13. Польский мятеж

В конце 1861 года, когда по всей Польше запахло революцией, в Радомской губернии сформировалась значительная шайка Лангевича, назначенного революционным правительством начальником вооружённых сил Сандомирского воеводства. Первоначальным притоном этой шайки служило местечко Вонхоцк.
       В это время в Кельце был назначен особый «частный военный начальник» - командир Смоленского пехотного полка, полковник О.О. Ченгеры (1816-1880 г.г.), человек мужественный, расторопный, довольно крутого нрава.
        Во второй половине декабря 1862 года приготовления жителей Кельце со всеми окрестными местечками и посадами, а также и соседних уездов (в особенности Опоченского, где лежит местечко Сухеднев – центр управления горных заводов Восточного округа) к чему-то недоброму, сделались чересчур явными. Со всех сторон приходили вести, что то там, то сям формируются банды, а из Сухеднева доносили, что на тамошнем железоплавильном заводе отбиваются ножи и косы. Даже называли кое-кого из предводителей банд. Чаще всего слышались имена двух братьев Давыдовичей, занимавших на Сухедневском железном заводе должности надсмотрщиков над работами. Полковник Ченгеры послал об этом рапорт к начальнику Радомского военного отдела, генералу Ушакову, с изложением всех могущих произойти последствий.
          Между тем, как всё это происходило – косы ковались, заготовлялось и всякое другое оружие для банд и сами банды мало-по-малу формировались – отношения всей интеллигенции г. Кельце и ближайших оттуда городов и местечек к полковнику Ченгеры и его штабу с каждым днём и часом становились более и более предупредительными и близкими. Многие из жителей говорили полковнику Ченгеры и его офицерам в глаза, что «край не помнит таких милых и добрых начальников». Нечего и прибавлять, что все эти ухищрения проделывались с целью усыпить бдительность полкового командира и тем вернее привести в исполнение свои долго таившиеся кровавые замыслы.
          К началу января 1863 года Смоленский полк был расположен следующим образом:
штаб полка – г. Кельце
1 батальон – крепость Ивангород
2 батальон (штаб, 5, 6 и 8 роты) – г. Конск
7 рота – г. Кельце
2 стрелковая рота – м. Бодзентын
3 батальон (штаб, 10 и 12 роты) – Ендржеев (35 вёрст от Кельце в направлении к Мехову)
11 рота – Водзислав
9 рота – г. Кельце
1 стрелковая рота – Ивангород
3 стрелковая рота – Хенцины
 
          10 января 1863 года банда человек в пятьсот горнозаводских рабочих и служителей, пополам с мелкопоместной шляхтой и ремесленниками, под начальством братьев Давыдовичей, не дожидаясь срока, назначенного в декрете Центрального революционного комитета (полуночи), напала на окружное Сухедневское казначейство, ограбила кассу и двинулась к местечку Бодзентын, в 12 верстах от Сухеднева, по ту сторону Свентокржижских гор. Там стояла 2-я стрелковая рота Смоленского пехотного полка (190 человек), командир которой штабс-капитан Н.В. Краевич был в это время вызван полковником Ченгеры в Кельце и привёз с собой благодарственный адрес жителей Бодзентына войскам, его занимавшим, где говорилось, что ротный командир и офицеры, подпоручики Козунов и Рапп привели роту в такое примерное состояние, что местные обыватели не могут достаточно нахвалиться поведением стоящих у них на квартирах солдат и обратились с просьбой к бургомистру – выразить за это всей роте их глубокую благодарность. К этому адресу была приложена печать магистрата, затем следовали подписи бургомистра и членов магистрата. В то самое время, когда Ченгеры со своим штабом разглядывал этот адрес, его печать м подписи, как нечто не совсем обыкновенное, бодзентынские мятежники поджидали к себе Давыдовича с сухедневскими силами и точили ножи.
         С самого раннего утра рота заметила какое-то особенно весёлое настроение жителей. Около казарм, состоявших из восьми обыкновенных обывательских домов, в роде больших изб, бродили подозрительные нищие, приглядываясь к чему-то. очевидно, они имели в виду высмотреть как много оружия в роте, и где оно находится. Город толковал о четырёх свадьбах, может статься, умышленно пригнанных к одному и тому же дню ксёндзами, посвящёнными в тайну.
          Солдаты, несмотря на сделанные ими наблюдения о присутствии в городе чего-то лишнего, необыкновенного, не приняли мер предосторожности и легли спать, нисколько не помышляя о грозе, собравшейся над их головами.
        Вдруг в первом часу ночи раздался звон церковного колокола с колокольни Бодзентынского костёла, после чего послышался какой-то неопределённый шум, это было движение по улицам повстанцев, числом до 500 человек (около 400 из Сухеднева и до 100 человек из местных обывателей). Главное их вооружение состояло из обоюдоострых ножей в 10-14 вершков длиной и в 2,2 вершка шириной, насаженных на древко. Вся эта масса ударила в казармы, и первой жертвой её сделались ночные часовые; затем толпа ворвалась в казармы с намерением захватить оружие и патроны, но нижние чины, с поспешностью, свойственной молодцам, оделись и вооружились, - отбили нападение, а первые три полувзвода роты бросились к офицерским квартирам, окружённым мятежниками и к ротному цейхгаузу. Удачные выстрелы из окон, а кое где и залпы довольно скоро расстроили нападавших. часть солдат, под начальством унтер-офицера Терехова, раненого уже ружейной пулей, штыками отбросили мятежников из казармы, выбили их на улицу, и бой разгорелся по всему местечку.
         Более всего подвергалась опасности стоявшая на площади, отдельно от других, казарменная изба, которую повстанцы обложили соломой и при нападении солому зажгли. Но и тут стойкая и дружная защита молодцов второй роты сделала своё дело: давши несколько удачных залпов, оны быстро выскочили на площадь, когда солома ещё не успела порядком разгореться, сгребли её в одну кучу и, набросав туда разных чурок, ставень от окон и тому подобных предметов, развели довольно большой костёр, котрый стал мало-по-малу собирать вместе разрозненные части роты.
         Между тем изба, в которой находились подпоручики Козунов и Рапп, была окружена мятежниками, часть которых вошла во внутрь и предложила офицерам выдать находящееся при них оружие и приказать то же самое сделать и солдатам во избежание излишнего кровопролития. Офицеры, изумлённые подобным наглым требованием, долго не могли прийти в себя и сначала думали, что с ними шутят. в числе лиц, которые мелькали перед ними в толпе, было их несколько хороших знакомых, находившихся с ними в приятельских отношениях: городской квартирмистр Шадковский, помещик Загардлевич, купец Богданский, ксёндз Уминский.  Тут кто-то из толпы воскликнул: «Полно размышлять! Говорят вам, давайте оружие! Нас много, а вас мало! Солдаты обезоружены и казармы горят, выйдите и посмотрите!».
        В самом деле, из окна было видно отдалённое зарево; это был разведённый на площади костёр. Время от времени слышались выстрелы и рокот барабана. Подпоручик Рапп пошёл взглянуть, что такое в самом деле делается на улицах – и только переступил порог, как его хороший знакомый ксёндз Уминский вонзил свой нож в спину офицера. Он схватился за сердце, что-то проговорил и упал… Мятежники бросились на подпоручика Козунова.
     В эту минуту несколько солдат, подбежав к окну и взглянувши в него, вмиг сообразили опасность, в какой находились их начальники. Думать долго было нечего: рама была высажена, подпоручик Козунов вырван из рук убийц (подпоручику спас жизнь юнкер Яновский, награждённый чином прапорщика) – повстанцы увидели блеск штыков и бросились бежать, а нижние чины, схватив подпоручика Козунова на руки понесли его на площадь, где четвёртый полувзвод отбивался от толпы в отдельных домах. Так как в рядах мятежников не было решительно никакого порядка, то банда, несмотря на значительный перевес сил, не была в состоянии предпринять что-либо: все шумные атаки повстанцев были отражены не только от казарм, но и от ротного цейхгауза, где находилось ззаручное оружие, порох и пули и который отстояли восемь стрелков. Уже совсем светало, когда толпы нападавших отступили к ближайшему лесу, где намерены были ожидать подкреплений и потом возобновить нападение. Однако ничего подобного не случилось.
         С нашей стороны после ночной схватки оказалось трое убитых и сорок человек раненых. Потеря повстанцев неизвестна: их убитые и раненые были частью подобраны местными жителями, частью унесены бандой в лес.
          Разбросанного по улицам и по площади оружия, в роде ножей, насаженных на древки, наши солдаты насчитали штук до двухсот, но ружей не было брошено ни одного: видимо повстанцы ими чрезвычайно дорожили. Они унесли с собой также и те немногие ружья, которые им удалось захватить в казармах при первом нападении.
          Рядовой Зеленко, живший в отдельной избе, как столяр, не хотел ни за что выдать своего ружья и на все требования и угрозы не отвечал ни слова. Тогда мятежники нанесли ему тяжёлые раны: пуля, попавшая в щёку, раздробила челюсть, две пули перебили руку, а удар ножом перерезал язык и горло. Всё вытерпел и ничего не сказал Зеленко. Брошенный замертво, он был подобран своими товарищами и впоследствии оправился от ран, лишившись только способности говорить внятно. Он был произведён в унтер-офицеры и награждён знаком отличия Военного Ордена.
          Подпоручик Козунов, единственный офицер и старшее лицо в роте (подпоручик Рапп умер в ту же ночь), счёл за лучшее, собрав ротный цейхгауз и раненых, из которых пятнадцать человек с порезанными руками отказались идти в лазарет, отступить в Кельце. Оружие мятежников было поломано и брошено в огонь.
           Рано утром 11 января, рота в полном порядке двинулась через лесистую местность и по дороге наткнулась на повстанческий обоз с ранеными, под прикрытием небольшой кучки плохо вооружённых людей, которые, завидя солдат, разбежались.
           В одном возу найдено было 50 штук ножей, три охотничьих ружья, немного пороха и свинца, несколько экземпляров патриотических песен и 5070 рублей денег в польских сериях. По дороге роту встретил её командир штабс-капитан Краевич; он вернулся с ней в Кельце и доложил обо всём полковнику Ченгеры, который ещё ничего не знал о произошедшем.
          Приказ, отданный генерал-адъютантом бароном Рамзаем от 17 января 1863 года за № 17 о молодецком подвиге 2-й стрелковой роты Смоленского полка, оканчивается следующими строками: «По доведении о столь доблестном молодецком подвиге Его Императрским Высочеством, наместником Царства Польского, до Высочайшего Государя Императора сведения, Его Императорское Величество Всемилостивейшее изволил пожаловать: десяти достойнейшим из чинов 2-й стрелковой роты Смоленского пехотного полка орден Св. Георгия, а всем прочим нижним чинам, участвовавшим при отражении мятежников в Бордзентыне – по три рубля на человека. Приказ этот прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях и отдельных командах.
«Молодцы! Объявив вам о доблестных действиях ваших товарищей, заслуживших столь щедрую Его Императорского Величества награду, я остаюсь в полной уверенности, что каждый из вас с таким же геройством исполнит свой долг, наложенный присягой, верностью Престолу, Отечеству и честью Русского оружия.»
            На следующий день полковник Ченгеры отправил колонну в Бодзентын, а сам двинулся к Сухедневу, но мятежников уже не было. Бодзентын оказался пуст и почти весь выжжен.
         Город Кельце был объявлен в осадном положении.
        Этим ограничивается восстание в пределах Радомского уезда. Существенных выгод, как-то захвата оружия или приобретения прочных пунктов, он восстанию не принёс почти никаких.
       К 15 января телеграфное сообщение по всему отделу было прервано, а почты и эстафеты перехватывались, почему первые распоряжения генерала Ушакова не все дошли по назначению.
      Полковник Ченгеры, в виду чрезвычайных событий, стянул свой полк в Кельце к 18 числу и, кроме того, в виду стратегического значения города, обратился с настоятельной просьбой к командиру Галицкого полка о подкреплении.
       Между тем для действий против Вонхоцка был сформирован в Радоме отряд под начальством генерал-майора Марка из войск Радомского гарнизона. В состав его вошли: 1 батальон и 1-я стрелковая рота Могилёвского полка, 4-я рота 2-го сапёрного батальона, 2 орудия нарезной № 1 лёгкой батареи и 20 казаков. К этому отряду, выступившему 20 числа в 6 часов утра из Радома на Шидловец, должны были присоединиться на походе 2 эскадрона Новороссийских драгун, следовавших согласно первым распоряжениям из Стопницы через кельце в Радом, которые как раз 20 числа выступили из кельце. Прибыв в первом часу дня в Шидловец, генерал Марк остановился и, узнав от проезжавшего еврея, что тот видал драгун верстах в 10 за Сухедневом, он послал офицера курьером навстречу дивизиону с предписанием быть на другой день в 8-30 утра у деревни Милицы, где присоединиться к отряду.
       Приехав на почтовую станцию в Сухеднев, поручик Лускино был арсетован бандой и отвезён в лагерь Лангевича в Вонхоцк, а бывшее при нём предписание отобрано, чем обнаружилось предстоящее движение отрядов, и внезапное нападение на Вонхоцк стало невозможным. Генерал Марк, узнав об этом обстоятельстве, приказал отыскать еврея, который бы согласился доставить записку драгунам; еврея нашли, и вечером в 11 часов он отправился на поиски.
        Дивизион драгун, высланный полковником Ченгеры в Радом, прибыл вечером 20 числа к мосту через р. Лосеницу. Мост был разрушен, а на том берегу было замечено присутствие противника. Командовавший дивизионом майор Красинский послал донесение полковнику Ченгеры, и к рассвету 21-го последний выслал из Кельце на подкрепление драгунам 3 роты Смоленского полка и 60 казаков. В 6 часов утра 21-го Келецкий отряд, исправив мост, двинулся к посаду Сухедневу, который оказался не занятым; жители показали, что партия инсургентов около 1000 человек 20-го оставила местечко и отступила на Вонхоцк.
       При входе в Сухеднев майор Красинский получил от еврея записку генерала Марка с уведомлением, что его драгуны назначены в состав экспедиционного отряда и с приказанием присоединиться к отряду в Бзине. Поэтому драгуны продолжали путь безостановочно, а три роты Смоленцев и казаки, не имея приказания сопровождать их дальше, остались в Сухеденеве.
       Между тем Лангевич, организуя свой отряд в Вонхоцке, отлично знал о всех передвижениях русских войск. Арест поручика Лускино и захваченное при нём предписание совершенно открыли ему обстановку. Конечно, он не мог и думать решиться вступить в бой и рисковать, имея под рукой хотя и превосходящий численно, но ещё далеко не готовый к бою отряд. Для него весь вопрос сводился к тому, чтобы успеть благополучно сняться с позиции и уйти в ещё более скрытые места. Для наблюдения за Радомским шоссе и для перехвата всяких корреспонденций в Сухедневе стоял отряд Чаховского, сурового старика, одного из лучших деятелей восстания. Этот арьергард совершено выполнил свою задачу, замедлив движение нашего отряда ровно на сутки и дав тем время Лангевичу уйти к в Свентокржижские горы. Распустив слух, что Сухеднев оставлен, и зная о предстоящем следовании драгун к Бзину, Чаховский приготовил засаду на лесистом перевале в трёх верстах от Сухеденева по дороге к Бзину. В этом месте к дороге подходил с обеих сторон густой лес, превращавший её в узкое, закрытое дефиле на протяжении около трёх вёрст.
      Засада состояла из 300 человек, вооружённых ружьями без штыков.
      Остальная часть отряда скрытно заняла Сухеднев, разместившись по строениям и в костёле. Когда оба эскадрона втянулись в леса, засада, пропустив голову колонны, дала залп и инсургенты бросились на 4-й эскадрон. Командир эскадрона капитан Чутя, спешив людей, отослал коноводов назад за перевал. Красинский велел второму эскадрону отступить также за перевал и прикрывать коноводов.
      Драгуны частью открыли огонь, а частью бросились в штыки и вскоре опрокинули насевшую банду, прогнав её к выходу из дефиле. В это время на выстрелы прискакали казаки из Сухеднева и вместе с 1-м полуэскадроном 2-го эскадрона помогли 4-му эскадрону в дальнейшем преследовании. Между тем майор Бентковский, который оставался с тремя ротами Смоленского пехотного полка в Сухедневе, также выступил на выстрелы, оставив обоз под прикрытием полувзвода под начальством поручика Крупского. Только что роты отошли на достаточное расстояние, как мятежники, прятавшиеся в местечке, бросились на обоз со всех сторон. Поручик Крупский, командовавший прикрытием, решил выйти из местечка и, заняв на опушке каменную кузницу, начал отстреливаться. Незадолго перед тем к нему прискакал горнист Смоленского полка Мочалов с приказанием от майора Бентковского прибыть к ротам в Бзин, которые уже соединились с отрядом генерала Марка. Но в это время прикрытие, занимавшее кузницу, было совершенно отрезано от отряда. Тогда Мочалов стал проситься у поручика Крупского, чтобы тот дал ему лошадь и пустил пробиться через густую толпу мятежников; ему дали лошадь, он бросился вперёд, но был окружён и захвачен в плен: к нему приставили часового. Улучив удобную минуту, Мочалов сбил часового и, вскочив на лошадь, под градом пуль скрылся в лесу и благополучно дал знать Бентковскому о критическом положении отрядного обоза. Майор Бентковский с двумя ротами бросился к Сухедневу, мятежники обратились в бегство и обоз благополучно присоединился к отряду у Милицы.
        Стычка драгун и эпизод с обозом задержали генерала Марка до 2 часов дня, почему, не решаясь напасть на Вонхоцк вечером, он остался у Милицы на ночлег. Вечером к отряду Марка подошли ещё 2 роты Галицкого полка, направленные из Кельце. На следующий день с рассветом, присоединив к себе три роты Смоленского полка и оставив 2 роты для прикрытия обоза, построенного вагенбургом у Милицы, генерал Марк выступил к Вонхоцку, до которого оставалось 12 вёрст. Но местечко оказалось совершенно пустым, мелкие партии скрылись в леса, главные силы Лангевича успели отступить заблаговременно. Предав Вонхоцк огню, генерал Марк счёл экспедицию законченной и так как за обозом посылать было поздно, то он отошёл обратно к Милице, куда и прибыл перед сумерками, а на другой день 23-го числа выступил обратно в Радом, куда прибыл 24, отослав Келецкий отряд домой.
     Под прикрытием банды Чаховского, Лангевич, как мы видели, успел снять лагерь в Вонхоцке и отступил на юг, в Свентокржижские горы, к монастырю Св. Креста. Отступление было совершено через Бодзентын, который банды Лангевича проходили в полночь, и который уже заранее был занять Чаховским. С прибытием Лангевича, Чаховский двинулся далее и занял монастырь Св. Креста, куда следом подошёл Лангевич с главными силами.
        Лагерь был расположен на террасовидных склонах Лысой горы, к западу от местечка Слупя Нова. Монастырь был приведён в оборонительное положение и там помещалась главная квартира с типографией и штабом.
         Получив приказание сделать поиски к местечку Слупя Нова, а также официальные сведения от генерала Ушакова, что банда Лангевича ежедневно увеличивается вновь прибывающими охотниками, полковник Ченгеры выступил из Кельце в 9-м часу вечера 30 января с отрядом в пять рот Смоленского пехотного полка (8,9,10, 12 и 2-я стрелковая роты, общая численность 964 человека), полуэскадроном драгун, 60 казаками и 1 орудием.
          После крайне тяжёлого ночного перехода (около 40 вёрст), на рассвете отряд подошёл к Слупя Нова и открыл лагерь Лангевича, который, извещённый заблаговременно о движении русских войск, занял монастырь и опушку леса, имея ососбый небольшой отряд в местечке Слупя Нова. На опушке леса была поставлена батарея из 4-х деревянных орудий, прикрытая с левого фланга кавалерией; пехота стояла: стрелки за засеками, а далее, в глубине Леся – косинеры. Лес был редкий и густые колонны их были видны между деревьями. Монастырь Св. Креста, тактический ключ всей позиции, был приспособлен к обороне и имел высокие каменные стены; проходы и коридоры были забаррикадированы. Его занимал особый отряд и там же находился Лангевич, который оттуда следил за боем.
        Полковник Ченгеры, осомотрев расположение противника, решил штурмовать одновременно лагерь и монастырь, выделив половину эскадрона драгун для наблюдения за дорогой из Слупя Нова. Для этого он разделил отряд на две части: левая колонна – две роты под командованием подполковника Сорнева должна была штурмовать монастырь, а правая – 3 роты, 60 казаков и 1 орудие – позицию в лесу.  Правый отряд с казаками впереди построился в боевой порядок и двинулся на ГРУ, орудие снялось с передка и открыло огонь гранатами с дистанции 350 саженей, первый же выстрел попал в кавалерию, собиравшуюся на левом фланге батареи, вслед за этим выстрелом казаки бросились на конницу, рассеяли её, но сами попали под картечный залп из 4-х орудийной батареи, скрытой засеками. В это время подоспела 10-я рота Смоленского пехотного полка и завязалась рукопашная, длившаяся очень недолго. Оставив около 70 тел на батарее, инсургенты начали отступать в лес в беспорядке, оставив нам лагерь, обоз (11 повозок) и 43 лошади. Кроме того, было захвачено множество провизии и вещей, планы, приказы по войскам, повстанческие инструкции, списки четырёх взводов батальона, только что полученные из Варшавы, и хорошие карты края.
         Между тем атака на монастырь была отбита, необходима была артиллерия, и полковник Ченгеры надеялся, что подойдёт отряд из Радома и даст возможность, с помощью нарезных пушек, взять монастырь. Не преследуя бегущих по лесу, полковник Ченгеры подвёл отряд к местечку Слупя Нова и велел единорогу открыть огонь по местечку; было сделано джва выстрела гранатами с зажигательным составом. Наступили сумерки, и Ченгеры, убедясь, что Слупя Нова тоже покинута мятежниками, решился остаться на ночь на позиции и отозвал отряд Сорнева, сосредоточив все части в версте от Слупя Нова. Так как преследования не было и к вечеру монастырь Св. Креста остался без наблюдения, то Лангевич немедленно собрал отступавший отряд к северу от монастыря и потянулся к западу по направлению к Кельце.
         Полковник Ченгеры с первым известием об этом, не взирая на усталость людей, поднял отряд и быстро двигался к Белинам, где опередил Лангевича; из Беллин он повернул к Кельце, куда прибыл ночью. Лангевич, освободив себе путь к югу и обогнув Лысую гору с запада, потянулся к г. Сташеву. В этом деле мы бесспорно одержали успех, но опять-таки успех частный, давший полную возможность противнику второй раз ускользнуть из наших рук.
        Отряд князя Багратиона получил приказание выступить из Мехова 4 февраля и идти на Михаловицы и далее к западу вдоль австрийской границы с целью отрезать от неё банды Ойцовского лагеря и отбросить их к северу на Ченстоховский отряд. На смену Меховского гарнизона 4 февраля прибыли из Кельце 5, 11 и 12 роты Смоленского пехотного полка с артиллерией и полуэскадроном драгун. Артиллерия, драгуны и 11 рота вошли в состав экспедиционного отряда.
          Между тем одна большая польская банда, под начальством Куровского, решилась по выходе войск из Мехова овладеть этим городом.
         В Мехове о нападении не думали. Стрелковые роты, прибывшие вечером накануне из Кельце, после утомительного перехода стали в казармах и заснули глубоким сном, весь день 4-го числа, не показываясь в городе, так что жители, а, следовательно, и повстанцы не знали о их прибытии и предполагали застать только инвалидную команду и пограничную стражу. В действительности в Меховее было: две роты (5 и 12) Смоленского пехотного полка численностью 378 человек, пешая рота и 102 объездчика пограничной стражи, 2 инвалидных и жандармских команды и 20 казаков; всего около 550 человек. Все эти части состояли под начальством командира Завихвостской бригады пограничной стражи майора Непенина. Город Мехов лежит в котловине и с окрестных холмов очень хорошо просматривается. С юго-запада и востока к нему подходят овраги, весьма удобные для ночного нападения. В южной части, на краковском шоссе, на вершине к западу от него стояло кладбище, обнесённое каменной стеной. Это кладбище примыкало к костёлу св. Варвары, окружённому также каменной оградой. Все эти дороги из Мехова сходились в центре города на базарной площади.
       Получив на рассвете известие о приближении Куровского к городу, Непенин без шума поднял роты в ружье; жителям запрещено было выходить на улицу, многие дома были приведены в оборонительное положение. К защите города были привлечены все нестроевые команды, даже денщики и выздоравливающие нижние чины, находившиеся в госпитале, изъявили желание стать в ряды защитников, услышав о близком бое. 5 рота Смоленского полка заняла кладбище и южную возвышенность, инвалидная команда и прочие нестроевые заняли западную часть города, объездчики были высланы в сторожевую цепь, рота пограничной стражи и 12 рота Смоленского полка стали в резерве и, кроме того, имелись в виду на случай нападения на город с севера или со стороны Дзялошицкой дороги.
       Таким образом половина всех войск была в боевой части, половина в резерве.
       Переночевав в Чаплях, в начале 5-го часа утра куровский решился начать наступление всеми силами по Краковскому шоссе. оттеснив пикеты пограничных стражников, имея в голове кавалерию (100 человек), а за ними отряд «польских зуавов» Рошбрюна, самый лучший по духу, преимущественно состоявший из краковской молодёжи, куровский двинулся по шоссе к Мехову и подошёл к нему, когда уже рассвело. В городе было тихо, ничего не было видно, казалось, все спали; кавалерия и зуавы бросились вперёд и неожиданно были встречены стройным залпом 5-й роты, занявшей кладбище.
          Несмотря на потерю нескольких десятков людей и лошадей, кавалерия бросилась вперёд по улице, зуавы не отставали, кавалерия пробилась до базарной площади и атаковала пограничную стражу; зуавы и первые ряды косинеров, отбитые несколько раз, вытеснили наконец 5 роту с кладбища на площадь. Часть банды, которая разделилась на несколько колонн, зашла с другой стороны в город и на улицах начался рукопашный бой; резерв наш встретил противника сильным огнём. Неожиданно для повстанцев город оказался сильнее занятым, чем они предполагали, и в полной готовности к бою.
         Попав под сильный перекрёстный огонь из казарм и из костёла, первые ряды повстанцев расстроились; в эту минуту Куровский дал приказание отступить; этого было довольно, чтобы вся масса обратилась в беспорядочное бегство обратно через только что пройденное дефиле, давя на своём пути тех, которые ещё не были в бою. Костёл Св. Варвары, занятый опять 5-й ротой, представлял хорошую позицию для обстреливания бегущих почти в упор. Во время боя жители стреляли по войскам из окон; когда новая атака банды была отбита, солдаты бросились на выстрелы в дома, штурмовали многие из них, причём, конечно, многие жители поплатились жизнью; бургомистр был поднят на штыки, имущество некоторых граждан разграблено или сгорело. С самого начала боя, когда войска были оттеснены к площади, загорелись в разных местах предместья, что ещё более увеличило беспорядок и всеобщее возбуждение. Бой окончился около 9 часов утра. Повстанцев убито около 300, захвачено в плен 67 (из них 15 раненых): из числа пленных 21 доставлено крестьянами. Кроме того, захвачено 57 ружей, 40 пистолетов, 25 сабель, 300 кос и по дорогам подобрано ещё 400.
         В полку убито 2 нижних чина, ранено 8; здесь же тяжело ранен в голову косой поручик Смоленского пехотного полка Лебедев.
          Меховское поражение нанесло весьма чувствительный удар пог делу восстания. Действительно в пять раз слабейшие силы разбили на голову 3-х тысячный отряд, на который надеялись в Кракове.
        Моральное потрясение отразилось в умах галицийских заправил восстания, а это было важно для инсургентов Царства Польского, так как Галиция в первое время восстания была их естественной базой.
         4 февраля отряд майора Новороссийского драгунского полка Загряжского (две стрелковые роты Смоленского полка и эскадрон Новороссийского драгунского полка), высланный из Кельце для водворения порядка на пространстве между Вислой, Хмельником, Скальмержем и Осеками, занял Стопницу, а на другой день произвёл с одной ротой и драгунами рекогносцировку в сторону Сташева, чтобы выяснить силы Лангевича, о котором с Стопнице ходили самые противоречивые слухи.
       Противник встретил отряд огнём из-за строений. Смоленцы под начальством штабс-капитана Керавнова бросились на «ура» и овладели предместьем. Так как в роте было уже 7 раненых, Загряжский приказал отступить и стянул весь отряд к Стопнице. Донесение, посланное им 6-го в Кельце, было перехвачено повстанцами.
        Лангевич мог смело обрушиться на отряд Загряжского, но не сделал этого, что, однако не помешало ему разгласить об этой стычке, как о победе, и издать громкое воззвание. 10 февраля мятежники прибыли к местечку Малогоща (25 вёрст к западу от Кельце). Здесь присоединилась к Лангевичу значительная шайка Езиоранского (около 2 тысяч человек), сформированная в Опоченском уезде, а также остатки других разбитых уже шаек. Скопище мятежников возрасло до пяти тысяч человек; у них появились две чугунные пушки, отлитые на заводе Држевица (Опоченского уезда).
         По-видимому, мятежники имели в виду атаковать Кельце, на чём настаивал Езиоранский с целью, как он пояснил, не дать соединиться разбросанным отрядам «москалей». Между тем в Кельцах настроение было тревожное. Из двух батальонов Смоленского полка, стоявших в городе, к которым в подкрепление были присланы из Радома перед экспедицией князя Багратиона ещё две роты Могилёвского полка, были выделены следующие отряды:
1. к Мехову к князю Багратиону – 3 роты (5, 11 и 12), 2 орудия и полуэскадрон
2. в Стопницу – 2 роты и 1 эскадрон
  6 числа в Мехов к майору Непенину, донёсшему по слухам, что нападение должно повториться, послана ещё рота.
    Таким образом отсутствовала большая часть гарнизона: оставались 2-й батальон Смоленского полка, рота Могилёвского полка, 6 орудий, сотня казаков и поэскадрона драгун, итого тысяча с небольших человек. Услыхав о приближении Езиоранского к Кельце, полковник Ченгеры решил 7 числа бросить всякие действия против Лангевича и держать отряд сосредоточенным, чтобы иметь возможность действовать в любом направлении. В это время были высланы ему на подкрепление из Радома две роты Галицкого полка. 8-го числа, одновременно с письмомо Ушакова о высылке Галицких рот, Ченгеры получил верные сведения, что Лангевич, из Ракова потянулся к Кельцам. С 9-го числа весь гарнизон напряжённо ожидал штурма, а 10 были высланы сильные разъезды по всем направлениям.
      Но повстанцы не решились напасть на город. Пользуясь сильной позицией, Лангевич приостановился в Малогоще, предполагая сделать это местечко опорным пунктом для возмущения окрестностей.
      Малогоща, в которой Лангевич решил выждать приближения русских, лежало в котловине и было со всех сторон окружено возвышенностями с довольно крутыми скатами. Сам по себе этот пункт ничем не был замечателен, но занимал положение в узле путей между обширными Радошицкими лесами, Краковским шоссе и южными уездами Радомского отдела, через Слупю и Вальбром. С восточной стороны Малогоща прикрывалась рекой Лосней, проходимой в брод, хоть с трудом, которая протекала на расстоянии 2 вёрст от Малогощи. Между местечком и рекой находилась возвышенность, командовавшая всеми путями с юга и состоявшая из двух вершин; восточная часть этой горы загибалась к югу и была покрыта довольно густым лесом, спускавшимся к реке. Эта возвышенность фронтом на юг представляла очень хорошую позицию, протяжённостью около 2-х вёрст.
      На совещании 11 числа в Хенцинах, куда полковник Ченгеры приехал по приглашению подполковника Добровольского (начальника штаба 7-ой пехотной дивизии), было решено на следующий день атаковать Лангевича с трёх сторон, для чего:
1. Колона полковника Ченгеры (3 роты Смоленского полка, 2 орудия, 1 эскадрон драгун) должна была выступить из Кельце в 3 часа ночи, двинуться через Пенкашов и атаковать банды с севера.
2. Подполковник Добровольский (3 роты Могилёвского полка, эскадрон драгун и 2 орудия), следуя из Хенцин, через деревню Мосты, в обход ущелья и переправы у д. Больмен, должен был напасть с юго-востока, выступив в 7 часов утра.
3. Майор Голубов (3 роты Галицкого полка и 15 казаков) должен был атаковать банду с юга.
    Итого во всех отрядах было: 9 рот, 2 эскадрона, 4 орудия, всего около полутора тысяч человек.
    Тем временем на военном совете в Малогоще 10 числа, несмотря на возражения Езиоранского и на сведения, добытые последним относительно движения русских отрядов, Лангевич решил принять бой, в ожидании которого он надеялся собрать подробные сведения об обстановке. 11 числа к нему присоединились ещё остатки банды Куровского, так что общее число повстанце было свыше 5000 человек. Собственный отряд Лангевича занимал местечко Малогоща, Езиоранский стоял западнее на вершине с кладбищем, прибывшие банды размещались между ними.
      Колонна подполковника Добровольского подошла к Малогоще в 10 часов утра 12 февраля и открыла артиллерийский огонь. Главные силы мятежников были, как сказано, расположены севернее местечка, на командующих высотах; на эти высоты и была направлена атака. Но едва пехота начала наступление, как мятежники стали быстро спускаться с высот и двинулись на русский отряд, стремясь охватить его фланги. Огонь артиллерии и стрелков отбил эту атаку, но отряд вынужден был приостановить начатое наступление и переменить фронт в это время подошла колонна майора Голубова и овладела загоревшимся местечком.
      В исходе двенадцатого часа прибыло колонна полковника Ченгеры и немедленно вступила в дело. Не доходя Малогощи, Ченгеры заметил у реки густые толпы повстанцев и открыл огонь из батарейных орудий вдоль её русла, по переправлявшимся колоннам и в тыл арьергарду Чаховского.
     Это решило дело. Смешавшиеся мятежники бежали, бросив обо орудия. Их потери - до 300 человек. убитыми и 800 раненых. Обе взятые горы были так усеяны трупами, что трудно было проехать, не наступив на тело. Наши роты гнали бегущих до реки Лосни, где многие повстанцы утонули. В это время полковник Ченгеры получил сведения от казаков, посланных вслед за отступающими, что густые колонны тянутся к Хенцинам и что д. Больмень занята. Выслав кавалерию вперёд на рысях, он ударил подъём. Кавалерия, нагнав хвост отступавших, завязала с ними перестрелку в лесу; в исходе пятого часа подошла пехота; после нескольких пушечных выстрелов инсургенты начали отступать и преследование за темнотой прекратилось.
      На следующий день, 13 февраля, отряды выступили обратно в Малогощу, так как получены были сведения, что Лангевич двинулся в юго-западном направлении. Действительно, с прекращением преследования 12 числа, Лангевич направился к деревне Токарно, где наткнулся на три роты Смоленского полка, возвращавшиеся из Мехова, а оттуда повернул на запад и пошёл к Слупе.
       14 февраля преследование продолжалось по направлению на м. Влодщаву, в окрестностях которой у д. Эммины был захвачен обоз мятежников, заведённый, как говорили, умышленно в болото проводником из немецких колонистов. Казаки и драгуны завязали перестрелку, а с подходом колонны полковника Ченгеры бросились на вагенбург, рассеяли прикрытие (300 человек) и овладели всем транспортом (160 лошадей, 60 повозок, 1 орудие, 2 фальконета, 4 знамени).
         После поражения при Малогоще, банда Лангевича перебралась в Олькушский уезд.
        20 февраля, в полдень майор Штольценвальд услышал выстрелы со стороны местечка Скала и немедленно выступил из Мехова с 1-ой стрелковой ротой 7-го стрелкового батальона, 11 ротой Смоленского полка, 50 казаками и 40 пограничными объездчиками по направлению к м. Скала. В трёх верстах от Мехова показались неприятельские пикеты, которые скрылись в леса. Прибыв в Скалу в 7-м часу вечера, майор Штольценвальд стал биваком в полуверсте от местечка на кладбище, окружённом большой каменной стеной около 2 аршин высоты.
         Он предполагал дать отдых отряду и затем, пользуясь светлой ночью, выступить на соединение с Шаховским (военный начальник Олькушского и Меховского уездов).
        С дороги было видно, что все окна в Скале ярко освещены; при приближении же отряда огни мгновенно погасли; жители вышли навстречу и приглашали майора Шварценвальда с изысканной предупредительностью расположиться на квартирах, предлагая угощение всему отряду. Но майор отказался от подозрительных любезностей и, став на бивак, принял все меры предосторожности. В первом часу ночи, при блеске месяца Штольценвальд вышел из-за ограды для следования на соединение с Шаховским, отряд которого предполагал у Пясковой Скалы, как вдруг был окружён большой бандой повстанцев. Батальон мятежников ударил в это время на выходящую колонну, голова которой, оттеснив противника штыками, успела опять войти в кладбище. Одновременно с этим к кладбищу бросились прочие банды с четырёх сторон, в том числе и из местечка, куда нас так любезно приглашали, но были встречены сильным огнём из-за стены. Повстанцы, числом около двух тысяч, под начальством Лангевича, несколько раз пытались штурмовать кладбище, но, встречаемые метким огнём наших стрелков и понесшие потери, должны были отстцупить и, наконец, скрылись в лесу.
          Утром в 8 часов, 21 февраля, Штольценвальд вышел из-за ограды, о которую разбилась банда Лангевича и направился в Мехову, в уезде которого у с. Гоща (в восьми верстах от австрийской границы) мятежники успели значительно усилиться наплывом волонтёров из соседней Галиции, служившей базой повстанцам.
         К концу февраля у Лангевича собралось более 3000 человек. Скопище приняло название корпуса, состоявшего из двух пехотных полков, трёхбатальонного состава каждый. Батальон состоял из 100-120 стрелков и 130-140 косинеров. Бригадой командовал Смеховский, первым полком сначала командовал Тешковский, а потом Домбровский, вторым Чаховский. Кроме того, в составе отряда входил батальон «польских зуавов» Рошбрюна (200 человек), вооружённый бельгийскими штуцерами и комплектовавшийся польской молодёжью. Кавалерийская бригада Чапского состояла из двух полков, общая численность которых не превышала 600 коней. Первым полком командовал Улатовский, другим Байер. Артиллерия состояла из 2 орудий одно фунтового калибра. Кроме того, имелся взвод сапёр и небольшой отряд гевалтигеров, предназначенных для полицейской службы в лагере и на походе. Имелись также полковые капелланы. Начальником штаба у Лангевича был бывший прусский офицер Владислав Бентковский (однофамилец майора Смоленского пехотного полка), а интендантом отряда – Томас Винницкий.
     26 февраля Лангевич, побуждаемый революционной партией, гнездившейся в Кракове, провозгласил себя диктатором и тотчас же издал приказ или, вернее, воззвание, в котором предлагалось всем инсургентам, пребывающим в Краков, явиться в ряды войск. Получив известие, что князь Шаховский сосредотачивает войска для атаки Гощи, мятежники выступили оттуда 1 марта и потянулись на север.
        В это время в Кельце стояло 7 рот Смоленского пехотного полка, сотня казаков, 8 орудий и эскадрон новороссийских драгун. 28 февраля майор Смоленского пехотного полка Бентковский с тремя ротами (8, 11 и 13), полуэскадроном драгун, 20 казаками и 30 объездчиками был направлен для производства рекогносцировки тех мест, где предполагались повстанцы. Бентковский наткнулся на них 1 марта близ деревни Щепанковице, но, после небольшой перестрелки, Лангевич, уклоняясь от боя, двинулся на селение Маркоцицы. Бентковский следовал за ним по пятам и на другой день, близ с. Гуры, снова завязал перестрелку с отступавшей цепью мятежников. В это время в Гебултове, где ночевал отряд Бентковского, было захвачено несколько кавалеристов из отряда Лангевича в помещичьем доме Бельского, несколько фургонов с корреспонденцией на имя диктатора и с сёдлами и два повстанческих лазутчика, пробиравшиеся лесом по глухой просёлочной дороге. У одного из них, оказавшегося краковским банкиром Франкенштейном, было найдено письмо к Лангевичу, из которого было видно, что какой-то краковский отряд с двумя нарезными батареями намерен был соединиться с повстанцами и только спрашивал, где и как это можно осуществить. При схватке Франкенштейн получил до 25 ран в голову, но через два месяца оправился. Подлинно, живучий жид.
        Со своими небольшими силами Бентковский не мог предпринять ничего серьёзного и поневоле ограничивался тем, что не спускал глаз с банды Лангевича, двигался вслед за нею, сторожа каждое её движение.
        Выступив из Гебултова, он прошёл на шоссе и в тот же день вернулся в Мехов, оставив банду, как он доложил князю Шаховскому, на шоссе у Антолки.
        3 марта Лангевич находился в окрестностях местечка Вельки-Ксеонж. Не оставалось сомнения, что мятежники намеревались вторгнуться в Келецкий или Стопницкий уезд. Из города Мехова были высланы наблюдательные отряды: майора Бентковского (6,8,11 и 12 роты Смоленского пехотного полка и 25 казаков) в м. Вельки-Ксионж и майора Яблонского (1 рота 7-го стрелкового батальона и две роты Витебского полка) в местечко Дзялошинцы, где он должен был наладить связь с отрядом Бентковского. 4 марта для действий против Лангевича выступил из Кельце отряд полковника Ченгеры (5,6,10 и 2 стрелковая роты Смоленского пехотного полка, 2 эскадрона драгун, 50 казаков и 4 орудия). Остальные роты Смоленского полка в это время находились: 7-я линейная и 3-я стрелковая в Стопнице, 1-я стрелковая и 9-я остались в Кельце.
           Прибыв на ночлег в г. Ендржеев и узнав, что банда Лангевича потянулась к востоку к д. Хробжа (на правом берегу Ниды, в 25 верстах от австрийской границы), полковник Ченгеры обратился к князю Шаховскому, прося его направить отряд Бентковского на следующий день из Вельки-Ксионж к д. Хробжа. Сам Ченгеры с отрядом выступил 5 марта на рассвете к Пинчеву, наперерез движению мятежников. Узнав в Пинчеве, что Лангевич находится ещё в Хробже, полковник Ченгеры двинулся туда по левому берегу Ниды через деревниПастурку и Кржижиновице; пройдя эту последнюю деревню, казаки, шедшие в голове, с вершины холмов увидели массы повстанцев, двигающихся из Хробжи. Когда казаки показались, Рошбрюн стал отходить и переправился на левый берег Ниды. Поляки, обложив сваи соломой и смолой, зажгли мост, а зуавы получили приказание противодействовать попыткам русских восстановить переправу и только тогда, когда млст рухнет, Рошбрюн мог отойти к главным силам. Наши драгуны были встречены зуавами штуцерным огнём. Уже стало темнеть, когда повстанцы выстроили боевой порядок. Кавалерия стала на левом фланге, пехота в двух линиях, 2 орудия в центре и Чаховский на левом фланге. С подходом пехоты полковник Ченгеры направил 2-юстрелковую и 10-ю роты против Чаховского, который вскоре отступил, прикрываясь кустами и холмами. Хвост колонны поспешно снялся с позиций и отступил к деревне Воля Загойска. Мятежники бросили часть своего обоза и, воспользовавшись наступающей темнотой, переменили направление движения и скрылись в лесу. Отряд стал у фольварка Леще. Ночью прибыла сюда колонна Бентковского, задержанная у Хробжи переправой в брод через Ниду. Таким образом удар с двух сторон с захватом пути отступления опять не удался, и дело кончилось одной перестрелкой, причём соприкосновение с противником за темнотой почти было прервано. Бентковский опоздал, хотя его переход в общем был короче: ему пришлось сделать 30 вёрст, а Ченгеры – 33.
        Положение русских отрядов, принимавших участие в бою утром 6 марта, было следующее:
1. отряды Ченгеры и Бентковского в Леще (Ченгеры – 2 стрелковая, 5 и 10 роты Смоленского полка и 7-я рота Галицкого полка, 2 эскадрона, одна сотня и 4 орудия; Бентковский 3 роты Смоленского полка (8,11 и 12), ; эскадрона и 20 казаков)
2. отряд майора Яблонского в Дзялошицах (2 роты Витебского полка и рота 7-го стрелкового батальона, 60 объездчиков и 2 орудия облегчённой батареи 7-ой артиллерийской бригады)
3. майор Загряжский в Стопнице (7-ая стрелковая и 3-ая стрелковая роты Смоленского пехотного полка, 1 эскадрон, 25 казаков и команда из инвалидов).
       Хотя с вечера и были высланы вперёд казаки, но к утру 6 числа определённых сведений, куда ушёл Лангевич, не было, поэтому и общих распоряжений по всем отрядам не было. О движении отряда Яблонского Ченгеры также ничего не знал. Что же касается Стопницкого отряда, то накануне вступления в Кельце, то есть 3-го марта, Ченгеры выслал майору Загряжскому офицера при 6 казаках с предписанием присоединиться к нему в Пинчеве.
       В силу этого предписания, после дела под Хробжей, о котором Загряжский должен был узнать в ночь с 5 на 6, можно было рассчитывать, что 6 Загряжский выступит из Стопницы к Пинчеву. 6-го числа Ченгеры, следовательно, пришлось начать дело поиском за ускользающим противником, причём он мог рассчитывать лишь на возможность содействия со стороны отряда Загряжского.
        Отряд Ченгеры выступил с рассветом и с самым началом движения сведения о противнике стали сбивчивы и разноречивы.
       По показаниям жителей Лангевич двинулся к Стопнице; свежие следы по пахотному полю показывали, что банда прошла к Буску. Последнее обстоятельство заставило Ченгеры разделить отряд: от деревни Скорорицы отряд Бентковского был направлен в Буск. Ченгеры же продолжал движение по направлению к Стопнице. Получив известие, что Лангеивч находится в Гроховиском лесу, Ченгеры решается ещё разделить свой отряд и высылает две роты и эскадрон под командой подполковника Сорнева, на всякий случай, в Стопницу, а сам сворачивает с остальными силами к Буску и поворачивает Бентковского к Богуцицам.
        После получасового привала в Буске полковник Ченгеры, выслав к деревне Шанцы на рысях эскадрон драгун, двинулся со своим отрядом через Шанц на Галлов, куда и прибыл в 3 часа дня и где получил донесение от майора Бентковского, что в Богуцицах последний соединился с отрядом майора Яблонского. Майор Бентковский извещал также, что Яблонский атакует лес с западной стороны, а он должен атаковать с юга.
        Когда Ченгеры услышал орудийный выстрел со стороны Богуцицы, он выступил из Галлова и вошёл в боевом порядке в северную часть Гроховиского леса, где вскоре закипел бой.
       Орудия были выдвинуты на позицию на опушке леса и открыли огонь картечью вдоль дороги, где за гатью и на самой гати виднелись густые колонны повстанцев. Цепь вступила в перестрелку со стрелками, показавшимися в это время на опушке. Перестрелка продолжалась около получаса. Наступившие сумерки и поваливший густой снег, а также опасение, чтобы отряд Бентковского, наступавший с юга, не попал под выстрелы своих, заставили полковник Ченгеры отвести свой маленький отрядец к Галлову. В то же время батальон Чаховского был атакован с юга отрядом Бентковского, который на штыках расчищал себе дорогу к северу. Вся банда начала беспорядочно отступать в восточную часть леса вдоль болотистой полосы.
         Когда уже сильно стемнело, снег пошёл ещё гуще; повстанцы, выйдя из сферы выстрелов, кое-как устроились в восточной части леса, благодаря энергии своих предводителей. Лангевич сосвоим штабом отправился на рекогносцировку, заблудился в лесу и нашёл своих только вечером, когда все стычки этого дня уже закончились. В это время разыгрался ещё один эпизод, жертвой которого стала 3-я стрелковая рота Смоленского пехотного полка.
       Майор Загряжский, стоявший в Стопницах с отрядом из двух рот и 1 эскадрона драгун, узнав утром 6-го числа о деле под Хробжей, выступил к Пинчеву черезх Буск. Выйдя на шоссе, он встретил отряд подполковника Сорнева, следовавший в Стопницу ит прибыл в Буск, где услышал канонаду со стороны Галлова. Тотчас же был послан сотник Пустошкин с казаками к Ченгеры с донесением о прибытии отряда в Буск. Пустошкин, доехав до северной опушки леса, увидел массу повстанцев, и, вероятно, застал уже отступление Ченгеры, потому что вернулся обратно и доложил Загряжскому, что русский отряд находится в опасности. Загряжский решил идти на помощь и обратился к Сорневу, который в это время проходил Буск, направляясь к Пинчеву, с просьбой поддержать его, но Сорнев категорически отказался, ссылаясь на то, что в записке, полученной им от Ченгеры в 6 верстах не доходя Стопницы, заключалось определённое приказание следовать в Пинчев.
       Тогда Загряжский решил идти один, желая своим появлением в тылу отвлечь действия инсургентов от Ченгеры. Оставив роту в прикрытие обозу, следовавшему при его отряде, он сам с эскадроном и 3 стрелковой ротой Смоленского полка двинулся к северо-восточной окраине леса. Ротный командир штабс-капитан Керавнов, кавказский офицер, человек отчаянной храбрости, повёл роту; вступив в лес, он встретил отступавших казаков, которые предупредили его о близости противника. Это было часов в 5 с небольшим, когда вся банда Лангевича, бросившись в восточную сторону леса, была с трудом приведена в порядок и стояла у опушки без всяких приказаний свыше, так как Лангевич блуждал со своим штабом.
       Рота Керавнова, завидя толпы повстанцев, по крику своего командира: «Ура, за мной!» бросилась в атаку, но сей час же была окружена с трёх сторон густыми массами повстанцев. Рота была построена в боевой порядок: 2 полувзвода в цепи и 2 в резерве; резервные полувзводы также бросились вперёд, и вся рота оказалась в цепи, не имея резерва. Драгунский эскадрон остался в поле близ опушки леса. Окружённая со всех сторон, рота Керавнова сбилась в четыре кучки и открыла огонь; две фланговые кучки успели отступить в чащу леса и скрыться, но две средние, в одной из которых находился прапорщик Полотьев, были тесно окружены со всех сторон. Керавнов остался между кучками и также был окружён толпой косиньеров. Он долго отбивался от ударов, несмотря на получаемые раны, сначала правой рукой, а когда её ранили – левой, пока не был заколот прямо в сердце, и пал, усеяв место возле себя трупами нападавших.
         Часть роты легла на месте, 17 человек с Полотьевым, получившим рану в голову, пробились в лес, но, попав в болото, были захвачены повстанцами. Всего рота потеряла убитыми 1 офицера и 9 нижних чинов и около 15 ранеными, 17 человек попали в плен, а остальные рассеялись и впоследствии уже по одиночке присоединились к разным нашим отрядам.
         Невдалеке от места побоища проходила в это время часть отряда Бентковского, который, отбросив штыками Чаховского, пробирался к северной опушке, но вследсвие полной темноты и, метели и полной неизвестности об общем положении дел не мог оказать никакой помощи.
      По ходатайству Его Императорского Высочества Наместника Царства Польского, Государь Император Всемилостивейшее повелеть соизволил: во внимание к геройской кончине штабс-капитана Керавнова, производить матери его пенсион в том размере, в каком получал бы Керавнов, если бы вышел в отставку за ранами, то есть 290 рублей в год.
           Между тем отряд Сорнева благополучно дошёл до Богуциц, где расположился на ночлег, соединившись с Яблонским, деятельность которого за весь день ограничилась лишь тем, что он обстреливал артиллерийским огнём опушку леса.
           Полковник Ченгеры, выбравшись из северной опушки леса и с трудом увезя свои орудия, остановился сначала у Галлова на возвышенности, а потом отвёл отряд в Млыны на Келецком шоссе; туда же присоединились к нему Загряжский, Бентковский и одиночные люди, отбившиеся от других наших отрядов.
         
          С рассветом 7 марта банда Лангевича, находясь в кольце, которое суживалось всё более и более и готово было сомкнуться окончательно, бросилась по направлению к
 м. Вислице, переправилась через р. Ниду и сожгла за собой мост.
         В этот же день полковник Ченгеры своим приказом разослал все отряды по разным направлениям в Гроховисский лес и к вечеру сосредоточил их в Велече, совершенно опустошённом. Рекогносцировка леса дала сведения от нескольких пленённых легкораненых повстанцев, что Лангевич ушёл с бандой в Вислице, а оттуда, уничтожив мост, двинулся на Опатовец. Проходя лес, войска встретили комиссию, высланную из Буска, которая хоронила убитых.  Между ними нашли труп Керавнова. Замечательно, что наши убитые все были раздеты донага, но тело Керавнова повстанцы оставили неприкосновенным. Его подобрали и отправили в Кельце, где торжественно похоронили.
         В Велече были сформированы отряды:
1. Кавалерия – 3 с половиной эскадрона и сотня казаков под начальством майора Загряжского.
2. Отряд майора Яблонского направлен был в Ново-Място Корчин для обеспечения переправы на случай, если бы Лангевич снова повернул в Стопницкий уезд.
3. Остальные части остались под начальством полковника Ченгеры (9 рот Смоленского пехотного полка, 4 орудия и часть казаков).
        8 числа Ченгеры выступил к Вислице и переправился через Ниду у Негословицы в брод, причём вода была так высока, что пехота должна была высоко над собой держать ружья и патронные сумки. После переправы, во время которой получены были известия, что повстанцы ночевали в Чаркове, Ченгеры выслал кавалерию на рысях к Опатовцу.
        Весь вечер 7-го, ночью и утром повстанцы все переправлялись через Вислу на 3 паромах; узнав о приближении драгун, не успевшие переправиться (тысяча с лишним человек под начальством Смеховского), бросились по направлению к Кошице вдоль берега Вислы.
       Пехота дошла до Опатовца, где стала на ночлег. На 9 число Ченгеры сделал следующие распоряжения:
1. Главным силам из Опатовца с рассветом выступить на Лаву, Кошице к деревне Буск, майору Загряжскому продолжать настойчивое преследование и постараться обскакать и захватить впереди инсургентов Буск или какую-нибудь деревню на пути к Иголомии.
2. Майору Яблонскому из Корчина перейти к Прошевицам, чтобы прикрыть дороги на Гощу, Сломники и Скальмерж.
        Таким образом полковник Ченгеры надеялся до выхода банды из-за Вислы отрезать ей все пути отступления.
        Кавалерия, двинувшись на рысях, настигла банду в шести верстах от Иголомии в Черниховском лесу, лежащем на самой границе. Инсургенты хотели защищаться, но когда драгуны развернулись в боевой порядок, то они, побросав оружие, бросились к границе под ударами нашей кавалерии. Всего перешло границу 1300 человек (120 конных). В лесу забрано около 1000 штук огнестрельного оружия, из которых 200 нарезных; тут же отбиты пленные: прапорщик Полотьев и 17 нижних чинов из роты Керавнова.
       Лангевич переправился на правый берег Вмслы в деревне Усцы, близ Опатовца, был узнан австрийскими властями и под стражей отправлен в Тарнов.
        Так печально закончились военные действия диктатора, на котрого были устремлены взоры и надежды восставших поляков; его называли полководцем непобедимым и поход его в Малогощу сравнивали с походом Бонапарта в Италии.
        В письме к Военному Министру, генерал-адъютанту Милютину от 18 марта 1863 года за № 1157, Наместник Царства Польского, Его Императорское Высочество Великий Князь Константин Николаевич изволил удостоверить, что честь поражения банды Лангевича принадлежит преимущественно командиру Смоленского пехотного полка полковнику Ченгеры, который был награждён чином генерал-майора, а штаб и обер-офицеры получили награды и Монаршее благоволение.
        Высочайшая резолюция, собственноручно начертанная Его Императорским Величеством, гласила: «Полковник Ченгеры действовал молодцом и потому произвести его в генерал-майоры. Всем штаб и обер-офицерам его отряда – благоволение в приказе, а нижним чинам – по рублю».
       Вместо генерал-майора Ченгеры, командиром полка назначен был 11 марта полковник А.К. Шульман, прибывший в Кельце из Финляндии.
       Несмотря на уход диктатора за границу, в крае оставались кое-какие мелкие шайки, в преследовании которых принял деятельное участие Смоленский пехотный полк и борьба с которыми затянулась до февраля месяца 1864 года.
        13 мая генерал Ченгеры, узнав, что в верховьях р. Пилицы скрывается банда помещика Оксинского при участии иностранцев Литтиха и Делакруа, отправил в ту сторону отряд из Кельце под командой майора Бентковского (3 роты Смоленского полка, полуэскадрон Екатеринославского драгунского полка и 30 казаков Донского № 3 полка), который в тот же день наткнулся на банду Оксинского, засевшую в каменных строениях Конецполя, на левом берегу реки. Пришлось двинуться в брод и по мосту одновременно, чтобы ударить на повстанцев массой и выбить их из строений. Бентковский первым подал пример, бросившись в воду, за ним последовала часть отряда (другая переходила Пилицу по мосту).
      После короткой схватки мятежники рассеялись. Куда подевался Оксинский со своими людьми неизвестно, но партии Литтиха и Делакруа, состоявшие под его командой, пошли сначала к Ченстохову, а потом вдруг поворотили на северо-восток к селению Новые-Заклады. Тут их след потерялся.
       После этого в Радомском отделе довольно долго не было слышно ни о каких крупных бандах, но стали формироваться мелкие конные партии, так называемой «народовой стражи», которая, сверх ведения обыкновенной партизанской войны, занималась вербовкой рекрут и наблюдением за разными властями городов и местечек, войтами гмин, бурмистрами и прочими – так ли они исполняют свои обязанности в отношении к восстанию, как это предписывалось жондом народовым, и не служат ли они в то же время русскому правительству.
       Краковскоя повстанческая организация выслала за это время в Царство несколько небольших банд, сформированных на особых условиях с участием иностранцев.
      Тогда же обращала на себя внимание Радомского отдела банда отставного подполковника кавказской армии Кононовича, имевшая ещё в марте месяце столкновения с отрядом подполковника Могилёвского полка Устюжанинова при д. Хинов (близ Козениц), где принимали участие 1 стрелковая и 4 роты Смоленского полка.
        После поражения банды Кононовича отрядом полковника Эрнрота (впоследствии командира 27 пехотного Витебского полка), один из главарей его шайки Янковский, собрав кое-как остатки разгромленной банды, пробрался лесными трущобами в Опатовский уезд и дал знать о себе Чаховскому, в Свентокржижские гороы: Чаховский вылез из своих нор и двинулся навстречу Янковскому. Об этом узнали два отряда: подполковника Голубева, в Опатове и подполковника Смоленского полка Сухонина, близ деревни Брод.
     Сухонин (1, 6 и 7 роты Смоленского полка) начал преследование в направлении м. Едльн, откуда известил начальника Радомского военного отдела, что Чаховский идёт, повидимому, на Едлинск. Из Радома был двинут новый отряд майора Протопопова, на перерез Чаховскому; но тот повернул назад и при деревне Русинов столкнулся с Сухониным. 28 мая произошла небольшая стычка, после чего Чаховский отступил лесами на запад, к деревне Русский Брод, где взял у крестьян подводы и сделал быстро несколько больших переходов на юг, в надежде уйти от преследования, но неутомимый Сухонин всё время был у него на хвосте. В деревне Новые-Заклады (близ Гельниова), имевшей исключительную, самой природой и разными постройками укреплённую местность, Чаховский остановился и, расположив свою банду и прибывшие к нему на помощь из Варшавской губернии две партии, под начальством Рагуйского и Морковского, за различными прикрытиями, стал ожидать Сухонина.
      Тем временем генерал Ченгеры, узнав в Кельце о критическом положении отряда Сухонина и никак не предполагая, что он решится со своими маленькими силами штурмовать Новые-Заклады (где было человек 800 повстанческих стрелков и полтораста конных Морковского) отправил к нему в подкрепление, под начальством полковника Таубе, который незадолго до этого гонялся за бандой Чаховского в Свентокржижском лесу, на юге Опоченского уезда, но потерял её из виду. Прибыв к Новым-Закладам, Таубе нашёл дело уже оконченным. Повстанцы поспешно отступали. Чаховский раненый скрылся за границу.
       Подполковник Сухонин был представлен к награждению следующим чином, «за примерно настойчивое преследование в течение 8 дней с 21 по 29 мая и бой при Новых-Закладах, и не смотря на чрезвычайно сильную, почти неприступную местность, занятую мятежниками, лично поведя на штурм свой отряд, занял её, выбил оттуда в несколько раз числом сильнейшего неприятеля, коего преследовал пять вёрст бегущего, пока наступившая ночь не заставила прекратить преследование».
        Неделю спустя после дела у Новых-Заклад, колонны генерала Ченгеры (6,8,10 и 11 линейные роты, 2, 3 и взволд 1-ой стрелковой) нанесла 13 июня сильное поражение банде мятежников при м. Пржедборж, причём нижним чинам полка, участвовавшим в деле, было пожаловано 14 знаков отличия Военного Ордена.
          2 августа, отряд полковника Шульмана ( 3 роты Смоленского полка, полуэскадрон драгун и 70 казаков) имел серьёзную схватку с бандой Хмеленского, численностью до 500 человек, близ Обехова. Повстанцы потеряли более 100 человек убитыми и ранеными и 26 пленными (в том числе и две вооружённые женщины); отбит обоз, повозка с порохом, 100 штуцеров и 40 лошадей.
           Между 15 и 18 сентября из-за границы пробралась в Олькушские леса значительная банда, имея опытных и хороших предводителей: бывшего офицера нашего Генерального Штаба Владычанского, известного в шайке под именем Зарембы, и некоего Отто, венгерца по происхождению. Едва известие об этом достигло Ченгеры, как он отправил в ту сторону шесть рот Смоленского полка, эскадрон Новороссийских драгун, сотню казаков и взвод ракетной батареи, под командой полковника Шульмана. 18 сентября Шульман отыскал банду Отто и Владычанского в окресностях г. Лелева, Олькушского уезда, близ деревни Малы-Мельхов. Повстанцы успели занять выгодную позицию, но это не спасло их от поражения; в самом начале боя был убит Отто, а вскоре пал и Владычанский. Банда, потеряв вождей, не могла держаться и ушла в лес. В этом бою особенно отличились офицеры Смоленского пехотного полка: штабс-капитан Затеплинский, поручики Шепелев и Доценко, подпоручик Толочко и прапорщик Тритыченко первый, которые были награждены следующими чинами со старшинством дня сражения 18 сентября 1863 года.
         Недели три об этой банде ничего не было слышно. Потом узнали, что она соединилась с бывшею в тех местах бандой «польского Мадзини», Хмеленского, и поступила к нему под команду вместе с конной партией Соколовского, известного под именем Искры, человека таких свойств, что жонд велел его схватить и расстрелять. Составившаяся таким образом банда напала врасплох на отряд Бентковского (две роты Смоленского полка и полуэскадрон драгун), высланного из Кельце за сбором податей. Это случилось 9 октября в дерервне Окс (в 12 верстах от Малогощи).
          Бентковский сначала отступил, но узнав, что банда, упоённая победой, расположилась в тот вечер на фольварке Квилин с намерением там переночевать, подошёл туда в тишине и ударил на повстанцев с такой стремительностью, что они разбежались в паническом страхе, не выдержав нашей атаки. Сам Хмеленский спасся благодаря своей находчивости и знанию русского языка: обманув солдат, он пробрался в сад, окружавший фольварк и исчез.
       В первых числах октября в Радомскую губернию прибыл из Парижа генерал Босак (Иосиф Гауке), бывший полковник Ставропольского пехотного полка, вступивший в ряды повстанцев.
       На поимку Босака были двинуты два отряда: полковника Оленича на Опатов и полковника Шульмана.
        15 октября полковник Шульман, имея четыре роты Смоленского полка (1 стрелковая, 3,6 и 10 линейные), эс4адрон Новороссийских драгун и два орудия, двинулся к м. Далешице, где разделил свои силы на три части: одну послал с майором Добрышиным на деревни Ульны, Стыков и Гуту; другую (эскадрон драгун) – по южной опушке Цисовского леса, в направлении деревни Дручня; сам же, с третьей частью, при двух орудиях двинулся к д. Цисов. У деревни Оцессенки 16 ноября Шульман был атакован главными силами Босака. Произошёл ожесточённый бой маленького отряда с большой бандой мятежников, но помощь была уже близко: майор Добрышин, свернув на выстрелы, соединился с Шульманов, после чего обе части отряда пошли в наступление.
        Босак отступил, занял д. Оцессенки и приготовился к упорной обороне, но прибытие из Лагова форсированным маршем колонны полковника Оленича, также свернувшего на выстрелы, решило участь боя. Потеряв до 300 человек убитыми и ранеными, Босак начал поспешно отступать от деревни, которая перешла в наши руки.
        Все наши подразделения прошли затем насквозь Цисовские леса, но банд там не оказалось.
        Между тем генерал Ченгеры, получив сведения, что главные массы повстанцев сосредоточились в окрестностях Вержбника (Опатовского уезда), около Св. Креста, нашёл нужным для получения положительных результатов устроить облаву в обширных размерах. Прибытие в западную часть Радомской губернии 2-ой бригады 10-ой пехотной дивизии давало к этому необходимые средства. Было собрано 20 рот, которые были направлены в указанную местность. Повстанцы, видя невозможность борьбы, рассеялись.
          Вскоре после Рождества, 8 января 1864 года, один из наших отрядов, всего в полторы роты, под начальством полковника Сухонина, наткнулся на банду Рембайло (офицер австрийской службы) в лесах между деревнями Любени и Мазярже и должен был отступить к Илже, где через час был атакован всеми силами Рембайло (около 600 человек хорошо вооружённых и обмундированных). Произошла кровопролитная схватка, в которой полковник Сухонин и поручик Алексеев смертельно ранены, а банда, понеся значительный урон, направилась к д. Турки, и там была настигнута посланным из Радома отрядом полковника Оленича, истребившим её в конец.
          Спустя некоторое время, генерал Ченгеры, получая поминутно всё более и более угрожающие известия о корпусе Босака, счёл нужным предпринять против него решительные действия: облаву из 20 рот Смоленского, Витебского, Полоцкого и Галицкого полков, с присоединением к ним эскадрона драгун, для чего составил подробную диспозицию, которую переслал во все полки, назначенные к участию в это деле, посредством шифрованных депеш.
         Полковник Зверев (командир Галицкого полка), получив такую депешу в Стопнице, отправил в Опатов, где находилась рота его полка, обыкновенную депешу, которая была перехвачена повстанцами.
    Таким образом, Босак, имея самые точные сведения о предпринимаемом против него движении, бросился утром 9 февраля со всеми своими силами на Опатов, занятый тремя ротами Смоленского и ротой Галицкого полка. Завязался бой, в начале которого повстанцы, по приказанию одного из главарей шайки Жверждовского, известного в банде под именем Топора, зажгли еврейский квартал, чтобы заставить отряд выйти из города, но узнав о приближении к Опатову нескольких рот Смоленского, Витебского, Полоцкого и Галицкого полков, они поспешно отступили, но было уже поздно; началось самое горячее преследование, во время которого захвачено более 700 человек пленных.
        Сам Босак ускакал, а другой предводитель повстанцев, Топор-Жверждовский, найден укрывшимся в одной из изб в Опатове, и, по конфирмации генерала Ченгеры повешен 11 февраля на обгорелой балке ещё дымившихся строений, которые были подожжены по его приказу.
         Это был последний серьёзный бой восстания 1863-1864 годов, в подавлении которого с самого начала в Радомском военном отделе наиболее деятельное участие принимал Смоленский пехотный полк, под начальством своего энергичного командира, заслужившего за свои действия, обнаружившие в нём воинские дарования и предприимчивость, генеральские эполеты.
          В эту войну награждены знаком отличия Военного Ордена 4-ой степени следующие нижние чины полка:
фельдфебелей           5
унтер-офицеров       46
горнистов                4
рядовых                97.    
 
  По сонному городу Кельце,
Лишь петел пропел в деревнях,
Драгун эскадроны несутся,
Несутся на быстрых конях.   
За ними смоленцы шагают,
Казаки донские трусят,
И звонко, по тряской дороге,
С нарезами пушки гремят…
Не видно ещё командира…
Промолвим словечко онём:
Отважен Ченгеры – мятежные шайки
И, даже Лангевич  ему ни по чём!..
Есть город в Стопницком уезде
Пинчов… он на Ниде стоит.
В его-то окрестностях мирных,
Селение Хробжа лежит.
Оттуда, мгновенно, Лангевич,
Настигнутый нами утёк…
И мост, в деревушку ведущий,
Коварный диктатор зажёг.
Но, в час ретирады поспешной,
Обоз его тихо идёт.
На фуры отставшие, быстро
Отряд наш атаку ведёт.
Вот, грянули русские пушки:
Гранаты и ядра визжат.
И, скоро на пахати ровной
Подбитые фуры лежат.
Несутся драгуны в атаку…
Попался, мы думаем, враг!
Но смотрим: движенье их тише…
Пред ними- глубокий овраг.
К деревне Загойская Воля
Мятежников хвост отступал,
Последние выстрелы смолкли,
Лишь мост, догорая, пылал.
Скрестивши могучие руки,
Главу опустивши на грудь,
Ченгеры трофеи приемлет,
Нахмуривши брови чуть-чуть…
Отбиты: диктатора шуба,
Да с водкой бочонок большой.
Стемнело… Лангевич, далёко!
Под Хробжей окончился бой.
Средь поля, у фольварка Леше,
Отряд наш биваком стоит
И чаем в сарае Агапов,
Господ офицеров поит.
На поиск исчезнувшей шайки
Ченгеры с рассветом идёт.
И, Пфейфера внемля советам,
Бентковского двинул в обход.
Прошли чрез местечко мы Буско
В лесу неприятель открыт.
На север в деревню Галлюву,
Колонна Ченгеры спешит.
Придя в Болучице, Бентковский
Яблонского здесь повстречал
И, с ним сговорившись, атаку
Он с юга на север начал.
Два выстрела сделав, Яблонский
В раздумьи на лес поглядел
И с пушками в дебри лесные,
Идти ни за что не хотел.
Яблонского слышится выстрел…
Бентковский донёс, что «идёт».
И, с севера к югу атаку
Ченгеры, немедля, ведёт…
Мы узкую гать миновали,
Вплотную у леса стоим;
В дремучую чащу из пушек,
Не видя повстанцев, палим.
Ужасен огонь наш картечный:
Могучие сосны дрожат…
И, с свистом мятежников пули
Высоко над нами летят.
Вот, сумерки землю покрыли,
И хлопьями снег повалил.
Чтоб вызвать из лесу повстанцев,
Ченгеры в Галлюв отходил.
Сквозь лес пробираясь, Бентковский
В засаду едва не попал.
Мятежной толпой окружённый,
Он славно её потрепал.
С полночи москали, с полудня москали!
Лангевич к востоку спешит.
И, с горя, в потёмках, он роту,-
Стрелковую роту разит…
В отряде Загряжского к Буско
Та рота, под вечер, пришла
И, выстрелы слыша, с востока
В лесную чащобу вошла.
Отважно сражался Керавнов
Но – пал под ударами кос…
Порыв благородный героя
На явную гибель унёс.
Тем временем Сорнев из Буско
К Пинчову в раздумьи шагал.
Он, лес обнажая с востока,
Буквально приказ исполнял.
Ночуем в селении Млыны.
Седьмого – на Велеч идём.
«Лангевич к границе прорвался!»
С прискорбием здесь узнаём…
Драгун и казаков Ченгеры
Немедленно двинул вперёд
И, следуя быстро за ними,
Чрез Ниду направился в брод…
Граница…К Опатовцу спешно
Бредём по глубоким пескам…
«За Вислой, диктатор, за Вислой!»
Усталые слышим мы там.
Удрал с Пустовойтовой в лодке
И в руки австрийцев попал…»
Все эти нежданные вести
Барон Фитингоф передал.
К пределам австрийцев,  вдоль Вислы
Разбитая шайка спешит;
Её казаки и Загряжский
С драгунами сильно теснит.
И вот, наконец, на границе
Загряжский повстанцев нагнал.
В лесу Емельянов на шайку
С казаками храбро напал.
Оружие бросив, повстанцы
Удрать за границу спешат.
Но следом за ними, как ветер,
Станичники наши летят…
Забыта граница на время,
Забыт и австрийский мундир…
И только в земле галицийской
Кровавый закончился пир.


Так описывал события 5-10 марта участник похода, к сожалению, оставшийся анонимным.
Агапов – известный всему отряду денщик полковника Ченгеры
Пфейфер- офицер Генерального штаба, командированный из Радома
Отряд майора Яблонского прибыл из местечка Дзялошице
Загряжский – майор Новороссийского полка. Его отряд (2 роты и эскадрон) занимал город Стопницу
Девица Пустовойтова (дочь русского генерала) была адъютантом у Лангевича
Барон Фитингоф – офицер пограничной стражи
Емельянов – командир сотни Донского № 3 казачьего полка