожди, милый, минуту, сейчас вынесу. А лучше, пойдём-ка со мной, я тебя чаем напою.
- Некогда мне. Воды просто дайте, ...бабушка. Только быстро.
- Быстро я не могу... Идем со мной. Быстрее получится. Я-то болею, медленно хожу. И вверх едва-едва, и вниз тоже... Идём, милый, идём. Я здесь на третьем этаже живу.

 Бабушка Нино была явно не в меру словоохотлива. Как многие одинокие пожилые люди. И как многие пожилые люди, говорила медленно и громко.

 Нетерпеливо дернув плечом, усатый бандит сплюнул под ноги и сказал: "Ладно. Не надо. Некогда. Бывай, мать. Пусть тебе Бог зачтет твою доброту", - и, словно не понял или забыл, куда надо бежать, побежал в сторону манташевских конюшен.

 Тётя Нино окликнула его: "Милый, куда же ты? Те, за кем ты бежишь, в ту сторону побежали..."
- Я и отсюда их догоню!

 Он скрылся, а тётя Нино осталась на пороге своего дома, сложив на груди натруженные руки. Она стояла так спокойно, словно не гремели только что выстрелы во дворе, словно не тянуло гарью с проспекта от пылающей машины, словно не спрятала минуту назад в своем подвале двух неизвестных парней, словно всё в этой жизни было спокойно и тихо. Она стояла около двери в подъезд, облокотившись на хлипкий поручень и опираясь спиной о холодную стену. Было зябко и сыро. Хотелось присесть, устали и болели ноги, но сидеть на холодных ступеньках она не могла себе позволить - а кто ей поможет встать потом? и она стояла тёмной тенью на фоне светло-серой стены.

 Старая женщина не исключала того, что спрятала в своем подвале настоящих воров, как и того, что за ними гнались полицейские в штатском, но для себя она твердо решила, что спасёт этих мальчиков от расправы, кто бы они ни были. Еще она решила, что те, кто бегает по ночам с оружием и палит, куда ни попадя, могут быть только бандитами, даже если они правоохранители в штатском. А раз так, то её святой долг помочь мальчикам в её подвале, явно попавшим в беду.

 
***

 На самом деле, при всех спасительных обстоятельствах, его жизнь была в опасности. На самом деле его спасли тётя Шура и её внук Олег.

 В ту ночь, когда бандиты решили пока не разыскивать его, а преследовать его друзей, он лежал, истекая кровью, не имея сил приподнять голову. Настолько слабый, что не слышал своих стонов. Настолько слабый, что утратил надежду. Он думал, что сейчас умрет. И это было очень страшно. Он не был готов к смерти. Смерть в чужом дворе, без родных, друзей, без свидетелей... Смерть в неполные девятнадцать лет была страшна.

 Даже страшнее того, что привело его сюда.

 Страшнее, чем то, чему они оказались случайными свидетелями.

 Они видели, как черный Ниссан-Патрол протаранил длинную очередь из разномастных машин, как из Ниссана вылезли четверо в военизированной одежде и, разминаясь на ходу, лениво-наглой походкой пошли к окошку оператора и встали полукругом, широко расставив ноги в стиле американских киноковбоев. Оттолкнув мужчину, уже приготовившему деньги за бензин, один из них стал доставать, как  сначала показалось, деньги. Оказалось, он вынимал из кармана пистолет. Тот мужчина, которого оттолкнули от кассы, не видел пистолета. Он был сзади. Кто знает, что он сделал бы, если бы увидел оружие вовремя? Он не увидел. Он был возмущен бесцеремонностью. И он положил руку на плечо вооруженного бандита.

 Прогремел выстрел. Звук был странно громкий и резкий. Стоящие у своих машин и нервно ждущие своей очереди, вздрогнули. Кое-кто присел, прикрывая голову руками. Некоторые кинулись внутрь своих машин. А тот мужчина у кассы грузно осел около стойки. Он разом побледнел и стал меньше ростом. Словно из него что-то ушло в эту секунду. Он тяжело, с присвистом, захватывал воздух широко разверстым ртом и судорожно зажал левой рукой правое предплечье. Из-под пальцев фонтанчиком брызнула кровь и потекла широким ручьем заливая светлые брюки, окрашивая в алый цвет серый бетон под ногами... Он опустился на этот бетон и прислонился к стене будки оператора АЗС.

 Рэкетир повернулся к работнику заправки и потребовал залить полный бак, словно не было его выстрела, этого раненого у его ног, безмолвной очереди из напуганных людей, измученных долгим ожиданием, и тесно сгрудившихся машин. Словно не было в истерзанном городе тотального дефицита на ГСМ, как, впрочем, и на все остальные товары, словно не было талонов на бензин по 10 литров в месяц... Рэкетир был спокоен. Парни в хаки рядом с ним тоже. Они никак не отреагировали на выстрел. И не замечали истекающего кровью человека около их ног.

 И очередь замерла, признавая право сильного.

 Не все в очереди были готовы признавать это право. От немой толпы отделился высокий парень лет тридцати в белой рубашке, отлично сшитом дорогом шелковом костюме. Парень подошел к вооруженному бандиту и резким движением заломил ему руку назад, перехватил выпадающий пистолет и дал выстрел в воздух.

 Большинство стоявших в очереди людей кинулись по своим машинам. Машины, мешая друг другу, толкаясь, царапая друг другу бока, сминая бамперы и разбивая фары, рванулись от этого страшного места.

 Машина Дато, Заура и Гоги оказалась заперта в сумятице всеобщего бегства. Ни впереди, ни сзади у них не было ни малейшего просвета. Поэтому он видел всё, что случилось потом.

 Один из рэкетиров тенью метнулся к ниссану, выдернул с заднего сиденья автомат Калашникова и дал короткую очередь по толкающимся в сумятице машинам. Одна из пуль пробила ветровое стекло машины Дато ровно посередине, пролетев между Дато и Зауром и в паре сантиметров от головы Гоги, ударилась в заднее стекло. Дато в зеркало заднего вида заметил как Гоги сполз на пол машины. Заур закричал: "Гоги! Ты цел?" Гоги глухо пробормотал в ответ, что всё в порядке. Заур перегнулся назад, пытаясь дотянуться до друга. А Дато в это время, словно кобра под дудку факира, покачиваясь всем телом, не отрывая взгляда, смотрел на происходящее впереди.

 Машины, панически толкаясь и натужно урча, устремились в сторону набережной. Парень в дорогом костюме оглянулся на стрелявшего и в это мгновение один из двух бандитов, стоявших у окошка кассира, поднял с земли камень и ударил им парня по голове. Парень от боли выпустил руку главного рэкетира и схватился за голову. Бандит, стрелявший по машинам, прикладом автомата ударил парня по затылку. парень упал. Четверо в хаки стали пинать его, бить наотмашь по голове, животу, лицу, спине. Тело парня в позе эмбриона без сопротивления послушно перекатывалось от ноги к ноге. Четверо в хаки били молча, сосредоточенно, яростно. Били так, словно на тренировке по футболу играют в мяч. Кованые носы берцев с каждым ударом выбивали кровь из безжизненно перекатывающегося тела. Даже в реве разъезжающихся машин Дато явственно различал звуки тяжелых выдохов бандитов, бьющих наотмашь,  и глухой стук разбитой головы об асфальт и ударов тяжелых ботинок по этой голове.

 На бензоколонке не оставалось ни одной машины, кроме ниссана бандитов, светлой Волги избиваемого парня, синей мазды убитого мужчины и их потрепанной тачки, утратившей все признаки цвета и марки.

 Дато, оцепенев, смотрел на это ужасное избиение. Гоги с трудом вполз обратно на сидение и громко стучал зубами. Его трясло как в жестокой лихорадке. Заур сидел бледный и в трансе шептал слова "Отче наш".

 Потом усатый главарь бандитов отвлекся от своего кровавого дела.
 
 - Готов. Кончай, ребята. Больше не полезет куда не просят...

 Он оглянулся, словно ища на ком можно окончательно разрядиться, освободиться от скопившейся злобы. Он встретился глазами с работником АЗС. Тот сидел в своей будке с перекошенным от страха лицом и неотрывно наблюдал за происходящим. Бандит повелительно пошевелил пальцами. Один из его приспешников быстро наклонился, поднял оброненный парнем пистолет и подал его главарю.

 Новый выстрел придал сил Дато. Машина взревела и они помчались по темному проулку, выскочили на пустую набережную и на максимальной скорости понеслись в сторону темной мрачной громады ночного Дидубе в надежде укрыться от преследования в перепутанных улочках и проходных дворах города. У них было мало шансов уйти от сверкающего новизной патрола. Спасти их могло только нежелание бандитов преследовать их и марать свои руки ещё и об их кровь.

 Но надеяться на это не приходилось. Уроды в хаки были явно обдолбаны. Они жаждали крови. Ниссан стремительно догонял их разбитую колымагу, вслед которой и обгоняя её, неслись трассирующие пули. 

 Дато принял единственно верное в этой ситуации решение: "Гоги, Заур, соберитесь. Сразу после столкновения выскакиваем и бежим в ближайшую подворотню. Бог даст, прорвемся". И он резко вывернул руль, развернув машину прямо в нос ниссану. Раздался грохот разрывающегося металла. Их мощно встряхнуло. Дато сильно ударился грудью о руль, хотя и ожидал столкновения. На мгновение показалось, что это конец.

 Они выскочили из машины и, петляя как зайцы в поле, рванули по пустому проспекту Церетели к ближайшему двору. Вслед им понеслись мат и беспорядочные выстрелы.

 Он немного отстал от друзей, оглянувшись на грохот взрыва и вспышку сзади. Это полыхнула его многострадальная машина. Ниссан к этому мгновению уже сдал назад и остановился в десятке метров от запылавшей машины. Проспект ярко осветился этим горячим огнем.

 Бандиты, разъяренные его уловкой, позволившей им ускользнуть от неминуемой расправы и погнутым бампером новехонького патрола, выскочили из своей машины и, беспорядочно паля из автоматов и пистолета, побежали за Дато и его друзьями. Дато последним сворачивал в арку гостеприимно распахнутых ворот.

 И тут его зацепило.

 Он не сразу понял, что случилось. Что-то горячее ожгло его бедро нестерпимой болью. Он непроизвольно дернулся. Притормозил. Усилием воли заставил себя продолжить бег. С трудом преодолел несколько метров подворотни. Заур захлопнул массивные створки. Гоги задвинул тяжелую широкую щеколду на внутренней стороне ворот и они помчались дальше, обгоняя его:
- Давай, давай, быстрее!
- Не отставай!

 Он не стал им говорить о том, что уже не может бежать. Гоги и Заур бежали вдоль дома к дальнему проходу, не заметив его ранения. Он чувствовал, что теряет силы. Кровь из его бедра уже насквозь промочила джинсы и он понял, что уже не может сделать ни шагу. Он отстал от друзей и, продолжая двигаться на автопилоте, свернул в сторону кустов, к темневшей на фоне темно-серого неба беседке, надеясь укрыться в ней.

 Гоги и Заур не заметили, что он упал в черноту потери сознания. Страх гнал их по двору вдоль бесконечно длинного дома с закрытыми на кодовые замки дверями подъездов.

 Дато не видел как они бежали. Он не знал, что им удалось спастись. Он не слышал, как бандиты сорвали с петель ворота, упавшие с грохотом на асфальт. Он был вне этого мира.

 Было мгновение, когда сознание вернулось к нему. Это случилось как раз в то мгновение, когда бандиты побежали вдогонку за Гоги и Зауром, продолжая стрелять по кустам. Срезанная пулей ветка коснулась его затылка и он очнулся. Мозг отреагировал абсолютно правильно. Единственно правильным образом. Мозг не позволил ему проявить признаки жизни, не позволил ему застонать или пошевелиться. Мозг заставил его вжаться в землю и замереть. Это спасло его. И когда бандиты убежали и выстрелы прекратились, он еще несколько мгновений лежал без движения, а потом пополз в сторону беседки. Его лихорадило, крупная дрожь била его, мешая ползти, но он ватными руками цеплялся за корни, камни и кусты, толкал уцелевшей ногой землю и очень медленно, но упорно преодолевал сантиметры от куста к беседке.

***

 И, наверное, он стонал. Иначе, как бы его нашли тётя Шура и её внук Олег.

 Тетя Шура, живущая на первом этаже первого подъезда дома, перегородившего двор, проснулась от грохота, ворвавшегося в её сон, с таким трудом обеспечиваемый люминалом. Сердце, встревоженное неожиданным пробуждением, завибрировало, не имея энергии гнать густую тяжелую кровь.

- Олежек, Олежек... дай-ка мне пузырек из аптечки...
- Какой пузырек, бабушка? Что с тобой?
- От сердца, Олежек. От сердца. Тут, в аптечке... Плохо мне...
- Сейчас, бабушка. Потерпи. Сейчас. Свечку и спички найду и дам тебе лекарство.
- Не ищи, Олежек. На тумбочке они... тут... у меня...
- Хорошо, хорошо. Сейчас. Потерпи минутку.

 Олег зашел в комнату бабушки, зажег свечу, открыл шкафчик в изголовье кровати, вынул коробку с аптечкой, достал флакон настойки пустырника и повернулся к бабушке.

 - Нет, ты мне скажи, что с тобой. Тебе воду принести или у тебя тут есть вода?
- Принеси, только немного, Олежек. Туда накапай. Сорок капель.

 Тетя Шура говорила с придыханием, с трудом разжимая губы. Сердце трепыхалось по-прежнему. Руки и ноги резко похолодели. Слабость и страх разлились по крупному, полному телу. Страх мешал дышать.

 Олег вышел в коридор.

 Во дворе что-то загрохотало, короткие яркие вспышки осветили квартиру. Олег рефлекторно присел на пол. Автоматная очередь прогремела совсем рядом. Звонко раскололось оконное стекло. Тонко просвистели пули. Наутро они нашли около десятка пуль, застрявших в дверном косяке рядом с тем местом, где Олег опустился на пол, в ковре над головой бабушки Шуры и в книжном шкафу. Этой очередью были расстреляны трехтомник Пушкина и любимый роман Олега - "Десница великого мастера" Константинэ Гамсахурдиа (отца президента страны).
 
 Тетя Шура резко села в кровати. Сердце отпустило. Оно снова билось ровно и четко. Ей теперь стало страшно за Олега и она почувствовала прилив сил, а вдруг надо помочь ему. А вдруг его...

- Олежек...
- Да, бабушка. Ты как? Я уже несу лекарство.
- Олежек, тебя не зацепило?
- Нет. Всё в порядке. Сейчас я только воды возьму и иду к тебе. Потерпи чуть-чуть.

 Олег встал, набрал в стакан воды и пошел в комнату к бабушке на ощупь в кромешной тьме узкого коридора на свет мерцающей свечи.

- Держи. Сейчас накапаю, а ты считай капли.

 Олег наклонил пузырек над чайной ложкой и, налив на дно ложки лекарство, вылил в стакан и размешал. "Олег, ты что сделал?" - тетя Шура округлила глаза, - "Это же так никто не делает. Надо капать, а ты прямо ложкой вбухал". "Бабуля, в чайной ложке помещается  двести капель спиртовой настойки, я налил около четверти, чуть меньше. Пей, не бойся. У меня нет цели тебя отравить" - Олег усмехнулся и добавил, - "У меня кроме тебя никого больше нет. Как думаешь, могу я хотеть еще и тебя потерять?" Тётя Шура быстро, почти залпом выпила лекарство, но не смогла удержаться и заплакала.

 Слова Олега разбередили всё, что она старательно скрывала от него. По самому больному ударили слова её единственного внука. Единственного родного человека. Еще не прошло и года после гибели её дочери, маленькой внучки и зятя, убитых в их квартире какими-то отморозками ради сотни купонов и старой каракулевой шубы. Отморозков полиция искать не стала. Зачем? Дело ясное. Патриоты ликвидировали оккупантов...

 Тётя Шура откинулась на подушки и постаралась сделать вид, что её слабость вызвана только сердцебиением. Но Олег взял её руку за запястье и прислушался к пульсу. "Бабуля, ты - симулянт. Нормальный пульс. И слава Богу! Кончай плакать. Хочешь, я с тобой посижу, пока ты уснешь? Тебе поспать нужно. Всё это очень обидно, только ничего не исправить. Что было, прошло. Манюню не вернешь и родители тоже не вернутся". Олег говорил увещевающе, тихо и размеренно, с интонациями гипнолога, пытающегося усыпить пациента.  А Тетя Шура глядя на него, думала о событиях минувшей зимы и о судьбе внука. Олег тогда учился в Одессе. Теперь ему пришлось вернуться в Тбилиси, оставить учебу и пойти на работу. Хорошо ещё, что он нашел эту работу. Помогли три курса факультета лечебного дела.

- Олег, тебя точно не зацепило?
- Бабуля, ты о чем? Если бы зацепило, я бы тут орал не своим голосом и катался по полу от боли. Всё в порядке. Утром уберу осколки и будет всё по-прежнему. Поспи сейчас.

 Олег подошел к окну и стал поправлять портьеру, раздуваемую предутренним сквозняком из разбитого окна. Тётя Шура встала с кровати и проговорила ворчливо: "Дай я сама. А то еще цветы переломаешь... Отойди от окна, ради Христа!"
- Ну, бабуль, ты даешь!Какие цветы? Сама только что пустырник глотала, а о каких-то горшках волнуешься".
- Отойди, негодник! Мне уже хорошо. Ты меня спас, а теперь не мешай!

 Она подошла к окну и выглянула во двор, проверяя, действительно ли стрельба закончилась. Во дворе было тихо. Кое-где в окнах мелькали свечи и керосиновые лампы.Едва заметными силуэтами виднелись в темных окнах дома напротив молчаливые фигуры людей. На балконе второго этажа нервно курили двое. Их было почти не видно. И их взволнованность угадывалась только по часто вспыхивающим ярко-красным тревожным огонькам. В эти мгновения становились видны бледные лица и руки. Тетя Шура стояла рядом с внуком у окна, напряженно всматриваясь в темноту. Ей хотелось окликнуть соседей и спросить, что это было. Но она практически не владела грузинской речью, она неплохо понимала, а говорить стеснялась из-за своего типично русского акцента. И поэтому она не решалась окликнуть тех, кто стоял на балконе. Говорить  сейчас по-русски ей было страшно. Не известно, что произошло во дворе. Это могли быть националисты, устроившие бойню русских. Не случайно на стене в подворотне черной краской кто-то вывел два лозунга: "Грузия для грузин!" и "Русские гоу хоум!" Вот именно так. Русскими буквами.

 Тетя Шура стояла молча. Она боялась не за себя. Она свою жизнь прожила. За шестьдесят семь лет повидала всякое. В шестнадцать лет пошла санитаркой в прифронтовой госпиталь. Сама пошла. Добровольно. Добавив себе два года жизни, рискуя этой своей жизнью, и не думая о том, что это решение может убить её родителей, людей пожилых и болезненных. Людей, давших ей эту жизнь, которую она отчаянно бросила под каток войны.И под артобстрелы попадала, и ранена была, и контужена под Курском. И в сорок шестом ей довелось иметь дело с лесными братьями в Литве. Ей пришлось крепить партийные ряды и строить светлое будущее вместе с литовцами, не желавшими строить коммунистическое будущее... А потом жила на границе с Китаем с мужем-литовцем, служила медсестрой в погранотряде, где её стопроцентно литовский муж служил политруком. А в тридцать лет овдовела. И сама, перебиваясь с воды на воду, в одиночку вырастила дочь, умницу и красавицу. И как она радовалась, когда Наташа вышла замуж за однокурсника! И не сомневаясь ни минуты, поехала вслед за ними  к зятю на родину, в Грузию. Так хотелось, чтобы дочь была счастлива!... И они все были счастливы. Да, были проблемы, но она не жаловалась. Она радовалась успехам дочери и зятя, рождению внуков, их успехам. У неё было в жизни много хорошего. Только бы с Олежкой ничего плохого не случилось!...

 Тетя Шура всматривалась в ночную мглу. Она боялась за внука и напряженно всматривалась в темные заросли за окном, в которых могла затаиться опасность для её мальчика. Заросли вдруг зашевелились. Ей показалось это? Она пригляделась. Да, кусты шевелились. И это не ветер... Кусты шевелятся только в одном месте...

 - Олежка, там кто-то есть.

 Она прошептала это еле слышно. А потом решительно накинула старый байковый темно-синий халат поверх ночной сорочки и пошла к двери.

 - Ты куда, ба?
 - Проверю, кто там.
 - Тебе показалось.
 - Нет, я видела.
 - Наверное собака. Или кошка.
 - Это человек. Я уверена. Он ранен.
 - С чего ты взяла это? Что за фантазии?
 - Олег, это раненый человек. Я видела.
 - Что там можно разглядеть? Темь непроглядная.

  Олег встал перед бабушкой, загораживая ей выход.

 - Тьма тьмою, а там кусты шевелились так, как, когда человек пытается ползти. Значит, он ранен. Олег, не мешай мне. Ему надо помочь.
 - Чем ты ему поможешь, даже если ты права, и там лежит раненый? Еле дышишь, а собираешься спасать кого-то, кого даже не видно.
 - Я всю войну прошла санитаркой и медсестрой. Я знаю, что делать.
 - Ну, вспомнила подвиги столетней давности! Ладно, я сам выйду. Подожди дома.
 - Нет-нет. Я сама. Там может быть опасно...
 - Вот поэтому пойду я, а ты сиди и жди меня, народная героиня...

 Олег решительно отодвинул бабушку к креслу, тихо отворил дверь, оставив её распахнутой, он спустился по лестнице вниз, открыл дверь подъезда и подложил кирпич, который лежал рядом на случай, если надо придержать дверь открытой, и крадучись пошел в сторону беседки. Тетя Шура семенила за ним шаркающими старческими шагами. Олег повернулся к ней и прошептал: Стой тут. Если там кто-то есть, я сам найду. Не иди. А то упадешь ещё тут." Она непослушно продолжила свой путь. Олег уже хотел было сказать ей вслух, что она достала его своими причудами, но именно в это мгновение он увидел бледную руку, ухватившуюся за бордюр дорожки.

 Олег бесшумно скользнул к этой руке и увидел человека в черном, распластанного на земле. Олег дотронулся до безжизненных пальцев, почувствовал холодную испарину, задержал запястье в своей руке, подсчитывая пульс. Потом поднял лежащего в глубоком обмороке, перекинул его через плечо и понес домой. Тетя Шура осторожно прикрыла за ними двери, забежала вперед и задернула плотные темные шторы в комнате.

 Олег положил раненого на свой диван, зажег гудящую басом газовую лампу и принялся осматривать внесенного парня. Парень был весь в крови. Его лицо и руки были исцарапаны и выпачканы землей. Он пришел в сознание, но не мог говорить от слабости. Его блестящие глаза с застывшими в них слезами с мольбой смотрели на Олега.

 Тетя Шура заметила, что раненый в сознании и спросила: "Живой? Слава Богу! Как зовут тебя, милый человек? Имя у тебя имеется?"  Дато прикрыл веки и бабушка Шура повернулась к Олегу.
 - Согрей воду. У него большая кровопотеря. Надо найти, куда попала пуля.
 - Бабушка, ты эту пулю извлекать собралась? Не фантазируй. И, вообще, давай, я сам. Хоть и недоученный, но всё равно врач.
 - Ладно, врач... Нет ещё... Иди грей воду. Спасать парня надо.

 Олег прошел в кухню, а тетя Шура уверенными пальцами опытного медика провела быстро по телу парня. Газовый фонарь яростно шипел, но голубой мерцающий свет мешал четко видеть. На черной одежде при голубом освещении разглядеть что-либо не представлялось возможным. Кровь была не видна, но тетя Шура почувствовала липкую влагу."Что, за тобой охотились сейчас? Не случайно в ногу пуля попала?" - спросила она раненого. "Я не понимаю" - ответил с сильным акцентом раненый, - "Я не знаю по-русски". Он тяжело дышал. Длинные волосы прилипли к влажному лбу. Он молитвенно сложил руки и с трудом подбирая слова, спросил: "Вы не убьете меня? Я не умру?"
"Однако, знаешь русский", - усмехнулась тетя Шура, - "Если тебя и убьют сегодня, то не тут".  Олег зашел в комнату с теплым чайником: "Чему радуемся? Что живой или иные причины имеются?".
 - Весельчак нам попался. Прикинь, русского языка не понимает, просит не убивать его...
 - А может мы его, и правда, чтобы не мучился долго, прикончим тут и выбросим обратно...

 Глаза Дато округлились от ужаса.

 - Глянь-ка, понял... Что, друг, страшно с оккупантами русскими, злодеями вселенскими,  дело иметь? Ладно, живи покуда.
 - Олег, не пугай парня. И так ему досталось. Раздевай его. Он в ногу ранен. Пока не разденем, не понять, как сильно его зацепили. Хотя, если бы в артерию крупную или вену попали ему, он бы уже тут бездыханный лежал. И были бы у нас большие проблемы.
 - Ну, это нам не привыкать. От проблемы до проблемы живем, как дышим.

 Дато прикрыл глаза. Он ничего не понимал из того, что говорили эти странные русские. Боль пульсировала по всему его телу. Но страх уже отпустил его.

 Олег расстегнул его джинсы и с силой, резко сдернул их. Напитавшаяся кровью ткань прилипла к ногам. Боль оказалась невыносимой и Дато вновь потерял сознание. Олег склонился к нему и сразу увидел место ранения. "Его счастье, что пуля не попала ему парой сантиметров выше и левее", - задумчиво проговорил Олег, похлопал Дато по щеке, попросил бабушку подать ему стакан воды и плеснул эту воду на лицо раненому. Глядя на то, как дрогнули веки, Олег продолжил: "Иначе мы бы имели дело с трупом. А он, смотри-ка, бодрячком валяется". Дато сдвинул брови, усилием воли он пытался не застонать и понять, что же его ждет, какие пытки приготовили ему эти сумасшедшие старуха и парень. То ли от страха, то ли от потери крови, то ли от холода в квартире, а может оттого, что его облили холодной водой,  его била крупная дрожь.

- Мальчик мой, ты циничен, как истинный хирург. Если мы не поторопимся, нам-таки придется иметь дело с трупом. Наложи жгут, пока я обмою его.
- Ба, кто говорит о цинизме? Ты так говоришь, словно он уже помер.
- Молчи, дерзкий. Делай, что должно.
- Ну, да, и пусть будет как будет?

 Олег ловко перетянул эластичным бинтом бедро раненому. Его бабушка тем временем мягкой губкой обтерла лицо, руки, тело и ноги Дато.
 - Ты прав. Счастье его при нем. Он, видать и впрямь, родился в сорочке.
 - Ну-ну, хороша сорочка. Родись он в Киеве, была бы вышиванка какая-то просто.
 - Пуля навылет прошла, ни вену, ни артерию крупную не задела, кости целы, шайтаны не поймали...
 - А главное, он попал в лапы эскулапа...
 - А ты не смейся. Это тоже верно.
 - Ба, ты, как всегда, права - ему чертовски повезло.
 - Не поминай нечистого всуе. Тьфу ты, прости Господи, ночью, в смысле. Короче, парня-то в больницу надо.
 - Не, я его не донесу даже до поликлиники, он хоть и потерял в весе грамм триста, но килограммов шестьдесят еще осталось. Лучше я ему чаек приготовлю.
 - Тьфу на тебя. Когда ты только станешь серьезным? Пойди к Тенгизу, попроси его помочь, пусть довезет.
 - Давай утра дождемся. Люди перепугаются, если сейчас к ним постучать. А чай нашему пациенту нужен. Ему сейчас надо много воды.
 - Ну, иди, делай чай. И мне заодно. Что-то я устала.

  Дато лежал с закрытыми глазами, вслушивался в малопонятную речь и мысленно молился: "Слава тебе, Господи! Кажется, всё в порядке".

 Олег ушел в кухню, а тетя Шура сходила в свою комнату, собрала со своей кровати одеяла, пледы и даже покрывало, вернулась в комнату Олега и накрыла Дато толстым шерстяным одеялом. Озноб у раненого не прекращался. Тогда тетя Шура подоткнула своё одеяло под дрожащее тело и сверху накидала остальные одеяла и пледы. Дато смотрел на неё жалобными глазами потерявшегося детеныша лесной лани. "Не бойся, мальчик. Всё будет хорошо", - попыталась ободрить его тетя Шура. Дато понял только это "хорошо" и прошептал: "Кай, каргад". "Вот-вот, милый, именно каргад", - прошептала тетя Шура, настороженно прислушиваясь к происходящему за окнами, - "Олег, выключи фонарь. Кажется во дворе снова шум". Олег потушил гудящую лампу и сразу стали слышны возбужденные голоса. Олег прошептал: "Ну, бабуль и слух у тебя!" "Не слух, интуиция. Я их не слышала" - тетя Шура осторожно отодвинула чуть-чуть штору и выглянула в окно, - "Это надолго. Иди грей чай..." Олег подошел к бабушке и выглянул во двор. Загрохотавшие выстрелы вынудили их присесть у подоконника. Дато внутренне сжался: "Только не дай, Господи, им угробить меня. Не дай, Господи, мне здесь умереть..."

 - Надо бы нашего друга опустить на пол...
 - Ничего ему не будет. Я его в пять одеял закутала.
 - Даже если бы и не закутала, я не встану сейчас. Я не трус, но я боюсь. Хотя, представляешь что будет, если ему сейчас башку снесут? Стрелки хреновы.
 - Это сколько же у них боезапаса? Целый арсенал в карманах?

 Стрельба прекратилась так же резко, как началась. Но Олег и его бабушка продолжали сидеть под окном. Наконец Олег решился, приподнялся и, сидя на корточках, осторожно заглянул из-за шторы.

 - Амнистия. Вставай. Эти кретины ушли уже.
 - Ты уверен? Там же ничего не видно.
 - Уже можно разглядеть. Скоро рассвет. Небо уже серое. О, слышишь, машина взревела. Наверное, уехали. Другой двор для стрелялок искать. Ну, точно, идиоты. Это надо так ночью гудеть?!

 И в это же мгновение где-то на проспекте прогремел взрыв. От неожиданности Олег резко опустился на пол рядом с бабушкой. Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Раненый с недоумением смотрел на их веселье. Но вот и его губы дрогнули в улыбке. Он понял, что самое страшное уже позади.

               
***

 Калбатоно Нино стояла около своего подъезда, когда бабушка Шура и Олег пытались помочь пострадавшему, но это было в той части двора, которую не видно от дома тети Нино. Поэтому она ничего не видела и не знала о раненом товарище парней, спасенных ею. Пока она стояла на страже своего дома, её глаза привыкли к окружающей темноте. Она видела как бандиты вернулись во двор, задыхающиеся от долгого бега и ярости. Но она не шевельнулась, заметив их издалека. Она слышала их русский мат вперемешку с английскими ругательствами.

Бабушка Нино дождалась мгновения, когда бандиты пробегали мимо её тени, и, словно не замечая их злобы, негромко спросила: "Ну, как, мальчики? Догнали вы тех воров, за кем бежали, или не смогли найти их?" - она пожевала губами и, словно сама с собой рассуждая, покачивая головой, добавила, - "Там, внизу мастерские заброшенные, там когда-то покойный Заза, мой муж, работал. Если они туда забежали, там их не найти даже днем, а ночью..." Главарь, тот самый, усатый, что просил у неё воды, нервно дернулся в её сторону, потом перекинул автомат на плечо и сквозь зубы негромко выругался: "Старая ведьма".  Тетя Нино сделала вид, что не расслышала: "Не слышу, милый. Стара я стала. Плохо слышу. Так, как? Поймали?" Один из бандитов повернул лицо в сторону тети Нино и процедил: "Сейчас поймаем. Их дружок далеко не ушел". "Какой дружок, милый? их же только двое было? Вы сами так сказали", - старуха поправила шаль, закуталась потуже и с наивным удивлением посмотрела на отвечавшего. Главарь цыкнул на того и почти вежливо попросил: "Шла бы ты домой, мать. Как бы пуля не задела тебя. ...Случайно". Тётя Нино зябко повела плечами и пробормотала что-то маловразумительное по поводу того, что её бессонница мучает и астма дышать не дает. "Ну, как знаешь", - медленно, с угрозой в голосе, проговорил главный бандит, - "Моё дело предупредить. Стой, коли делать нечего", - и тут же рявкнул своим приспешникам, - "А вы, давайте, быстрее ногами двигайте. Иначе и того упустим. Под кустами пошарьте внимательно! И в беседках. Он, наверняка, в беседке затаился".

 Бандиты побежали в заросшую часть двора. Их главарь ещё раз обернулся на старую женщину. Потер переносицу. Ухмыльнулся и попросил: "Ну-ка, мать, пойдем к тебе, дашь мне водички. Пить, умираю, как хочется". "А ты, сынок, не пойдешь ловить того вора, что спрятался?" - наивно поинтересовалась тётя Нино. "Ещё успею, не к спеху", - ответил тот с недобрым прищуром. Тётя Нино вновь сделала вид, что не замечает его дерзости и добродушно распахнула дверь подъезда: "Заходи, сынок. Я на третьем этаже живу. Квартира слева. На ключи-то, сам откроешь. Вода на кухне. А я тут постою. Тяжело мне, сынок. Стара я уж очень. Дышать трудно".

 Усатый вошел в темный подъезд, протянул руку за ключами, с прищуром посмотрел на старую женщину, так доверчиво отдающую их ему, заметил массивную металлическую дверь в подвал, звякнул тоненькими ключиками от английского замка и почтового ящика, спросил: "А от подвала ключ потеряла, старая? Почему только два ключа?" Тетя Нино пожала плечом: "Так у меня нет его. Он только у старшего по подъезду есть. В шестнадцатой квартире. А мне он не за чем. Там же только пожарный кран имеется". Бандит, посветив себе фонариком под ноги, дернул массивный замок и снова задал вопрос о подвале: "И что, никто не пользуется этим подвалом?" "А зачем? Что там хранить? Заготовки никто не делает, дрова - украдут" - невозмутимо ответила тетя Нино. "Ладно. Слева на третьем этаже, говоришь? Так я пойду, попью воды-то?" - полуутвердительно поинтересовался громила. "Иди-иди, милый. Тебе ж еще догонять товарищей надо", - ласково проговорила старуха уже вслед ему, скачками поднимающемуся по лестнице.

 Пару минут спустя он, также скачками преодолевая ступени, оказался снова рядом с ней, сунув ключи ей в руку, пробормотал: "Спасибо, мать, век не забуду", - и помчался вслед своим подельникам.

 Потом она слышала их стрельбу, но не стронулась с места.

***
 Дато лежал под одеялами, но его зубы продолжали выбивать дробь. Олег налил в кружку чай, всыпал несколько ложек сахара  "Ба, у тебя водки нет?" - поинтересовался он,и стал вливать в рот раненому. "Откуда? если б знать о таком приключении, запаслась бы" - ответствовала тетя Шура. Дато рефлекторно сглатывал горячий чайный сироп и думал, что с водкой было бы лучше.  Олег внимательно посмотрел на раненого, ободряюще подмигнул ему и сказал: "Сейчас исправим. Ба, ты пока ему еще дай чаю, а я к Вахо метнусь. У него, как в Греции, всегда всё есть".
- Постой, какой Вахо? Ты соображаешь, что будет, если о нашем госте проведают?
- А я не скажу о нем.
- Не вздумай. Не тот это человек.
- Ладно, водку не попрошу. Попрошу машину.
- Ты с ума сошел? У тебя есть гарантия, что он вместо больницы не отвезет вас к мхедрионовцам?
- Не мандражируй, я с ним договорюсь.
                               

***               
               
   Тетя Нино около своего подъезда простояла почти до утра. Она слышала как загудел мотор на проспекте, как снова раздалась стрельба, беспорядочная, бесцельная, пугающая. Слышала, как ревели, затихая вдали, машины на пустой улице, одна явно преследовала другую. Ей было отлично слышно, как молодчики в машинах развлекались, беспорядочно стреляя из автоматов и беспрерывно сигналя. Потом она слышала, уже после того, как выстрелы стали затихать, раздавшийся грохот взрыва на проспекте. Тетя Нино ушла только тогда, когда небо подёрнулось перламутром и стало в сером сумраке видно, что всё успокоилось наконец-то в старом дворе.

 Прежде чем подняться к себе в квартиру, она аккуратно поддела шпилькой для волос дверцу почтового ящика бывшего соседа, вынула спрятанные ключи, с размаху захлопнула почтовый ящик, проверила, закрылся ли, и медленно пошла наверх. Войдя домой, она первым делом прошлась по комнатам, обратила внимание на край покрывала, закинутый наверх, на распахнутые дверцы шкафа и на полупустой стакан с водой на кухонном столе. Тётя Нино поправила покрывало, закрыла шкаф и вылила воду в раковину. Подумала, покачала головой и выбросила стакан в мусорное ведро.

 Взяла из хлебницы остаток лаваша, отрезала два толстых ломтя сулугуни, набрала в бутылку воды и пошла в подвал. 

***
 Олег вышел на лестничную площадку и постучался к соседу напротив. На его стук открылась дверь рядом, показалась зажженная лампадка и только после этого выглянула Мадо: "А, Олег! это ты? Привет! Чего расшумелся? Случилось что?". Олег пожал плечами и проговорил: "Да, ...я тут Вахо хотел попросить..." Мадо всплеснула руками, едва не потушив при этом слабый огонек. "Ох, ну, нашел кого просить! Попроси у меня. Только тихо. Сандро разбудишь. Так, и что ты хотел?" - улыбаясь поинтересовалась Мадонна. Олег усмехнулся и ответил: "У тебя этого нет. А то я бы только к тебе и обратился". Мадо рассмеялась и обиженным тоном заявила: "Эээ, человек, чего у меня нет такого, что есть у этого соседа? Или ты меня совсем не уважаешь?" - эта тирада окончательно развеселила Мадо, но видя сосредоточенность Олега, она отказалась от своих шуточек и совсем серьезно спросила: "Так что случилось-то? Может и впрямь могу тебе помочь? К сожалению, Бакур уехал, он бы точно помог". Олег кивнул ей: "Я видел, что он уехал еще вчера утром. Потому и не стал вам стучать. Машина мне срочно нужна". Мадо внимательно всмотрелась в темный силуэт Олега: "Так чего тянешь резину? Зачем тебе машина в такую рань, да еще после такой ночи?" Олег замялся несколько, не зная что сказать, зачем ему так срочно понадобилась машина, так как еще не успел придумать откуда в его квартире появился раненый.

 Мадо, не дожидаясь его ответа, встревоженно спросила: "Что, тете Шуре плохо?" И Олег ухватился за эту идею, не заботясь о возможности разоблачения этого обмана. Мадонна плотнее запахнула длинный теплый халат и решительно забарабанила в дверь Вахо: "Ему надо громче стучать. Вон дверь толстенная какая. Не дозовешься". Вопреки ей предсказанию дверь распахнулась почти сразу. "Чего шумите? Спать не даете", - Вахо в полосатых пижамных штанах лениво почесывал волосатую грудь, зевая в полный рот.

 - У него бабушке плохо. Помоги парню!
 - А я - врач, по-твоему?
 - Ты дурак, по-моему. Машина нужна. В больницу отвезти тетю Шуру.
 - Молчи, женщина. Что с твоей бабкой? До утра не дотерпит?
 - Уже утро. Вон, светает уже.
 - Сказано тебе, молчи, женщина. Мужчины разговаривают. Так, что с бабкой-то?
 - Что ты к парню пристал? Сказано тебе - плохо ей. Сердце больное у неё. Столько пережила, как жива еще, не знаю.
 - Женщина, ты меня достала уже. Сказано тебе - не с тобой говорю.
 Мадонна обиженно замолчала.
 - Так, что ты хочешь от меня, Олег? Только быстрее говори. Я спать, умираю, хочу. Слышал, что ночью творилось? Ни минуты не спал.
 - Довезти надо до больницы...
 -...Вчера тоже спать не дали. Друзья приходили. Если сейчас не лягу и не усну, не знаю, что со мной будет...
 - Ладно, Вахо, извини за беспокойство. Попробую ещё кого-нибудь найти. Спокойной ночи.
 - Какой спокойной ночи?! Ты что, Вахо, не понял? тете Шуре плохо. Ей в больницу срочно надо! У неё сердце болит, а у тебя сердца нет.
 - О, женщина, как тебя муж терпит? Почему бы твоему мужу не отвезти тетю Шуру? Или его ты бережешь? Или бензина нет у вас?
 - Да уехал вчера Бакур, к родителям поехал, потому тебя просим. Отвези человека и спи после этого сколько хочешь.
 - А я машину не смогу сейчас вести. Одно выпил вчера. Другое - за рулем усну...
 - Ладно, Вахо, извини. Я просто хотел у тебя машину на полчаса попросить. Я бы сам отвез, если позволишь.
 - Ну, это другое дело. Конечно, я тебе дам машину. Сейчас ключи принесу. Извини, брат, сам не смогу за руль сейчас сесть. Ну, совсем разбит... Ззз! Уже бы давно договорились, если бы не эта женщина.

 Вахо прикрыл за собой дверь. Мадонна фыркнула ему вслед, перекрестилась и произнесла: "Ну, слава Богу! Наконец-то! Сам справишься, Олег? А то я поехать не могу, сам знаешь, Сандро, если без меня проснется, испугается очень. Если надо, я попрошу кого-нибудь из соседей помочь тебе". Олег, внутренне обрадованный, что не придется ничего объяснять про раненого парня, его очень смущала ложь, да и возможное разоблачение тоже, уверенно ответил: "Спасибо, Мадо. Я справлюсь сам. Мне машина нужна была только. Ты иди к сыну, спасибо тебе". Но Мадонна решительно покачала головой: "Я с тобой подожду этого. Что-то долго он за ключами ходит. Как бы не передумал..."

 И в эту мгновение дверь квартиры Вахо отворилась. Он протянул ключи Олегу: "Держи, брат. Извини, что не еду сам. Просто сил нет" Ключ звякнул о брелок.  Олег протянул руку за ключами и обернулся к Мадонне: "Мадо, спасибо тебе! я справлюсь, ты иди". Мадонна громко вздохнула и прикрыла за собой свою дверь. А Олег уже осмелев, понимая, что не придется объяснять соседу ничего,  бодро произнес: "Вахо, друг, ты меня спас. Спасибо тебе!Век не забуду! С меня магарыч". Вахтанг в недоумении изломил правую бровь: "Какой такой магарыч?" Олег, замявшись,пояснил: "Ну, я же понимаю, что ты для меня сделал"
- Нет, ты мне скажи, какой такой магарыч?
- Ну, я же машину у тебя беру. ты не волнуйся. Я сам её заправлю. Я же знаю, как сейчас трудно купить бензин. ты не думай. Я тебе машину с полным баком верну. Спасибо тебе!
- Что? Что такое ты городишь тут? Я к тебе как к брату. А ты меня за барыгу какого-то считаешь? Я что, заработать на тебе решил? Ты себе что думаешь? Никогда не думал, что так мне скажет кто. Да кто ты такой, чтобы такое сказать? Давай ключ сюда! Как хочешь, не могу тебя видеть. Я ради него полночи не сплю, а он меня вот так с землей смешать... Давай ключ, я сказал. Знать  тебя не хочу!

 Олег пытался вставить хоть одно слово извинений в эту гневную тираду, но Вахтанг говорил на такой бешеной скорости, возмущенно размахивая руками и страшно вращая глазами. Он вырвал ключ из руки Олега и громко хлопнув дверью скрылся в своей квартире. Олег постоял немного на площадке, махнул рукой и вернулся домой. "Ба, я не смог найти машину", - виновато произнес он. "Кто бы сомневался. Нашел кого просить" - вынесла вердикт тетя Шура, - "Слышала я вашу дружескую беседу. Что делать, нет - так нет. Иди покорми нашего друга бульоном, он вроде слегка оклемался, а я скоро приду". "А ты куда?" - обескураженно поинтересовался Олег. "На кудыкину гору. Сколько тебя учить надо? Нельзя так вопрос ставить. Дороги не будет. Скоро приду. Иди, покорми парня, ему много пить надо и силы восстанавливать. Да и сам поешь. Мысли светлее станут". Бабушка накинула платок на голову и вышла.
 
 Надо сказать, тетя Шура решила возникшую проблему таким образом, что никто во дворе так и не узнал о спасении ими раненого. Тетя Шура привела домой знакомого врача, тот осмотрел Дато, выписал рецепт и пообещал молчать. Свое обещание он выполнил.

 
***
 Соседи обсуждали случившееся при каждой встрече, припоминая самые мелкие подробности - те, что были, и те, которые родились в мозгах перепуганных обсуждающих. Кипящие эмоции порождали такие подробности ежедневно. Никто не видел всего. Точнее сказать, все ничего толком не видели. Кто-то успел разглядеть двоих убегавших, кто-то преследователей, кто-то, как взорвалась машина, но никто не увидел всех подробностей. Да и что можно было разглядеть в кромешной тьме?

 В результате ночной перестрелки в нескольких квартирах были выбиты стекла, были повреждения от пуль, и, главное, никто не погиб. И даже не был ранен. Это было настоящее чудо. А потому с утра целая вереница соседей отправилась в ближайшую церковь ставить свечки за спасение.

 Ночная передряга даже в условиях бесконечных проблем стала топовой новостью для всех жителей двора, но из массы свидетелей, обсуждавших несколько дней кряду бурные события той ночи, не было ни одного, кто бы заметил что сталось с тем парнем, которого, кажется, ранили. Кое-кто разглядел кого-то, кто, кажется сильно хромал. Кое-кто видел, что некто, медленно двигаясь по двору, казалось, едва вволок свое тело из арки в открытое пространство и словно растворился в воздухе без следа. Некоторые заметили странные тени, проскользнувшие в ночной тьме к одной из беседок и обратно. Но никто не смог понять, кто это был, чьи тени мелькнули в краткое мгновение затишья.А раз никто ничего не понял, то и обсуждать было нечего. Поговорили два-три дня и перестали. И забыли.

 Впрочем, и в первый же день забыли бы, но утром многие увидели густо замешанную с бурой кровью, словно взрытую и затоптанную множеством следов, землю, усыпанную оборванными листьями бирючины.
- И кто только догадался посадить во дворе, где играют дети, эти кусты волчьих ягод?
- Давно пора эти кусты выкорчевать.
- Да-да. Но дворников теперь нет, кто же уберет эту заразу? Детей же не убедить в её опасности.
- Ну, что Вы, какая опасность! Ну, с какого перепугу ребенок должен непременно попробовать листья, а ягод там испокон веков не заводилось.
- Не скажите. Ребенок любой может отравиться.
- Так пойдите и срубите этот куст, раз он Вам так сильно мешает...
- А почему именно я? У меня и детей нет. И пилы тоже, кстати. Или топора, к слову.

 Примерно такие разговоры велись в первый день после опасной ночи в каждой группе соседей, случайно столкнувшихся на лестнице или во дворе. Самые впечатлительные и находчивые делали несколько неожиданные выводы относительно тела, упавшего в кустах. Тут мнения разделились. Часть свидетелей утверждала, что тело убитого товарища унесли его подельники. Другая часть считала, что раненый отлежался в кустах, а потом потихоньку уполз в своем направлении. Были и такие, кто решил, что раненый выбрался со двора, сел в свою машину и благополучно укатил. А многие слышали, как бандиты стреляли и крыли матом кого-то, но никто не видел, что бандиты выносили какое-нибудь тело со двора, и это значит, что раненый не был подельником. Некоторые думали, что перестрелка была вызвана внутренней разборкой в Мхедриони. Пара соседей пришла к выводу, что бандиты шарились по кустам в поиске тех, кого спрятала тетя Нино.

 Об этих двоих уже утром знал весь взрослый контингент двора. Слухи носятся по миру быстрее ветра и даже быстрее мыслей в текстах официальных депеш. Так случилось, что, когда тетя Нино спустилась в подвал к своим спасенным пленникам, её встретили некоторые соседи. Эти соседи успели заметить теплое прощание одинокой старухи с незнакомыми соседям парнями. Выход двух незнакомых парней из подвала, лаваш с сыром, жадно поедаемый ими, спокойствие и невозмутимость тети Нино, спускавшейся из квартиры с куском хлеба и сыра, и слезы не её глазах, когда она прощалась с этими незнакомыми парнями.

 Люди, обсуждавшие эти кусочки информации, быстро состряпали картину мира, вполне соответствующую реальному событию. И тетя Нино стала национальной героиней убанского (микрорайонного) масштаба.

***                               
 Несколько дней, пока рана не начала затягиваться, тетя Шура самоотверженно ухаживала за раненым, следуя всем наставлениям доктора. А когда Дато мог уже самостоятельно передвигаться, он покинул своих спасителей, не вызывая повышенного интереса к себе со стороны жителей двора.

 Когда Дато, спустя несколько месяцев после своего ранения, зашел в старый двор, проведать своих спасителей, он, с трудом припомнив нужную квартиру, долго стучал в дверь.

 Так долго и сильно, что из соседней квартиры выглянула молодая женщина с ребенком на руках. Дато спросил у неё о бабушке Шуре и об Олеге и в ответ услышал, что бабушка умерла полгода как, а Олег уехал в свою Россию куда-то.


***

 Так этот момент гражданского противостояния и солидарности в условиях всеобщего хаоса и беззакония завершился, не оставив в мировой истории следа.

 А между тем, в этом моменте было несколько важных элементов, незамеченных, пожалуй, никем.

 Впрочем, раз они не замечены, значит не важны.

 Но мне хотелось бы обратить на них ваше внимание. На то, что в то время еще было довольно много неравнодушных людей. И хоть уже вовсю кипели страсти и межнациональная вражда, люди пока еще не слишком задумывались над тем, кто из соседей какой национальности. Мало кто испытывал личную ненависть. Страх за свою жизнь ещё только зарождался в душах. Люди еще доверяли другим людям и, обычно, старались помогать друг другу. Общество еще сохраняло привычку быть консолидированным, единым. И понадобилось более десяти лет для его атомизации, более десяти лет искусственно созданных лишений, проблем, тотальной безработицы, разрыва привычных экономических и культурных связей. Тогда еще искусственно посеянная вражда носила характер бандитский. Теперь она имеет институциональный характер, характер сознательно культивируемый, воспитанный с детства. И кто скажет, каким силам и зачем это понадобилось? Кто ответит, кому приносит пользу лобовое столкновение всех со всеми?

***
 
 Прошло двадцать пять лет. Четверть века...

 Давид Георгиевич Гварамия, уроженец Тбилиси, сорока девяти лет, женат, имеет сына, образование высшее, магистр, адвокат,

 Георгий Нодарович Кварацхелия, уроженец Тбилиси, сорока восьми лет, женат, имеет троих детей, образование высшее, бакалавр, адвокат,

 и

 Заур Тамазович Шотаиа, уроженец Тбилиси, сорока девяти лет, в разводе, имеет сына и дочь, образование высшее, магистр, экономист-аудитор,

 Старые друзья виделись довольно часто и знали друг о друге почти всё. Вот и в этот раз они встретились по старой памяти в мегрельском ресторанчике с уютным зеленым двориком в центре города. Ресторан, популярный у всех, или почти всех, тбилисских мингрелов и многих туристов из России, наполняющих все общепитовские заведения города своим самодовольным смехом, перебивающим звуки музыки, в этот еще довольно ранний час был полупуст. Дато привычным взглядом окинул зал и двор.

 В дальнем углу под раскидистым платаном сидели высокий мужчина и светловолосая женщина, но явно не русские. Дато задержал взгляд на женщине и подумал, что она иностранка. "Скорее, из Прибалтики. Не шведы. Возможно из Польши. Даже почти уверенно можно сказать, что из Польши. Обычно именно польки отличаются грацией породистых лошадей и именно полякам обычно свойственно совмещение в себе доли деревенской мешковатости с апломбом аристократа, спесью и снобизмом. Во всяком случае, именно так их характеризует Ираклий, а он на поляков за пятнадцать лет жизни в Ольштыне, надо думать, насмотрелся". Дато усмехнулся, эти двое выглядели именно так, и он отвел взгляд от привлекательной, но какой-то холодной, женщины. Она его не заинтересовала. В противоположном углу находились трое мужчин, респектабельных, в дорогих белых костюмах и шляпах. Эти были грузины, но, очевидно, прожившие долгое время где-то на юге Италии. Было в них нечто от сицилийской мафии, как её изображают в американских боевиках.  Еще в ресторане, но не во дворике, а в зале, около самых дверей, сидели пожилая семейная пара, по виду американцы, и напротив них за соседним длинным столом русская семья - муж в шортах и тенниске, его жена в дорогом спортивном бархатном костюме и их сын-подросток в джинсах  и футболке с ярким принтом. Эти пятеро были поглощены едой. В глубине зала сидели еще трое - грузины лет пятидесяти - шестидесяти, с сединой и усталым прищуром глаз в подчеркнуто элегантных костюмах. Их лаковые остроносые туфли сияли отраженным светом, споря яркостью со светом, падавшим на них от открытой настежь двери. На волосатых запястьях и пальцах тускло поблескивали золотые часы и печатки. Эти мужчины чувствовали себя тут явно по-хозяйски. Они сидели откинувшись на высокие резные спинки стульев и довольно громко разговаривали, лениво потягивая белое мутное вино. Закусывали они так же лениво, отщипывая виноградины от огромной грозди, лежащей на блюде посреди их стола, и небрежно закидывая ягоды в рот. Один из них сидел нога на ногу, уложив щиколотку на колено и барабаня по своей икре, как на доли. За его внешней ленью и спокойствием чувствовались нервное напряжение и даже тщательно скрываемый гнев.

 Эти трое чем-то привлекли внимание Дато. Он всмотрелся, пытаясь вспомнить, где видел раньше этих людей, заметил, что они также обратили на него внимание и, отведя от них взгляд, приглашающим жестом указал друзьям на крайний от входа столик. От этого стола им был виден весь ресторан - и зал, и двор. Они всегда садились именно так. Как водится, заказали шашлык из золотистой форели, эларджи и чвиштари...

 Разговор за бутылкой красного сухого вина принял быстро и очень естественно ностальгический характер. Вспоминали школу, университетские годы, старинные застольные песни, девочек, на которых не смели взглянуть без румянца на горячих щеках...  И черт дернул Заура вспомнить ту безумную ночь, когда они с Гоги потеряли Дато.
- Вах, я так не бегал никогда в жизни. У меня на пятках точно крылья выросли. А потом, помнишь, этот подвал, куда нас та бабка затолкала. Я думал, всё, смерть моя настала. Сейчас она нас тем ишакам сдаст. А она не только не сдала, а еще и накормила. Только спать не уложила на своем диване. Э, жаль, я так больше её никогда и не видел. Всё хотел забежать, проведать, да всё недосуг было, а потом вроде бы даже стыдно... С чего бы это я к ней заперся пять лет спустя? Да она уж и померла к тому времени небось. Хорошая бабка. Вот имени её не знаю, а то бы свечку за неё в церкви поставил...
- А ты поставь просто так. Бог знает, кого послал нам в помощь.
- И то верно. Пожалуй, сегодня же пойду. Там, около её дома. Ты знаешь, как та церковь называется?
- Слушай, что ты сегодня на именах зациклился? Какая разница? Церковь и церковь... Ты помолиться хочешь, или адрес кому дать?
- Э, брат. Какой ты язвительный! эти русские, что тебя тогда спасли, в тебя свою кровь не влили случайно?
- Господа, прекратите препирательства! Солидные люди, а ведете себя, как бойцовые петухи! Лучше давайте выпьем за ту ночь, она нам новым днем рождения стала.
- Золотые слова! выпьем, брат, за наш общий день рождения!
- И за нашу молодость! Гоги, Заур, нам, ведь, завтра, получается, по двадцать пять лет исполнится.
- Как завтра?
- Ты что, помнишь дату?
- Конечно, брат. Я тогда умер и воскрес, а этого не забыть до новой смерти... Ну, что, выпьем? или накануне нельзя? Предлагаю завтра встретиться и отметить.
- Хорошая мысль! Здесь и встретимся! А сейчас выпьем за нашу Родину, за Грузию.
И Заур громко провозгласил: "Сакартвелос гаумарджос!"

На его тост дружно обернулись импозантные мужчины, сидевшие неподалеку, и одобрительно улыбаясь белоснежными улыбками из-под густых усов, подняли свои бокалы и отпили вино. Гоги улыбнулся им и неожиданно высоким голосом запел "Тбилисо". Дато прикрыл глаза и начал подпевать. Заур на мгновение затих и с отставанием в одну строку поддержал друзей низким горловым голосом. Пели они слаженно и очень красиво. Гоги кивнул мужчинам в белых костюмах, приглашая присоединиться к пению и те дружно подхватили знакомую песню. Вскоре почти все находившиеся в ресторане люди пели. Прекрасное многоголосие объединило всех этих незнакомых людей. Пели Заур и Гоги, пожилые люди в зале, польская пара и русский мальчик-подросток. Его мать с улыбкой слушала это пение и явно гордилась сыном, потом повернулась к мужу: "А ты почему не поешь? ты же любишь эту песню, Олег..." В этот самый момент песня закончилась. И все услышали реплику русской женщины.

 Поляки пожали плечами, о чем-то тихо переговорили между собой и нарочито громко рассмеялись. Пожилая пара обернулась к русским и женщина, кивнув мальчику, обратилась к нему по грузински: "Ты живешь в Тбилиси? В какой школе ты учишься?" Мальчик застенчиво улыбнулся в ответ и ответил ей также по грузински: "Нет, мы живем в Москве". Тогда старик, с трудом подбирая слова, спросил по русски: "Откуда тогда ты знаешь грузинский?" Мальчик начал отвечать также по русски, потом, после краткой паузы, продолжил по грузински: "Меня отец научил. Он отсюда родом" "Так, твой отец - грузин?" - уточнила женщина, скользнув взглядом по отцу мальчика. "Нет, он русский. Папа, ты же русский?" - немного наивно спросил мальчик отца. "Русский, не волнуйся", - рассмеялся его отец. "Олег, над чем ты смеёшься? твой сын не знает, кто ты!" - укоризненно посетовала женщина.

 "Простите, Вас зовут Олег?" - поинтересовался Дато и с удивительной для взрослого мужчины застенчивостью продолжил скороговоркой,  - "Знаете, ровно двадцать пять лет назад меня спасли Ваш тезка и его бабушка. Бабушка Шура. Меня ранили и я истекал кровью, понимаете? Я совсем-совсем помирал, а они не побоялись и спрятали меня у себя дома и вылечили меня. Понимаете? Меня подстрелили, а они меня унесли к себе домой. Понимаете? Знаете что? Я специально выучил русский язык, чтобы сказать им спасибо, но бабушка Шура умерла, а Олег уехал. Я не смог сказать им спасибо, но можно я скажу это Вам, как будто Вы - это он?" Олег смущенно откашлялся и уточнил: "Это было на Церетели?" "Да", - Дато замер, затаив дыхание, и с озарившей его догадкой воскликнул, - "Не может быть! Это Вы?! Олег! Брат! Друзья, вот человек, который подарил мне жизнь! Вот за кого надо поднять наши бокалы!"

 Все находившиеся в ресторане гости настороженно прислушивались к этому монологу. Большинство из них не понимало ничего, но неподдельная радость Дато и смущение Олега произвели сильное впечатление на всех. Поляки с изумлением смотрели на Дато. Они не понимали его слова и не понимали, как такое могло произойти - как взрослый грузин может так радоваться встрече с русским? как русский может быть другом грузину?

 Трое импозантных мужчин о чем-то зашептались, с опаской поглядывая на Олега и Дато, затем резко поднялись. Один из них рефлекторно сунул руку в карман брюк Заур решил пошутить: "А наши новые друзья и были теми самыми охотниками, что подстрелили тебя!" Мужчины нервно дернулись и несколько суетливо, утратив вальяжность и самоуверенность, быстро пошли к выходу.

 Заур, уже подогретый вином, плохо соображая, что делает и зачем, кинулся следом: "Господа, господа, куда же вы? Мой брат предлагает тост, а вы уходите? Это не хорошо, господа!"                                                               

Продолжение следует