Озарение

17. Озарение

И озарение пришло. Под утро. И Странник очень удивился, почему сразу не смог понять логику своих противников. И решил, что скорей всего, из-за того, что ему совсем не хотелось такого опасного развития ситуации. Но, эту версию нужно еще было проверить, вдруг он все-таки ошибается. Хотя, возникший, где-то внутри холодок предчувствия беды, обычно всегда был точнее логики и расчетов.
В 8 утра Странник появился перед завтракающем Алексеем.
- Мне нужно посмотреть то место, где стоял офис концерна, - сказал он, - и кабинет человека, к которому приходил представитель фонда защиты детства.
 Алексей, уже настолько привык к появлениям и исчезновениям необычного знакомого, что, пожалуй, скорее вздрогнул бы, войди тот обычным путем - позвонив в дверь. Он меланхолично дожевал бутерброд и только потом сказал:
 - У нас по утрам люди здороваются.
 - Простите, - устыдился Странник, - доброе утро, Алексей.
 - Да ладно, чего там. Я пошутил. Вы же не у нас живете, насколько я понял. - Проговорив это, Алексей подробно объяснил, где все расположено и, не задавая никаких вопросов, продолжил завтрак, лишь чуть вздохнув, когда Странник растворился в воздухе.
Все оказалось даже более опасным, чем он предполагал. Странник  несколько раз входил в информационное поле,  всматривался в лица, вслушивался в интонации - и, наконец, отбросил все сомнения. “Это гунны”, - вслух произнес он.
Через мгновение Странник  был в своем доме. Нужно было сосредоточиться и продумать дальнейшую тактику. Гуннами звали бойцов группы устранения нежелательных направлений развития. Ушедшие использовали эту группу крайне редко - один-два раза в тысячелетие. Только в чрезвычайных случаях, когда происходили события, напрямую угрожающие Миссии.
Странник еще немного поразмышлял, пытаясь найти приемлемый вариант нейтрализации группы, но вариантов не было.   
-Наставник! - позвал он, - и в ту же секунду перед ним возник мужчина, как две капли воды похожий на него. Словно это было зеркальное отражение. Только по одежде можно было догадаться, что это разные люди.
Мужчина медленно повел головой влево - вправо, оглядывая комнату, потом его взгляд остановился на Странники.
- Я слушаю тебя, - низким, слегка вибрирующем голосом произнес он.
 - Наставник, ситуация изменилась.  Видимо, то, что они затевают, настолько серьезно, что не позволяет им использовать людей, даже под психопрессингом. Они направили сюда гуннов. Я не знаю, что делать.
 - Ты уверен, что это гунны? - встревожился Наставник.
 - Да. Я всё проверил.
 - Они  хотят войны? - начал, как обычно, прикрыв глаза, вслух рассуждать Наставник. - Они не могут не знать, что судьбу определяем не мы и не они, а Создатель. Одно дело препятствовать нам, мы к этому привыкли и даже не информируем Его, сами справляемся. Но противостоять открыто Ему... Это что, вызов? Сколько их?
- Шесть бойцов, - ответил Странник.
 - Я не хочу раскола Миссии, - глядя прямо в глаза, сказал Наставник, - а они о нем мечтают. Они хотят спровоцировать нас на жесткие ответные меры. Ты самый опытный из разведчиков, и я тебя прошу об одном - действуй по плану. Так, как будто ты не знаешь о боевой группе. Я с этой минуты буду следить за событиями и буду в постоянном контакте с тобой... Только не срывайся. Обещаешь?
 - Да наставник. Если только гунны...
 - Никаких если, - резко прервал Наставник. Ты же понимаешь - только мы отвечаем за то, чтобы все было так, как предначертано судьбой. Они только и ждут твоей реакции, чтобы потом сказать, что приняли за судьбу ее интерпретацию и решили скорректировать.  Еще раз прошу - обещай выдержать.
 -Обещаю, - с горечью, но твердо произнес Странник.


Триумф и трагедия

Алексей собирался уйти с работы пораньше, но не получилось. Его вместе с директором института вызвали в Москву на заседание рабочей комиссии, созданной правительством специально по проекту “Антиуран.”  Служебная записка, посланная Генералом за несколько дней до смерти трем министрам, сработала. Генерала уважали и к его мнению прислушивались многие.  Срочно нужно было подготовить аннотацию проекта и сведения о последней серии испытаний. Лететь надо было в 7 часов утра, поэтому всё пришлось готовить штурмом. Только в полдвенадцатого ночи все подписи и печати были поставлены и документы запечатаны в специальную папку.
Директор усмехнулся:
- Может быть, здесь и переночуем? Пока до дома доберешься уже и в аэропорт пора.
 - Да я бы, кроме шуток, остался, - сказал Алексей, - успел бы еще раз без спешки обмозговать выступление.
 - Ну, смотрите, - развел руками директор, - как говорится, хозяин барин. Тогда в 5 утра за вами заедет дежурная машина.
Алексей зашел в свой кабинет, сварил очень крепкий кофе, разложил на столе рабочие записи и, отхлебывая мелкими глоточками бодрящий напиток, начал набрасывать тезисы доклада. Он понимал, что такой шанс - выступить перед правительственной комиссией - дается один раз. И если он не сможет заставить серьезных ученых и государственных мужей за отведенные ему на выступление полчаса влюбиться до беспамятства в его бактерии, то он снова уйдет в магазин и уже никогда не вернется в науку. Ровно в четыре утра он поставил заключительный восклицательный знак на последней страничке, нет, не научного доклада - это была поэма, песня, гимн.
До прихода машины Алексей успел еще раз прочитать свою речь, выпить кофе, навести порядок в кабинете.
Людмиле он позвонил уже из Москвы.
- Вернешься-то когда? -  расстроенным голосом спросила она.
 - Сегодня и вернусь, - весело прокричал Алексей, - так что не переживай, я не забыл про твой день рождения.
- Правда? - уже смеясь, воскликнула Людмила. -  Какой ты молодец. Я очень-очень буду тебя ждать.
Доклад произвел такой эффект, что сразу после заседания председатель комиссии повел Алексея и директора института к вице-премьеру и тот не только мгновенно принял их и поздравил с научной победой, но и пообещал, что через неделю выйдет распоряжение правительства о мерах по реализации спецпрограммы “Антиуран”. Директора попросили остаться в столице на несколько дней и поработать над проектом распоряжения, а Алексей поехал в аэропорт.
Перед вылетом он опять позвонил Людмиле и долго говорил ей о своей любви.
-  Лешенька, я тебя тоже люблю, - смеясь,  прервала она его, - и ты не оправдывайся, я тебя к твоим микробам совсем не ревную. А вот почему ты ничего не говоришь про заседание, мне не совсем понятно. Тебя освистали?
- Обижаешь. У меня триумф! - крикнул он так громко, что пассажиры, стоящие неподалеку, оглянулись.
 - Замечательно, триумфатор. Значит, будем праздновать заодно и твою победу. Я возьму у отца машину, встречу тебя в порту и поедим сразу в загородный дом. Покажу тебя сразу всем родным, близким, подругам.
 - Может не надо? - жалобно спросил Алексей. –  Может, вдвоем отметим.
 - Нет уж, - засмеялась Людмила, - хватит отсиживаться в окопе. Твой час пробил. Мосты сожжены...
- Ой, посадку объявили, - сказал Алексей.
 - Жду! - крикнула Людмила.
- Я тебя люблю! - отозвался Алексей и побежал догонять идущих к самолету попутчиков.

Бессонная ночь, нервное напряжение не прошли бесследно. И как только  лайнер оторвался от взлетной полосы,  Алексей не просто заснул, а полностью отключился от реального мира и не реагировал ни на что. Даже, когда самолет сильно тряхнуло и на него с полки упали пакеты, он не шелохнулся. Сидящая рядом пожилая женщина, пробормотав: “Мне бы такой сон”, забросила пакеты на место и попыталась задремать. Бесполезно. Так было всегда. Панический страх полета в этой крохотной рукотворной скорлупке в черной огромной бездне не давал ей не только заснуть, она боялась прикрыть глаза, глубоко дышать, смотреть в иллюминатор.
 Самолет приземлился точно по расписанию, в 22 часа.  Когда   подали траппы и пассажиров пригласили к выходу, соседка, сначала тихонько, а потом энергично  несколько раз толкнула  Алексея в плечо, и когда он с трудом  открыл глаза, сказала: “Слава Богу, я уж думала вы умерли”.  Его почему-то очень зацепило не так слово “умерли”, как интонация, с какой оно было произнесено.
Встречающих было не так много, и поэтому Алексей еще издали понял, что Людмилы среди них нет. Он прошелся по автостоянке - машины не было. Алексей постоял на ступеньках аэропорта, покурил и только потом позвонил. Сигнал шел, но Людмила не отвечала. И вот тогда он испугался. Под шапкой вмиг взмокли волосы, сердце забилось часто и громко, как отбойный молоток,
в глазах потемнело.
Он поехал сначала к себе, просто в надежде, что может быть, ничего плохого и не случилось, и она ждет его, или оставила у зеркала в прихожей записку с объяснениями. Но он понимал - надежда это слабая и поэтому попросил таксиста подождать. В квартире никого не было. Записки тоже не было. Бросив сумку, и, оставив в прихожей свет, он помчался вниз. Пока ехали к дому Людмилы, он еще несколько раз позвонил. Тишина. Но в окнах ее квартиры горел свет. Пулей, забыв, что существует лифт, пролетел Алексей все лестничные марши. Дверь была приоткрыта. Алексей вошел. Отдышавшись, крикнул: “Людмила, это я!” Подождал. Никто не отозвался. Он заглянул в комнату. В кресле сидела и смотрела прямо на него нарядная, красивая, улыбающаяся Людмила.
- Ну, ты даешь, - сварливо начал он, - я тут с ума схожу, а она сидит, улыбается... Он говорил по инерции, уже с первого произнесенного слова понимая, что так не смотрят, и не улыбаются. И, что случилось самое страшное, что могло случиться, и продолжал он говорить от ужаса, что ничем помочь, как тогда, на улице, когда она подвернула ногу, он не сможет. Но, все-таки, он дошел до кресла и прикоснулся рукой к ее щеке. Она была холодной. Из мобильника, лежащего на широком подлокотнике кресла грянул веселый марш. Это было так нелепо и жутко, что у Алексея все внутри оборвалось.  Но он, собрав волю в кулак, взял трубку, нажал клавишу. “Люда, доченька, ты где?”
“Случилось несчастье, приезжайте к ней домой!” - прокричал в трубку Алексей и отключил телефон.
 - Как же так... Как же так..., - бормотал он, вглядываясь в любимое и такое отстраненное лицо. Он сделал шаг вперед, чтобы еще раз прикоснуться к ее щекам, но, вдруг ему показалось, что пол комнаты поднялся на дыбы и с размаху ударил его в лоб. Алексей вскрикнул от боли и рухнул, как подкошенный, к ногам Людмилы.
Очнулся он от резкого запаха и боли. Алексей открыл глаза и долго не мог понять, где он, и что вокруг происходит. По квартире ходили какие-то люди в погонах, и в штатском, но с военной выправкой. Какие-то незнакомые женщины в белых халатах о чем-то спорили. Рядом с ним сидел на низенькой скамеечке немолодой мужчина с таким выражением лица, что Алексей мгновенно все вспомнил и застонал надрывно, хрипло, как никогда не стонут мужики даже при зубной боли, а только вот в такие минуты пронзительной, выворачивающей все внутри, боли душевной.
«Он пришел в себя», - сказал мужчина.
Одна из женщин в белом халате подошла к нему, наклонилась, посмотрела в глаза, достала из медицинской сумки шприц, ампулу с прозрачной жидкостью, поставила укол, затем померила давление и, видимо, отвечая на давно заданный вопрос, доложила: “Состояние нормальное. Он вменяем. Можете опросить.”
-Помогите ему встать, - попросил один из мужчин в штатском.
- Я сам, - твердо сказал Алексей, и, хотя и с трудом, но встал на ноги, и, пошатываясь, как пьяный, сделал несколько шагов по комнате и почти упал в предложенное ему кресло.
 - Петр Николаевич, - мягко обратился к немолодому мужчине, тот, что просил помочь поднять Алексея, - вы можете присутствовать при опросе свидетеля.
Только сейчас Алексей понял, что немолодой мужчина - это отец Людмилы, а люди в погонах и в штатском здесь потому, что, наверное,  произошло преступление. И, поэтому, первое, что он спросил, как только все расположились у письменного стола: “ Ее убили?”
«Это еще предстоит выяснить», - хмуро ответил мужчина в штатском, который был, видимо, здесь самым главным. - Думаю, - продолжил он, вы нам сможете помочь найти ответы на многие вопросы...
Это не было допросом. Алексей, рассказал все о себе и своих отношениях с Людмилой. Рассказал, не скрывая ничего, потому что понимал - все здесь так запутанно и сложно, что важны любые детали. Потом он ответил на кучу уточняющих вопросов. Затем вместе они строили разные версии. Ближе к утру позвонили и сообщили, что никаких следов насилия не обнаружено и все эксперты сошлись на том, что Людмила умерла от обширного инфаркта, вызванного сильным нервным потрясением. Смерть наступила мгновенно.
- Петр Николаевич, - давайте сделаем так, - предложил руководитель следственной группы, - уголовное дело мы возбуждать не будем, но расследование проведем обязательно. Слишком много в этой ситуации непонятного.
Петр Николаевич, не проронивший во время многочасового разговора ни одного слова,  и на этот раз только кивнул головой, соглашаясь.
- По домам вас развезут, - поднимаясь с кресла, устало сказал руководитель.
- Я на машине, - отказался от предложения Петр Николаевич, -  и, если вы, Алексей, не возражаете, - добавил он, глянув на него, - я подвезу вас до дома.   
 - Конечно,  не возражаю, - поспешно согласился Алексей.
Они ехали по ночному городу,  и Петр Николаевич опять молчал.
- Может быть,  зайдете, - предложил Алексей, когда машина остановилась у его подъезда.
 - Я сам хотел просить вас об этом, - глухо откликнулся Петр Николаевич.
Они вошли в квартиру.
- Вы проходите в комнату, - сказал Алексей, - а я пока сварю кофе.
- Кофе я не хочу, - резко отказался  Петр Николаевич, - у меня с собой коньяк. И показав фляжку, попросил, - давайте выпьем.
Алексей зажег свет, Петр Николаевич вошел и с неподдельным волнением оглядел комнату. Взгляд его надолго приковали несколько больших цветных фотографий Людмилы, сделанных Алексеем не так давно. На всех снимках она дурачилась и смеялась.
Петр Николаевич взял одну из фотографий, погладил рукой, растрепанные ветром волосы на изображении Людмилы и тут всё, поразившее Алексея самообладание Петра Николаевича, вдруг рухнуло. Он прижал к груди фотографию, стал раскачиваться, словно делая поклоны, и слезы потекли из его глаз. Это было невыносимо.  Алексей тоже не смог сдержать слез. Сколько они так безмолвно, застыв от объединяющего их горя, стояли, трудно сказать. Но вот, словно очнувшись, Петр Николаевич опять оглядел комнату и жестко сказал:
-  Она никогда не была такой счастливой, как в последнее время. От счастья инфарктов не бывает. Ее убили. И я переверну весь город, но найду убийцу!
- Она умерла сама, - раздался неожиданно голос, и в глубине комнаты появилась знакомая фигура.
 “Странник! - вскрикнули они разом.
- Но вы правы, - продолжал Странник, - ее убили. Но вы никогда и никому не докажете, что это было убийство и никогда не найдете убийцу. А теперь присядьте и послушайте меня.
Он подождал, пока они присядут на диван, затем сел на стоящее напротив кресло.
- Людмиле, через час после последнего звонка Алексея, позвонил из Москвы один знакомый ей человек. Он сказал, что Алексея на заседании освистали. Исследования его назвали дилетантскими, а сделанные им выводы - мошенничеством. В аэропорту Алексей в стельку напился с какими-то криминальными собутыльниками, по-пьяному делу разодрался с ними и те его зарезали, чему он сам был свидетелем. Когда он подъехал к своему рейсу, труп Алексея увозили, а милиционер рассказал ему, как депутату о том, что произошло.
«Депутату?»  - переспросили оба мужчины.
 - Депутату, - подтвердил Странник. - Но и это еще не все. Через несколько минут опять раздался звонок. На этот раз звонила дежурная из Дома малютки. Она сказала, что от воспаления легких умер Младенец, и спрашивала, примут ли Людмила и Алексей участие в похоронах. Я думаю, у нее не выдержали не только сердце, но и разум, потому что она вместо ответа засмеялась, и только потом упала  в кресло. Смерть была мгновенной.
- Я их уничтожу! - глухо, но громко пообещал Петр Николаевич.
- Нет, - возразил Странник, - вы ничего не сможете сделать. Депутат сегодня ночью погиб. Так распорядилась судьба. Женщина, представившаяся дежурной, его любовница и она ехала в той же машине. Ее нет в живых. Они разбились вместе. А тот, кто все это устроил, вам недоступен. Он не из вашего мира. Даже я ничего не смогу сделать.
 - Но вы же всемогущий! - воскликнул Алексей. Вы ведь делаете всякие чудеса. Вы же можете оживить Людмилу.
 - Мог бы... - грустно согласился Странник, - но дело в том, что она, так предначертано судьбой, должна была умереть в этот же день, только чуть позже. Я просто не могу вам рассказать все подробности. Не имею права.
 - И что же нам делать? - спросил Алексей.
 - Мне не хочется это говорить, - хмуро ответил Странник, - но вам еще предстоит пережить много тяжелых испытаний.  А пока наберитесь мужества, оно вам понадобится не только на похоронах Людмилы. Единственное, что могу вам пообещать - я не оставлю вас и буду рядом.
Алексей знал, что после этой фразы Странник исчезнет, и так оно и случилось, но впервые он почувствовал, что осталась какая-то непонятная, невидимая, но ощущаемая ниточка, связующая их. Как проверить это новое ощущение, Алексей не знал, но ему стало легче уже оттого, что оно появилось.
- Я пойду, поздно уже, - зябко поежившись, проговорил Петр Николаевич. Днем созвонимся. - И чуть помявшись,  попросил: вы не могли бы мне одну из фотографий дочери подарить.
- Конечно, берите любую, - поспешно согласился Алексей.