Немо Инкогнитов. Записки постороннего

Этот текст я нашел, когда навещал знакомого драчуна с перебитым носом в отделении Хирургии больницы Новонемова. Текст был всунут под крышку ящика с пожарным инвентарем на стене больничной церкви. Записка показалась мне любопытным примером того, как человек «не врубается», не может понять суть дела. Я решил, что с ними полезно познакомиться другим людям. В конце прибавил свое мнение.


Царство любви означает, что как прежде людей связывало кровное родство, так тогда человек будет видеть в другом человеке брата вне зависимости от общности крови. Это выражено в словах: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником». Все остальное не есть истинное христианство.
                Р. Штайнер. Воздействие духовных существ в человеке


Окрестился я давно, но в церковь ходил не часто, утренних и вечерних правил не читал. Потом решил ходить в больничную церковь, воцерковляться: чувствовал что-то не то в своей жизни. Дома начал регулярно читать правила, стараясь отгонять ненужные мысли.

Службы в больничной церкви проходили по пятницам. Церковь располагалась недалеко, алтарь с западной стороны. Низкий потолок подпирали прочные столбы, но часть алтаря прихожане не видели. Были в церкви скамейки. Правая нога у меня больная – неправильно переходил улицу и был сбит легковым автомобилем. Так что иногда надо присесть. Места на скамейках обычно были. В церковь регулярно ходили человек тринадцать. В основном старушки. Изредка появлялись люди лет сорока и даже более молодые.

У меня повышен сахар: пятнадцать – не редкость. Иногда накатывает такой голод, что не могу спать, бегу к холодильнику. Тут нужна специальная диета, регулярное питание. Организовывать правильное питание я так и не научился. Да и трудно этого добиться с тем, что есть в продуктовых магазинах. В результате пощусь, когда получается. Священник, выступавший в телепередаче, сказал, что для больных пост ослабляется. Я в это поверил, но все равно неудобно: не делаю, как положено.

К воцерковлению я подготовился слабо. Прочел, конечно, Евангелие, а еще «Бабочку в ладони» А. Ткаченко и «Сын человеческий» прот. А.Меня, почерпнул ощущение гуманизма современных православных общин и запомнил выражение: при виде слабостей ближнего мы не должны выносить ему приговор, а сострадать, памятуя о собственной греховности. Никаких книг по богослужению я не прочел. Так что приходилось смотреть за прихожанами и копировать их действия. В общине никто из прихожан мной не поинтересовался, не спросил, нужно ли что-то подсказать, объяснить.

Но батюшка со мной побеседовал. При первом же моем появлении в церкви. Побеседовал мимоходом в дверях – шли в разные стороны. Я сказал, что об этой церкви мне сообщила знакомая, а ей сказал один из прихожан. Она тогда хотела окреститься.
– У вас отношения? – сразу спросил отец Василий.
– Мне уже шестьдесят семь, а она молодая женщина. Какие «отношения»? Нет ничего, – сказал я, удивившись быстроте перехода к такой теме.
– Вы не знаете, какие бывают мужчины! – быстро возразил батюшка.
– Наверно! Но отношений нет, – ответил я и дальше рассказал ему о проблемах с сахаром, постами и поиском выхода из положения. Меня беспокоило именно это. Отец Василий, однако, не проявил интереса, не стал возражать против того, что я узнал из телепередачи и ничего не посоветовал.

Я долго не решался отдавать записки на проскомидию. Видимых причин для ожидания не было, кроме того, что, по моему мнению, сначала надо было некоторое время ходить в церковь и постепенно в ней осваиваться. Свечки ставил и молился за мать и бабушку регулярно. И вот однажды решился. Написал в записке «О упокоении» имя мамы – «Ирмина» и бабушки – «Эмилия». Бабушка была католичкой и дала католическое имя маме. Уверен, дед с бабкой окрестили в католичество и мать, хоть я с ней об этом никогда не беседовал. Записки не приняли. Женщина, Матрена Тимофеевна, сказала, что имена не святочные, потребовала, чтобы я назвал имена, данные при православном крещении. Я их не знал. Да и думал, что в православие мать и бабка не крестились. В этот момент я почувствовал себя посторонним в общине, хотя и попробовал поспорить. Женщины в очереди зашумели, посоветовали мне не мешать, отойти в сторону. Я так и сделал. На исповеди сказал батюшке, что чувствую разочарование. Он подошел к Матрене Тимофеевне и объяснил, что записки с такими именами принимать можно. Но я решил разобраться в проблеме. Опыта не хождения в церковь у меня было достаточно.

В моем распоряжении был Интернет и путеводитель Б.Воздвиженского, «Православное богослужение». Оказалось, что в записку «на проскомидию» можно вносить имена только крещеных православных людей. Объясняя ситуацию, протоиерей Игорь Белов написал:

«В древности с апостольских времен Литургию христиане всегда служили на одном хлебе и одной чаше, как совершил сам Господь. На Западе так оно и сохранялось. На Востоке же в дальнейшем, как выразился архимандрит Киприан, «Византия вплела в литургическую ткань много богословских и мистических узоров». В частности, после выбора лучшего из нескольких принесенных хлебов для Агнца, из оставшихся стали вынимать частички в память о принесших и полагать их на дискосе рядом с Агнцем (таковая литургическая практика фиксируется примерно с XI века, до этого времени оставшиеся хлебы просто возносились с произнесением имени принесшего), которые в свою очередь символизируют наши дары и жертвы Богу.

Частицы, вынутые на проскомидии за всех членов Церкви, полагаются на дискосе и освящаются во время Литургии, а в силу прообраза это освящение переходит и на нас, так как дискос, с расположенными на нем частицами, есть не что иное, как икона всей Церкви».

Таким образом, современная практика начала устанавливаться спустя тысячу лет после Христа. Сергей Камышников в статье «Можно ли поминать католиков и протестантов?» написал, что «те каноны, которые в православии регулируют возможность молитвы о еретиках, применяются к представителям ныне существующих инославных христианских конфессий. Конечно, такой подход не оставляет места ни для литургического поминовения на проскомидии, ни для возглашения имен инославных на ектении. Особенностью такого подхода является то, что решение канонического вопроса в этом случае целиком и полностью зависит от решения вопроса вероучительного».

Я нашел в Интернете молитвы, подходящие к данному случаю. Например, "Помилуй, Господи, аще возможно есть, душу раба твоего (имя), отошедшаго в жизнь вечную в отступлении от святой Твоей Православной церкви! Неизследимы судьбы Твои. Не постави мне во грех сей молитвы моей. Но да будет Святая воля Твоя!" ("Душеполезное чтение", 1901, ч. 3).

Это частная келейная или домашняя молитва. Оказывается, в церкви нельзя было молиться за маму и бабушку, а я молился обычной молитвой – "Помяни, Господи, души усопших рабов твоих, родителей моих (имена их)… ". Но мама и бабушка меня растили, и когда я о них думаю, то считаю святыми. А вот отец, офицер красной армии, фронтовик и коммунист, пьянствовал и в пьяном виде бил мать. Помню, как бабушка запирала дверь снаружи, забиралась в дом через окно и закрывала ставни на засовы. Это можно было сделать изнутри. Мы трое сидели внутри тихо, делая вид, что куда-то ушли, а пьяный отец ходил снаружи, колотил в окна и орал. Раньше он пытался скрыть свой алкоголизм. Потом перестал. Вскоре родители развелись. Следы от побоев я видел на лице матери и через сорок лет. Отец был очень сильным человеком. Мать винила во всем «наркомовские сто грамм» перед боем. Отец был нестойким человеком. В те времена в городе было много женщин, готовых принять мужчину, накормить и даже поставить перед ним бутылку. Отец этим пользовался. Мать рассказывала, как однажды они шли по Смоленску и встретили его сослуживца. Отец представил мать, сказав, знакомься – это моя жена. Друг поднял брови и заявил: Как? Ты же месяц назад знакомил меня с другой женой.

Это не злословие. Как известно «О мертвых ничего или хорошее». Но «Из песни слово не выкинешь». Хотелось бы, чтобы читатели поняли все. После развода отец не высылал алиментов. Мать добивалась денег через суд, работала на двух ставках. Я ее почти не видел. Но денег не хватало. Едва-едва доживали до следующей маминой зарплаты. Прошло много лет, и я понял, что кроме прочего отец лишил меня братика или сестрички…. Я тоже не был ему нужен. Как и общине больничной церкви.

За два года до моего рождения у родителей был первый сын. В роддоме ему сделали прививку от туберкулеза, и сразу выписали. На следующий день у малыша была температура 39 градусов. Он прожил два дня, и отец с матерью его схоронили. Мать пыталась разобраться в этой истории. Выяснила, что накануне прививок четырех женщин мужья забрали из роддома и дети не подверглись «БЦЖированию». Выяснила, что эти мужья работали в органах. Наверно отец тоже мог забрать жену и сына, но не сделал…. Разговоры о первом ребенке мать всегда заканчивала на «деле врачей». Кто-то ей сказал, что это была подготовка американцев к войне с Россией…. Вскоре родители переехали из Смоленска в другой город. Может быть, где-то есть могилка маленького Коли, но у мамы не было возможностей ездить туда. Как ей жилось? Иногда я думаю, что несогласие в моей семье было вызвано этим печальным событием….

Конечно, я простил отца. Несколько раз я указывал в записке «О упокоении» его имя – Иван. Матрена Тимофеевна не делала замечаний, проблем не было.

У них проблем не было, только я, чувствовал что-то не то, когда передавал записки на одного отца. Даже ощущал себя предателем. Вскоре я перестал передавать записки и чувство «исключенности» усилилось. Трудно было примириться с церковными порядками.

Я, конечно, понял, что нехорошо поминать на проскомидии инославных, и возглашать их имена на ектении. Мне стало понятно, что дискос, с расположенными на нем частицами, есть икона православной церкви, а в ней матери и бабушки  не было. Также мне понятно, что чистокровные русские православные христиане, обычные настоящие люди, должны чувствовать возмущение при поминании в их присутствии на проскомидии инославных еретиков. Еще я уверен, что мать и бабушка в этих условиях не претендовали бы на поминание, и я не хочу чувствовать, что предаю их или навязываюсь.

Вот о чем я думал в это время. Когда-то Небеса были устроены Иисусом Христом. Души людей, живших по Евангелию или покаявшихся, попадали после смерти в обитель к Нему. Те же, кто жил не по Евангелию, те, кто молился демонам оказывались «во тьме внешней». Церковь была единой и понятной. Через тысячу лет после Христа земная Церковь разделилась. Недавно из телепередачи узнал, что православных конфессий сейчас пятнадцать, христианских конфессий – более трехсот. Хотелось бы после смерти оказаться неподалеку от мамы и бабушки. Даже если мы не узнаем друг друга. Или они окажутся «во тьме внешней»? Как сейчас устроены Небеса? Стали ли там заполняться две обители? Одна – душами православных, а другая – душами католиков, живших по Евангелию, но которых православные считают еретиками? Или по-прежнему души всех людей попадают в одну обитель, ту, которую начал использовать Иисус? Неужели с тех пор не было святого, которому Благодать Божья подсказала бы ответ?

Вывод из всего этого прост. Конечно, ни к чему что-то изменять в сложившейся практике. Но надо устраиваться по уму. Зачем людям узнавать из Интернета, что о самых любимых родственниках можно молиться только молитвами из миссионерского молитвослова, только молитвами о язычниках, еретиках и сектантах. И только дома? О проблемах с записками на проскомидию тоже надо бы узнавать заранее.

Было бы хорошо, если бы кто-то из священников написал короткую «Памятку», в которой говорилось бы о возможных казусах, вроде тех, с которыми столкнулся я. Хорошо бы давать ее в церкви каждому взрослому человеку до крещения и пусть он обдумывает. Ради своих родителей, дедов, бабок, прадедов и прабабок. Тогда решения можно будет принимать более осмысленно, каждый сможет отказаться от поминания родственников, если это приемлемо для него. Или не присоединяться к церкви. Хорошо бы приложить к этой «Памятке» такие рассказы, как этот, который Вы читаете. Может быть, люди поддержат меня и напишут свои истории…. В Интернете прочел, что я не один такой.


Через некоторое время чувство отстраненности исчезло. Жизнь пошла своим чередом. У отца Василия было два помощника, лет около тридцати каждый, Игорь и Александр. Прошу прощения, что не упоминаю их положений в иерархии. Это мое невежество. Игорь читал вслух молитвы неплохо, а иногда пел. Слух у него был плохой, пел он фальшиво. В крепко сколоченном Александре чувствовалось что-то милицейское. Он тоже читал молитвы, хотя и не все слова произносил правильно с первого раза. Зато отчетливо, думал я. Раз в неделю Александр, несколько прихожанок и я обходили больничные палаты, предлагая больным записывать имена в записки «О здравии» и «О упокоении», а также приходить на богослужения. Отец Василий обходил палаты отдельно. Он был человеком очень занятым. Во время обходов я узнал от прихожанок, что Отец Василий – единственный священник на пять приходов. Для меня это было удивительно, но я понял, почему ему так трудно найти время для беседы, почему он часто выглядит рассеянным и чуть ли не забывает упомянуть имя епископа на Литургии.

Когда я вижу на улице что-то не то, сомнительных людей, ловлю косой взгляд, я читаю про себя «Отче наш». Как-то я сказал отцу Василию об этом. Он ответил, что можно читать молитвы непрерывно. Как это, спросил я. Он не стал разъяснять. Много позже, из выступлений священников на канале «YouTube», я понял, что читают постоянно короткую молитву, например, «Боже, милостив буди мне грешному» и так избавляются от навязчивых мыслей. Из материалов канала «YouTube» я понял, что способность молиться непрерывно считается божьим даром. Со мной получалось так: на улице при внешних обстоятельствах срабатывает реакция и в голову приходит молитва. Но если внешних обстоятельств нет, а просто в голове возникла не та мысль, мгновенной реакции нет, молитва не приходит. Осознаю, что происходит и молюсь. Пытаюсь добиться автоматической реакции, но пока не преуспел.

Говорили мы и о грехе осуждения. Как-то женщина вошла в церковь в середине Литургии, опустила в ящик пожертвование, взяла несколько свечей и стала расставлять их перед иконами. Расставив – ушла. Ей приходилось расталкивать молящихся, что мне не понравилось. Мысленно я ее осудил. Исповедуясь, я упомянул об этом осуждении. Ну, хоть деньги оставила, сказал отец Василий. Я жертвовал нерегулярно, но суммы для меня значительные. После слов отца Василия я стал жертвовать регулярно, но обычные суммы. Много позже, обдумывая этот случай, я понял, что был неправ: может быть, у женщины не было другого времени, может она не была христианкой, кто знает…. Когда начинаешь понимать, почему так происходит, осуждение исчезает.


И вот как-то раз отец Василий спросил, не могу ли я дежурить в церкви в Добродеевке в ночь с пятницы на субботу. Там у него был основной приход. В остальные дни недели  церковь охраняли другие прихожане. Последний раз я дежурил еще в армии много лет назад, но с предложением отца Василия согласился – у пенсионера времени много. Село находилось в сорока минутах езды от города на рейсовом автобусе.

Здание церкви в Добродеевке было двухэтажным и не имело обычных признаков церкви. Как пояснил отец Василий, это была церковь, перестроенная при советской власти. На первом этаже в конце коридора размещался большой зал, где проходили службы. В коридор выходили: лестница на второй этаж, двери туалета, кладовки, кухни, комнаты для детей, подсобки и зала, где собирались собрания. Там можно было спать. Батюшка устроил мне экскурсию, показав эти помещения и познакомив с людьми. Матрасы, подушки и одеяла были, но постельное белье надо было везти из дома.

На втором этаже тоже были комнаты, в одной из которых, неоштукатуренной, стоял гроб.

– Я уже приготовился, – показав на гроб, сказал отец Василий.

Что на это можно ответить, я не знал. Поэтому промолчал. Позже мне сказали, что отец Василий человек нездоровый, несмотря на то, что ему не было и сорока. Женщины, готовившие в церкви еду, и делавшие просфоры показались мне довольно милыми. Они объяснили, как там питаться. Разговорились, и я рассказал о себе. Как ни странно, моя информация о диабете вызвала жесткий ответ:

– Все это ерунда, – сказала одна из них, лет сорока, – У меня тоже диабет.

И не изменила свое мнение, когда я попытался ее переубедить. Серьезного разговора не получалось. Я-то думал, что мне посочувствуют, а встретил отповедь, как будто врал. Зачем мне врать? Но я продолжал ездить по пятницам на дежурство. Все шло по заведенному порядку. Приезжаешь, ждешь, когда все уйдут и запираешь дверь. Потом ужинаешь, умываешься, чистишь зубы и молишься. Ночью я один раз обходил церковь, когда просыпался. Утром иногда оставался на богослужение. Ничего не случалось. Надо сказать, я гордился этим поручением батюшки. Как-то оно меня возвышало.

Наступил Рождественский пост. Мое дежурство пришлось на третий день. Принимая во внимание свои проблемы с сахаром, я отложил дома на ужин, что было: две котлеты и хлеб. Чай можно было сварить в церкви на кухне. Приехал около шести, снял куртку, прошел в зал, здороваясь с прихожанами, потом на кухню. Разговор зашел об Игоре. Оказывается, он страдал от постоянного чувства голода. Часто заходил на кухню, чтобы поесть. Безо всякой задней мысли я предложил дать ему котлету. Женщины это не оценили. Когда они выяснили, что я намерен приезжать на дежурство с ужином, они запротестовали. Положили мне тарелку каши и сказали, что не надо ничего брать с собой. Еда будет ждать в тарелке под салфеткой. Я согласился.

Через неделю, уходя из больничной церкви, переговорил с отцом Василием, сказал, что приеду как обычно.

– Неужели приедете? – спросил он, удивившись.

Ни с того ни с сего заданный вопрос удивил и меня. Приехал. Без ужина. Когда церковь опустела, запер наружную дверь и решил поесть. Однако никакой еды на столе не было. Две тарелки нашлись за шторой на подоконнике. Подняв салфетку, я обнаружил в них объедки. Обычно грязную посуду складывали в раковину. Я вернул салфетку на место и пошел спать. Заснуть не удалось. Лежал, думал о жизни, вставал, обходил помещения. Чувствовал себя плохо. К утру началась какая-то тряска. В семь утра, когда появился батюшка, я бросился из церкви, доехал до дома и, наконец, поел. Физически в себя приходил три дня. Морально – месяца три. Какими-то «органами» застойных времен или более ранних повеяло от этой истории. Отец Василий позвонил через неделю, когда я не приехал на дежурство. Я объяснил ему проблемы больных диабетом. Ну, помер бы человек в церкви во время дежурства. Что хорошего?

Была ли это случайность? Обдумав происшествие, я понял, что нет. Все было организовано. Не отцом Василием, а другими. Но он знал об этом. И тарелки с объедками были выставлены специально. Первое время я ждал, что кто-то передо мной извинится. Но наверно мои новые знакомые решили, что все спишется на Игоря или извиняться в этом приходе не принято. Потом подумал, что они ждут извинений от меня. Все-таки я нарушил пост да еще прямо в церкви. Но я никого не обманывал. Как я живу, я отцу Василию объяснил сразу. Если его что-то не устроило, мог бы сообщить. Или получше проинструктировать перед первым дежурством. Интересно, а что сказал бы по поводу этой ситуации Иисус Христос? Или Он сначала вылечил бы меня, а потом отругал?

Через три месяца смог пойти в церковь. Но каждый раз, беря в руки просфору, чувствовал содрогание. Вспоминалось, где ее пекли, и кто это делал. Мысли об Игоре тоже мешали. Каким он будет священником? Пошел бы я к такому священнику исповедоваться? Нет. Попытки поговорить с отцом Василием ни к чему не приводили. На мои вопросы типа «Неужели нельзя было просто поговорить, сделать замечание?», он отмалчивался. Мои походы в церковь становились реже, и, наконец, прекратились.

Наверно в церкви меня помнят. Все-таки ходил туда почти год еженедельно, а до того ходил нерегулярно. Недавно кто-то позвонил, когда я спускался по лестнице. Я вспомнил и перезвонил утром следующего дня. Оказалось, звонили из церкви, женщина хотела пригласить меня на соборование. Спасибо и на этом.


Недавно прочел слова Симеона Нового Богослова: «… Истинные христиане, яко сознающие, что ничего доброго не имеют в себе от себя, но все от благодати Божьей, бывают всегда смиренны и сокрушенны, что и служит признаком истинных христиан. А высокоумие, заносчивость, тщеславие, дерзость, гордость, славолюбие и показное смирение бывают славы ради людской, суть признаки не истинных христиан». Насколько я плох, судите по этому рассказу. Я же начал вспоминать, был ли я по жизни знаком хоть с одним человеком, стяжавшим благодать Святого Духа. Наверно да. Это был дед моей первой жены. Я чувствовал, что это так, даже в те советские времена и, не будучи крещеным. Сам не знаю, откуда пришла уверенность. Есть ли такие люди среди знакомых прихожан или священников? Не чувствовал, но не сужу. В Бога верю. В церковные учреждения, верю примерно так, как когда-то верил в советские «конторы». В чем же я не прав, чего мне не хватило, чтобы продолжить свою «миссию»? Наверно, любви к этому приходу, к отцу Василию, к женщинам, пекущим просфоры….


Теперь молюсь «затворив дверь свою». Поискал в Интернете адреса католических храмов вблизи Новонемова. Не нашел никаких. Хорошо бы съездить к католикам и поговорить. Но карантин. Сижу дома, читаю книги. Иногда слушаю акафист Божественным Страстям Христовым.


02.12.16.


Немо Инкогнитов – Навоз Собачий! Не твое дело разбираться в делах церкви!

Выполняй правила общности, если хочешь к ней примкнуть. Здесь, у нас все определяют начальники. Если нельзя отдавать записки на проскомидию – подчиняйся. Если нельзя есть мясную пищу в пост прямо в церкви – не ешь. Не можешь? Скрывай отступления, как это делают все! Жаль отец мало тебя учил! Не думай, упоминать какого-то епископа на литургии или нет. Если батюшка не упоминает – так и надо. Не волнуйся о небесах. Там есть начальники и там разберутся без тебя. Не веришь? Спроси любого священника.


Ну вот. Вы все прочли. Как же довести свое мнение до Немо Инкогнитова? Один вариант – распечатать страничку и воткнуть вместе с «Записками постороннего» под крышку ящика с инвентарем. Это хороший вариант даже если Инкогнитов туда больше не придет. Но и о других вариантах не буду забывать.


Настоящий человек. 23.04.21


Иллюстрация: В. Леденев, Белый квадрат. Акрил, пятислойная фанера, 121см Х 76см.