Гнутые очки

Авиаторы, заляпанные, с погнутой дужкой плотно сидели на моём носу. Не то чтобы я не заботился о своих вещах, наоборот, мне всегда казалось, что у каждой вещи есть своя душа, чувства и мысли. Может в пыльной книге живёт душа её прошлого владельца, или столовая ложка имеет своё сознание, кто его знает?

Однако, как и в случае со всеми живыми существами, о тех вещах, что практически становятся частью тебя, волей не волей начинаешь заботиться гораздо меньше, нежели раньше. И вот уже твои вторые глаза становятся слегка замутнёнными и несколько косыми, а ты и привыкаешь к их неидеальности и несовершенности. По крайней мере до того самого момента, когда ты наконец заметишь все дефекты и они вдруг начнут тебя раздражать.

Так и произошло сегодня. Я случайно обратил внимание на то, что очки перекосило и они сидят уже не так ровно, как раньше. Казалось бы, для подобной ситуации есть крайне простое решение - выпрямить погнутую дужку. Всего-то делов!

Да только вот легче сказать, чем сделать. Вещь относительно тонкая, если переборщить с силой, можно и сломать ненароком. А малым нажимом тут и не обойтись, очки, словно живые, сопротивляются, борются и никак не хотят принимать прежний, ровный вид. Они будто нарочно решили испортить мой внешний вид!

Конечно, можно было бы взять запасные очки. Те старые, круглые и совсем не такие красивые, какими были авиаторы, когда только появились у меня. Однако теперь, они кажутся уже вполне привлекательными. Ну и пускай они долгие и томительные месяцы томились, забытые и пыльные, на верхней полке моего стеллажа, теперь эти старые окуляры наконец будут освобождены и почищены. А значит вновь покорно взгромоздятся на мою переносицу, украшая моё лицо, как это было раньше, как это было всегда.

Быть может я жестоко обошёлся с авиаторами? Но не пренебрегать же мне своим, личным комфортом из-за чувств каких-то очков! Да и вообще, если что-то случится со старыми окулярами, а с ними обязательно что-то случится, я вновь вернусь к этим, слегка кривым и запятнанным. И они тоже с радостью меня примут.

Не могут не принять, ведь они моя вещь, а я их законный хозяин. Мы ведь связаны. И мне нет дела, что они будут думать, если и на самом деле умеют это делать, ибо они всего-навсего вещь, инструмент для достижения моих целей. А значит, несмотря на свои мысли, очки просто обязаны продолжить верно служить мне и делать мой взор чистым.

В конце концов, у нас мезальянс, в котором я полноправный владыка. Царь и бог, которому позволено играть с чужими чувствами, просто потому, что мне так удобно. Да и вообще, не буду же я извиняться за своё поведение! Если я извинюсь перед очками, получится, что я признаю свою неправоту и мне придётся извиняться и перед тарелкой, за то, что я из неё ем, и перед своим старым великом, который пылится в сарае, и ещё перед тонной вещей, которыми я бесцеремонно пользовался и также бесцеремонно бросал лишь по своей прихоти.

Но что если всё иначе? Что если я сам в плену вещей и как любой покорный раб, наивно убеждаю себя, что ни так уж и несвободен и вообще управляю ситуацией.
Могу ли я видеть мир без очков? Могу, но не хочу. Ведь в них мир чёткий и живой, а без размытый и непонятный. Могу ли я отказаться от одежды? Могу, однако без неё я не смогу жить среди людей и согреваться в холода. Могу ли я отказаться от техники? Могу, но без неё я не смогу развлекаться так, как с ней.

И эти бесконечные но и формируют моё бытие. Бытие эксплуататора, который стал полностью зависим от тех, кого он эксплуатирует. Всё потому, что без них он сам станет вещью. А что значит стать вещью? Значит не принадлежать самому себе. И тут нет разницы, переходишь ты в чьё-то владение или становишься ничейным. Когда ты становишься вещью - ты умираешь, даже если формально твоё сердце всё ещё бьётся.

Получается, что свобода - это жизнь. И никто не может быть по-настоящему свободен. Ибо все мы зависим хотя бы от общества, в том или ином виде. Значит ли это, что мы все мертвы? Может и так. А может и нет. Я не эксперт в подобных вещах. Я всего лишь парень, для которого погнувшиеся очки - целая трагедия.
И я просто рассуждаю о том, что есть смерть и что есть жизнь. А потом вы это читаете. Не важно где и когда. Важно то, что мой текст для вас - это вещь. И поскольку я един с этим текстом в вашем сознании (поскольку он ведётся с моей перспективы), то и для вас вещь. Я и есть те самые погнувшиеся очки, которые, после использования, можно положить пылиться на верхнюю полку и вернуться, если вдруг возникнет такое желание. Ну, пожалуй за одним только отличием. Очки вряд ли могут вам что-то сказать, я же, вероятно, могу.

И конечно не смогу не воспользоваться подобной возможностью. Потому, попрошу отнестись к моим следующим словам очень серьёзно и одновременно, как к словам вещи, которой вы просто пользуетесь:
Я вас не виню.