Часть 2.
24.
Уйдя с немцами, Василий, чтобы как-то выжить, нанимался к ним на работу: заготавливать дрова, чистить отхожие места и выполнять прочие подсобные тяжёлые и грязные работы. По окончании войны он оказался в советской оккупационной зоне. В этом лагере среди людей с похожей судьбой преобладали слухи, что их расстреляют. Василий опасался этого и дерзнул на побег.
Он вышел из леса. Перед ним раскинулось большое поле. В глубине Василий увидел лагерь, похожий на военный. Бараки стояли в два ряда напротив друг друга. За ними пространство было разбито на маленькие участки с возделанными грядками. Перед бараками тоже были грядки, однако бо;льшую часть пространства между ними занимала улица. Вдруг Василий увидел на одном из бараков восьмиконечный крест. Он возвышался над лагерем, словно маяк и спаситель русскому православному человеку, терпящему бедствие на чужбине, в житейском штормящем море. Германия — чужая сторона, но в этот момент он почувствовал что-то родное и близкое.
— Слава Тебе, Господи! — Василий с радостным трепетом перекрестился. Ему показалось, будто он, наконец, добрался до цели.
На память ему пришли детские воспоминания Страстной Пятницы и слова священника: «…Один разбойник хулил Спасителя, а другой просил Его: “Помяни меня, Господи, во Царствии Твоем”. И Спаситель обещал ему: “Ныне же будешь со мною в Раю” ». И мысленно Василий воскликнул: «Господи! Вися на кресте, разбойнику даровал Царствие Небесное. Дай мне хотя бы кружку воды и кусок хлеба. Силы покидают меня. Не на кого и не на что мне надеяться, кроме Тебя!»
Это был лагерь для перемещённых лиц, так называемый ДиПи . Таких лагерей по всей Западной Европе было много. Василий слышал, что подобные существуют и в Германии. В них живут бывшие граждане царской России — те, кто после гражданской войны оказался вне пределов исторической Родины. Германские власти опасались, что русские люди могут примкнуть к Красной армии, поэтому перед началом войны русские были интернированы в специально организованные для этих целей лагеря ДиПи.
Василий внимательно осмотрел местность. Потом ещё раз окинул взором лагерь. И только теперь он заметил — лагерь не огорожен. Стоят лишь какие-то метки, вероятно, они обозначают границу лагеря. Перед улицей стояли лёгкие ворота и калитка. Они представляли собой дощатые прямоугольные рамы, местами обтянутые колючей проволокой. У ворот стояла будка. «Наверное, в той будке дежурный. Входить и въезжать нужно там», — подумал Василий. Несмотря на то, что напрямую ему было гораздо ближе к баракам, он всё-таки сделал большой крюк и пошёл к проходной. Вид креста влёк его. Он не размышлял, как его здесь встретят: или помогут, или арестуют и сдадут в НКВД. Он шёл по вере на крест, как к единственной надежде на помощь и спасение.
— Кто таков? Куда идём? По какому делу? — став на пути, спросил по-русски вышедший из будки дежурный.
— Я бегу из советской оккупационной зоны, долгое время не ел, не пил, валюсь с ног.
Дежурному нетрудно было видеть, что пришедший измождён голодом и обессилен. К тому же это был не первый случай. Сколько таких он здесь встретил, бегущих от НКВД, спасающихся от возвращения в СССР. Там их ожидали фильтрационные лагеря. И дальше ссылка на тяжёлые работы в Сибирь. Может быть, даже и расстрел. Каковы будут последствия — зависело от тех обстоятельств, по которым каждый оказался в Германии. Лагерь ДиПи никому не был судьёй. Уж если кто добежал сюда, то его принимали и старались помочь.
— «Был голоден, и вы накормили меня, жаждал, и вы напоили меня» , — дежурный повторил слова из Евангелия. Потом, обратившись к Василию, сказал: — Ну, что, душа грешная, пошли.
Он повёл его в лагерь. Они прошли мимо нескольких бараков и вошли в тот, над которым был крест. В этом бараке был устроен православный храм. Небольшой, но настоящий православный храм: алтарь, иконостас, царские врата, боковые врата. На стенах висели иконы, посреди храма стоял аналой, и на нём лежала икона Рождества Пресвятой Богородицы. Запах ладана умилял сердце.
— Недавно отошла праздничная обедня. Богомольцы разошлись, — пояснил сопровождавший.
Василий, став на колени, склонился перед праздничной иконой и тихо произнёс:
— Господи! Велика Твоя любовь ко мне. Как хорошо мне в доме Твоём быть. Я чувствую — будто бы в родительском доме. Воистину Ты наш Отец Небесный. Боже, я немощный человек. Не отступи от меня. Выбор Ты мне дал небольшой: или бежать, чтобы остаться живым, или отдаться в руки НКВД и быть расстрелянным. Я выбираю жизнь. Благослови, Боже, и не оставь меня!
Сопровождавший его человек, видя, что Василий закончил молиться, сказал:
— Пошли.
Он проводил его в соседнюю комнату, там была трапезная. По обычаю здесь кормили обедами детей из церковной школы, пожилых немощных людей и прочих находившихся в крайней нужде, а также устраивались праздничные трапезы. На кухне, гремя кастрюлями и громко переговариваясь, заканчивали уборку две женщины. Сопровождавший был капитаном лагеря. Он дал распоряжение:
— Дарья, покорми этого человека, — обратился к одной из них.
— Хорошо, Александр Фёдорович, — ответила женщина.
Она подошла к Василию, внимательно посмотрела на него. Вид у него был как у затравленного зверька. Она жалостливо сказала:
— Исхудал то как. Я тебе сейчас щей налью. Будешь?
— Он ей ничего не ответил, только утвердительно кивнул головой. Василий ел, Дарья тайком разглядывала его: «Какой хорошенький. Когда отдохнёт, да умоется, совсем красавец будет». Дарья почувствовала, как её сердце наполняется теплом и всё тело становится лёгким. Такое чувство она испытывала впервые и понимала, что это была не жалость.
В трапезной вновь появился капитан лагеря. Он спросил у поварихи:
— Ну, что, Дарья, накормила новенького?
И не ожидая ответа, сказал Василию:
— Теперь расскажи подробней: кто ты, откуда, как попал сюда, какие у тебя планы и какой помощи от нас ждёшь.
Василий коротко рассказал о себе:
— Я — Василий Самсонов, из донских казаков. Мой дед был станичным атаманом. Отец и дед погибли в 1918 году. Мы остались втроём: мама, я и младший брат. Обеднели, жить было очень трудно. В 1931 году меня сослали на лесоповал. Вернулся в 1940 году. Во время войны оказался на оккупированной территории. Когда немцы отступали, я ушёл с ними. В конце войны оказался в советской оккупационной зоне. Бежал оттуда и попал к вам. Документов никаких нет. Спасаюсь бегством. Уехать бы в другую страну.
Василий важные в обычной жизни подробности не договаривал. В данном случае, вероятно, эти подробности не были важны, и о них капитан лагеря не стал допытываться. Он не спросил, как погибли его дед и отец, за что сослали на лесоповал.
–— Мы здесь никого не судим, стараемся помочь любому человеку. Практически все здесь находящиеся желают того же — уехать в другую страну. Лагерь состоит из лиц, вынужденно покинувших Россию до Второй мировой войны. Наш лагерь находится в британской оккупационной зоне. Но это ещё не гарантия твоей безопасности. Сталин с союзниками договорился, что все лица, оказавшиеся за пределами СССР в результате Второй мировой войны, должны быть возвращены в СССР. Ты как раз подходишь под эту категорию. НКВД здесь бывает, и тебе следует остерегаться их. Тебе нужно обзавестись новыми документами, точнее говоря, фальшивыми. Иногда нам удаётся помочь в этом. Иногда нет. Тогда этого несчастного увозят в СССР. Если ты по документам — русский, то тебя обязательно схватят даже с новыми документами, если не сможешь от них отбиться. Так что лагерь советую не покидать.
— Капитан лагеря взял амбарную книгу, стал перебирать губами, подыскивая новую фамилию для Василия, потом сказал:
— Теперь ты будешь… Василий Карнаух, белорус.
Это прозвучало странно и даже неприятно. До этого времени Василий не знал, какое значение для него имеет фамилия. Он тяжело вздохнул и отвернулся. У него промелькнули воспоминания: «Ты чей же будешь, казачок?» — однажды спросил у него случайно проезжавший мимо казак из другой станицы. «Самсонов», — ответил Василий. Эту фамилию носили брат, отец, дед, прадед и все его предки. Он чувствовал связь с родными на много десятилетий в глубину прошлого и сознавал себя частью своего семейства. Он вспомнил, как однажды, когда был мальчишкой, дедушка спросил: «Как твоё имя и фамилия?» — «Василий Самсонов, как ты, дедушка». Тот похвалил: «Молодец. Помни и не посрами своих предков». Любимая жена, Катерина, перед самой свадьбой, когда было всё решено, без всякого стеснения обнимая Василия, с волнением и трепетом произнесла: «Мне уже не терпится стать Самсоновой». Карнаух — вымышленная фамилия, для него пустая. Такое чувство на сердце, будто я превращаюсь ни в кого — в человека без прошлого, будто я отрекаюсь от своей родни. Но выбора у меня нет».
— Знаю, знаю, как это тяжело. Но ничего поделать нельзя. Ну, что? Писать?
— Да, — односложно ответил Василий.
Капитан стал заносить его имя в список насельников лагеря.
— Год рождения?
— Одна тысяча девятьсот десятый, — ответил теперь уже Василий Карнаух.
— Ага… десятый. Тебе нужно отхлопотать нансеновский паспорт. НКВД знает об этих фальшивых документах. Старайся без особой нужды не покидать лагерь. Встреча с ними может стать роковой даже с этим паспортом.
Потом капитан перешёл на бытовую тему.
— Подыскал для тебя место, где ты можешь поселиться. Пошли.
Идти было недалеко, да и сам лагерь был небольшим — можно было обойти весь минут за пятнадцать. Они зашли в крайний барак, прошли по коридору до конца. В последней комнате находилась пожилая пара, можно сказать, дедушка и бабушка. Михаил Артемьевич в царское время работал начальником железнодорожной станции, а Галина Николаевна, его жена, преподавала в гимназии.
— Вот Василий Карнаух, будет жить с вами в комнате. Он человек молодой, в силе будет вам помогать: грядки копать, воду приносить и относить. Живите дружно, — сказав это, капитан удалился.
Они познакомились. У этой супружеской пары был сын, который получил визу в Америку, уехал и уже устроился на работу. Он нашёл там ещё родственников, которые теперь выписывают их туда.
Сын уехал недавно, поэтому одеяло, отделявшее часть комнаты, где он находился, было ещё не убрано. Дедушке нравилось иногда там уединяться.
— Васенька, устраивайтесь, наш сынок здесь был. Теперь будете вы, — ласково, по-матерински пригласила бабушка нового жильца.
— Спасибо большое. Наверное, я стесню вас и буду обузой. Я вам буду помогать.
— Вот и замечательно. Будем друг дружке помогать, и так выживем, — дружелюбно говорила бабушка. — Мы ведь ждём вызова в Америку.
— Тут все куда-то пишут, от кого-то ждут приглашения, — вступил в разговор дедушка.
— У меня нет родственников в других странах, писать некому. Наверное, так и застряну здесь никому не нужный, — огорчился Василий.
— Это как сказать?! Ты молодой, здоровый. Таких приглашают на работу в другие страны в первую очередь. Дешёвая рабочая сила сейчас востребована. Не огорчайся.
— Да ты, Васенька, отдохни. Вид у тебя усталый, наверное, долго был в пути. Миша, давай не будем ему мешать.
Галина Николаевна дала ему кое-что из постели и задёрнула одеяло.
Он уснул мгновенно и проспал до утра. Пробудившись от глубокого сна, он с трудом вспомнил, где находится и, что немаловажно, свою новую фамилию — Карнаух. Мысли стали бродить в голове: никуда бежать уже не надо. Потом встал, вышел из своего угла.
— Опять Елизавета Никитишна включила электроплитку не в свою очередь, — послышался женский голос из коридора барака.
— Как так не в свою очередь?! Я включила в своё время, —звонким голосом в ответ прокричала Елизавета Никитишна.
— Ох, Васенька, у нас такая чехарда с этим электричеством. Готовим пищу на электроплитках. Электричества на всех сразу не хватает. Договорились, кто в какое время готовит. Но электричество часто бывает слабым, и времени требуется больше. А у кого-то уже подошло его время. Он включает свою плитку — и всё везде сразу отключается. Потом завели очередь, но всё равно от путаницы не избавились. Я встаю рано и стараюсь прежде других сделать свои кухонные дела. Ну, вот, умывайся и садись за стол. Будем завтракать. Будем есть отварной картофель и по кусочку ветчины.
Расселись, начали завтракать.
— Васенька, к принудительным работам нас не привлекают, а чтобы было что поесть, оккупационные власти выдают военный паёк. С голоду, конечно, не умираем, но... Вот ветчина и хлеб как раз из этого пайка, а картофель и зелень — с нашего огорода, — не умолкала Галина Николаевна. — А ты, Васенька, слушай и кушай.
Такое материнское внимание со стороны Галины Николаевны побуждало Василия вспомнить маму и родной дом. От этого на душе становилось теплей, и напряжённые волнения, связанные с опасностями бегства, стали отходить от него.
Завтрак подходил к концу. Вдруг совершенно неожиданно для Василия по бараку стал разливаться громкий голос — сопрано с красивым тембром и дискантом:
Что ты рано зоренька побледнела,
Что ты девушка похудела…
Некоторые слова певица повторяла и выводила сложные рулады.
— Видать, Елизавета Никитишна уже чай попила. Она ведь до той страшной революции пела в опере в Петербурге.
Василий заворожённо слушал звуки старинного русского романса. В детстве он слышал похожие слова и пение женщин на сенокосах, на бахчах во время обеденного отдыха или в конце дня после работы. Это пение ложилось на душу печалью о прошлом. Оно давало понять, что он безвозвратно потерял Отечество. До этого момента постоянные опасности войны не давали Василию возможности задуматься об этом и осознать своё новое положение. Теперь он ясно представил себя перекати-полем, сорвавшимся с родных корней и гонимым в неизвестность ветром судьбы. Василий сидел с грустными размышлениями: «Что ж теперь я не смогу повидаться с братом?! До тюрьмы и после я мог его навестить. А я откладывал на потом. Не надо было. На лесоповале иногда искрой сверкала надежда на возвращение и встречу, но теперь надеяться не на что». Василий всей душой ощутил невидимую непреодолимую преграду, отделяющую его от Отечества и родных. Ощущение этой преграды во много раз усилило тоску по родным краям и близким людям, чувство вины перед матерью.
— Ну, вот. Только тоску навеяла Елизавета Никитишна. Но у нас в других бараках есть певицы и певцы повеселей, — глядя на опечаленного Василия, сказала Галина Николаевна. Потом продолжала: — Раньше я преподавала в гимназии, знаю английский и немецкий языки. Васенька, мне кажется, вам нужно учить английский. Сейчас большинство людей уезжают в Америку, Канаду или Австралию.
— Вы занимайтесь английским, а я иду на огород. Картофель пора выкапывать, — Михаил Артемьевич встал из-за стола.
— Я с вами, для меня это дело привычное, — Василий присоединился к дедушке.
— Хорошо. Урок будет вечером, — согласилась с мужчинами Галина Николаевна.
Для Василия выкопать и собрать картофель с небольшого участка было очень просто. Дедушка давал только общие указания, но и без них Василий мог обойтись. Он справился с этой работой быстро.
— Тому человеку, наверное, трудно, — Василий показал в сторону человека в шляпе, тощего, как пестик лопаты. — Может быть ему помочь? — спросил он у дедушки.
— Да, Василий, ты у нас молодой, здоровый, сильный, как конь. Работал лопатой, будто играл ею. Сходи помоги. Только помни — мы здесь всех хорошо не знаем, кто есть кто. Так что о себе больше помалкивай.
Василий прошёл несколько небольших огородов, подошёл к тому человеку.
— Наверное, вы устали. Я мог бы вам помочь, — обратился к нему Василий.
— Премного благодарен. Копать картофель не моя профессия, но, увы, как говорит народ, голод не тётка.
Василий принялся за работу. Человек в шляпе начал читать стихи с выражением и театральными жестами. Потом стал рассказывать о себе.
— Я ведь, знаете ли, поэт и актёр. Моё имя Максимилиан. Оно было известно в актёрской среде. Играл в московских театрах, конечно, не заглавные роли, но мой талант был востребован. Злой рок не дал сбыться моим мечтам. Ах, революция! Она украла всё, что было для меня дорого, — немного помолчав, актёр продолжал: — Раньше я вас не видел. Вероятно, вы здесь новенький, и вам полезно знать, что в третьем бараке наш лагерный театр. В ближайшее воскресенье вечером мы даём «Вишнёвый сад» по Чехову. Буду рад видеть вас в зрительном зале.
Всё это время около седьмого барака, там, где была лагерная церковь, Дарья занималась какими-то делами и с явным интересом посматривала в сторону огородов. Она ждала, когда Василий бросит на неё случайный взгляд, ну, хотя бы посмотрит в её сторону. Но никто её не замечал. Только когда возвращались и проходили недалеко, Василий и дедушка вежливо поздоровались с ней. Она учтиво ответила. Василий взглянул на неё, Дарья смутилась и опустила глаза. Наверное, её взгляд был очень внимательным и поэтому запечатлелся в его памяти. Потом после ужина, лёжа на своём месте, он вспомнил Дарью и её смущённый взор. «Чем-то похожа на Катерину. Нет. Черты лица совсем другие, не такие как у неё. Катерина была несравненная красавица. Однако такое чувство, будто сходство есть», — мысленно рассуждал Василий. Потом он стал вспоминать Катерину, сравнивать её с Дарьей. Для молодого мужчины такие размышления были всласть. «Ах, вот что! Она смотрела на меня так же, как Катерина, когда впервые меня увидела. И так же опустила глаза, когда я на неё взглянул. Наверное, я понравился Дарье». Впервые за долгое время его посетила тихая радость. Он разомлел и погрузился в блаженную дрёму.
Внимание Дарьи было по душе Василию. За короткое время они подружились. Их можно было часто видеть вместе прогуливающимися по лагерю или сидящими на лавке, порой с весёлым разговором от радости встречи, порой с грустными воспоминаниями о родных краях. Василий рассказал подруге о своей жизни на родине почти всё. Однако о некоторых серьёзных событиях умолчал. Боялся, как Дарья их воспримет, а вдруг отвернётся от него. Словом, считал, что он, да и Дарья тоже не готовы к такому разговору. Дарья с присущей ей простодушностью рассказала о себе всё. Да и скрывать ей было нечего.
— Сами мы с Донбасса, из-под Луганска. Жила с папой, мамой и младшей сестрой. Началась война. Папу призвали на фронт. В начале июля 1942 года немцы вошли в наш посёлок. Через некоторое время я услышала, что по приказу немцев в других сёлах стали составлять списки молодых женщин для угона в Германию. Но у нас произошло иначе. Однажды в летний знойный день я и другие молодые женщины с одной полеводческой бригады работали в поле. Немцы подогнали машину. Местные полицаи принуждали грузиться в машину. Потом отвезли на стацию и поездом увезли в Германию. Я и ещё несколько таких же девчонок работали на фабрике «Дефа», делали киноплёнку. Денег нам не платили, работали за брюквенную похлёбку и кусок хлеба, да за барачное жильё. Свободно никуда выходить не разрешали, только барак и фабрика. Работа была не такой уж тяжёлой. Только вот неволя в чужих краях да в отрыве от своих родных. Вот это переносить было тяжелей всего.
Тут Дарья опустила голову и стала всхлипывать.
— Я здесь уже больше трёх лет. О своих родных ничего не знаю, как они живы-здоровы? Очень соскучилась по ним, — сквозь слёзы сказала она.
Потом, немного успокоившись, продолжила:
— Как же мы были все рады, когда война закончилась! Все только и ждали, когда вернёмся домой. Да не тут-то было. Большинство девчонок, правда, отправляли домой. Но до нас доходили слухи, что прежде, чем отправить, делали проверку. Посылали куда-то запрос. Если приходило подтверждение, что насильно угнана, то отправляли домой. Некоторые не могли доказать. Им говорили, что они сами по своей воле приехали в Германию. Таких отправляли в Сибирь. Мою самую близкую подругу отправили туда. Тогда я узнала, почему так получилось. Из нашего сельсовета на неё пришёл ответ: «В списках, насильно угнанных в Германию, не числится». А мы ведь с одного села. Какие там списки?! В поле под окрики полицаев погрузили нас, как скотину, и увезли в чём были. А некоторые были очень легко одеты. Им было холодно. А чтобы разрешили зайти домой хотя бы попрощаться с родными и что-то взять с собой!? Такого и близко не было!
Вот так нас с подругой вместе угнали. Значит меня ждёт та же участь — отправят в Сибирь. Я страшно перепугалась, не знала, что делать. Боялась Сибири и боялась бежать. Однажды вечером после работы в бараке от такой безысходности я разрыдалась и только повторяла: «Господи, помоги! Господи, спаси! Надеяться больше не на кого: ни на своих, ни на чужих…». Выбилась из сил и забылась сном. Сон был тревожный. Проснулась раньше обычного. Вышла на улицу. Было тихо. Наши бараки ещё спали. Солнце начало всходить. Было уже светло, но стоял густой седой туман. Он был настолько сильным, что не видно было ничего даже на расстоянии вытянутой руки. У меня мелькнула мысль: «Беги, никто не увидит!» Я кинулась бежать. Меня никто не остановил, не окрикнул, не гавкнула ни одна сторожевая собака. Бежала, не думая, куда. Только старалась бежать быстрей. Не знаю, сколько времени бежала. Всё было как во сне. Я остановилась. Уже стали чуть-чуть заметны очертания больших деревьев. Потом кустарники и даже трава стали хорошо видны. К этому времени солнце стало выше и начало проглядывать сквозь туман. Я пошла на запад. Вскоре туман рассеялся. Через некоторое время вышла на просёлочную дорогу и остановилась, не зная, в какую сторону идти. На дороге завиднелся автомобиль. Это оказался британский джип. Автомобиль остановился. За рулём сидел конопатый ирландец и что-то спросил по-английски. Я поняла, что попала в британскую оккупационную зоне. Мне стало на душе легче, но ненамного — до своей цели ещё не добралась. Я ведь не знала ни слова по-английски, но по обстоятельствам поняла, что он мог спросить: кто ты, что здесь делаешь, куда направляешься. И потому ответила по-русски:
— Русская, русская… лагерь, лагерь …
— Рашен ДиПи? — переспросил водитель.
Обитателям русских лагерей ДиПи не запрещалось на свой страх и риск покидать лагерь, поэтому ирландец не удивился, что встретил в поле русскую девушку, и предложил ей помочь добраться до лагеря.
— Вот так я попала сюда, — закончила рассказ Дарья.
25
Покатились деньки барачной жизни Василия в лагере для перемещённых лиц. Он иной раз сравнивал жизнь в этом лагере с тем, в котором отбывал срок наказания. Для Василия было совершенно очевидно, что сравнение в пользу ДиПи. Обитатели его не были такими угрюмыми и злыми. Здесь не было принудительных работ. Он мог прогуливаться по территории лагеря. Здесь не было грубых надзирателей. Но и здесь нужно было держать ухо востро, о чём его предупредили с самого начала. Однако, неизвестно чем окончится пребывание в этом лагере. Когда он вспоминал лагерь, в котором отбывал срок, ничего даже мало-мальски доброго вспомнить не мог. Там жизнь была настолько тяжела, что некоторые считали за благо уйти из неё самовольно преждевременно.
***
Осеннее утро было холодным и хмурым. Дул сырой порывистый ветер. Его порывы срывали с деревьев жёлтые листья и швырял их в грязные лужи. Низкие тучи нависли так, что солнца не было видно. Поле, на котором располагался лагерь, и лес были затянуты сивой дымкой тумана. Василий прошедшую ночь спал плохо и был таким же хмурым, как утро. В комнате дедушка и бабушка готовили всё к завтраку. Михаил Артемьевич принёс с грядки зелень, Галина Николаевна сварила картофель, вскипятила чайник, сделала заварку из зверобоя и ромашки. К ним пришла Дарья и сразу принялась помогать бабушке по хозяйским делам. Она, заметив сумрачное настроение друга, стала звонким голосом игриво шутить:
— Что ты, Васенька, не весел? Что ты голову повесил?
— Под стать утру туманному, — стараясь ободриться, ответил Василий.
— А что туман?! Вспомни, я тебе рассказывала – туман помог мне. Если бы не он, была бы уже где-нибудь в Сибири.
Потом с болью в сердце, понизив голос, добавила:
— Нет на мне вины. Несправедливо было бы это. Ладно, не буду вспоминать грустное.
Весёлое щебетанье Дарьи приподняло настроение Василию. Хмары с души схлынули. Ветер усилился, туман стал сворачиваться в клубки, рваться в бесформенные клочья и рассеиваться. Через некоторое время туман исчез. Стало видно не только лес, но и через редкие деревья на опушке лесную дорогу. Засияло солнце, и заблестели лужи в колее грунтовой дороги, раскисшей от осенних дождей. Послышался гул машины. Сквозь деревья её было мало заметно. Насельники лагеря, которые находились на улице, слыша шум машины, насторожились. Через некоторое время из леса выехал британский военный джип и направился прямо к лагерю. Обитатели лагеря знали этот автомобиль. Советские военные представители для выявления лиц, подлежавших возвращению в Советский Союз, посещали лагеря ДиПи только в сопровождении военных от оккупационной власти. На этом джипе британский офицер привозил советского офицера НКВД. По лагерю разнеслось:
— НКВД… НКВД…
Бежать было поздно.
— За одеяло быстро, — вскрикнула испуганная Галина Николаевна. — Я буду молиться, чтобы Господь сделал вас невидимыми, — с единственной и последней надеждой сказала пожилая женщина.
— Бабушка, выйдите, пожалуйста, посмотрите, сколько их, — обеспокоенным голосом попросил Василий.
Галина Николаевна вышла из комнаты, прошла по коридору и остановилась у входной двери барака. Через некоторое время возвратилась.
— Из автомобиля вышли два человека: британский офицер, мы его уже знаем, он бывал здесь много раз, как увидит Татьяну Белову, так к ней с разговором лезет, и с ним советский офицер, не знаю, кто, — сообщила бабушка.
— Оставьте дверь в комнату приоткрытой. Я должен слышать, что делается в коридоре, — строго сказал Василий. Его голубые глаза стали серыми, выражение лица приняло агрессивный вид. Было видно — он готовился к бою.
— Мне страшно. Нам конец, — заплакала Дарья.
— Не плачь, — стал успокаивать её Василий. — Я с тобой. Я сумею тебя защитить. — Он обнял её, поцеловал и прижал к себе.
Так они сидели неподвижно, пока по бараку не разнеслось:
— Идут… идут…
— Прячься за меня, — строго скомандовал Василий своей девушке.
Дарья спряталась за спину друга. Несмотря на то, что в коридоре были постоянно слышны чьи-то шаги, Василий легко отличил твёрдую поступь двух людей с военной выправкой. Он услышал, как открылась дверь в первую комнату, как они прошли туда и закрыли за собой дверь, услышал шёпот и приглушённые разговоры в коридоре. Все эти звуки соединялись в целостную картину перед мысленным взором Василия. Он, сидя в комнате за одеялом, как бы видел всё, что происходило в бараке. Этот навык он получил ещё в лагере, на лесоповале: «Вот шаги… остановился недалеко… это сосед по нарам, сейчас ляжет на своё место». Особенно он отличал ночью шаги тех несчастных, которых утром, уже околевшими, снимали с петель. Он чувствовал, будто невидимая сила, убив даже малейшее сопротивление и желание жить, овладевала их душами и тащила в петлю. При этом невыразимый страх наваливался на Василия, и тогда он повторял только одно: «Господи, помилуй. Господи, помилуй» Зашевелился кто-то в углу: этот во сне перевернулся на другой бок, а этот не спал, встанет, куда пойдёт? Или по малой нужде, или зарезать, кого проиграл вечером в карты. Для того чтобы выжить, нужно было слышать каждый шорох и понимать, что это значит.
В одних комнатах проверка проходила быстро, в других офицеры задерживались. Оставалось для проверки несколько комнат, и Василий услышал шаги только одного офицера и приглушённый весёлый разговор и смех, доносившийся через неплотно прикрытую дверь последней из проверенных комнат. Василий мысленным взором ясно видел британского офицера, любезничавшего с Татьяной Беловой, его рыжие волосы, улыбающееся конопатое лицо и местную красавицу Татьяну, кокетничавшую с ирландцем. «Но что это? Образ советского офицера расплывчат. Ничего разобрать не могу», — Василий вёл сам с собой разговор. Он понимал, что это всего лишь воображаемые образы, на самом деле это могло выглядеть иначе, в чём он неоднократно убеждался. Однако, когда он напряжённо следил за каким-либо важным событием, его воображение всегда работало именно так и помогало ему не упустить очень нужные мелочи, собрать все силы и нанести сокрушительный отпор. Тюрьма научила многому. Потом, напрягая воображение до последнего возможного предела, он увидел: офицер остановился, зашёл в очередную комнату. Там была пожилая стройная, ещё сохранившая остатки былой красоты женщина. Она подала документы. Василий услышал шелест бумаг в руках офицера, но его так и не увидел. «Загадочная личность», — это всё, что Василий мог о нём подумать. Проверяющий вышел, и вот уже шаги направились к последней комнате. До трагической развязки оставалось пять стуков офицерских каблуков по барачному полу. Но Василий не растерялся, не напугался, он был полон решимости вступить в схватку, пусть даже в последнюю и смертельную. И стук этих же шагов давали ему подсказку. «Его шаги тише, половицы под ним скрипят не так, как подо мной. Он легче меня. Как только войдёт в комнату, так мгновенным броском смогу сбить с ног, одеяло на лицо и за горло что есть мочи. Тогда он не полезет за оружием, а попытается освободить горло от моих рук. Я смогу, у меня хватит сил не выпустить его. И всё будет по-тихому. Что будет потом, потом и увижу». Всё тело сжалось, как пружина, было готово к прыжку. Пальцы, полусогнутые, как крючья, от напряжения дрожали, могли в любой момент смертельно пережать горло. «Как только войдёт в комнату, так сразу…» — стучало в голове Василия. И вот дверь распахнулась. Ещё не переступив порог комнаты, офицер, поздоровался и попросил:
— Приготовьте документы.
Выговор этого человека и манера говорить словно чем-то тяжёлым ударили Василия по голове: «Кто это? Какой знакомый говорок!»
— Пожалуйста, возьмите. У нас всё в порядке, — ответил дедушка.
— Вы здесь только двое или ещё кто-нибудь есть? — спросил офицер, заходя в комнату.
Слова и речь прошли прямо в сердце Василия и навеяли добрые воспоминания о чём-то непонятном, но родном и близком. Он не заметил, как пропустил момент решительного броска. Ему непреодолимо захотелось видеть этого человека.
— Да, мы здесь только вдвоём, — ответила бабушка. Она была убеждена, что выдавать людей и говорить правду — это разные понятия. Для неё правда — это заповеди Божии, а выдавать людей на смерть — большой грех.
Офицер усмехнулся, глядя на четыре чашки, паривший чайник и приготовленную заварку; некоторое время шелестел бумагами, потом спокойно сказал:
— Да, у вас всё в порядке. Вот, пожалуйста, ваши документы.
Всё это время Василий сидел, затаив дыхание, в застывшей позе. Дарья настолько притихла за спиной друга, что словно исчезла. И вот настал момент. Проверяющий правую руку сунул в кобуру пистолета, резким движением левой руки отбросил одеяло в сторону. В первое мгновение наступила тишина. Два лица пристально уставились друг на друга. Того, что произошло дальше, не ожидал никто. Внезапно офицер, поражённый увиденным, будто мальчик-подросток, тихо прокричал:
— Папа… папа…
— Алёшка, брат! — они кинулись в братские объятия друг друга. И радость была до слёз.
К этому времени Василию было тридцать шесть лет, столько же, сколько было их отцу, когда его видели в последний раз незадолго до расстрела. Василий был очень похож на отца.
Алексей искренне обрадовался неожиданной встрече с братом после долгой разлуки. Первым делом Василий подумал о маме. Во время его отступления он видел её в сновидении, и она сказала, что умерла. «Но можно ли этому доверять?!» — подумал он и спросил у брата:
— Как мама?
Алексей ответил:
— Мама скорбела из-за того, что плохо ушёл — с топориком счастье тесать. Она часто плакала. Всё ждала тебя, надеялась на чудо. В декабре 1942 года мамы не стало.
На мгновенье воцарилась тишина… скорбной памяти мамы…. Василий вспомнил, как во время отступления в полусне она ему явилась.
Алексей продолжил:
— Главные события твоей жизни в общих чертах мне известны, — сказал Алексей, давая возможность Василию промолчать о себе.
Потом Алексей стал рассказывать, как сложилась его жизнь после ухода Василия из дома.
***
Ты ушёл, а я очень скучал по тебе. Пришло время — и меня призвали в армию. Возвратился весной в 1936 году. Как раз в это время в станице проводил отпуск дядя Миша. Он работал в НКВД. При встрече со мной он стал предлагать:
— Алексей, пошли к нам работать. Что ты будешь делать в этой глухой станице? В земле всю жизнь ковыряться да за скотиной ухаживать?!
А я ему в ответ:
— Наши отцы, деды и прадеды так жили. А станица наша — родное место. Как по мне, то другого лучшего места для жизни нет.
Но дядя Миша не унимался:
— Да ты в жизни ещё ничего не видел, поэтому так рассуждаешь. Завтра ближе к вечеру я зайду к вам и поговорю с твоей мамой и ещё раз с тобой. Это серьёзный вопрос, и на ходу делать дело не годится.
На следующий день он пришёл. Разговор был долгий. В конце концов он разогрел во мне интерес к работе в этой организации, и я согласился. Мы продали усадьбу, переехали в Ростов. Мама пошла на работу на протезный завод.
Меня взяли в НКВД, но не сразу в кадры, а поначалу учили, присматривались, на что я гожусь. В общем, подробности тебе будут неинтересны. А вот что произошло осенью — тебе будет очень интересно. Это был невероятный случай, и он касается нашей семьи.
***
В середине октября в том же 1936 году, сразу после Покрова, в субботу никого в увольнение не отпустили. Начались внеочередные проверки, учёбы и прочее. Питание было усилено. В воскресенье после обеда нам дали хорошо отдохнуть. Ребята между собой тихо поговаривали, что нас готовят к операции, скорее всего, к ночной. После ужина нам сказали, что прямо сейчас отправляемся на ликвидацию очень опасной банды. При этом сообщили, с кем и с чем столкнёмся, в какие обстоятельства можем попасть и как нужно действовать. Словом, провели полный инструктаж. Отвезли к берегу Дона и посадили на катер. К этому времени солнце уже село и наступила темнота. На катере мы неспешно пошли вверх по Дону. Редкими огнями светились посёлки по обеим сторонам реки. По ним я без труда определил: подходим к Аксаю. На небе появилась луна. Я немного высунулся за борт, пригнулся и стал всматриваться вперёд. По отблеску от водной глади серого лунного света я заметил на реке некий объект. Вдруг наш катер выключил двигатель и сигнальные фонари. Через короткое время с того объекта по нам открыли огонь. Один снаряд попал в борт катера. Он начал крениться, и было ясно, что не удержится на плаву. Мы все кинулись за борт и поплыли к берегу.
После короткой паузы с иронической улыбкой Алексей сказал:
— Вот так, в одно мгновение ситуация изменилась: то сидели на катере, тихо переговаривались, шутили и вдруг очутились в холодной воде. Тогда я понял, почему в последнее время у нас каждый день проводили водные процедуры — обливание холодной водой. Ты же знаешь, брат, какая холодная вода в Дону на Покров.
Потом серьёзным тоном и по-деловому Алексей продолжил:
— Однако операция была подготовлена очень тщательно. Предусматривались различные осложнения. По обоим берегам Дона были установлены замаскированные орудия и, кроме того, выше по течению стоял военный катер. Бандитское судно было окружено. По нему был открыт сокрушительный огонь. Оно вспыхнуло и начало тонуть. Было видно, как бандиты прыгали в воду и старались плыть к берегу. А там вдоль берегов слева и справа их уже ждали отряды НКВД. Никто из них не ушёл, выловили и тех, кто пытался затаиться в прибрежных зарослях чакана. К утру возвратились в казарму. Завтрак был по обычному расписанию.
— Опасная у тебя работа, — с беспокойством о брате сказал Василий и, глядя на него подумал: «Мальчишкой всегда за меня прятался, а сейчас стал сильным и отважным мужчиной». Потом с удивлением добавил: — Но что здесь имеет отношение к нашей семье?
Алексей продолжил:
— Прошло несколько дней. Меня вызвал командир. Спустились в подвал. Прошли по коридору. Командир открыл дверь камеры. Она была небольшой. Там стояла только одна табуретка. На ней сидел пожилой худощавый мужчина с длиной бородой. Командир спросил меня, знаю ли я этого человека. Я ответил, что нет, не знаю. Он спросил ещё раз: может быть, я его видел когда-нибудь? Я ответил, что никогда не видел. Командир в третий раз сказал, чтобы я внимательней посмотрел и, может быть, вспомнил бы этого человека. Я в третий раз ответил, что никогда не видел и не знаю его. Тогда командир сказал, что проведённое расследование показало: именно он расстрелял нашего отца в конце ноября 1919 года на западной окраине Константиновки в большом овраге.
Наступила тишина. Оба брата вспомнили отца и свою скорбную жизнь без него. Тогда они познали, каково без отцовской любви и заботы.
Алексей продолжил:
— Брат, в тот момент я впал в ярость. Едва сдерживал себя, чтобы не задушить его своими руками. Командир предложил мне участвовать в расстрельной команде.
Немного помолчав, добавил:
— Он ответил за наше и не только наше тяжёлое сиротство.
Однако радостная встреча подошла к концу. Подошло печальное расставание.
— Что ж, Василий, мне пора.
Братья обнялись и долго не отпускали друг друга.
— Алёша, я верю, что придёт время — и мы встретимся, — с этими словами братья простились.
***
Алексей ушёл. Радость встречи сменилась тягостным воспоминанием об утрате родных краёв, близких людей. А внутри сердце словно выстукивало — здесь кругом всё чужое. Однако в этот раз Василий, глядя на Дарью, вдруг отчётливо почувствовал, что она для него стала единственным утешением. Дарья была тут же, ласково и преданно смотрела на Василия. Он нежно её обнял одной рукой и сказал:
— Ну, вот. Ты теперь много знаешь про меня и мою семью.
Пережитые волнения от встречи с братом Алексеем дали внутренний толчок чувствам, которые таинственным образом стали их сближать.
Дарья, находясь в Германии на рабском труде, была несвободна внешне. Но душа её была свободна, и в ней вызревали чувства молодой девушки. Она грезила о встрече с любимым человеком. Что касается Василия, то Катерина была права — он не одиночка. Он не забыл Катерину, она ушла куда-то в глубь сердца, и острота чувств, при воспоминании о ней, стала притуплённой и менее живой. Василий видел много девушек, симпатичных, ласковых, весёлых, но Дарья вызывала в его душе особое тепло. Они почти каждый день подолгу гуляли. Особенно им нравилось уединяться в ближайшей роще. Василий и Дарья протоптали тропинку к счастью. Дарья дождалась жарких ласк друга. Василий не мог унять свой пыл и проявлял нетерпение. В один из дней он сделал ей предложение. При этом сказал:
— Давай пойдём по жизни вместе. Попросим отца Никиту нас обвенчать.
На венчании было много народу. Были не только те, с которыми наша счастливая пара успела подружиться, но и другие, которых они знали как бы издалека. Все восприняли эту новость с особой радостью. Людям хотелось праздника. Сыграли свадьбу всем лагерем вскладчину. Унылая лагерная жизнь озарилась весельем. Никитишна пела старинные свадебные песнопения, Максимилиан веселил публику: сообразно случаю рассказывал басни. Создание семьи невольно побуждало размышлять о будущем. Обитатели лагеря восприняли свадебное веселье как знак изменения их бытия к лучшему. Появились надежды.
26
Людей в лагере становилось меньше. Многие куда-то писали, чтобы получить приглашение переехать в другую страну и устроиться на работу. И некоторые действительно получали положительные ответы и уезжали. К примеру, Михаил Артемьевич и Галина Николаевна дождались вызова от сына и отправились в Америку. Но таких было мало. Основной отъезд был организованным и появился немного позже.
Окончание войны поставило перед всеми участвовавшими в ней странами новые масштабные задачи: восстановить промышленность, наладить мирную жизнь. Для этого требовалась рабочая сила в большом количестве. В то же время по миру образовалось много беженцев. Особенно много их было в Германии. Их устройством озаботилась Организация Объединённых Наций, в частности Беженский комитет при ООН. Представители этого Комитета распределяли потоки беженцев по странам, сопровождали до пункта назначения и там каждому индивидуально давали направление: где, кем будет работать и сколько будет получать денег. В основном требовались рабочие на стройках и на плантациях, то есть приглашали туда, где применялся тяжёлый труд с применением физической силы. Из местных жителей было мало охотников идти на такие работы. Вот и набирали горемык, которые были, можно сказать, в безвыходном положении. Нужно отдать должное, при этом оплата предлагалась неплохая.
Василий и Дарья попали в поток беженцев, которых направляли в Австралию. Они были довольные и ждали переезда. А вот Максимилиану не везло. Однажды в дружеском разговоре с Василием он поделился своим огорчением:
— Я уже дважды писал в Америку, в Голливуд, но, как говорится, ни ответа, ни привета. Неужели я так и застряну здесь?! Даже отец Никита пакует иконы, готовится к отъезду в Австралию с вами. А что будет со мной? Я потерял Отечество, данную Богом землю Обетованную. Здесь я как рыба на суше. Мне нужна среда обитания. Я актёр, вот почему я хочу только в Голливуд.
Василий попытался что-то сказать в утешение другу:
— Может быть, не так пишешь? Товар-то ведь надо лицом показать.
Максимилиан задумался и вдруг, будто до него что-то дошло, сказал:
— У артиста лицо и есть товар. Надо было бы послать фото, но оно у меня только в единственном экземпляре. Я им дорожу. Но без фото ответа не дождусь. Да и если пошлю, то могут посмотреть, выбросить и забыть. Как поступить? Посоветуй, Василий. Иначе мне самому из этого замкнутого круга не выйти.
Василий, долго не раздумывая, твёрдо сказал:
— Посылай. У тебя лицо особенное. Даже когда ты молчишь, оно будто что-то говорит. И ещё, оно у тебя такое, что кажется — ты немного на всех похож. Наверное, все твои роли отпечатались на лице. Сразу видно — опытный актёр.
— Пожалуй, пошлю. Эх… была не была, — ободрился принятым решением Максимилиан.
Пришло время отправляться. Василий и Дарья простились со всеми, с кем успели подружиться. Особенно с Максимилианом. Они высказывали друг другу хорошие пожелания, и под конец Максимилиан сказал:
— Прощайте. Хотелось бы когда-нибудь встретиться.
На это Василий ответил:
— Гора с горой никогда не встретится, а человек с человеком может. Авось увидимся.
***
Беженцев из лагерей перемещённых лиц автомобилями доставляли на железнодорожную станцию и далее поездом до Неаполя. Оттуда на греческих и итальянских пароходах отправляли в самый дальний уголок планеты. Кораблей было много. Уже в пути с беженцами заключали договор. Им объясняли, что на основании этого договора беженская организация будет каждого трудоустраивать и предоставлять жильё. Все были рады подписать договор. При этом между собой рассуждали так: «Вот и хорошо. Теперь есть кому о нас позаботиться». Беженцы, как правило, были простыми людьми, и никто не вникал в подробности договора, которые при некоторых обстоятельствах могли сыграть серьёзную роль. Да и если бы кто-то с чем-то не согласился, всё равно контракт подписал бы: корабль был уже в океане, с него не спрыгнешь и вплавь до берега не доберёшься. Подписание договора было делом безвариантным.
Некоторые корабли останавливались на западном побережье Австралии. В этой части австралийского материка климат чрезвычайно тяжёлый: лето продолжительное и жара выше сорока градусов. Там старались не селиться даже австралийские аборигены. Обширная западная часть континента, омываемая Индийским океаном, была пустынна и не защищена. Единственное более или менее значимое место — небольшой город Перт. Охотников поселиться там, даже за обещанные длинные доллары, из эмигрантов было мало, поэтому под видом поломки некоторые суда останавливались в Перте и высаживали переселенцев якобы для ремонта на короткое время. Однако высаженные — и по сей день там. Василию и Дарье повезло: они доехали до Мельбурна.
Вот наконец и долгожданная Австралия — страна, с которой беженцы, измученные войной, связывали свои надежды на устройство спокойной жизни.
27
В морском порту прибывавших сразу же пересаживали в вагоны и перевозили в транзитный лагерь — бывший военный. Сюда регулярно приезжали представители организации по трудоустройству и сообщали, кто куда определён на работу. Среди прибывших были люди семейные. Дети до шестнадцати лет считались малолетними, и их не привлекали к работам. Если в семье не было детей, то могли мужа и жену отправить в разные места. Трудно себе представить, каково было состояние этих людей. Сначала они думали, что это ошибка. Однако им объяснили, что никакой ошибки нет. По подписанному ими контракту, каждый должен отправиться работать туда, куда его направят. Все должны в течение двух лет отработать затраты на переезд и все прочие расходы. И только после этого каждый имеет право уволиться с работы и уехать, куда пожелает. Крепость этих семей многие годы подвергалась жестокому испытанию войной и лагерной жизнью. С радостным настроением они отправлялись в Австралию, с мыслью о том, что доберутся до спокойной жизни, однако приехали к ещё одному испытанию. Со слезами и рыданиями расставались с любимыми. И ничего изменить было нельзя.
К счастью, Василия и Дарью не разлучили. Их обоих направили в пригород Мельбурна. Они попали в строительную кампанию, которая занималась возведением жилых домов. Всех рабочих определили жить в бараках, оставшихся от бывшего военного лагеря, при этом мужчины и женщины находились в разных корпусах. То, что некоторые являлись супругами, принималось во внимание, только если в семье были дети. Тогда их селили вместе. Василий и Дарья жили в разных бараках, но недалеко друг от друга.
В то время новых строительных технологий ещё не было. Дома возводились по старинке. Все нужные детали делались вручную на месте: рабочие тесали, пилили, строгали, прибивали. Эта работа требовала определённого навыка: кто его не имел, у того получалось плохо. Василию пришлось вспомнить, как он, подросток, помогал отцу строить новый курень. Он быстро освоился на этой работе. Василий ловко и уверенно орудовал инструментами. Со стороны создавалось впечатление: он хорошо понимает, что и как нужно делать. Со временем начальство это заметило, и его назначили бригадиром.
Дарья работала в женской бригаде. Женщины приводили в порядок участки вокруг построенных домов и выполняли другие подсобные работы.
Всем хотелось как можно скорее приобрести своё жильё и выселиться из бараков. Рабочие старались экономить на всём. Через два с небольшим года многие уже смогли купить участки для застройки. В выходные дни народ любил приходить туда. Там они проводили свободное время, устраивали пикники и были счастливы от того, что никто не подойдёт и не будет спрашивать: «Вы кто и что вы здесь делаете?» Они чувствовали себя дома. Это то, к чему они долго стремились, преодолевая неимоверные трудности. Многие после приобретения участка сразу же старались и поселиться: ставили палатки или делали помещения из подходящего строительного материала. Морским путём в Австралию доставляли грузовые автомобили. Для сохранности в пути их обивали досками. Поскольку эти доски были в употреблении, то и стоили дёшево. Многие люди построили из них себе временные жилища, лишь бы только уйти из бараков. А для некоторых, это жильё оказалось постоянным. К примеру, отец Никита сделал себе хату из этих досок, со временем подключил воду и электричество. Оказалось, что ему этого вполне достаточно. Да так и прожил там до своей кончины.
Построить дом было делом более сложным и дорогим. Своих денег не хватало, нужен был кредит. Банк давал деньги взаём, но при этом требовал справку от работодателя. В справке должно была содержать подтверждение о доходе заёмщика и о том, что работодатель не предполагает его увольнять. Эмигранты понимали своё нетвёрдое положение, поэтому, чтобы упрочиться в новой стране, они трудились упорно и добросовестно. Как правило, работодатель выдавал справку, и банк давал кредит.
Вскоре пространство, занятое русской колонией, было застроено. Приглашали священника для освящения, устраивали новоселья. Дарья при вселении припала к порогу и заплакала. Она вспомнила, как совсем ещё молоденькой девушкой её по-воровски угнали в Германию. Вспомнила несколько лет рабского труда и барачной жизни под надзором. Ей было до слёз обидно за покалеченную молодость. И в то же время она была рада: «Наконец я дома, у меня хороший муж, у меня будет ребёнок. У меня всё получилось». Горечь и счастье смешались и вытекали слезами.
Через полгода с небольшим у Василия родился сын. Новый дом наполнился особой атмосферой бытия. Василию было уже сорок лет, и он был готов стать отцом. Дома только и разговоров было, что про малыша. Василий дал ему имя Алексей, как звали брата. Он хотел, чтобы в его семье по-прежнему звучало это имя. Оно побуждало вспоминать родителей, брата и свою счастливую юность. Через два года родилась дочь.
Серьёзные житейские трудности стали отходить. Через десять лет люди в русской колонии обжились. Жизнь заметно изменилась к лучшему. Появилось много детей, рождённых уже в Австралии. Особенно много их было у русских эмигрантов из Китая. Была построена церковь, организовано Русское благотворительное общество имени Иоанна Кронштадтского, приходская школа.
28
В русской общине Василия знали, как человека, умеющего делать по домашнему хозяйству практически всё. Нередко к нему обращались с различными просьбами: устранить протечки в кранах, наладить слив канализации, заменить дверь и прочие бытовые мелочи.
Однажды в церкви после службы к Василию подошёл пожилой мужчина весьма интеллигентного вида. Они иногда видели друг друга в храме, но знакомы не были.
— Позвольте представиться. Сергей Семёнович Марков, — и в знак приветствия отвесил лёгкий поклон.
— Василий Фёдорович. Рад познакомиться.
Они пожали друг другу руки.
— У меня есть племянница. В её хозяйстве, в доме, возникли некоторые бытовые проблемы. Она вдова, поэтому нужен человек, который помог бы. Я видел, как вы с бригадой строили прицерковный дом. У вас хорошо получалось. Я прошу вас помочь ей. Она не останется в долгу.
Василий особенно не искал подработок. Он и без этого неплохо обеспечивал семью, но согласился, не хотел отказать в помощи. К этому времени у него уже появился автомобиль, он научился им хорошо управлять, ему не составило труда в условленный день и время приехать по адресу. Его с любезной улыбкой встретила женщина средних лет. Они познакомились. Её звали Татьяна. Она провела его по дому, показывая, где что не так и что она хотела бы поправить.
Для умелых рук Василия всё сделать было несложно. Долго он не возился. После окончания работы к нему подошла хозяйка, протянула конверт и сказала:
— Это ваш гонорар, — потом продолжила. — Ко мне приехал дядя. Я приглашаю вас обоих к столу на чашку чая.
За столом свободно говорили обо всём.
— Мой дядя уделяет мне внимание и помогает в житейских вопросах с тех пор, как я потеряла мужа.
Татьяна с улыбкой посмотрела на дядю. Потом вдруг печально задумалась и продолжила.
— Даже раньше. Он нам с мамой помогал, когда прекратилась связь с папой. Вскоре после этого обстановка изменилась к худшему настолько, что нам пришлось уехать из Харбина в Шанхай, оттуда на Филиппины. В этих путешествиях хлебнули немало горя. А уж потом попали сюда.
Обычный, никого ни к чему не обязывающий бытовой разговор за столом начал перерастать в нечто серьёзное. У Василия с самого начала посещения появлялось и исчезало непонятное предчувствие. Потом это стало сопровождаться мыслями и воспоминаниями. То он вспомнил нелёгкий труд на лесоповале, то на память пришли воспоминания о грубых и обозлённых обитателях лагерных бараков. И наконец, тихо и незаметно из глубин его памяти перед мысленным взором Василия предстал Константин. Василий вспомнил последние слова своего друга: «Гора с горой не встретятся, а человек с человеком могут встретиться. Очень прошу тебя: если так случится, что ты встретишь мою дочь Татьяну…». Поток мыслей у Василия продолжался: «Харбин … Татьяна… прервалась связь с отцом… имя то же… и по возрасту подходит. А не дочь ли это Константина? Неужели такое может быть?! Это просто невероятно!»
Василий вежливо спросил Татьяну:
— Скажите, пожалуйста, как вас по отчеству?
Она не знала, зачем ему её отчество, и с улыбкой ответила:
— О! Можно просто Татьяна…
На некоторое время наступила тишина. Василий думал, как выяснить иным способом, та ли эта Татьяна? И решил рассказать эпизод из своей жизни:
— Я отбывал тюремный срок в России на Севере, на лесоповале.
Василий по понятным причинам не хотел говорить, почему он там оказался. Слукавил и сказал так:
— Там познакомился с человеком. Тоже репрессированным, — будто бы он и сам был репрессирован. — Его имя Константин Шабельников.
Татьяна вскрикнула;
— Это мой папа!
Она любила отца. Память о нём хранилась в глубине души. Все годы после его отъезда в Россию никаких вестей о нём не было. И вот совершенно неожиданно перед ней сидел человек, который знал его. Она была потрясена этой новостью.
Сергей Семёнович тоже был поражён этим известием. Однако он, в своей скитальческой эмигрантской жизни много повидавший случаев подлога и прочих махинаций, решил всё-таки удостовериться, так ли это:
— Что вы могли бы о нём рассказать?
На это Василий сказал, что Константин происходил из Харбина, поехал в Россию по делам, но границу перекрыли, и он был разлучён с семьёй. Его дочь звали Татьяной. Словом, он рассказал то, что ему о себе говорил Константин.
— Это точно мой папа, — сквозь слёзы сказала Татьяна.
Тогда дядя попросил Татьяну принести семейный альбом. Она пошла в другую комнату и вскоре вышла с толстым альбомом. Сергей Семёнович открыл альбом, перевернул несколько страниц, положил его перед Василием и с доброжелательной улыбкой сказал:
— Здесь он ещё совсем молод. В России он был уже взрослый. Интересно, он сильно изменился?
Василий прекрасно понял, чего ждёт от него собеседник.
На развороте альбома были четыре разные фотографии. На одной из них группа юношей и девушек, человек шесть. Другие семейные фото — дома и на природе. Василий внимательно и продолжительно рассматривал каждую фотографию. Тем временем Татьяна и её дядя восприняли медлительность по-своему: не узнаёт, наверное, он говорил о каком-то другом человеке. Василий узнал его сразу на всех фотографиях, но не торопился с ответом. Он вспоминал друга по лесоповалу, ему было приятно видеть его на фотографии.
Наконец Василий произнёс, указав пальцем:
— Вот этой шевелюры у него уже не было, — потом, немного помедлив, добавил: Залысины, впалые щёки, морщины на лице — на фото их нет. Это всё появилось потом. А приветливый взгляд и добродушная улыбка сохранились. Это забыть и перепутать его с другим человеком нельзя. На фото я узнаю Константина.
Татьяна заплакала и сквозь слёзы говорила:
— Когда папа пропал, мне было пять лет, но я его хорошо помню. Мы его ждали долгие годы, но так и не дождались. Да и нам потом пришлось бежать. Мама умерла в Шанхае, там было очень тяжело жить во всех отношениях.
Татьяна тяжело вздохнула, немного помедлила и сказала:
— Значит он был репрессирован. Мы так и думали. Когда он ушёл из жизни?
— На первый день Пасхи в сороковом году, — ответил Василий. — Мне было поручено похоронить его на лагерном кладбище. Перед смертью он сказал, что у него есть дочь Татьяна, и просил меня, если вдруг так случится, что я встречу её, то передать, что он очень любил её и помнил всю жизнь. Благословил на долгую и счастливую земную жизнь.
На короткое время наступило молчание.
Татьяна, прикрыв лицо платочком, тихо всхлипывала и вспоминала папу, маму и свою тяжёлую бесправную скитальческую жизнь. По выражению лица Сергея Семёновича было видно, что и его тоже потревожили тяжёлые воспоминания время лихолетья. Однако Василия дома ждала семья:
— Домой пора. Лёшка и Соня уже пришли из школы. Надо жене помочь с домашними делами.
Они попрощались. Василий уехал. Но после этого посещения между ними возникли близкие отношения. Раньше они могли просто мельком видеть друг друга в храме на службе или на праздничной трапезе в прицерковном зале или на других мероприятиях. Теперь же они непременно подходили, приветствовали друг друга и увлечённо вели беседу. Их соединяла добрая память о Константине, для Василия — хорошем друге, для Татьяны — о любимом отце, для Сергея Семёновича — о хорошем родственнике, которого он знал и помнил.
29
Строительная индустрия в Австралии интенсивно развивалась. Теперь уже не требовалось, как раньше, на месте пилить, рубить, строгать, изготавливая детали. Их привозили готовыми, сделанными на фабриках. Для возведения дома нужно было точно знать: какие детали в какое место и в какой последовательности нужно устанавливать. Для этого нужны были определённые знания и навык, особенно для человека, который руководил строительством. Василий быстро освоил новую технологию. Это позволило ему остаться в должности бригадира.
Построенные дома с виду были красивые, но неуютные. Однако дома раскупали быстро. Причиной тому был большой приток эмигрантов, нуждавшихся в жилье.
По обязанности Василий знал, где и как делались закупки этих сборных домов, как оформлялся участок земли под застрой. Как-то раз он подумал: «Бригада у меня есть. Оформить бы участок. Купить сборный дом. Сделать всё как полагается — сможем. Все дома раскупаются, и у нас бы купили. Продать не проблема. Получил бы тогда не зарплату, а прибыль. Это во много крат больше».
Ещё ничего не получил, а уже, с едва заметной улыбкой, насладился такими рассуждениями. Ну, так что ж… Если заработать своим трудом, то и не грешно. Радуйся.
Зарплата у Василия была хорошей, такой, что он и Дарья могли некоторую часть заработка откладывать впрок. «Но денег на то, чтобы обернуться со строительством дома, на продажу не хватало». Эта мысль огорчала его, но не отставала. Она часто крутилась у него в голове, как неотвязная муха. Ему было сладко размышлять, какая была бы прибыль. Уж он и мысленно прикидывал, и делал уточнённые расчёты на бумаге. И всегда у него получались одинаковые числа о размере хорошей прибыли. Порой Василий долго смотрел на эти цифры, в этот момент они казались ему чем-то необыкновенно красивым. Идея строительства дома на продажу, будто дразня, манила его. Стать хозяином бизнеса ради хорошей прибыли — неплохая мысль. Однако у Василия, возможно, была и другая причина. Он происходил из потомственных вольных донских казаков. Вольных в том смысле, что он и его предки не были крепостными крестьянами. Он застал ещё то время, когда с дедом и отцом приходилось пахать, сеять, косить сено, ухаживать за скотом, планировать и выполнять все работы, связанные с этим, самостоятельно. Вероятно, Василия тянуло к самостоятельной жизни. Он тяготился быть наёмным работником. Василий искал выход.
***
Однажды, после службы на престольный праздник Успения Богородицы, Татьяна и Сергей Семёнович пригласили Василия с женой и детьми на праздничный ужин. Эти люди в русской общине пользовались весьма большим уважением. Дарье было приятно это приглашение. Она сразу же начала вытаскивать из гардероба платья, примерять, вертеться перед зеркалом. Надела очередное платье и с радостным волненьем запела:
— Я надела весёлое платье / И пошла на свиданье к тебе…
Потом игриво спросила мужа:
— Ну, как?
В этот раз на ней было светлое платье с крупными цветами. Сзади на пояснице был огромный бант. На голове была шляпа с большими полями, на которых лежали кисть винограда и букет камелии. Василий, глядя на жену, молчал.
— Что ты на меня уставился пустыми глазами? — начала она раздражаться на мужа.
Для Василия легче камни таскать, чем отвечать на такие вопросы. Наконец он вымолвил:
— Можно и в этом платье. Оно не грязное, не рваное.
Дарья с негодованием ответила:
— От тебя никакого толку, — и позвала дочку.
Из соседней комнаты пришла Соня и, глядя на маму, сказала:
— Это мода прошлого века. К моей школьной подруге приезжала в гости тётя из Калифорнии. Так она говорила, что даже там уже такое не носят.
Маме с дочкой было несложно подобрать платье. Они и для папы приготовили костюм.
В это время Василию было не до праздничной одежды. У него вызревали серьёзные планы, потому и смотрел на всё другое пустыми глазами. Василий размышлял: «Вот и случай. Нужно поговорить с Сергеем Семёновичем. Он очень опытный в деловых отношениях, и деньги у него есть. Нужно предложить ему вложиться в строительство дома на продажу».
***
Праздничная встреча была организована у Татьяны. Когда приехал Василий с семьёй, Сергей Семёнович был уже там. Татьяна всех пригласила пройти в зал. Огромный стол был накрыт разнообразными яствами и напитками. Было много мясных блюд. Ну, как же, всё-таки разговенье после Успенского поста. Во время застолья разговаривали о своих и чужих проблемах, о пустом и важном вперемежку.
Через некоторое время дети напились, наелись и стали тяготиться, сидя за столом. Татьяна предложила им пройти в другую комнату. Там она приготовила специально для них купленную игру. Женщины увлеклись своим разговором, а мужчины — своим.
— Мы здесь уже более десяти лет. Все давно отработали положенный срок на тех работах, куда направили по приезде. Многие сменили место, нашли работу выгодней. А вы, Василий, так на том месте и работаете до сих пор. Наверное, вас там всё устраивает? — поинтересовался Сергей Семёнович.
На это Василий ответил:
— Я хорошо освоил профессию. Работаю бригадиром. Оплата хорошая.
— В этом случае нет смысла что-то менять, — сказал Сергей Семёнович, думая, что подытожил тему.
Однако для Василия разговор только начался.
— Я всё-таки хотел бы кое-что поменять, не уходя из строительного дела. — Василий сделал короткую паузу. Глядя на собеседника, он заметил, что тот проявил интерес к продолжению разговора: — Я хотел бы поменять зарплату на прибыль.
— И как это возможно? — удивился Сергей Семёнович. Как деловой человек, он всё прекрасно понимал. Потому сам же и ответил: — Для этого вы должны стать хозяином бизнеса.
— Именно об этом речь и идёт, — твёрдо ответил Василий.
Сергей Семёнович бросил на него строгий взгляд: «Эка куда хватил?!»
Василий понимал, что сейчас наступил момент, от которого зависит успех его замысла. Суть дела нужно ясно представлять не только самому, но и чётко донести до собеседника.
— Я знаю, где и как оформить покупку участка для застройки, где купить сборный дом. Моя бригада имеет большой опыт, работает слаженно. Я прикинул, сколько нужно денег на возведение одного дома. На все расходы у меня есть только половина. Вот у меня в чём проблема.
Василий на некоторое время сделал многозначительную паузу, как бы намекая: а не поучаствовать ли Сергею Семёновичу во второй половине?
Он так и понял этот прозрачный намёк, но неожиданно для собеседника заговорил несколько об ином:
— Ваша строительная бригада работает в составе кампании и приносит ей хорошую прибыль. Когда вы отойдёте, у них выпадет эта прибыль. На строительном рынке конкуренция большая. Вас будут бить со всех сторон. В ход пойдут поджоги, подлоги и прочие мерзости. Помимо этого, сейчас стал применяться более изощрённый способ — провоцирование на юридические нарушения. Насколько мне известно, вы юридически неграмотный, прошу прощения за прямоту. Вас будут стараться разорить так, чтобы вы уже больше никогда не появились. — Сергей Семёнович сделал паузу и добавил: — Вот ваши проблемы. А финансовый вопрос можно решить просто — взять кредит в банке.
Василий выслушал всё внимательно и сник. Он слышал о конкуренции, но лицом к лицу с ней не сталкивался, уж так сложились обстоятельства в его жизни.
— Значит, никак нельзя, — печально произнёс Василий.
Но Сергей Семёнович, к его удивлению, заговорил на другую тему:
— Сегодня в церкви людей было заметно больше. Было тесновато. Новые люди появились. Подошли к тому, что нужно строить храм. Это было в плане, и участок покупали с расчётом на это.
Он, давний член приходского совета, знал все планы.
— Может быть, уже пора делать сборы? — поинтересовался Василий.
Наступила тишина, и в ней вызрело решение, приемлемое для всех.
— Давайте друг другу помогать, — Сергей Семёнович, добродушно улыбаясь, сказал Василию. — Я буду помогать вам советом в юридических вопросах, чтобы уберечь от злых волков. А вместе мы будем помогать строить храм.
Василий обрадовался этому предложению:
— Я не пожалею денег на постройку храма.
***
Василий возвращался домой и на его лице светилась радостная улыбка. Оно и понятно, его разговор с Сергеем Семёновичем открыл дорогу к осуществлению замысла — стать хозяином самому. Это сулило повышение социального статуса и увеличение семейного дохода. «Не пожалею денег. Дам сыну и дочери хорошее образование. Тогда никто не сможет сказать, что они неграмотные», — размышлял Василий. Видно, всё-таки зацепили его слова Сергея Семёновича о том, что он неграмотный. Однако Василий не обиделся. Эти слова побудили подумать о детях.
Василию, имевшему только начальное образование, можно сказать полуграмотному человеку, пришлось осваивать не только сложные строительные технологии, но и законодательство, и неписаные правила ведения бизнеса в Австралии. По натуре он был сообразительный, упорный в достижении цели. К тому же в лице Сергея Семёновича он обрёл хорошего наставника. Василию удалось выделиться в самостоятельную бригаду и с юридической помощью Сергея Семёновича успешно открыть своё дело.
30
Прошло несколько лет.
Был конец июля. Завечерело. Василий сидел в кресле на крылечке, слегка поёживаясь и кутаясь в плед от прохладного зимнего ветра. Ему предстояла поездка в Сидней в приход Князя Владимира на престольный праздник ради участия в заседании приходского совета. Там должен был решаться вопрос об окончании отделочных работ прицерковных строений. Он понимал свою роль в этом деле — финансовая поддержка. Но не об этом размышлял Василий. «Кого бы оставить на это время за себя на стройке? Гаврил уже староват. Терентий ещё маловат». В это время из дома выскочил Лёша.
— Сынок, ты куда?
— С друзьями погулять, — ответил сын.
— Зима в самом разгаре, а ты легко одет, — упрекнул отец.
— Нет. Мне тепло. Папа, я не маленький и знаю, что надевать, — огрызнулся сын и убежал.
«Да, уж двенадцать лет. А ведь Терентию, когда приехали, было столько же, сколько сыну сейчас. Так Терентий уже взрослый». Лицо Василия приняло удивлённое выражение: «Как быстро, незаметно растут и взрослеют дети. Терентий серьёзный и деловой молодой человек. Пожалуй, его оставлю старшим за себя, когда уеду. Погляжу, как справится. Если хорошо, то поставлю его бригадиром. Делать всё самому уже стало тяжело. Пятидесятилетний юбилей справил два года назад. Уже помощник нужен», — решил Василий.
31
На престольный праздник всегда бывает многолюдно. К тому же в Сиднее храм Великого князя Владимира небольшой, так что не все богомольцы помещаются в храме, многие люди стоят в церковном дворе.
После службы было устроено праздничное чаепитие. У Василия не было срочных дел, и он остался. Перед его глазами мелькали люди, до слуха доходила разноголосица. Вдруг перед ним промелькнул человек. Их мелькало много, но этот особенно обратил на себя внимание. Василию он кого-то напомнил. «Да это Максимилиан!» — он окончательно его вспомнил. Василий подошёл ближе и окликнул:
— Максимилиан!
Человек обернулся, некоторое время всматривался, потом с восторгом громко произнёс:
— Василий!
Радость встречи выразилась в дружеских объятиях. Они стали расспрашивать и рассказывать, как у них сложилась жизнь. Потом Василий заметил, что здесь многолюдно, суетливо и шумно, предложил зайти в кафе и там спокойно беседовать.
***
Максимилиан стал рассказывать о себе.
После вашего отъезда лагерь почти опустел. Остались пожилые и больные. Положение осложнялось тем, что остались они практически без средств к существованию. Я впал в уныние, бесцельно бродил по лагерю. Но запрос и фотографию всё-таки отправил в Голливуд. К моему удивлению, я получил приглашение от одной из киностудий. Причём приглашавшая сторона оплачивала расходы за переезд с условием, что я отработаю эти затраты. Это условие мне понравилось. Оно гарантировало работу. Мне было на что жить. Первые два года работа была простая: уборка в павильонах, чистка отхожих мест, ну и помогал устанавливать и убирать декорации. Роли были редко и без слов — попрошайка с протянутой рукой, пьяный бездомный спит на тротуаре и вариации этих образов. Как-то мне было не по себе от этих ролей. Но чего уж тут… в моём-то положении не покапризничаешь. Но всё-таки это давало заработок, который мне позволял выживать. Когда для съёмок нужен был бездомный или опустившийся наркоман, часто приглашали меня. Хотя кроме меня были и другие желающие. Даже в этом случае была конкуренция — всё-таки заработок.
Однажды мне очень повезло. Снимали эпизод. Званый вечер в доме известного богатого горожанина. В огромном светлом украшенном зале присутствуют все самые влиятельные люди города. Среди них прокурор. Это была моя роль, без слов. Передо мной встала задача: как я должен создавать впечатление у зрителя, что я прокурор? Единственным средством выражения был язык мимики и жестов.
Во время съёмок я ходил по залу, кому-то улыбался, кивал головой в знак приветствия. Сам же про себя думал: «И ты ещё не на нарах?!» Когда слышал о некоем господине, что тот — самый талантливый и удачливый бизнесмен, то глядя ему в глаза думал: «Чем больше у тебя удач, тем толще на тебя досье у меня». В сторонку к пальме в кадке отошли два уважаемых господина и стали что-то с интересом обсуждать. Я устремил на них серьёзный взгляд и подумал: «Вы у меня давно под серьёзным подозрением, мошенники». Когда я мысленно произносил эти слова, то мне было легче придавать лицу соответствующее выражение.
Вот таким приёмом я пользовался для создания образа прокурора. Это был большой труд. И он стоил того результата, которого я добился. Кстати, в этом фильме участвовали прекрасные актёры, он имел успех. После премьеры продюсер поблагодарил всех участников проекта. Он одобрительно вскользь упомянул и мою работу. Меня заметили. Стали приглашать чаще. Причём предлагали роли с короткими фразами. Однажды мне предложили сыграть одну из главных ролей в очень интересном фильме. По сценарию русский шпион выкрадывает у американцев секрет атомной бомбы. Роль удалась. Да и фильм получился кассовым. Моё финансовое положение значительно улучшилось. Мне удалось купить квартиру. Последние годы я участвую в праздничных представлениях, детских спектаклях и снимаюсь в фильмах. Немного пугаю детей, потом успокаиваю, смешу их. И мне это нравится. Я ведь по возрасту дедушка, вот и развлекаю деток.
***
Максимилиан окончил рассказ. При последних словах он отвёл взгляд, и лицо его стало грустным, будто он вспомнил неосуществившуюся мечту. Это не ускользнуло от внимания Василия, и он спросил:
— Семья есть?
— Да как тебе сказать… Вроде нет, а можно сказать, семей было много. В Голливуде такое не редкость, и я не исключение.
— Как тебе Сидней? — спросил Василий.
К моменту встречи Максимилиан уже имел впечатления от пребывания в Сиднее. И он поделился ими с Василием:
— Я ещё в Америке слышал, что недалеко от центра Сиднея есть огромные парки. Там горожане любят отдыхать. Но не только сиднейцы. В эти места откуда только не приезжают киносъёмочные группы. Особенно здесь любят снимать экзотические эпизоды киностудии американского Голливуда. Вот и я сюда приехал со съёмочной группой отснять детский развлекательный фильм «Повелитель акул». Я в одной из главных ролей. Но то, что в этом месте есть храм Великого князя Владимира, я узнал только вчера. Для меня это была большая радость. Наша память князя Владимира устроила нам с тобой совершенно невероятную встречу. Да я даже подумать не мог, что когда-нибудь увидимся! Я очень рад встрече. Теперь ты расскажи о себе.
***
Василий рассказал, как он упорно трудился на постройке домов, как ему удалось стать самому хозяином строительного бизнеса, хотя и не очень большого, но с достаточно хорошим и стабильным доходом. Василий рассказал о своей семье: об удачном браке с Дарьей и с особым теплом любви о сыне и дочери. Максимилиан слушал с интересом. Он был рад за друга, что у него всё сложилось удачно. «А так ли уж всё?» — внимательно глядя на Василия, усомнился Максимилиан. — О чём-то говорит с радостью, а в глазах едва заметна печать тоски и скорби. Это было заметно ещё в лагере. Значит раны души возникли раньше и будто тенью омрачают взор».
На некоторое время они задумались и молчали. Как правило, в такие моменты эмигранты со скорбью вспоминали трагические события, заставившие покинуть Родину. Первым заговорил Максимилиан:
— Я вспомнил панику в Севастополе. Отчаяние не сумевших сесть на корабль. Нищенское существование в Стамбуле. Грецию, Сербию, Германию. Начало войны. Лагерь ДиПи. Многие годы унизительной бесправной жизни.
На это Василий сказал:
— Тебе легче переживать прошлые невзгоды, потому что все эти события были не по твоей воле. У меня немного по-другому. Я ушёл из родного дома с топориком счастье тесать. Мама плакала, уговаривала не уходить. Я не послушал. Она ушла из жизни. Я её больше никогда не видел. С годами чувство вины перед ней не проходит, только усиливается. И ничего сделать с этим нельзя. Потом был сослан на лесоповал. В том земном аду пробыл десять лет. Потом война. Лагерь. Кругом разрушения, смерть и скорбь. Многое произошло из-за моих трагических ошибок. Единственный проблеск счастья — у меня была жена. Я её очень любил и сейчас не забываю. Она умерла во время войны. Даже любовь мне принесла скорбь.
Максимилиан, желая утешить друга, сказал:
— Но сейчас-то у тебя всё есть: хорошая семья, достаток в доме, жена тебя любит, уверен, дети тоже. Живи и радуйся.
Но всё-таки Василий нашёл, что возразить:
— Да, у меня всё есть. Мне не на что пожаловаться. Но воспоминания никуда не уходят. Они живут в душе, иногда предстают перед мысленным взором и, терзая душу, заставляют переживать прошедшее вновь. Это мучительно. Иногда думаю: «Вот бы вернуть всё назад. Я бы прожил жизнь совсем по-другому. Но, увы, это невозможно». Нынешняя жизнь, какой бы сладкой она ни была, не может совсем изжить из души прошлое. Вот так я с этим и живу.
Друзья откровенно поговорили. Потом, вспомнив нечто важное, Василий сказал:
— Да, кстати. Ты сказал, что после нашего отъезда в лагере остались пожилые и больные, у них не было средств к существованию. Так вот, у нас в Мельбурне стараниями двух женщин было создано Благотворительное общество Иоанна Кронштадтского. Они собирали средства и отправляли в помощь там оставшимся. Помощь начала поступать при тебе или ты уже уехал в Голливуд? — спросил Василий.
— Да, при мне. Когда получили, все были рады до слёз, благодарили Бога и благодетелей, — с чувством искренней признательности сказал Максимилиан. Потом, вероятно вспомнив евангельские события, с восхищением добавил:
— Всё-таки евангельский образ женщин, Марфы и Марии, вечен. Эта помощь помогла людям выжить. Мне было проще. Я вскоре уехал.
Василий решил продолжить встречу с другом в Мельбурне:
— Будет ли у тебя свободное от съёмок время? Я хотел бы пригласить тебя в Мельбурн.
— Думаю, да. Время найдётся, —предложение его обрадовало. Потом со смехом добавил: — Я намажу краской подмётки и пройдусь по центральной улице города, чтобы следы моих ног долго сохранялись.
— Актёры до старости мальчишествуют, — заметил Василий.
Друзья душевно провели время, договорились, как поддерживать связь, и расстались с желанием вновь увидеться в Мельбурне.
32
Через месяц у Максимилиана на съёмках появился перерыв на неделю. Он отправился в Мельбурн. Там в аэропорту его встретил Василий. По дороге в город Максимилиан, сидя в автомобиле, разглядывал через окошко бескрайние зелёные просторы Австралии.
— Правду говорят про Австралию — зелёный континент, — сказал Максимилиан.
— Сейчас зима. Часто выпадают дожди. Потому кругом зелено, а летом сухо и жарко. Тогда Австралия представляет собой выжженный солнцем жёлтый континент.
Видя, что гость стал ёжиться от холода, Василий включил подогрев салона в машине, при этом сказал:
— Ты приехал зимой, легко одет. В Сиднее заметно теплей, а в Мельбурне холодно. Этой ночью выпал снег. Ну, не то, чтобы сугробы. Утром всё было покрыто инеем. У нас на князя Владимира — разгар зимы. А в этом году зима что-то загостилась.
***
Дом Василия был просторный, благоустроенный, с отоплением. Для гостя нашлась отдельная комната. Дарья встретила Максимилиана приветливо. Сын Лёша и дочь Галина смотрели на гостя с любопытством. На следующий день Василий предложил Максимилиану посетить Русское благотворительное общество имени Иоанна Кронштадтского.
— Если ты хочешь не только с благодарностью помнить своих благодетелей, но и поблагодарить их лично, то такая возможность есть. Благотворительное общество здесь недалеко. Мы без труда доберёмся пешком.
— Буду рад.
В офисе общества были две пожилые женщины, Елизавета и Ольга. Когда-то Максимилиан их знал, они были в том же лагере ДиПи, но им удалось уехать из Германии года на три раньше. Прошедшие годы своё дело сделали. Им пришлось, хотя и немного, но напрячься, чтобы узнать друг друга. В их глазах светилась искренняя радость. Начали расспрашивать друг друга, как у кого сложилась жизнь? В первую очередь Максимилиан стал благодарить Елизавету и Ольгу за помощь, которую они организовали в самые тяжёлые дни для оставшихся без средств к существованию, никому не нужных пожилых и больных соотечественников в разгромленной Германии. Он восхитился их подвигом. При этом назвал их евангельскими Марфой и Марией. Под конец спросил:
— Как вы дерзнули на такое дело? Ведь у вас у самих мало что было. Сами ещё не обжились в другой стране. На что вы надеялись?
Елизавета ответила:
— Муж получил приглашение в Мельбурнский университет. Мы уехали раньше других. Но уже тогда знали, что в Австралию будут приглашать не всех, а только трудоспособных. От прибывавших знали, что в лагере положение пожилых и больных становилось хуже. Местные жители ничем помочь не могли, в разгромленной Германии сами кое-как существовали. А немощные старики из ДиПи — ещё хуже. В лагере мы жили вместе, я многих знала, сроднилась с ними. Понимая, что они в безвыходном положении, я не могла быть спокойной. Нужно было что-то делать. Поговорила с мужем. Он согласился, что нужно помочь людям, — и с улыбкой перевела взгляд на подругу: — А в лице Ольги нашла единомышленницу.
Ольга продолжила:
— Когда Елизавета поделилась со мной своей печалью об оставшихся в лагере пожилых русских людях, я сказала, что об этом знаю и меня это трогает. И мы с ней начали работать. Стали вести беседы с людьми в русской общине, чтобы организовать помощь. Оказалось, что многие поддержали эту идею. Это было радостно не только за оставшихся в лагере, но и за нас. Если мы сохранили чувство взаимопомощи, то значит выживем в новой стране.
Организовали благотворительное общество. Из-за частых пожаров в Австралии страдали и русские эмигранты. Приходилось помогать погорельцам. Помогли переехать пожилым русским беженцам из Шанхая, тоже оказавшимся в очень тяжёлом положении. Для того чтобы их приютить, построили павильоны. Со временем людей, желавших участвовать в делах благотворительности, становилось больше. Увеличивались и возможности нашего общества. Сейчас в плане построить русскую деревню.
Для Максимилиана эта беседа явилась встречей лицом к лицу с проявлением искреннего милосердия. И это вызвало в нём желание приобщиться к добродетели. Перед прощанием с благодетельницами Максимилиан внёс посильную лепту в благотворительный фонд, ещё раз поблагодарил за их усердные труды и уехал.
33
В начале 90-х годов Василий вошёл в преклонный возраст. Ему было уже немного за восемьдесят. Однако он ещё сохранил остатки былой бодрости духа и физической силы. Жена Василия года два как отошла ко Господу, и старик жил один в своём доме. Сын Алексей и дочь Галина, жили своими семьями отдельно, но недалеко. Внукам нравилось приходить к дедушке. Вторым этажом дед Василий почти не пользовался, и его заняли внуки для своих развлечений. Без родительского строго надзора они чувствовали себя у него свободно. Дед Василий не обременял их своим вниманием. Дочь Галина приходила к отцу часто: наводила порядок в доме и холодильнике. При этом каждый раз говорила:
– Папа, почему ты не выбрасываешь просроченные продукты?
Потом поднималась на второй этаж и что-то там двигала, гремела. Наверное, наводила порядок после детских игр. Дед Василий в эти дела не вникал. У него была к ним только одна просьба: «Глядите не развалите и не сожгите дом».
Впрочем, деду нравилось, что внуки к нему приходят и им есть чем заняться у него.
Алексей часто звонил и посещал отца. Василий советовался с ним по важным делам. Словом, Василий был ухожен и не одинок.
***
Василию не нравилось австралийское лето. Уж очень жаркое и сухое. Всё выгорает под жаркими лучами солнца. Куда ни глянь, кругом желтизна выгоревшей травы. В самые жаркие месяцы, январе и феврале, Василий без необходимости не выходил на улицу. Сидел дома с включённом кондиционером. Время от времени глядел в окошко на внешний мир. Только вечером мог выйти на крылечко, да и то ненадолго. Темнеет быстро. Ничего не видно. Если включишь свет, сразу же начинает одолевать мошкара. И они не так уж и безвредны. Какой интерес торчать на улице?!
А вот зима Василию была по душе. Ему нравилось коротать одиночество, сидя в кресле на крылечке. Василий любовался цветами в палисаднике, смотрел на прохожих, на проезжавшие мимо автомобили или вглядываться в даль. Слева от него, невдалеке виднелась русская церковь и офис русского благотворительного общества. Справа его взору представлялся русский старческий дом. Прямо перед ним в своих частных домах проживала многочисленная русская диаспора. За ними на некотором возвышении располагался пустырь, по виду очень похожий на донскую степь. Его взгляд всегда привлекал огромный засохший эвкалипт, голый ствол и ветви которого были хорошо заметны издалека. Он формой и сероватой белизной напоминал Василию знакомый с детства засохший тополь, стоявший в поле между Доном и высоким курганом. Вероятно, поэтому он любил сидеть здесь и предаваться воспоминаниям. К тому же по улице нередко проходили знакомые русские люди из эмигрантов. Часто кто-нибудь заходил, или Василий иногда сам зазывал на посиделки. Тогда они подолгу наслаждались беседой.
Мельбурнская зима — это совсем не то, что зима в России. Как правило, это прохладная сырая погода с ветерком и частыми дождями. Температура воздуха от пяти до пятнадцати градусов по Цельсию. Иногда ночью бывал слабый морозец, но он редкий гость и, когда бывал, оставлял после себя рано утром на газонах иней, исчезавший при первых лучах солнца.
В Мельбурне, как и во всей Австралии, круглый год цветут растения и поют птицы. Вот и у Василия в палисаднике цвели камелии. Они были похожи на куст сирени, а их цветы подобны распустившимся красным розам. Красовались герберы. Торчали из земли нарциссы и тюльпаны. Чирикали попеременно какие-то разноцветные причудливые птички: одни заканчивали петь, другие начинали.
Созерцая природу, Василий восторгался её чудесной красотой, но иногда с удивлением и глубокой печалью задавал сам себе вопрос: «Почему в этом торжестве красоты мира Божия душа порой тоскует, словно в безжизненной пустыне?»
Как-то раз в такой момент Василию на память пришли строки из стихотворения одной пожилой эмигрантки:
Есть незаживающие раны,
И никто не в силах им помочь.
Не болят, а ноют непрестанно,
Непрестанно ноют день и ночь.
А порою нападает глухая,
Бесконечно горькая тоска,
Если к ним притронется
Чужая и немилосердная рука .
Когда Василий на одном из праздничных вечеров впервые услышал это стихотворение, он подошёл к автору и спросил:
— Евдокия, ты живёшь небедно. Разве обеспеченная жизнь тебе не помогает унять ноющие раны души?
Ей не нужно было думать, чтобы дать пространный ответ с объяснением. Он ею выстрадан. И она ответила сразу и коротко:
— Нет.
«Это правда, — подумал Василий. — То, что происходит с нами сегодня, подготовлено событиями прошлых дней». Вспоминая прошлое, он ясно сознавал, что преступление, совершенное им в молодости, было настолько серьёзным, что последствия его стали причиной дальнейших событий его жизни. Они не оставили ему выбора. Это преступление стало для него судьбоносным. «Судом был лишён свободы на десять лет. Из-за этого не призвали на войну добровольцем. Не по своей воле оказался в оккупации. Потом пришлось отступить с немцами. А что я выбирал? Ничего. Прожил как перекати-поле, гонимое ветром. Для меня это трагедия. Я до сих пор скорблю об этом. И эта скорбь даже больше, чем в тюрьме, — размышлял Василий. — Бог дал мне возможность разбогатеть. Но это не утешило меня. Да. За всё пришлось дорого платить».
Василий лишился Отечества. Жил только воспоминаниями и не мог реально прикоснуться к жизни навсегда утраченных родных краёв, близких людей — всего того, что дал ему Бог в удел во время прихода в земную жизнь. Это стало непроходящей печалью, нередко наваливающейся скорбью, словно душу сдавливал могильный камень.
Его мысли перескочили на другое: «Могильный камень… Я не забыл тебя. Я не забыл тебя, Катерина!»
***
Тоска по утраченной Родине у каждого эмигранта своя, у кого больше, у кого меньше, но сопровождает всех. И когда появлялись новоприбывшие, им оказывали большое внимание. В них видели частицу России. Устраивали посиделки, приглашая новоприбывших в гости. Беседы с ними были интересны, а точнее, просто любопытны. Они (послевоенная эмиграция) желали узнать, что в России происходит? Как жизнь изменилась за время их отсутствия? В особенности, хотели понять, изменилось ли отношение власти к ним. Многие эмигранты были «под статьёй». Каждый вспоминал своё прошлое и представлял: вот если бы он приехал в Россию, то где бы очутился? Но ответа на этот вопрос найти на подобных встречах и беседах было невозможно.
Наступили лихие 90-е годы. Новоприбывших стало намного больше. Они были очень разного достатка, образования и социального положения. От них до Василия доходили слухи, что СССР развалился и в новую Россию могут ехать все, кто хочет. Однако он не очень доверял этим слухам, но продолжал встречаться с новоприбывшими соотечественниками. Ему было интересно слушать вести с Родины. Среди них были люди, находившиеся в крайней нужде. Василий с пониманием относился к ним и оказывал материальную поддержку. Однако можно ехать в Россию или нет? Вопрос этот разрешился для Василия совершенно неожиданным образом.
34
В один из зимних дней Василий сидел на своём любимом месте. Мимо проходил Тимофей, с которым он познакомились ещё на корабле, по пути из Неаполя в Мельбурн. Потом их отправили на работу в одно и то же место недалеко от Мельбурна. За многие годы у них сложились приятельские отношения. Тимофей помахал рукой.
— Давно тебя не видно было. Где ты пропадал? — поинтересовался Василий.
— Далеко.
— Зайди ко мне. Расскажи, — пригласил Василий приятеля на посиделки.
Тимофей свернул во двор, удобно устроился в кресле рядом с другом.
— Я был в России, — зная, что это удивит друга, немного с гордостью объявил Тимофей.
— Да ну?! Брешешь, — не поверил Василий. — И тебя не расстреляли? Ты же при немцах в Таганроге полицаем был.
— Во-первых, я никого не убивал, не насиловал, не грабил. Я приспосабливался к тем условиям жизни, какие были, — потом как бы оправдываясь добавил: — Да. Приспособленец я. Жить-то хочется, вот и вертелся туда-сюда, с боку на бок переворачивался — и вашим, и нашим.
— Да, ладно. Я всё это знаю про тебя. Лучше дальше рассказывай, как съездил.
— Ну, вот, — продолжил Тимофей. — Ты же знаешь, что Советского Союза уже нет, развалился. Мне дали визу и в новой России не преследовали. Ты тоже можешь съездить, если хочешь.
— Неужели время такое пришло? Кто бы мог подумать?! — недоумевал Василий. — И всё по-тихому обстряпал?! Никому не сказал, — укорил его Василий.
— Да знаешь… Мало ли что могло бы случиться… Я решил, что расскажу потом, когда вернусь.
Василий с некоторым недоумением поинтересовался:
— Ведь прошло много лет. Родственники могли переехать в другое место и сменить адреса. Да и просто помереть. И куда же ты поехал?
В эмигрантской среде нередко случалось, что в разговорах люди могли что-нибудь недоговаривать, но сейчас скрывать что-либо не было смысла, и Тимофей подробно рассказал старому другу, как он организовал поездку в Россию.
Василий долго был под впечатлением от рассказа Тимофея. Услышанное взволновало его. Он никак не мог представить себе, что произошло в России и до конца поверить в то, что свободно может поехать на родину. Однако Тимофей туда-сюда съездил, и никто его в России не задержал. Раньше такое было невозможно. Он чувствовал, что был затронут главный вопрос его жизни. Мысли Василия путано роились, но постепенно из этого роя выделилась главная мысль: сейчас пришло время исполнить своё обещание.
35
О своём решении съездить в Россию первому он сообщил сыну по телефону.
— Привет, Алекс, — Василий поздоровался на австралийский манер.
— Привет, папа, как ты сегодня? — на тот же австралийский манер прозвучало приветствие в телефоне.
— Я хочу съездить в Россию, — Василий решительно объявил сыну о своём намерении.
— Я не ослышался? Ты собираешься ехать в Россию? — с недоумением переспросил Алекс.
— Да, сын. У меня там есть незавершённое дело. Несколько лет назад я тебе о нём говорил.
— О, да. Я помню. Но папа, это так неожиданно. Я сейчас не знаю, что на это ответить, — немного помолчав, продолжил, — Я слышал о переменах в России. Ты уверен, что тебе туда уже можно ехать?
— Тимофей Шишкин уже побывал. Я с ним недавно виделся. Он с восторгом рассказал, как побывал в России, какие там перемены. Вот и я засобирался. Нужно ехать сейчас, иначе через некоторое время для меня будет уже поздно.
Алекс, как бизнесмен, интересовался тем, что происходит в мире. До него доходили в общих чертах сведения о наиболее значимых событиях, происходивших на родине его предков. Немного подумав, он согласился с отцом:
— Раз уж Тимофея пустили в Россию и выпустили обратно, то, я думаю, тебе тоже можно.
Потом он начал излагать соображения относительно поездки:
— Лучше всего ехать, когда в Австралии осень или весна, тогда в России наоборот — весна или осень. Погода будет приблизительно одинакова. Легче перенесёшь поездку. Я поеду с тобой.
— Сынок, я не обременю тебя этой поездкой. Занимайся своими делами.
— И не думай. Я не отпущу тебя одного. Ты должен считаться со своим возрастом. В поездке может случиться всё что угодно. Рядом должен быть свой надёжный человек. У меня, конечно, есть очень важные дела, я их должен закончить. Для этого потребуется не меньше месяца. Но и оформление паспортов и виз возьмёт времени столько же.
— Со мной поедет Васька.
— Как!? Дедушка с внуком договорились за моей спиной и мне ничего не нужно знать? — Алекс выразил удивление и некоторое недовольство.
— Пока он ничего не знает. Это я так решил, — поспешил успокоить отец сына. — Но я его уговорю, и в университете его дела тоже можно уладить. Отлучка на короткое время ни на что не повлияет. А что упустит, то наверстает — он у нас способный мальчик.
Несколько секунд оба молчали.
— Может быть, этот вариант лучше. У меня действительно серьёзные дела. Даже если допустить малейшую ошибку, наша фирма понесёт большие убытки. Есть один не очень надёжный поставщик, он нуждается в постоянном внимании.
«Хороший у меня сын: не алкаш, не наркоман, работящий, любит семью. Но жало в плоть его терзает. Алексей дома один. Вот и момент задать ему один вопросик», — мелькнула мысль у Василия.
— Этот поставщик — из Баларата? — спросили Василий у сына.
— Почему ты говоришь «из Баларата»? — переспросил Алекс.
— У тебя туда частые деловые поездки. Что ты там делаешь?
Алексею ещё ни разу в жизни не удавалось что-нибудь скрыть от отца. И теперь ему казалось, что отец всё знает, поэтому решил сказать прямо:
— Папа, я взрослый и сам разберусь, куда и зачем мне ездить.
— Да уж можно сказать мужчина, сорок лет, — согласился Василий с сыном.
— К тому же с ней, в смысле с Баларатом, всё кончено, — начал оправдываться Алекс.
— Вот и хорошо. Как твои девочки? — спросил Василий про жену и дочку Алексея.
— Софи и Глафи уехали в магазин «Катерина».
Василий понимал, что «Катерина» — дорогой магазин в центре Мельбурна — не имеет ни малейшего отношения к его второй жене. Но когда он услышал это имя, внутри у него что-то дрогнуло, будто из глубины души кто-то постучал, и он вновь смутно почувствовал горечь безвозвратной потери.
— Соня приучит Глашу ездить по дорогим магазинам да наряжаться, — проворчал Василий.
— О, да! Ещё как! Ах, папа, уже приучила. Да ладно, пусть. Средства позволяют.
— В этом году престольный праздник приходится на воскресенье. Так что после церкви всех жду к себе на разговенье после Успенского поста. Сейчас буду звонить Галочке. Приглашу всех Дятлоффс, — последнее слово Василий произнёс на английский манер, что означало Дятловых, то есть семью дочери Галины.
— Я очень рад. Давно не виделся с сестрой и её семьёй, — Алексей искренне обрадовался. — Здо;рово, папа. Ты устроишь нам настоящий праздник. Вот и случай, обговорим все детали твоей поездки и всего, что с этим связано. Папа, у меня есть знакомый, который может подсказать, как и куда нужно обратиться за уточнением адреса дяди Алексея.
— Вот ты этим, пожалуйста, и займись. Это будет для меня большая помощь, — попросил Василий сына.
На этом телефонный разговор окончился.
От новоприбывших Василий узнал, что в конце 40-х и начале 50-х годов была построена Цимлянская ГЭС. Дон был перегорожен плотиной. Образовавшееся водохранилище затопило множество хуторов и станиц. Жителей этих населённых пунктов расселили по хуторам и станицам, которые располагались выше уровня водохранилища. К счастью, его родные места под затопление не попали. Однако адрес брата оказался немного не тот. Название улицы было переименовано. Номер дома поменялся. Василий ещё раз взглянул на записку с адресом. Вместо старинного названия улица носила имя одного из казнённых немцами подпольщика. Василий хорошо знал его. И до сих пор прекрасно помнил, как немцы жестоко казнили подпольщиков: как протащили их тела через всю станицу и бросили в Дон, в ледяную прорубь. Вспоминая эти трагические события, Василий не стеснялся слёз, которые обильно потекли по лицу. Немного успокоившись, он обратил внимание на номер дома. При этом очень удивился и стал рассуждать вслух: «Последний номер дома был 47. А сейчас у брата уже 104. Улицы идут с востока на запад, туда, где низина. При весеннем половодье там всегда подтапливало. Вода стояла до полутора метров глубиной. Неужели каждую весну половина улицы плавает? Но этого не может быть». Василий так и остался в недоумении. Он не учёл, что построенная плотина регулирует сток воды так, что разорительных разливов Дона не бывает.
36
Дорога была дальней и утомительной. Даже на самолёте им пришлось лететь с пересадками чуть больше суток. Василий забронировал в центре Москвы номер в гостинице на три дня, чтобы немного отдохнуть от перелёта и привыкнуть к другому часовому поясу. В Австралии начиналась весна, а в России — осень. Погода была похожей, и путешественникам нетрудно было привыкнуть. Василий, хотя родился и прожил почти полжизни в России, но в Москве никогда не был. А уж про Ваську и говорить нечего, он русский австралиец. Так что оба Москву видели только на картинке и по телевизору. И вот им представился случай побывать и посмотреть столицу России, пройтись по её улицам. Дежурный администратор порекомендовала взять гида и уверяла, что эта молодая девушка хорошо знает Москву, владеет английским и интересно рассказывает, оплату берёт небольшую. Под конец с доброжелательной улыбкой добавила:
— У нас в России сейчас сложное положение. Вот все и стараются как-то подработать.
Дедушка не успел открыть рот, как внук с радостью подхватил:
— Отлично!
Дедушка кинул взгляд на внука и сам для себя отметил: «Хочет поглядеть, какая она, эта выпускница университета».
Гостиница располагалась в центре города, и никуда ехать не пришлось. Пешая экскурсия началась прямо от гостиницы и до Красной площади. На следующий день посетили Кремль, побывали на Соборной площади и в кремлёвских храмах. Когда они вышли из Кремля, дедушка обернулся, начал креститься и кланяться в сторону Кремля. Внук, обучавшийся в церковноприходской школе, понял, почему дедушка так делает, и присоединился к нему. Гид удивилась такому поведению клиентов, а дедушка объяснил:
— В Кремле много храмов, в них почивают мощи русских святителей. Для русского человека Кремль — это прежде всего Святое Место.
Гид действительно оказалась грамотной. Она умело и понятно преподнесла исторические события так, что экскурсанты были увлечены её рассказами и с большим интересом слушали.
Однако экскурсия подошла к концу, и пора была пообедать. Дедушка попросил гида провести их к ресторану и предложил присоединиться к общей трапезе. Шли обратным путём. Путешественники обращали внимание на рекламные надписи, на проезжие автомобили, на прохожих и прочее, что попадалось на глаза. Им было всё любопытно. В некоторых местах толпились люди. Они не шли, они стояли. Каждый что-то держал в руках, а рядом — у кого коробки, у кого сумки. Днём ранее дедушка видел то же самое. Эти сцены невольно вызывали в памяти картины прошлого: как он сам в молодости на станичном базаре торговал тем, что выросло на огороде.
Василий с любопытством спросил девушку-гида:
— Почему здесь люди стоят, толпятся?
Она коротко объяснила:
— В нашей стране сейчас идут реформы. Меняется весь уклад жизни. К сожалению, это сопровождается спадом производства, безработицей. Зарплаты маленькие, да и выплачивают с задержкой. Людям надо на что-то жить, вот они и стоят, продают, кто что имеет.
Проходя мимо, дедушка подошёл к одной пожилой женщине. Не успел рот открыть, как она уже стала ему предлагать:
— Носочки, носочки! Вязаные, шерстяные, тёплые. Дедуля, возьми! Недорого, — и назвала цену.
«Пусть мне это будет вместо сувенира», — подумал дедушка и купил носки. Гид проводила путешественников до гостиницы. На прощанье дедушка стал благодарить гида. Тут встрял в разговор Васька:
— У нас в Австралии есть обычай. Если работа понравилась заказчику, то он исполнителю даёт ещё и премию. Правда, дедушка?
«Вот вымогатель! В Австралии такие же обычаи, как и везде — стараются объегорить один другого. Видать, приглянулась девушка. Да… Васька стал прямо мужик. Всё, пирог испёкся. Какая-нибудь надкусит. Дело случая», — подумал дедушка. Ему ничего не оставалось делать, как к оговорённому ранее гонорару прибавить премию.
Девушка-гид улыбалась, то ли была довольна подработкой, то ли ей было приятно видеть Ваську, этого парня-симпатягу. Они попрощались. Дедушка смотрел на удаляющуюся фигуру гида и думал: «Хорошая девушка, грамотная, симпатичная, приветливая». Потом, вдруг обернувшись к внуку, серьёзным тоном стал учить его уму-разуму:
— А ты, Васька, остерегайся. Ты уже совсем взрослый. За тобой по пятам грех ходит.
На это Васька даже не огрызнулся, его это только повеселило. Дедушка про себя подумал: «Значит, в нашей семье скоро произойдут большие перемены».
37
Из Москвы до Ростова-на-Дону путешественники добрались самолётом. В станицу по адресу приехали на такси. Из дома им навстречу вышли Алексей и его жена Клавдия.
В первые мгновения братья не могли оторвать взгляда друг от друга. Время, конечно, наложило отпечаток, но родные черты всё ещё были различимы среди глубоких морщин. Братья обнялись и долго не отпускали друг друга.
Судьба разлучила Василия и Алексея на долгих сорок пять лет. И вот наконец долгожданная встреча в родных краях!
У Алексея был большой дом, в котором он жил с женой. Дочь со своей семьёй жила отдельно. А вот сын с семьёй жил в доме родителей. Однако для Василия и его внука тоже нашлось место. Жена Алексея с заботой приготовила для них отдельную комнату.
Братья предавались воспоминаниям о детстве, войне и событиях, которые произошли много лет назад. Васька познакомился с троюродным братом Колькой и сестрой Ольгой.
День подошёл к концу. Василий пожелал отойти ко сну раньше обычного. Видимо, дорога утомила его, к тому же у него были большие планы на завтра.
На следующий день Василий сказал брату:
— Я счастлив посетить родные края. Для меня долгие годы это было несбыточной мечтой, и вдруг оказалось, что это возможно. Но у меня здесь есть очень важное дело.
Василий на мгновение умолк. В его душе пробудились воспоминания о далёких прошлых годах. Одни воспоминания давали ему радость: тогда тень улыбки пробегала по лицу. Другие приносили страдания. Он воспринимал их так, будто они наполовину обессмыслили его жизнь. Василий вздохнул и продолжил:
— Зимой перед отступлением немцев умерла моя жена Катерина. Я похоронил её в степи, за речкой, возле птичника. На могилу положил большой камень. Я хочу перезахоронить её на кладбище по христианскому обычаю. И на душе станет легче.
Алексей продолжил разговор:
— Наверное, на это потребуется чьё-то разрешение. Чьё именно я не знаю. Это нужно выяснять. Мы сходим в администрацию станицы. Там всё объяснят. Но прежде надо отыскать могилу. Времени прошло немало. Пейзаж изменился. Приметы, какие были тогда, изменились или совсем исчезли. Да и ты не всё удержал в памяти.
— Это правда, брат, — согласился Василий. Потом с сожалением добавил: — Похоронить мне помогал Андрей. Он помог бы найти могилу. Жаль, что его нет.
— Это ты про какого Андрея? Который полицаем был? — с удивлением уточнил Алексей.
— Про него. Тогда мы ушли с ним вместе. Потом нас направили в разные места. С тех пор я про него не знаю ничего, жив он или помер, — ответил Василий.
— Андрей, твой попутчик, живёт тут в станице, недалеко, минут десять ходу, — сообщил Алексей брату потрясающую новость.
Василий изумился. После войны сотрудники НКВД посещали лагеря ДиПи. Они вылавливали всех бывших полицаев и прочих, отступивших с немцами. Василий, вспоминая друга, полагал, что, скорее всего, он попал в руки НКВД. Его, как и других, возвратили в СССР. В той среде, где находился Василий упорно ходили слухи, что там их ждёт расстрел или тяжёлые работы в холодных краях, откуда обратного пути нет. До этого момента Василий так наивно и верил в это. Однако оказалось, что это не совсем так и не со всеми. Василий не сразу это осознал. Он сидел неподвижно, молча, уставив взгляд в никуда. А внутри у него рушились неверные убеждения. И на этом месте стали появляться сомнения: правильно ли он поступил, что решил тогда не возвращаться на Родину?
— Так что? И я могу с ним повидаться? — до конца ещё не веря, спросил Василий брата.
— Конечно. Но сегодня не нужно никуда идти. Я баньку протоплю. Сходи попарься. Тебе нужно отдохнуть с дороги. Завтра пойдём.
38
На следующий день Алексей проводил брата к Андрею. Долго идти не пришлось. Он действительно жил недалеко. Сначала разговор не получался. Они долго смотрели друг на друга не потому, что не узнали, а потому, что не сразу поверили в происходящее. К тому же в памяти друг друга они остались молодыми, крепкими и весёлыми парнями. А теперь два глубоких старика смотрели друг на друга. К этому нужно было хотя бы немного привыкнуть. Первым заговорил Василий:
— Мы с тобой дошли до Луганска. Потом ты куда-то пропал, и с тех пор до сегодняшнего дня я ничего не знал про тебя.
На это Андрей коротко рассказал о себе:
— Мы ведь были там не сами по себе. Куда укажут, туда и шли. Что прикажут, то и делали. Мне приказали загрузить машину какими-то коробками. На моё счастье, они были не тяжёлые. С этой машиной велели ехать и разгрузить. Ехали целый день. После разгрузки надавали другой работы: делай то, делай другое. Дармовая рабочая сила всегда нужна. Так и оставили меня там. В конце войны я оказался в советской оккупационной зоне, и меня отправили в фильтрационный лагерь. Поначалу нас там допрашивали часто и долго. Потом как-то реже стали. Видать, проверяли, кто-что наговорил. Потом был суд. Меня отправили в Кемеровскую область работать в шахте, уголь добывать. Вот так и рассылали из лагеря всех, кого куда. Я слыхал, что тех, кто участвовал в боевых действиях против Красной армии, отправляли в разные места: одних — в Воркуту в угольные шахты; других, которые особенно усердствовали и проливали кровь, в какие-то шахты в Казахстан. Это было самое тяжёлое место. Так слыхал от людей. А кого расстреливали? В плен попадали ведь и военные, принявшие присягу. Некоторые из них перешли на сторону врага и проливали кровь своих. Так вот их и расстреливали за измену Родине.
— Как тебе там жилось, в Кемеровской области? — поинтересовался Василий.
Причин что-либо скрывать у Андрея не было. Потому он поведал другу всё, как сохранила его память:
— Нас привезли в горняцкий посёлок П*. Поселили в общежитии. На втором и третьем этажах располагались жилые помещения. Разместили по четыре человека в комнате. На первом этаже была столовая, душевая и прочие служебные помещения. Нам создали неплохие условия и поесть, и помыться, и отдохнуть.
Василий с недоумением хмыкнул:
— Как-то непонятно, почему была такая забота о вас. Казалось бы, вы — провинившиеся и не заслуживаете такого внимания. И про охрану ничего не сказал.
— Да. Бытовые условия у нас были хорошие, но и требовали от нас строгого выполнения плана по добыче угля. Если шахтёр недоедает и недосыпает, то план не выполнит, даже небольшой. А стране требовался уголь. Вот и заботились о нас. Охраны не было. При входе сидел дежурный. Вот и вся охрана. Он не пропускал посторонних. Мы были расконвоированные. Но нас строго-настрого предупредили — покидать посёлок запрещено. Тот, кто покинет, того обязательно поймают и отправят надолго за колючую проволоку. Через полгода объявили, что мы можем заводить семьи и строить свои дома. В посёлке были и женские общежития. Там тоже жили сосланные. Так что нам было с кем познакомиться. Я встретил, как говорится, свою половину. Мы долго не раздумывали и поженились. Сначала жили в общежитии. Нам, как семейным, дали комнату. Зарплата была неплохая. Хватало на текущие нужды и что-то отложить. Мы старались экономить. Мечтали построить свой домик. Три года готовились. С весны начали строить, до начала морозов уже въехали. Как же мы были рады! Это не описать словами. Жена от радости плакала, целовала стены и причитала: «Наконец свой дом. Аж не верится».
Слушая это, Василий невольно вспомнил: «Как всё похоже на то, что у нас с Дарьей было в Австралии в первые годы».
Андрей глянул в окно.
— Да вот и она идёт из магазина.
В комнату вошла пожилая женщина.
— Здравствуйте, — сказала она приветливо и с улыбкой представилась, глядя на гостя: – Анастасия.
Настя упрекнула мужа:
— Что ж ты не предупредил, что у нас будет гость? Я бы кое-что ещё купила.
— Для меня это тоже был сюрприз, — ответил Андрей жене, потом добавил: — И должен сказать тебе, очень приятный. Я о нём тебе рассказывал, — при этом намёком дал понять, о ком идёт речь: — Мы с ним когда-то уходили туда, далеко, — Андрей махнул рукой: — Он живёт в Австралии.
— Ой! Аж где? — Настя начала расспрашивать о жизни в Австралии, о его семье. Потом стала рассказывать о себе: — Сама я с Луганщины, с посёлка К*. Меня насильно угнали в Германию, а доказать не смогла, что насильно. Вот и очутилась тут.
Она продолжала говорить, но у Василия не было никаких сомнений — перед ним сидит подруга его жены Дарьи.
Василий рассказал о своей жене, что она тоже с Луганщины из посёлка К*. Тоже угнанная. Работала на фабрике ДЕФА. Услышав это, Настя с волнением вскрикнула:
— Да это ж моя подруга! Она тоже приехала?
Василий отвёл взгляд в сторону и произнёс:
— Три года, как её нет.
В наступившей тишине было слышно, как Настя плакала. Потом немного успокоилась, стала накрывать стол. Уже сидя за столом, Андрей продолжил рассказывать о своей жизни.
— В 1958 году мы были реабилитированы. Нам сказали, что теперь мы можем уезжать куда хотим. К этому времени у нас уже была дочь Люда и сын Сашка. Ей было одиннадцать лет, а ему девять. Всё продали и уехали оттуда. Купили в станице это подворье. С тех пор тут и живём. Здесь же и работали до самой пенсии. Дети живут своими семьями в городе. Он недалеко. Годы работы в шахте в Кемеровской области вошли в пенсионный стаж. У меня неплохая пенсия. Да и у Насти тоже. Вот так и живём.
Василий рассказал о себе, что он попал в лагерь ДиПи. После войны там был набор людей в Австралию. И он согласился. Так и остался там. При этом Василий немного слукавил. Он не стал говорить, как попал в лагерь. Из его рассказа нельзя было понять, хотел ли он возвращения домой, но ему не удалось или был рад уехать как можно дальше. Оно и понятно, люди, пережившие такие страшные и тяжёлые события, старались о себе говорить как можно меньше.
Андрей выслушал его очень внимательно и с удивлением возразил:
— Слыхал я про эти лагеря ДиПи. Они никому ничего не гарантировали. Ты очень сильно рисковал. Когда я был в Кемеровской области, там со мной было несколько ребят. Они были в ДиПи в британской оккупационной зоне. Британцы их выдали через Лиенце . Они говорили, что кого отправили в Воркуту в шахты, кого в Кемеровскую область, а кто-то просто сгинул.
Василий доверял Андрею, и от этой новости ему стало не по себе. Это был запоздалый страх, и потому Василию удалось его быстро унять. Потом друзья начали вспоминать, как они уходили из родной станицы. И тут Василий сказал:
— Перед отступлением моя жена Катерина тяжело заболела и умерла. И ты помогал мне похоронить её. Помнишь ли это? Поможешь найти захоронение? Надо перезахоронить на кладбище.
На это Андрей ответил:
— Да. Конечно, помогу. В прошлом году я был в тех местах по своим делам. Никуда ничего не делось. Всё на месте, только бурьяном заросло.
Друзья договорились, что через несколько дней побывают на том месте. Решили позвать и родню Катерины. Ее брат с семьёй жил здесь, в станице.
На обратном пути у Василия в голове крутилось: «Ничего страшного с Андреем не произошло. Но теперь уж поздно. Изменить ничего нельзя. А может быть, всё-таки можно переехать сейчас на родину? У кого бы узнать? И спросить-то не у кого».
***
Владимир (тот самый Вовка, брат Катерины, второй жены Василия) взял с собой двух внуков-подростков, таких же хулиганистых, каким в своё время был их дед, да ещё внучку, Катю, студентку-второкурсницу. Василий был со своим внуком Васькой. Эта молодёжь не чувствовала скорби, однако понимала, что вести себя нужно сдержанно. Но всё равно при этом вели интересные им увлекательные разговоры. Кто-то из них взял с собой компас. Разглядывали его, определяли, где юг, где восток, поглядывали на солнце.
Тут Васька обратил внимание, как солнце в эту утреннюю пору шло с востока на запад по южной стороне небосвода, но не северной, как в Австралии. Хоть Васька и знал об этом хорошо из учебников, но увидел впервые. Для него это было столь непривычно, что произвело большое впечатление. «Оно же ходит в обратную сторону», — удивлялся он. На что дед ответил:
— Куда Господь перстом указал, туда и идёт. Оно ходит всегда правильно. Это мы часто ходим неправильно. А ещё, — добавил дед с улыбкой, — мы там ходим вверх ногами.
Всех это позабавило. Васька продолжал играть с компасом. Особенно его забавляло, что, как бы он ни поворачивался, стрелка компаса обязательно повернётся в сторону севера. Через некоторое время Васька, к своему удивлению, заметил: куда бы он ни глянул, его голова обязательно поворачивалась в сторону Кати. Тогда появлялось лёгкое тёплое чувство радости. И серая осенняя степь уж не казалась такой унылой.
***
Василию вид местности стал что-то напоминать.
— Уже подходим, — сказал Андрей.
— А где же хата, птичник? И вдали не виднеется большой дом для доярок? — удивился Василий.
— Этого ничего нет. А земля свободна и сдаётся в аренду с выкупом фермерам или тем, кто пожелает завести самостоятельное хозяйство. Всё переменилось. Не только родные места, но и уклад жизни, — разъяснил Андрей.
Шли не очень долго. Никто не устал.
— Это здесь. Совсем уже близко, — немного печально произнёс Андрей.
Все поняли, о чём было сказано. Притихли. Только были слышны шуршащие шаги по засохшему бурьяну. Через короткое время Андрей остановился. Сквозь бурьян просматривался камень. Все молча смотрели на него.
— Надо очистить место, — сказал Василий.
Вовкины внуки, предусмотрительно захватившие с собой тяпку, ловко работали. С работой справились быстро.
— Уйдите все, — убедительно попросил Василий.
Василий стал перед могилой на колени и начал что-то говорить. Что он говорил — никто не слышал. Об этом можно только догадываться. Вероятно, он вспоминал их совместную жизнь, как самое счастливое время. Возможно, просил прощения за нанесённые ей обиды, за то, что не уберёг её. Говорил о том, что боль утраты до сих пор висит на душе тяжёлым камнем. Единственное утешение для него — что он похоронит её как полагается.
В это время Андрей увёл ребят туда, где некогда стояла хата. От той хаты почти ничего не осталось. Только приглядевшись можно определить её очертания да место, где была печка. Ваське было очень любопытно — всё-таки здесь давным-давно жил его дедушка. Он ходил и приглядывался. Нашёл небольшой чугун, ржавый и треснутый.
Через некоторое время к внуку подошёл Василий. Увидев чугун в руках внука, он внимательно посмотрел на него.
— Эта вещь служила нам с женой несколько лет, — с тоской о прошедших счастливых днях сказал Василий.
Это был тот самый чугун, в котором Катерина обычно варила борщ. «Поржавел и треснул. И у вещей есть свой срок жизни. Да и я уже поржавел, видать, скоро тресну». Василий огляделся кругом. «Куда ни глянь — вроде бы всё как прежде, но чего-то обязательно нет. Вот и курган стоит как прежде. Однако засохшего тополя нет. Обновляется лик земли», — подумал он. Посещение знакомых с детства родных мест даёт радостную возможность прикоснуться к ним. Но, сознавая безвозвратную утрату прошедшего, эта радость покрывается печалью.
***
Разрешение на перезахоронение получили. К тому времени в станице был восстановлен храм, и службы проводились. На отпевании, кроме родственников, присутствовали люди, знавшие Катерину, так что народу в храме было немало. Дед Василий заметил, что всё это время Васька был рядом с Катей. Они переглядывались и мило улыбались друг другу.
***
После похорон Василий почувствовал в душе бесцельность, в теле усталость. Он не знал, что делать дальше. Единственное желание, которое у него осталось, — посетить знакомые места, связанные с детством. Василий попросил брата организовать поездку по окрестностям станицы. При этом уточнил, что ему больше всего было бы интересно проехать к кургану. Для Алексея это оказалось совсем не сложно. Через день он отвёз Василия и его внука на автомобиле туда, где раскинулись сенокосы и возвышался древний курган. Только засохшего тополя уже не было.
— Вот, Васька, твой прадед и прежде бывшие наши деды косили здесь сено.
— Теперь здесь никто не косит. Не для кого. Молочно-товарную ферму ликвидировали, — сказал Алексей. Потом добавил: — Всё сдаётся в аренду с правом выкупа.
Васька, стал осматривать, раскрывшиеся перед ним просторы. При этом вслух обронил:
— И вода здесь близко.
Внимательный взгляд на внука дал деду подсказку: Васька строит какой-то план. И дед с одобрением сказал:
— Хорошо тут, Васенька, хорошо.
Это план пришёлся по душе Василию. У него поднялось настроение, и он впал в мечтательное состояние. Ему грезилось: его внук идёт по бескрайним донским просторам, и за ним бежит мальчик, сынок лет шести. «Всё как встарь», — подумал Василий. И мысль о возвращении в Россию с новой силой охватила его настолько, что он твёрдо решил: «Вернусь в Россию. Буду на родине доживать рядом с внуком». Это решение полностью отвечало его чаянию. Он почувствовал прилив сил и бодрости.
На следующий день Василий попросил брата отвезти его на кладбище навестить могилу Катерины. При этом дед Василий предложил внуку поехать с ним. Но тот отказался:
— Дедушка, я не могу. У меня встреча с Катей.
Отношения у Васьки с Катей развивались настолько быстро, что дед не успевал привыкать.
Брат исполнил его просьбу. Перед входом на кладбище Василий сказал ему:
— Я запомнил дорогу туда. Сам схожу. Я ненадолго.
Несмотря на то, что станичное кладбище было большое и могила была на другом конце, Василий без труда добрался. Делать ему там было нечего. Он поправил венки, слегка потрёпанные ветром, постоял некоторое время, скорбел, вспоминал свою жизнь с ней как лучшее время.
Обратно он решил возвращаться иным путём. При этом рассудил так: «Наверняка, могу встретить могилы людей, которых знал прежде». И действительно, встретил могилы друзей детства, родственников и бывших соседей. Так он не заметно для себя очутился на другом краю и набрёл на смотрителя кладбища. Тот, по своему обыкновению, был слегка выпивши. Вероятно, он выполнил чью-то обычную просьбу — поправить крест или ограду — и теперь, сидя на земле, отдыхал. Около него лежали инструменты: лопата, верёвка и топор. Увидев Василия, он просто и грубовато обратился к нему:
– Ну, чё, дедуля, ищешь себе место? А вот тут, гляди, просторно. Будешь лежать рядом с убиенной. Её муж топором зарубил. О, зверюга! Вот ты бы так сделал или нет? Честно скажи.
– Ой, да меня люди ждут, мне некогда, — засуетился Василий. Ноги у него задрожали, руки затряслись, и он стал думать только об одном: «Дойти бы до выхода».
Смотритель вслед ему прокричал:
– Ты чё, дедуля, перепугался? Это же давно было.
До выхода дедуля доковылял. Однако с этого момента мысли о возвращении в Россию перестали его посещать.
***
По возвращении в Австралию состоялся обстоятельный разговор. Внук открылся деду, что полюбил Катю. На это дед сказал внуку:
— Ты её никогда не забудешь. Я тебе дам денег, их будет достаточно, чтобы выкупить сенокосы и завести ферму. Это по твоей профессии. Это будет правильный шаг в твоей жизни.
Дед задумался, будто желая что-то вспомнить:
— Да. Вот что. Обязательно около кургана посади тополь, — потом добавил: — И верни нашу фамилию. Самсоновы мы.
Внук внимательно выслушал назидания деда и решил, что дед прав. «В Австралии все угодия давно поделены, конкуренция большая. А в России сейчас самое время устроить свой бизнес. Но главное, что я Катю не забуду и не хочу её терять».
***
Прошло несколько лет. Василий Самсонов шёл по сенокосу навстречу бегущему к нему мальчику, своему сыну. Это Катя привезла мужу горячий обед, не в упряжке, как прабабушка, а в комфортном автомобиле.
Перед курганом виднелся молодой тополь.
Конец.
Ветер судьбы. Часть 2
© Copyright: Самсон, 2022
Свидетельство о публикации №222041501862
Свидетельство о публикации №222041501862
Рецензии
Самсон!
Рассказ на всём протяжении не отпускает внимание.
Очень интересный.
Жму кнопочку.
С уважением,
Саша Щедрый 25.05.2023 11:21 • Заявить о нарушении
Рассказ на всём протяжении не отпускает внимание.
Очень интересный.
Жму кнопочку.
С уважением,
Саша Щедрый 25.05.2023 11:21 • Заявить о нарушении