Дом, глава 2

“Играй, если хочешь выжить.” - таков девиз пользователей стандартной версии Дома.

Но ведь нам всегда приходилось играть, играть в свои множественные роли и подчиняться правилам, чтобы выжить в обществе, так ведь? Просто в новой системе это приобрело выпирающую в своей очевидности форму. А если пришлось объяснять все перемены, произошедшие с нами в новой реальности, то легче всего было бы сделать это начав с распорядка обычного дня любого посредственного пользователя. К примеру, мой будний день в Доме, еще до встречи с Ромушем, начинался следующим образом:

Подъем в 5.45.

В Доме Я привыкла подниматься спозаранку и тем самым находить еще пару лишних часов для прохождения уровней. В Доме ранний подъем не доставлял никаких проблем. Просто, как бы сказать... Ты всегда просыпаешься, словно и не спал. Сон в Доме - это отключение сознания, а пробуждение - включение. Ликвидация мучительных минут ежеутренней борьбы со сном, конечно, является одной из приятных сторон такого способа восстановления энергии, но Я часто тосковала по сновидениям, какие видела в прошлой жизни.

Подбор внешности.

На самом деле Я экономила баллы и игнорировала все безграничные возможности данной функции, меняя лишь изредка прическу. Но будь Я богачкой или пользователем премиум версии, то тогда бы Я могла менять внешность кардинальным образом, от цвета волос до размера груди и длинны ног. Честно говоря, Я всегда испытывала некоторую форму пассивного отвращения к подобным родам излишних, по моему мнению, и, в некотором отношении, даже вредных услуг. Благодаря им не путать маму с сестренкой, а братишку с отцом во время наших редких встреч, оставалось возможным только вследствие всплывающих рядом с каждым пользователем индивидуальных номеров идентификации. К счастью, родня пользовалась также стандартной версией и сильно менять внешность и стиль было бы непростительно накладным для их ограниченных запасов баллов.

Говорили, что пользователи премиум версии имеют возможность менять не только одну внешность и возраст, но и пейзаж и даже погоду в Городе пребывания по своему усмотрению. Хотя Я не понимаю, зачем это нужно. Погода Дома всегда хорошая.

Выход в Город.

После не замудренных, (по крайней мере для меня), операций с внешностью сразу же выходила из комнаты прямо в город. На самом деле Я склонна подозревать, что никакой квартиры, или дома, предоставленного стандартной версией виртуальной реальности, не существовало и вовсе. Мне горько вспоминать о потраченных мною в пустую уймы времени на праздные выискивания среди рядов одинаково аккуратных и красивых зданий того, из которого Я выходила наружу. Когда же во время одной из тех бесед, какие в моей семье еще велись в первые недели пребывания в Доме, выяснилось, что у нас у всех одинаковые комнаты, в точности до каждого элемента меблировки и открывавшегося одинаково у всех вида из единственного окна, слева, над кроватью, где в окно видно дерево, ухоженный садик внизу, и бесконечные ряды одинаковых домов на горизонте. В премиум версии менять можно было и вид из окна, и, признаться, порой бывало и Я была не прочь воспользоваться данным бонусом.

На улице Города ряды одинаковых домов продолжаются длинной в бесконечность слева, и быстро и всегда неожиданной заканчиваются если идти в правую сторону дороги. Справа и начинается настоящий Город. Город это один кипучий, живой поток огней и звуков, музыки и голосов, баннеров и плакатов, витрин и заголовков. Все здания и постройки в нем используются по одному единственному назначению: играть. После тихого переулка жилого комплекса класса стандарт переход к этому вихрю информации всегда был резким и неожиданным. Но сколько Я ни старалась, опять же потратив не один драгоценный час на это, но мне никогда так и не удавалось найти обратной дороги к своему жилью, с выходящим на дерево и садик окном. Вернуться к этой комнате естественным образом, то есть ходьбой и вхождением в помещение, было невозможно. Способ возвращения из Города в комнату гораздо прост и экономен по отношении ко времени. Необходимо только вызвать на зрительную панель карту, на которой отмечены все зоны постоянно меняющегося и расширяющегося Города. Места, в которых проходят игры, рекомендованные лично для меня, обозначаются зеленым кругом, игры с нейтральной сложностью - желтым, игры, которые плохо сочетаются с моими способностями и талантами, а главное, интересами, помечаются красным. Остается только удивляться как в этом переполненном бесконечными потоками пользователей Городе никому не удается наткнуться на другого игрока, пока он стоит на месте, изучая видимую только его глазу карту. Для возвращения домой оставалось лишь нажать помеченную словом “Дом” команду и ты снова оказывался в комнате с окном и деревом. Но нажимала я на эту команду лишь совершенно истощив весь запас энергии на играх и не имею другой альтернативы продолжать играть, как не восполнив запас посредством временного отключения сознания от системы.

А теперь по подробнее о самих играх. Мои любимые игры все на логику, изучение иностранных языков и в общем повышающие уровень образования. Наверное, подобный расклад рекомендуемых игр был вполне вероятен, учитывая, что прохождение общего для всех пользователей обязательного теста застало меня в бытности моей студентом первого курса колледжа, то есть как раз в то время, когда Я еще не успела отойти от того лихорадочного состояния жадного поглощения знаний, какое охватывает многих во время подготовления к поступлению. Пользователь, будь он премиум или стандарт, обязан был пройти этот пятиминутный тест для выявления способностей. Таким образом система выделяла круг интересов пользователя, и предоставляла ему перечень рекомендованных игр. А игры представляли собой в Городе каждый в отдельности уникальное здание, спроектированное в стиле, характерном для самой игры, поэтому в одном и том же пространстве соседствовали фермерский домик для организации собственного ранчо, полуразрушенная высотка, кишащая мутантами, средневековый замок эпического квеста и ветхая избушка со скримерами призраков. Проходя мимо этих жутковатого вида заведений, Я часто соблазнялась мыслью попробовать игры подобного рода, но всегда находила уразумение остановить себя на последнем шагу. Трудно представить себе тех смельчаков, или просто безумцев, решавшихся идти на подобные игры в условиях реальности.

Игры в Доме нужны для заработки баллов. Когда у тебя накапливается много баллов ты можешь все, ты можешь покупать себе сколько угодно еды, одежды, поменять дом со стандарт версии на более роскошный, поменять внешность, возраст, ты можешь даже стать обладателем премиум версии Дома. Премиум версия делает из тебя бога этой реальности. Возможности премиум версии не ограничиваются одними только махинациями с внешней оболочкой аватаров ил погодой, ты волен жить как король, заменив скромную комнату с окном на целый дворец для одного только тебя самого, есть столько еды и даже выпивать без меры, сколько заблагорассудится и никакие лишние килограммы или похмелье на следующий день не обеспокоят тебя, потому что жизнь Дома для премиумов подобен раю, который ты сам себе создаешь. Но обычно счастливые обладатели премиум версии не обременяли себя созидательной деятельностью, а выбирали для себя готовы шаблоны реальности, подавляющее большинство коих представляет различные вариации солнечного пляжа на лазурном берегу моря.

Но премиум - это предел желаний, это конечная цель пребывания в Доме. И чтобы достигнуть ее нужно перейти порог в миллион баллов. Но достать баллы оказалось сложнее, чем это могло представиться по началу. Премиумами обычно становились представители молодого поколения, геймеры, как их называли в прошлой жизни. Остальные на самом деле влекли образ жизни не менее жалкий, чем в прошлой реальности. Этих изгоев можно было сразу вычислить по скромному белому одеянию, какое выделялось пользователям стандарта в первый день существования и не иметь достаточного количества баллов даже для замены этой одежды считается признаком крайней нужны. Поэтому выходцев из слабого звена называют белыми голышами. Им приходится выживать на выделяемых администраторами системы специально для слабых звеньев пяти баллах, изо дня в день страдая от голода. Двумя самыми большими человеческими страданиями, унаследованными системой Дома из прошлого мира, стали голод и унижение.

-О чем ты задумалась, Клио?

Я вздрагиваю. Серебристые брови Ромуша обеспокоенно хмурятся. Я быстро проговариваю:

-Да ни о чем. Просто подумала, как хорошо, что ты рядом. Что ты рядом сейчас и что ты был рядом там, Дома.

-Я тоже счастлив что мы с тобою вместе. - ласково собираются в улыбке легкие стрелки морщинок у огромных, серых глаз, и его лицо становится таким красивым и добрым, что мне трудно понять, почему люди видя его такого, еще могут хотя бы предположить, что Я вступила в тандем с Ромушем только из-за одних баллов.

Ромуш старше меня на какие-то пятнадцать лет, но из-за седых волос и бровей с далека может показаться, что он старше своих тридцати шести лет. Я же в свои двадцать один год жизни со своим стройным сложением девочки подростка и моложавой наружностью, унаследованной то ли из-за генов, то ли из-за здорового образа жизни, коему сопутствовали в первые два года подключения периодические голодания, выгляжу соответственно лет на шестнадцать. Так что вполне вероятно, что наши романтические прогулки за ручку выглядели со стороны как вызывающие подозрения на нарушение закона запретные отношения. Раньше Я иногда поддразнивала Ромуша шутками на эту тему, но прекратила их с тех самых пор, когда наши отношения углубились вплоть до знакомства с близкими. Мои все без исключения воспринимали Ромуша не иначе как крупную наживу, набитую баллами. В окружении же Ромуша, (ему зачем-то взбрело в голову ввести меня в узкий круг своих знакомых), мое присутствие учтиво игнорировалось, а если меня изредка изволили замечать, то происходило это обыкновенно следующим образом.

Изысканный ужин в фешенебельном заведении Города, в одном из тех ресторанов, какие ненавидит Ромуш. Вся обстановка в таких ресторанах наводит ощущение, что вы находитесь не в общественном месте, а у себя дома, при полном отсутствии остальных посетителей, и если представить что твой дом какой-нибудь летний особнячок принца в отставке. За длинным столом три-четыре пары, уплетающие дорогую еду в крошечных порциях, и примечательно, что чем дороже блюдо, тем меньше порция. А теперь по подробнее о самих сотрапезниках.

Меня всегда будет удивлять эта способность людей соответствовать построенным о них стереотипам. По крайней мере поведение всех почти друзей Ромуша, этих напыщенных индюков, с их гипертрофированным чувством собственного достоинства и абсолютной преданностью их единственному божеству: деньгам, и эквиваленту денег в виртуальной реальности, баллам; полностью совпадали с образами пафосных буржуа, какими они представлялись мне при посредничестве средств массовой информации, формирующих соответственные образы. Во время этих изысканных ужинов едой интересовались, пожалуй, только я и один из друзей Ромуша, запомнившийся мне своей прожорливостью, но не именем. Остальных сидевших за столом больше занимали скучные разговоры ни о чем. Сколько бы я ни старалась вслушиваться в общий разговор за столом, но у меня никогда не получалось уловить нить беседы, поскольку они говорили либо об общих весьма важных и чем-то прославившихся знакомых, которых я, впрочем, не знала, либо о вещах, о которых мне всегда казалось, что я имею слишком недостаточно информации, чтобы сметь дать какой-то комментарий, а если же я все-таки осмеливалась высказать свое мнение, то восседавшим по соседству женщинам, этим благородным супругам приятелей Ромуша, всегда удавалось как-нибудь изловчиться и выставить меня непременно в глупом свете. Так выходило даже в те моменты, когда Я точно была убеждена в своей правоте, и Ромуш знал это, и, наверное, знали кто-то и из его друзей и может даже женщин. Но мне приходилось молча глотать обиду и мириться с положением глупой девочки, какую меня принуждали играть в этом кругу важных особ. Вообще мне пришлось убедиться, что эти женщины, все красиво и безукоризненно одетые, в большинстве своем были постоянно злобные. Не знаю на что они злились, но на дружеских ужинах злоба их выливалась на мне, единственной “левой” среди них. Правда за столом всегда имелись такие, которые предпочитали скрывать свою злобу под лицемерным обличием благонравной простоты, так сказать, прогрессивно-феминистической настроенностью слиться с простыми массами и вести потом их вперед. Я же в своих дешевых нарядах представлялась в их глазах как раз тем самым представителем простого люда, который так нуждался в их предводительстве, и потому такого рода жены Ромушевских приятелей при первом же знакомстве с жадностью набрасывались на меня, решительно заявляя, что берут мое дальнейшее будущее под свою собственную протекцию, что и подтверждали, забросав меня своими, сделанными из самых разных материалов, от драгоценных металлов до экологических, деревянных, изящными визитками. А после окончания ужина заверенная дружба на том и оканчивалась, что на красивой визитке. Другие уважаемые дамы откровенно презирали меня. Я больше любила, точнее, меньше ненавидела, последних.

Разговоры за ужином приобретали более терпимый характер только следом за удалением этих высокомерных жен, которые выходили из-за стола чтобы на минутку отлучиться. Делали они это всегда прихватив с собой одна другую, и только тогда их достопочтенные супруги будто впервые за все время трапезы замечали меня, начинали остроумно подшучивать и даже откровенно заигрывать, правда всегда оставаясь верными благонравному тону. И мне больше нравились эти староватые мужчины, чем их озлобленные жены, потому что они обращались ко мне гораздо более снисходительно. Хотя и в их добродушных подтруниваниях, я чувствовала, сквозила нотка сознания ими собственного превосходства. Инстинкты же подсказывали мне, что этих старых пройдох следует опасаться даже больше, чем их озлобленных и наштукатуренных горгулий. В общем, круг привилегированных лиц высшего света вблизи оказался именно таким, каким он представлялся раньше. И только один фактор сбивал меня с толку. Всех этих людей объединяло одно общее сходство: наличие баллов в огромных количествах. При том ни один из них в Доме не являлся пользователем премиум версии. Все они одевались безукоризненно и дорого, питались и отдыхали в лучших заведениях Города, но на мои удивленные расспросы, какие я устраивала им по началу нашего знакомства, почему же они не приобретут для себя премиум версию Дома, они все как один реагировали лишь смехом без объяснений.

Оканчивались все эти светские ужины морем моих трагически пролитых слез. Я отыгрывалась за пережитые унижения устраивая Ромушу истерики, и в итоге всегда клялась более никогда не ходить с ним на эти проклятые встречи с его ”вонючими” высокомерными друзьями. А когда приходил черед очередной встречи с ”вонючими”, и Ромуш даже не просил, а лишь непринужденно предлагал мне присоединиться, я с упорством мазохиста соглашалась, обещая себе, что на этот раз я не ударю в грязь лицом. С прошествием некоторого времени, постепенно адаптируясь к обществу сего высшего света, Я пришла к выводу, что все мое прежнее упорство проистекало из желания понравиться и полюбиться всеми этими людьми, желания тщетного, потому что для них Я всегда буду чужой. Осознав это, Я справедливо подняла на жестокое посмешище собственную глупость, и с тех пор на ужинах старалась вести себя намеренно так вольно и просто, чтобы низменное происхождение, какое они видели во мне, отныне бросалось им в глаза. Я съедала все вкусные блюда до последней крошки, что же не вмещалось в мой, к сожалению, не безмерный желудок, просила у официантов положить в контейнер и помогала им убирать за столом. Сдерживаемая улыбка Ромуша, молча наблюдавшего за моими, как он выражался, очаровательными выходками, говорила мне о заслуженном с его стороны одобрении, и с тех пор я придерживалась этого поведения. Странно, наверное, но Ромушу как будто действительно это нравилось. Ему нравилось приводить в дисбаланс привычный строй, водя меня, свою вечно голодную девочку, на все эти праздные ужины, пикники, званные обеды и семейные чаепития, нарушая тем самым привычный распорядок вещей своего окружения. И если окружение друзей и коллег больше предпочитало игнорировать мое присутствие, то родня моего партнера с трудом переносило моего существования, тем вежливее и обходительнее со мной расправляясь, чем сильнее становилась питаемая ими ко мне ненависть. Я знала, что меня ненавидят. Но Ромуш казалось был настолько слеп в своей любви к близким, что не понимал этого. За семейными сборами в особняке его матери он говорил, что его мама, сестра и Я - вот три самые любимые им женщины. А потом шептал мне на ухо, что называет меня в последнюю очередь лишь потому, что меня он встретил позже и любви ко мне оттого уделено меньше времени чем к двум другим. И после таковых признаний мне не оставалось ничего другого, как тоже притворяться слепой и глухой во все время визитов недолюбливавшей меня родни Романа.

-“И почему они меня ненавидят?” - спрашиваю у самой себя, заглядывая в открытое, с мягкими чертами, лицо Ромуша.

Если причиной враждебности были бы деньги, столь часто разделяющие людей классовой пропастью, то деньги имелись у Ромуша с отцовской стороны, происходившей от древнего испанского рода. Из родственников испанцев я видела лишь пару раз одного племянника Ромуша, он мне показался на редкость милым, дружелюбным и удивительно простым, хотя также и очень безалаберным. По рассказам Ромушевого племянника выходило, что в прошлом мире он привык жить без работы, и потому Дом, и все новые возможности в Доме, не предоставляли для него ничего нового, и он жаловался на охватившую его здесь тоску. Мне трудно было понять, как можно было не играть Дома, но вдоволь обеспеченный баллами племянник-аристократ не испытывал нужды в играх. Еще мне так и не удалось выяснить, несмотря на все мои расспросы, чем же жил этот молодой человек прежде, в прошлом мире, если никогда не работал. Все его повествования о прошлой своей жизни поставили меня в тупик, и Я еще долго отходила от полученной им информации, что в том мире, от которого мы спрятались в Доме, в мире, который раздирала нужда, болезни, убийства и голод Третьей Мировой, были люди, которую всю жизнь проводили в праздной роскоши постоянных путешествий, отдыха и смертельной от этого всего скуки.

В отличие от испанских аристократов, польская мама Ромуша была женщиной обыкновенной, мигранткой, как он мне сам любил рассказывать. Сейчас в этой строгой, гордой, белой, как мрамор, и такой же холодной женщине, укутанной в меха даже в летний зной, нельзя было угадать и малой крупицы от простой жизни, какую, по словам Ромуша, она некогда вела. В присутствии сына она не смела заметить своего недовольства касательно меня, но стоило Ромушу оставить своих “любимых женщин” наедине, как вся возвышенная холодность срывалась, обнажая гадкую злобу вредоносной и уже стареющей женщины, она тут же при моем присутствии принималась жаловаться своей старшей дочери на дикость и невежество гадкой девчонки, словно гадкая девчонка была настолько туга на ухо, или на другой, еще более важный, орган жизнедеятельности, что не могла понять о ком идет речь. Сестрица Ромуша лишь зло ухмылялась, искоса поглядывая на меня, и поддакивала, а как только возлюбленный и единственный мужчина их немалых размеров домика возвращался назад, они обратно натягивали маски холодной любезности на свои безобразные лица.

На самом деле внешностью Ромуш был очень схож со своей матерью, и особенно с еще более молодой сестрой. Но он был добр, искренен, прост и непритязателен. Когда он гневался в нем закипала горячая аристократская кровь отца испанца, он злился в открытую, когда на него находила злоба, он был страшен, и лучше всего в такие минуты извержения просто спасаться бегством. Но вулкан этот очень быстро потухал и на свет обратно появлялся похожий на Санту Клауса в молодости своими серебряными волосами, красиво завивающимися на макушке мягкими волнами, ласковый и нежный, и самый хороший, мой, мой...

-Клио, этот мальчик обращается к тебе.

Ромуш осторожно теребит меня за плечо.

-Аа? Что случилось?

-Клио, кажется это твой знакомый. - Ромуш смущенно улыбается, уголком глаз указывая на стоящего позади него мальчишку.