Архипелаг Кергелен. Глава 6

Глава 6. Глобус.

      Доски, которыми барак был обшит снаружи, имели серовато-бархатистый оттенок, показатель старости, но стоило их хорошо поскрести гвоздём или куском стекла, как неглубоко под рыхлым верхом показывалась здоровая древесина, как показатель высокого качества материала, из которого пленные немцы обшивали барак. Доски были местные. Тут же за забором располагался местный ДОК, так мы называли деревообрабатывающий комбинат. Летом следующего за нашим переездом 1956 года, лесосклад комбината стал излюбленным местом моего экстремального отдыха. Среди местных считалось нормой для «своего парня» проползти сквозь толщу сваленных брёвен, найти между ними лазы и потайные норы, и проникнуть сквозь гору леса насквозь, не обрушив брёвен  и не застряв среди них. И тогда же осенью 1956 года появился среди моих книжек учебник географии для четвёртого класса начальной школы.

      Из приобретённых к тому времени пока неупорядоченных знаний я знал о наличии разных мест, о том, что старший брат служил на Дальнем Востоке и теперь строит город Братск, что сестра Глафира и брат Николай проживают на Сахалине, что отец и старшая сестра Октябрина живут в Йошкар-Оле, что где-то есть Москва с Мавзолеем и Казань, через которую 30 декабря 1953 года мы проезжали с матерью в железнодорожном вагоне, по дороге в Коркино через Свердловск и Челябинск, а ещё есть разные страны, месторасположение которых было в голове мальчишки пока не упорядочено ни как.

      За год до этого, появились знания и о местах пока загадочных, названия этих мест говорить вслух было то ли опасно, то ли не принято, поскольку впервые я услышал о них из поздних разговоров за деревянной стенкой нашей комнаты, когда засыпАл один в темноте, не в силах дождаться матери, приходившей со второй рабочей смены после часа ночи. Разговаривали за стеной двое, ещё совсем молодые мужчина и женщина, это та, прежняя жиличка нашей комнаты, которая съезжая в новую – побольше, оставила нам с матерью подставку под ведро с водой, репродуктор - тарелку и продавленный больничный матрас, под размер которого мать подобрала вскоре кровать, лёжа на которой  я и услышал  впервые упоминания Кореи и Израиля.  Не сразу, а через неделю, когда появилась возможность поговорить с матерью, перешедшей на неделю работать в первую смену, я спросил её, что это за места и получил совет помолчать, не болтать и не подслушивать.

      Только когда, уже в лето 1956 года, наша соседка и её друг уезжали навсегда,  из отрывочных слухов узнал я, и теперь могу сообщить своими словами, что дядя Гриша был корейцем, воевал с американскими империалистами у себя на родине, был то ли ранен, то ли контужен, лечение проходил в СССР, а на реабилитацию был направлен на Урал, чтобы не терять времени и одновременно изучению русского языка учиться в горном техникуме, а заодно поработать в шахте и на местном угольном разрезе, и набраться опыта в горном деле для работы на своей корейской родине.

      Сама по себе реабилитация на угольном разрезе представляется мне сегодня шуткой, что касается обучения в Коркинском горном техникуме – не знаю, нет свидетельств, а вот, что касается рабочего опыта, то дяде Грише было его не занимать, поскольку та часть соседского хозяйства, за которую брался он, была крепко сколочена его руками, а это и подставка под ведро и ларь для угля, который, не смотря, что был сколочен им на месте старого, но на месте закреплённым за нашей комнатой, то и полагался к передаче новым хозяевам, что и произошло, но только летом 1956 года, вместе с остатками угля, дров и всей макулатурой в виде разного рода журналов, старых газет и поздравительных открыток из Ленинграда проживающей рядом с нами женщине, откуда было видно, что лично себе дядя Гриша со своей родины писем или не получал, или хранил в своей комнате, которая была в соседнем крыле барака.

      Имя соседки за давностью лет не помню, было оно моему детскому восприятию  не привычное, и хотя при отсутствии всякой моей ответственности сегодня можно бы приврать, но смысла в этом не вижу, поскольку вполне достаточно того, что известно, что соседка была из Ленинградских несовершеннолетних блокадниц, вывезенных из города в самые тяжкие для него времена, по льду Ладожского озера, испытавшая многомесячный голод и ненавидевшая немцев вне зависимости от наличия их персональной причастности к её разрушенным детским мечтам. Этот вывод я легко сделал позже и только летом 1956 года, почитав тексты в поздравительных открытках, и несколько был озадачен тем, что за восемь месяцев соседства с нами не было на этой почве никакого конфликта между двумя соседками, а объяснялось это удивительно мирное соседство полным отсутствием поводов и достойным воспитанием персональных представителей сторон.

      Когда в лето 1956 года, эти наши соседи уезжали то не просто навсегда из нашего барака или из города, уезжали они и из страны, по крайней мере, так им обоим казалось, и при этом в разные стороны и в разные страны, женщина на Ближний, а мужчина на Дальний Восток. Накануне отъезда моя мать и соседка договорились, что мы назавтра получим ключи от её освободившейся комнаты и обе они наивно полагали, что успех этого договора обеспечен местной тайной отъезда, поскольку вслух ничего и никому не сообщалось и даже скромное хозяйство их не распродавалось, а оставалось в наследство нам, в связи с чем мы с матерью накануне вечером были приглашены для ознакомления с ним.

      В наследство нам оставалась самодельная мебель, вся зимняя одежда, новый радиоприёмник и глобус. Больше всего меня поразил глобус, легко вращавшийся на наклонной оси, с контурами материков, просторами океанов, попорченный только двумя чернильными точками, которые были соединены чернильной же линией, над которой были нарисованы какие – то цифры, надо полагать, что это были 8000 километров, которым предстояло разделить моих соседей. Этот глобус оказался единственным нашим приобретением от всей авантюры по переселению, потому, что абсолютно очарованный его формами я попросил дать мне его заранее, ещё до завтрашнего вселения.

      Тогда, в те юные годы, только начало складываться представление о планете и её форме, о шаре, стоя на поверхности которого, в любом из его мест, ты опираешься ногами перпендикулярно по направлению к его центру и он представлялся тебе незыблемой твердью с поделённой между разными государствами его сушей и морями. Твердь эта казалась мне таковой, пока 31 октября 1956 года репродуктор не сообщил о том, что в Иране произошло землетрясение магнитудой около семи баллов и при этом погибло несколько сотен жителей. На школьной политической карте мира нашел Иран и город Бастак – эпицентр землетрясения. Городишко оказался на самом юге Ирана, почти на берегу Персидского залива, на противоположной стороне которого было, ничем тогда не примечательное поселение Дубай. Даже на большом школьном глобусе ни Бастак ни Дубай не упоминались.

      Школьный глобус был гладкий, абсолютно ровный, даже блестящий и твёрдый, что никак не подтверждало того, что какая-то отдельная часть этого шарика может трястись до того сильно, что совершенно незаметные на глобусе дома будут рушиться и давить под собой реальных живых людей.

      В тоже время, как отмечают некоторые учёные сейсмологи, в те годы, когда ядерные испытания шли достаточно часто, на земле не происходило крупных землетрясений. Учёные позже объяснили, что земная кора, испытывая серию незначительных сотрясений, постоянно снимала внутренние напряжения, что избавляло её от больших напряжений, приводящих к серьёзным подвижкам.

      Однако время это прошло и сегодня на Земле исчезли наименее разрушительные глубинные землетрясения, то есть землетрясения на глубинах в несколько десятков километров, уменьшилось количество землетрясений со средними глубинами очагов. Все землетрясения поднялись в зону верхней части земной коры. Вся сейсмическая энергия поднялась на неестественные для нее высоты и из-за отсутствия эффекта рассеивания не раскачивает поверхность планеты, а вертикально выталкивает, буквально выбрасывает из земли дома вместе с фундаментами. Все эти факты говорят о том, что необдуманное техногенное вмешательство человека в сейсмический климат Земли значительно повлияло на общий сейсмический режим.

      Твёрдость Земной коры это наше ощущение, порождённое нашей мизерностью и земным притяжением. Условно - раскрутись Земля по быстрее и разлетится не только поверхностное напыление, но и сама земная кора. Хотя пятьсот миллионов лет тому назад, когда в земных сутках был 21 час, а в году 420 дней ничего особенно не разлетелось, даже миллион лет тому назад, когда земные сутки составляли всего пятнадцать часов. Хотя сколько же было суток в тогдашнем земном году? А миллиард лет тому назад?

      В общем, Земля не разлетелась на части. Видно, что одного оборота за пятнадцать часов для такого катаклизма маловато, но какой-то рубеж должен быть …или возможен. Главное, что ни Земная кора, ни мантия не имеют сферических связей, даже относительно таких, какие имеет обыкновенный резиновый мячик, который выдерживает основательное внутреннее давление сжатого воздуха. Хрупкое, удерживаемое притяжением, летящее по орбите вокруг светила небесное тело на скорости в тридцать километров в секунду и при этом, незаметные на его поверхности живые существа вполне способны этот шарик расколоть…

После тихого утреннего  отъезда нашей соседки, буквально в тот же день появилась комиссия из горисполкома с новыми жильцами, а поскольку я был в школе, а мать на работе, то никто нас о ключах не спросил, дверь открыли известным всем способом, заселили новых нуждающихся, которым и досталось всё ранее нажитое и оставленное   имущество, вместе с новым радиоприёмником и прочим таким привлекательным, но не состоявшимся нам даром, кроме взятого на ночь глобуса.

Да, ещё нам достались в наследство оставленные под ковриком у двери два ключа на верёвочке, оба одинаковых ключа от одного замка одной двери, один – её, один – его, но они нам так и не пригодились. Намного позже я, наконец – то, разглядел, что одна из соединённых на глобусе линиями точек находилась на территории Палестины, а вторая на территории Северной Кореи…