Наоборот

   Сергей Полупанов честно не считал себя хорошим фотографом. Тут, конечно, у каждого своя самооценка. Те его фотокадры, что попадали всё же  на всякие выставки, были работами спокойными. В основном пойманные на улицах жанровые сценки, бытовые тёплые кадры из жизни москвичей, спортивные жанровые сцены борьбы и победы. Но побеждали на таких выставках фото-коры, обличающие загнивающий империализм, разрушенные войной страны, борющиеся за независимость, а так - же передовики производства на фоне домен, шахт и нефтяных вышек. Сергей же даже из Московской области выезжал крайне редко.
    
    Но из московских фото журналистов у него был не самый последний в ряду профессиональных аппаратов  супер «японец». В самом начале девяностых, это был не последний фактор. Сергею просто когда-то повезло, купил у коллеги из Японии «Canon», с большим и толстым, не очень  понятным в пользовании, объективом. Позволял снимать портреты футболистов с другой половины поля. Это позволяло ярко схватывать эмоции спортсменов, находясь от них на далёком для обычного фотоаппарата расстоянии.

    Весь вид фотоаппаратуры Полупанова, и особенно массивный объектив, вызывал уважение. Не только у коллег, но даже у простых женщин. Видимо загадочно ассоциативно. Такого их внимания  Полупанов ещё не знал в своей скоромной жизни, но  ожидаемо к этому быстро привык. И этим не пользовался. Так и остался со взглядом на женщин, как на объект для красивой фотографии, а отнюдь не для приключений. Сергей очень любил свою жену. И был ей предан.
   
    Даже после того, как она от него ушла к преуспевающему тележурналисту с ЦТ. Отсудила коммунальную комнату в квартире на Сретенке. (Сергей просто даже и бороться за неё не стал).  На этих дурацких, попахивающих несправедливостью судах, она вовсю использовала интересы их дочери Люды. Но ушла, оставив Сергею дочь, но отняв жилплощадь.  Так что жил Полупанов теперь, не поверите, у тёщи. Раисы Ивановны.  Люда поступила за эти годы в институт.
   
    Раиса Ивановна зятя любила. Со своей дочерью общалась редко и сдержанно.
   
    А ушла жена Сергея от него как раз тогда, когда семейная жизнь стала давать предсказуемую советским фотоаппаратом «Зенит ТТЛ» финансовую трещину.  Всё как бы совпало. Жена ушла к другому, а мама Сергея  как раз дачу продала в подмосковном дачном посёлке Пески. И сразу умерла. А дача была замечательная. Соседями был сам режиссёр Сергей Герасимов и Любовь Орлова с Александровым.  Денег за дачу хватило как раз на японца «Canon» вместе с объективом и всеми причиндалами.
   
   И тогда он  стал сразу нужен! До этого приходилось бегать, трясти по редакциям своими не глянцевыми бумажками. А тут сразу почёт и уважение!
   
   Его сходу  взяли в спортивную  газету «Футбол всей страны». На нормальный оклад и с добавками гонорарами! Хорошая спокойная работа. Снимал себе пару раз в неделю из-за ворот кадры с футбольных матчей, встречи с «ветеранами спорта», спартакиады и универсиады, и жил почти безбедно. Квартира с доброй тёщей на «Семёновской», дочка-девочка,  уже студентка первого курса в Педе. Всё вроде путём.
   
   Правда, как-то вся эта привычная канитель стала надоедать. Друзья и однокурсники незаметно рассосались. Выпивать с коллегами в редакции совсем не тянуло. У дочери уже была своя жизнь. Рыбалка и походы остались в студенческом прошлом. Всё стало совсем как-то без событийно. Без смысла. Политические разборки  в телевизоре Сергея не интересовали совсем. Редколлегии в редакции с уже давно заранее написанными решениями вызывали только изжогу.  Всё как-то вокруг приостановилось. Все стали двигаться в замедленном действии. А нормально двигались только политики и криминал. И именно из-за этого их можно было отличить из мутной медленной толпы.
   
   И разговаривать все друг с другом стали, как  рыбки в аквариуме.  Вроде и рты открываются, но текста или не слышно, или не хочется слышать.
 
   В один из таких же, как и все остальные, дней, он и внимания не обратил на один свой нечаянный разговор с восточного вида сапожником, в памяти Сергея, всю жизнь стучащим своим молоточком по каблукам москвичей в будочке возле ближайшего к дому метро. У Полупанова, как раз чуть ли не напротив его будочки оторвался каблук. Не отлетел, а стал хлюпать при ходьбе, со звуками выстрелов из малокалиберного пистолета. Сергей хотел было так, постреливая, добраться до редакции, где у него под столом стояли кроссовки, но на него стали оглядываться прохожие. Тут он вспомнил про будочку.
   
   Старик жестом показал на  стульчик. Сергей снял туфель и виновато подал его сапожнику.
- Бывает. - успокоил его восточный мудрец.

- А долго это? – побеспокоился Сергей.

- Э! А куда тэбе спэшить?

- Да, на работу надо! Опаздываю… - оправдался Сергей.

- …работа подождёт. Она терпылывая. Ведь она сама человека находыт. Он только думает, что он её выбырает. На самом деле – она его.

- Совсем наоборот! – почему-то психанул Сергей. – Я свою работу сам себе выбырал – зачем-то сказанул последнее слово с кавказским акцентом Полупанов.

   Дед посмотрел на Сергея через лохматые брови, перестал колдовать над каблуком и склонился почти к самому его уху.

- На-о-бо-рот?! Может ты и судьбу себе сам выбираешь? У небес не спрашиваешь? – интимно спросил дед у Сергея, у которого стала замерзать нога, и он стал тереть её ладонью.
 
- …Не знаю. Наверное, что-то такое есть на небесах. «От судьбы не уйдёшь», «судьба-индейка» -  затараторил Сергей, стараясь закончить этот  разговор, чем-то отдалённо попахивающий  на многозначительность всяких магов и экстрасенсов из жёлтых журналов «Тайны планеты», «Совершенно неизвестно». Эту тему Полупанов не любил.

– Долго там ещё? Что там небеса говорят? - кивнул на ботинок Полупанов, чтобы прервать нелюбимую тему.
   
- Ну-ну!  Когда небеса говорят, то они не врут. В отличии от нас. А наши небеса вот здесь, и вот тут! – старик показал на сердце и на голову, и закончил разговор. Плюнул под каблук, приладил его на место. Стукнул, кляцкнул, дунул зачем-то.
   
- Может клеем надёжнее? – попробовал пошутить Сергей.
 
- Это клей и есть – серьёзно ответил старик, и протянул исправленный туфель.
   
- Сколько? – засуетился Полупанов, не зная, что делать в первую очередь: одевать туфель, или расплачиваться.
 
- Рубль. – ответил старик, и протянул Сергею «ложку».
   
- До работы протянет?
   
- Хоть в прыпрыжку бежы. Шнурки от старости сгныют, а каблук держаться будет.
   
   Сергей побежал к метро, догоняя потерянное время, мгновенно забыв о сапожнике. 
 
   Неладное, он стал замечать при печати  фотографий в ванной своей тёщиной квартиры. Сначала, под красным светом фонаря,  он и внимания не обратил. Но потом, после глянцевателя, озадачился.
   
   Там  его дочка Люда  вышла без прыщей.
   
   Он всегда, как комиссар, оставлял «патрон для себя».  То есть 34  кадра на работу, а оставшиеся  два, на всякий случай оставлял до дома.  Мало ли что случится по дороге домой. Метеорит упадёт, артист знаменитый в метро попадётся, пожар какой-нибудь. Но чаще всего эта заначка оставалась не тронутой, и снимал он эти лишние кадры поздно вечером в семье. Перед проявкой. Щёлкал, пока не  запищит аппарат-японец по-своему «Ё-ё-ё-ё!», что означало, мол, извиняйте Сергей-сан, но плёнка закончилась. В ванную проявлять, закреплять и т.д. Интересней всего, конечно – печатать фотографии. Таинство! Что там говорить. Атрибуты соответствующие: красный свет, сигарета, ванночки, химия в алхимических бутылях. Глянцеватель.  Рано-рано утром в редакцию. Там из десяти-пятнадцати фотографий выбирали пару и сопровождали ими в газете уже написанный ночью спортивными комментаторами текст.
   
    Нормальная работа. Туда-сюда даже рублей двести в месяц выходило.  Иногда даже двести пятьдесят! А как-то он даже премию Союза журналистов получил за цикл фотографий портретов спортивных болельщиков.  Серёжа даже тысячу долларов отхватил! Фотоаппарат позволял не подкрадываться к зрителям. Не пугать.  А их слёзы, удивления, восторг, отчаяние – это всё неподдельный взрыв эмоций, которого отчасти лишены спортсмены, непроизвольно знающие, что на них направлены сотни объективов.
   
    В этот вечер  Серёжа вышел из ванной озадаченным. Тёща на подсунутое фото, как всегда предсказуемо не отреагировала. Дочка Люда улыбнулась, почти не отрываясь от книжки. Ремарк «Три товарища».
   
    При этом Серёжа был не дурак. Он очень любил свою дочь Люду. Но прыщи на её лице просто кричали на всю округу об её половозрелости.
   
    А на фото её кожа на лице была безупречной! Как у красавиц в иностранных журналах, которые Полупанов выменивал у коллег с «ТАССа». В порядке изучения опыта зарубежных фотохудожников.
   
    Полупанов сплюнул красной после фотопечати слюной, и разумно решил, что «ну и хрен с ним»! 
   
    Всё бы так и забылось. Но только на следующей фото-сессии после матча «Динамо» (Москва) - «Ротор» (Волгоград) в середине плёнки выскочил кадр гола в ворота «Ротора», которого не было. Даже отменённых голов не было! А была скучная нулевая ничья в итоге.  А на фото был забит гол! Динамовцы обнимались в окружении озадаченных волгоградцев. Полупанов хорошо любил и знал футбол. И поэтому знал, что такого момента в прошедшем матче даже и близко не было!
   
    А потом пошёл поток. Цунами. Шквал. Тайфун. Хрень абсолютно непонятная и необъяснимая. Вот судья Воропаев показывает  красную карточку игроку «Зенита»  Малафееву. Всё бы как бы и нечего. Хороший кадр. Судья Воропаев с занесённой над всем миром рукой с красной карточкой. Как памятник «Возмездие». Под ногами судьи жалкий недоумевающий Малофеев. Держится за голову. Кадр по композиции выстроен безупречно!
   
    Только снято с ракурса, с которого Полупанов  снимать не должен был ни при каких условиях. Для такого кадра нужно было бы стоять не за воротами, а хотя бы рядом со скамейкой команды «Зенит». А туда фотографов не пускали.
   
    Потом проявилось : - «Футболисты «Спартака» роют могилу для похорон судьи Легкоступова, не правильно назначившего в их ворота пенальти». С очень контрастной и даже мокрой  на штыке лопат грязью. А как вам - «Нападающий «Зенита» Роман Горностаев, с лицом немецкого весёлого ефрейтора, прилаживает петлю для повешения очередного спартаковца на перекладине ворот». Для кого петля готовится - не ясно. Но там, чуть левее для зрителя уже висят «не в резкости» ребята  с красными ромбами на футболках.    
   
    Ошеломлённый Полупанов, разглядывая фотографию,  даже  поймал себя на первой же пришедшей в тот момент мысли: - «Ну, проиграли они «Спартаку», но узлы-то завязаны не правильно! Это не удавной «партизанский», а кошмар! Плохой рыбак  какой-то вязал!
   
   Воспоминания о рыбаке натолкнули на воспоминания об одном повёрнутом на рыболовном искусстве человеке.  Который, когда-то и научил Сергея ещё в детстве каким-то немыслимым узлам. И те почему-то запомнились на всю жизнь. Это был его  старый друг-одноклассник Лёша Круговой. Самый железобетонный апологет рационального мышления за всё время существования человечества. Только он мог спасти ситуацию. 
   
   Не виделся Сергей с ним лет десять. Телефона и адреса в записных  книжках не нашёл, поэтому поехал на Сретенку искать его родительскую «двушку» по памяти.
 
    Лёша оказался дома, чему Полупанов очень удивился. Круговой не удивился приходу Сергея ни одной мышцей на лице.

  - Представляешь! – начал он ещё от двери так, как будто запросто продолжил вчерашний разговор. 

- …Вычитал в одном чешском журнале для рыбаков один узел. «Повязучка» называется, по-ихнему.  Обычный нечаянный узелок на леске теряет  50%  заявленных килограммов крепости. Леска 0,5 на рыбу до 12 кг, с узелком, становится 0,25!  Как на небольшого карпа. Хороший судак, белый амур, жерех такую порвёт, как Тузик грелку. Так вот эта «Повязучка» теряет в процентах только 10%! Я вот решил все свои снасти перевязать.
 
   Полупанову понадобилось бы для этого не менее месяца. Всё пространство в квартире Кругового занимали рыболовецкие снасти и фотографии Лёши с трофеями.

  - Показать? Ты обалдеешь! – предложил Лёша.

- Не надо. Я по делу. – хмуро сказал Полупанов и плеснул на клеёнку на столе россыпь фотографий-«паразитов».
 
  Круговой стал рассматривать фотографии.  Сергей - увешанные на стенах спиннинги, блёсна и огромную коллекцию искусственных мушек для рыбалки «нахлыстом». Висели тут и фотографии с трофеями. Рыбы в руках Кругового были невероятных размеров и были больше похожи на млекопитающих или  пресмыкающихся.

- Ну, что, Серый! Могу сказать тебе, что ты стал настоящим профессионалом в своём деле! Фотографии мастерские, однозначно! Никакого подвоха, который я от тебя ждал, раз уж ты припёрся ко мне, как снег на голову, я тут не вижу. 

- Не видишь?

- Нет! Это не монтаж. Освещение объектов равномерно и идеально. Композиция – хоть в учебники размещай о всяких ваших «золотых сечениях», «трансформациях» и «перспективах». Ты снимал? Это ведь дочка твоя? Извини, забыл, как зовут.

        - Людмила.

- А, точно! Очень красивая девушка. Ей, помнится, лет пять было, когда мы виделись последний раз.

- Семь. Но это не важно. Так вот! Лёша! Я это не снимал!

- Жаль. Поздравляю твоего коллегу. Он Мастер!

- …Нет! Это мои фотографии! Из моего фотоаппарата! И кнопку нажимал я. Но, аппарат выдаёт не то, что я вижу в видоискателе, а то, что  себе представляю! Понимаешь?! Во всех подробностях!

- Ни фига себе! – не удивился Круговой, и снова схватился за фотографии.

- Вот фото Люды, что ты догадался, что это моя дочка, это была первая «ласточка». Она вся сейчас с прыщами мучается. А тут вышла, как на обложку журнала «Uroda». А эти все футбольные – это вообще с другого ракурса я снимал. Из-за ворот. Да и где это ты видел, чтоб на поле на костре мыло из судьи варили? Шашлык из футбольных мячей жарили! Стенку из кирпича перед «штрафным» строили?

       - Да. Об этом я как-то и не подумал. Думал «постановка», но не фотомонтаж.

- Вот эти фото у меня получились, когда я вообще свой унитаз снимал. В ванной, перед проявкой плёнки.

   Лёша ещё раз полюбовался фотографиями и красивых полуобнажённых девушек, в том числе.

- Хорошие у тебя фантазии… Совсем не унитазные. А что у тебя за фотоаппарат?

- Японский «Canon-800». По случаю купил у одного японца, спортивного фотографа. С волейбольной командой приезжал к нам  на Чемпионат Мира.

- Ничего себе? Он же стОит, как чугунный мост!

- Досталось мне от мамы в наследство дача в Песках. Мама-то ушла недавно от нас в «даль светлую». Вот я и разорился на дорогущее «средство производства». Ещё и объектив прикупил, что тебе тот телескоп в Архызе.   Теперь вот в Союзном центральном спортивном издании обитаю. Взяли сразу, как кофр открыл.

- А жена у тебя…

- Ушла от нас. Ещё до наследства. Квартиру забрала. Люду мне оставила. Я у тёщи живу  на «Семёновской».

- Ничего так…

- Да, тёща у меня – золотая! Ко мне со всей душой. С дочерью своей почти не общается. Люду боготворит. Всё мне каких-то дочерей подруг сватает. Что мне, Лёш, с этим-то делать? Мистика какая-то!


- ..Аппарат, я так думаю, тут не причём. В башке твоей, конечно, всё дело. Как уж это твои мысли на плёнку проецируются – это пока науке не известно. Что-то там на уровне флюидов, аур, биополей. Это не ко мне, а или к Академии наук, или в Церковь. В Академии тебя измучают, как подопытную мышь, убедятся, что подвоха нет, но вынуждены будут объявить шарлатаном. В Церкви – всё тоже самое, но назовут всё это по-другому -  Ересью. В любом случае обеспечишь себе «жёлтый билет» в журналистику и Удостоверение работника Комбината Бытового Обслуживания в должности фотографа на документы. Не завидная у тебя доля. А были у тебя какие-то предпосылки? Перед этим ничего не случилось?

- Была встреча одна. Я как-то одному деду, не русскому, нагрубил слегка. «Срочный ремонт обуви». В будочке сидит. Он мне уже тогда странным показался. Что-то про судьбу намекал. Про то, что, мол, не мы будущее выбираем. Что-то там про «наоборот». Толком не помню. Тогда этой его восточной философии значения не придал. Кстати, будочки обувщика там больше нет. Я как-то мимоходом шёл, обратил внимание.
   
   Круговой от Сергеевых воспоминаний отмахнулся. Мол, это не то.   
 
- И что мне делать? Подскажешь?

- Подскажу! …Да!  …Подскажу! …Ничего не делать! Все эти «лох-несские чудовища», «снежные человеки», «НЛО», привидения… Хоть сто раз на фото снимай – всё равно никто не поверит! Только если на Красной площади инопланетяне на своей тарелке сядут, или в Москве-реке гигантский кальмар всплывёт,  то может что-то в сознании сдвинется. И то, только в Москве. Остальные страны скажут – фотомонтаж», «политические гранды на внимание к стране», «рекламная акция для привлечения туристов в СССР». Разумеешь?

        - Кажется, да.

- Вот и завянь! Упади на пол и прикинься ветошью. Снимай своих спортсменов у своего унитаза и радуйся экономии за проезд на стадион. Тебе ведь можно вообще на работу не ездить. Радио послушай, телевизор посмотри. И никому ничего не рассказывай! Наши потомки, ещё живя в пещерах, пользовались огнём для приготовления мамонта, и не чертили для этого физических и химических формул про плазму и окисление кислорода, что и есть горение. Вот тебе конец моего Доброго Совета!   
   
   Полупанов задумался. А и вправду? Зачем ему разбираться в причинах случившегося, свалившегося на него дара? Нужно просто научиться его использовать. И молчать лучше в тряпочку…

   Так и ушёл от Кругового с чувством глубокого удовлетворения, и с большим пакетом сушёной рыбы.

   На работе фото казусы не прекращались. Полупанов только постарался их появление систематизировать.  Наконец,  решил проверить фото и себя на психическую  вменяемость и реакцию окружающих. Всунул среди пары десятков нормальных фотографий  главному редактору пару своих  «шпионских».

   Тот так стал ржать! Особенно оценил «Разжигание костра для приготовления мыла из бокового судьи Латыпова за неправильно свистнутый офсайд».

- Ты Полупанов просто вышка! Это же надо! Вообще не вижу огрехов монтажа!! Ты Мастер!!! Слушай! Сделай меня с Бриджит Бордо, чтоб на коленях у меня сидела!!  Вот Вера обхохочется!!!

     Не обхохоталась. Злой не известно на кого Полупанов вышел из кабинета редактора, и сосредоточившись, представив себе говнюка-редактора с Бриджит Бордо на коленях, сделал своим фотоаппаратом снимок стены. Легко синей, но не голубой.  Цвет всех коридоров административных зданий того времени. Только такую краску тогда бюджет позволял. Масляную, вонючую, сохнущую недели две, замешанную на медном купоросе.
   
   Фотографию шефа и Бриджит Бордо Полупанов напечатал уже у себя в ванной совершенно спокойно.  Удивился только бусам на шее Бриджит. Точно такие он подарил жене Любе лет двадцать назад, во время ухаживания   за ней в санатории «Горячий ключ», в Краснодарском крае. Они были сделаны из можжевельника. Так что Полупанов даже после печати понюхал фотографию. Не пахло.
   
   Редактор радовался этому опусу, как ребёнок. Бегал с  ней по редакционным кабинетам и хвалился.  Балдел, как пацан. Пока эту фотографию не увидела его жена. Очень отсталая от новомодных фотомонтажей женщина. По - мещански не оценила. Обиделась, почему-то именно только на Полупанова.
   
   В отличии от коллег. Журналисты встретили мастерство Сергея на ура!  Слава великого фото-монтажёра разнеслась по редакциям Москвы со скоростью сверх скоростного поезда «Москва-Ленинград».  Новый поезд тогда летал с немыслимой быстротой  - 90 км в час! Правда, долго стоял в Калинине. Видимо силы накапливал. Тужился. Так что, в общем,  выходило «туда-сюда» почти одинаково с простыми, регулярными поездами.
   
   Серёжа заметил на себе уважительные взгляды коллег. На футбольные матчи ему уже уступали самое престижное место за воротами. У правой штанги.  Не известно почему, эта штанга добилась таких привилегий. Никто не знает. Но почему-то под неё и вратари свои полотенца и бутылки с водой бросают.
   
   «Тренер футбольного клуба «ЦСКА» Владимир Гинеров поднимает рог с вином и произносит  тост  за победу над тбилисским «Динамо». «Гол в ворота сборной Турции забил армянин Оганесян».  Эти кадры выскакивали у Серёжи Полупанова уже и не на матчах. Он просто продолжал эксперименты. Снял 24-х кадровую плёнку на 200 ед. тупо уставив рыло объектива своего «Canona» на всё тот же пресловутый унитаз в своей ванной.
   
   Проявил плёнку. Напечатал фото. Яркие придуманные кадры вчерашней игры «Динамо» с «Кубанью» Полупанов отложил, чтоб сдать утром в редакцию. А потом, посередине был кадр, который Сергея поразил именно тем, что это был просто кадр, и именно с унитазом. Тусклый без вспышки, размытый, но это был точно его унитаз! Не придуманный. Он припомнил, что в этот момент мысленно отвлёкся.
 
   Остальные десять кадров были  в основном скабрезные.  С участием  спецкора Люси Богачёвой из редакции его спортивной газеты.  Очень любвеобильную Люсю из «Отдела писем» (среди коллег – «Отдел писи»), на фото  любили все мужчины-журналисты Москвы не по отдельности, а сразу все вместе. Что, судя по фото, Люсе очень нравилось.  На одной из вариантов этой мстительной порнухи Сергей даже угадал живую очередь. Сплюнув  свои  мысли в унитаз, он эти кадры уничтожил, вместе с плёнкой.
   
   
   Вот в таком напряжённом и подвешенном состоянии Сергей Полупанов и поехал в командировку в Коломну, где открывался новый ледовый стадион.  Возле Бронниц в их редакционный «бублик» въехал встречный «Камаз». От удара Полупанова выкинуло в переднее окно. Удар, стёкла, как снегопад, чей-то матерный  крик…больше Сергей ничего не помнил.
   
   А когда пришёл в себя, то понял, что «прямая речь»  собеседников Полупанова, всех окружающих, действующих вокруг него лиц, вдруг стала совершенно непонятной. Весь окружающий его мир заговорил  «наоборот». 

        - О! Едорв тидохипр в ябес!  - проворковало над ним лицо с бородкой, удивительно похожее на Антона Павловича Чехова.
Подкадровые ТИТРЫ:  (О! Вроде приходит в себя!)   

– Ун,йодолом кеволеч? Как ыв ябес етеувтсвуч?
(Ну, молодой человек?! Как вы себя чувствуете?)
   
    Полупанов не стал отвечать.  Потому что не понял, что такого спросил у него «Антон Палыч».
   
- Ч-чего? – всё же переспросил он.
   
        - Онтнвен ёсв еж акоп тировог. Ёсв еж еинесяртос ястеавызакс. Он олзевоп. Одан еж, - ин огондно амолереп! Отсорп кичнузев! Ондал! Етйавилвародзыв! – расстроился «Чехов» и ушёл со своей шоблой в белых халатах  на дальнейший обход.
(Невнятно всё же пока  говорит. Всё же сотрясение сказывается. Но, повезло. Надо же, - ни одного перелома! Просто везунчик! Ладно! Выздоравливайте!)
   
   Всё бы ничего, только Сергей с ходу из разговора ничего не понял. Поляк что ли главврач?  «Кичнузев» какой-то. Хм…Кичнузев, кичнузев он сказал? Что-то чем-то знакомое. В школе мы так с друзьями пытались свой внутренний язык придумывать. «Чтоб никто не догадался». Говорили слова наоборот. Кич-ну-зев… если наоборот прочитать - вез-ун-чик. Везунчик! Опа! А «Чехов» то, долбанулся!
   
- Ьташук етедуб? – спросила ласковая медсестра, войдя в палату с подносом.
- (Кушать будете?)
 
– У сав зеб йинечинарго. И яицкадер у сав ьнечо о сав ьсалитобазоп. Тов юуньледто уталап ялд сав илисорпыв. Шан чарввалг ьнечо неловод.
(У вас без ограничений.  И редакция у вас очень о вас позаботилась. Вот отдельную палату для вас выпросили. Наш главврач очень доволен).
 
- А где я?
   
- .. ен аляноп… ..(не поняла...)
   
- а едг я? – попробовал Сергей, и по улыбке медсестры понял, что вот так вот, шиворот-навыворот, она его поняла.
   
        - Ыв в елатипсог. Ялд вонемстропс. Ишав ьсилировогод.
(Вы в госпитале. Для  спортсменов. Ваши договорились).

  -  сили-рово..год. Ага. Дог -о-вор-илис. Договорились, значит. То есть, ти-чанз.
   
- Мат к мав ашав амам ястисорп! Ежу  яндлоп тёдж, адгок ыв в ябес етёдипр. Нотна Чылап ен теажарзов. Кат я удйоп ёе удевирп? – обрадовалась медсестричка и выпорхнула в коридор.
(Там к вам ваша мама  просится! Уже полдня ждёт, когда вы в себя придёте. Антон Палыч  не возражает. Так я пойду, её приведу?)
 
    «Нот-на Чыл-ап?»  Ан-тон Па-лыч? Точно Чехов!  Бред какой-то! Может я свихнулся? И это больница для сумасшедших? А у них методика такая. Говорить наоборот. Раиса Ивановна сейчас придёт и всё встанет на свои места. – попытался себя успокоить Сергей.
   
- Акьнежерес, йом йишорох! Как еж я ьсалавонловереп! – затараторила ворвавшаяся в палату тёща.
- (Сереженька, мой хороший!  Как же я переволновалась!)

  - Как ыт ябес ьшеувтсвуч? Адюл ясв в екош? У  ёен ынемазкаэ в етутитсни яндогес. Ано, узарс елсоп хин, к **** тёдирп.
-  (Как ты себя чувствуешь? Люда вся в шоке. У неё экзамены в институте сегодня. Она, сразу после них, к тебе придёт).

        - Адюл…  - выхватил и понял одно только слово Сергей.
   
- Ад! Адюл тёдирп! – громко обрадовалась тёща. И заспешила уже громче обычного. Так говорят почему-то с иностранцами. Громко и по слогам.
   
                - (Да! Люда придёт!)

        - Ьлетидов-от шав бигоп.  А тсиланруж шав, …юилимаф алыбаз, йокат… с мишьлоб мосон… с имыннелсичогонм имамолереп. В Ефилкс сачйес. А у ябет тюаверзодоп еоньлис еинесяртос агзом, он ин йондо ынипарац, ьшеялватсдерп?! Иткол окьлот лапарацоп. Ыт в еенднреп онко летелыв. Йоволог еовобол олкетс либыв. Роткод окьлот ястеунлов, ботч ыт имазгом ен яслунивдс. Ыт как? Ировогип ос йонм…
(Водитель-то ваш погиб. А журналист ваш, …фамилию забыла, такой..с большим носом… с многочисленными переломами. В Склифе сейчас. А у тебя подозревают сильное сотрясение мозга, но ни одной царапины, представляешь?! Локти только поцарапал. Ты в переднее окно вылетел.  Головой лобовое стекло выбил.  Доктор только волнуется, чтоб ты мозгами не сдвинулся. Ты как? Поговори со мной…)
 
- Раиса Ивановна! Что-то не то не со мной. А с вами. Я вас не очень понимаю. Почему вы так разговариваете? Наоборот. Понимаешь? – пролепетал Сергей и сразу об этом пожалел. Тёща опечалилась.
   
       - Ёсв еж еоньлис еинесяртос.  – расстроилась  она.
(Всё же сильное сотрясение)


       - Ёще ьчер ежад ен ьсаливонатссов.
(Ещё речь даже не восстановилась)



       – Ун, огечин-огечин…  Ясьшижелто! – успокоила сама себя Раиса Ивановна.
(Ну, ничего-ничего… Отлежишься!)
 
- Йовт дервалг цедолом. Юьтатс ан уцинартс орп укчиньлоб арввалг лащебооп. Ьшидит, юукак уталап **** линагыцыв. Ежу ашав актсиланруж тут театобар. Ясюл Авёчагоб. Ьшинмоп? Зи «Аледто месип». Ано алавишарпс яинешерзар к ебет ьтунялгаз…

(Твой главред молодец. Статью на страницу про больничку главврачу пообещал. Видишь, какую палату тебе выцыганил. Уже ваша журналистка тут работает.   Люся Богачёва. Помнишь? Из «Отдела писем». Она спрашивала разрешения к тебе заглянуть…)
   
- ТТТЕЕЕНН!! – заорал Полупанов.



        - А едг йом «Nonaс»? – подготовился к следующему приходу Раисы Ивановны Сергей. Та пришла на следующий день как по будильнику.
    (А где мой «Canon»?)

- Оге у ябет шав дервалг зи огеовт алотс ларбаз и ебес в фйес лижолоп. Ан йикясв йачулс.  Ьщев яагород. Олам ил огеч. Ан утобар ьшёдирп с огончиньоб, но **** оге тсадыв. Ен йавижереп. Ёсв оньламрон.
(Его у тебя ваш главред из твоего стола забрал и себе в сейф положил. На всякий случай. Вещь дорогая. Мало ли чего. На работу придёшь с больничного, он тебе его выдаст. Не переживай. Всё нормально).
 
- Ага! – успокоился на обоих языках Полупанов.

   Ещё две недели Сергей приходил в себя. Ходить смог  сразу же. А вот разговаривать с врачами и бедолагами-спортсменами из соседних палат, было очень трудно.  Они все говорили «наоборот».  Полупанову приходилось всё это «переводить», потом очень трудно переворачивать в голове ответы на вопросы. Получалось очень долго. С закатыванием глаз к потолку. И, со слишком, даже для больного с сотрясением мозга, членораздельным  старательным произношением ответов.
   
    - Если я псих, то почему я нормально мыслю? – спрашивал сам себя Сергей. – Вот ведь, на вскидку: - «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог…» Ведь если наоборот, то и рифмы не будет!- озарило Полупанова. Он с этой идеей бросился в коридор, похватал у перебинтованных спортсменов всю прессу и детективы,  но  газеты и книжки были написаны на не его языке. И на рифму они просто плевали с высокой колокольни. Это он выяснил, когда его дочка по его просьбе принесла «Евгения Онегина».
   
    Во всяком случае, выдавать всем своё перевернутое восприятие человеческой речи, Полупанов не стал. Одно дело лежать с сотрясением в госпитале для спортсменов, а другое - в доме для сумасшедших.

   В один из дней к нему в палату ворвался Лёша Круговой. Одноклассник  был взлохмачен и взбудоражен.

- Агёрес! Я линовзоп к **** в юицкадер и ляноп, отч йовт тотэ дед- Йазам, йыроток «Йынчорс тномер ивубо», отсорп кат ябет ен литсупто!
(Серёга! Я позвонил к тебе в редакцию и понял, что твой этот дед- Мазай, который «Срочный ремонт обуви», просто так тебя не отпустил!)

- Стоп! Лёша! Не тараторь! Я не успеваю переводить – ответил ему Сергей по нормальному. «На своём». – Всё ещё гораздо хуже!

        - Потс! «Лёша», «Всё ещё хуже»? Отэ отч! Отч-от еомоканз! Идогоп Ым кат йешан йеинапмок в елокш торобоан илавиравогзар! Отэ ыт мечаз!
(Стоп! «Лёша», «Всё ещё хуже»?  Это что? Что-то знакомое! Погоди! Мы так нашей компанией в школе наоборот разговаривали! Это ты зачем?)

        - «Потс». В школе. Да-да! А теперь вы все так разговариваете. «Торобоан». Кроме меня. Понял, «потс»?!
   
    Лёша «перевёл» речь Сергея, и уставился на него, как на прокаженного.

        - Йа, ад дед! А ыт янем ен шеавыргызар? Ондалкс ыт «торобоан» шировог. А ун-ак итчопр енм юувреп увалг «Яинегве Анигено» !
(Ай, да дед! А ты меня не разыгрываешь?  Складно ты «наоборот» говоришь. А ну-ка, прочти мне первую главу «Евгения Онегина»!)
   
    Полупанов устало  улыбнулся и прочитал умышленно быстрее и с выражением:

       - Мой дядя самых вечных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог. Его пример другим наука; но боже мой, какая скука с больным сидеть и день и ночь, не отходя ни шагу прочь…

- Потс! Йавад Огоксвокяам. «О мокстевос етропсап». Уквоцнок!
– решил ещё проэкзаменовать Круговой Полупанова.
(Стоп! Давай Маяковского. «О советском паспорте». Концовку!)
   
   Полупанов не удивился и без запинки перешёл на другого поэта:

- « …я достаю из глубоких штанин, дубликатом бесценного груза: - Смотрите! Завидуйте! Я Гражданин Советского Союза»! – концовку Сергей прочёл, как положено, с пафосом.

        - «Со-вет-ского Союза». Ёсв ончот. Йа ад дед! – поразился Крупной, и уставился на Полупанова восхищенными глазами.

        - «Всё точно». «Ай да Дед!»  А мне-то что теперь делать? Как с этим жить? – пожаловался Сергей.

- Еовреп: умокин ен ировог! В укшухисп шимергаз. – задумался  Круговой.
(Первое: никому не говори! В психушку загремишь.)

- Отэ я и зеб ябет ляноп.  – медленно произнёс  Сергей свой же текст на «оборотном».

        - Ов-ов! Едг ыт, шировог, ан огеовс адед яславран?
(Во-во! Где ты, говоришь, на своего деда нарвался?)

- На «Семёновской». Ан «Яаксвонёмес». Возле рынка. Метрах в пятидесяти от входа в метро. Направо. – показал рукой Полупанов.  – Только его будки там больше нет. Я тебе ещё в прошлый раз об этом говорил. – обозначая свои слова жестами, помог переводу Сергей.

        - Ыт отч, лакси оге? – удивился Лёша.
(Ты что, искал его?)

- Да нет. Мимо проходил. Что-то щёлкнуло. Но как-то не сопоставил. Он же мне что-то и про «наоборот» намекнул. Как знал!

- Ага! Йа ад дед!  – потёр руки Круговой.- Ондал. Йавилвародзыв. Ясмидиву! Тов тут **** ылбов к увип. - оставил Круговой пакет у тумбочки и убежал.
(Ладно. Выздоравливай. Увидимся! Вот тут тебе воблы к пиву).

- «**** ылбов» - то ли проворчал, то ли выругался Полупанов и махнул рукой. – Илабеаз!

  Отпуская Сергея  домой, доктор  Антон Палыч  Клювгант  посетовал, что держать его более в стенах госпиталя нет смысла.
 
       - Ыв иксечиткарп ывородз. Мав я ан цясем лаледс йынчиньлоб. Ошорох ыб мав ьтидзеьс ан ером. Ирбяон в Еспаут ыньлетиопу, йодолом кеволеч! Ын-ьлет-и-опоу! Ыв иксечиткарп ывородз.Тов яьтатс алшыв в йешав етезаг. Орп ушан укинилк .

(Вы практически здоровы. Вам я на месяц сделал ольничный. Хорошо бы вам съездить на море. Ноябри в Туапсе упоительны, молодой человек! Упо-и-тель-ны! Вы практически здоровы.   Вот статья вышла в вашей газете. Про нашу клинику.)
   
   Доктор гордо протянул газету со знакомым до боли логотипом.

- Яашорох актсиланруж алатобароп. Алимдюл Авёчагоб. Етинмоп?
   
  (Хорошая журналистка поработала. Людмила Богачёва. Помните?) - участливо спросил Сергея главврач госпиталя для спортсменов, и машинально облизнул языком верхнюю губу.
 
       -  Ад! – согласился на обоих языках Полупанов. И улыбнулся этому своему открытию.

   За месяц отпуска Сергей как-никак со своим новым миром освоился. Чтоб поехать в отпуск пришлось, правда, продать фотовспышку. За 300 долларов. Коллеге с «Пресс-футбола». У того тоже был «Canon». С согласованными клеммами. Говорят, что золотыми. Уже и стал плотоядно присматриваться к объективу. Но у его мамы не было дачи в Песчаном.
   
    Полупанов с Раисой Ивановной даже съездили в Кисловодск. Очень уныло съездили. Без шашлыков на природе. Без улюлюканий в звёздное небо пьяной компании. Пили эту вонючую, но очень полезную воду, и ели в столовой санатория почему-то назначенную  Сергею диету. Хорошо, что у тёщи  был «свободный стол» и Сергей отнимал у неё половинки  котлет и гуляша. Раиса Ивановна тоже лечилась. На всякий случай. Из-за задержки речи на время перевода, Полупанов так и поленился выяснить, почему при всех ограничениях в питании, цена путёвки была одинаковая.
   
   Соседи по обеденному столу, семейная пара пенсионеров, поглядывали на Сергея с сочувствием. Говорили они с Раисой Ивановной и между собой, естественно, на своём «оборотном». И хоть Полупанов стал уже привыкать, постоянная тема о здоровье и пользе всяких процедур; иглоукалывания и массажей, прогулок по «тропам здоровья» и чудодейственных свойствах здешних минеральных вод, ему жутко надоела уже в первый же день. Так что потом он старался не прислушиваться и отвечал односложно. «Ад», да «Тен». 
   
   На работу в редакцию Сергей вернулся с триумфом. Коллеги накрыли стол. Напились  все уже через пять минут. Остальной час добивали. Полупанов был многозначительно не многословен.  Главред с некоторой долей сожаления достал из сейфа полупановский «Canon» и вручил его Сергею, как Кубок Мира по Футболу.
   
   Полупанову не терпелось попробовать свой гениальный фотоаппарат на предмет «чуда монтажа». Плёнки в ларьке «ТАСС» купил даже не попросив чека для отчёта в бухгалтерию. Побежал домой. Зарядил предусмотрительно 12-ти кадровую плёнку.  Сосредоточился и яростно снял свой унитаз.
   
   Проявил-закрепил плёнку,  и когда достал из бачка, даже не стал вешать сушить. Всё, в чём хотел убедиться, увидел ещё на мокрой плёнке. На всех кадрах был только свой совсем не фотогеничный унитаз. Разочарованно съел на кухне тёщины вареники с капустой.
   
   - Если кому рассказать про то, что я родную речь  «перевертаю», это меня точно в психушку загребут. С работы выпрут. - правильно рассуждал про себя Полупанов.  Он шёл от Лужников к метро «Спортивная», после каких-то съёмок в манеже. Главред автомобиль дать пожадился.
 

- Йад юадагоп, йогарад! -  пристала уже у метро цыганка.
               
        - Нет у меня денег! – на своём старом русском языке привычно отшил черноокую Сергей.
   
        - Так ты наш язык знаешь? – совершенно нормально, в понимании Сергея, спросила цыганка уходящего к входу в метро Сергея.
   
    Полупанов остановился, как вкопанный.  Обернулся. Цыганка смотрела на него внимательно.  И улыбаясь. Полупанов резко вернулся, чуть не сбив её с ног.
   
        - Ты что, меня понимаешь? – нормально, но поражённо заговорил Сергей. 
   
- Как не понимать тебя дарагой, когда ты по-нашему разговариваешь?! – усмехнулась цепкая цыганка.

    - И это! Сапожник этот, шаман что ли ваш?! Колдун?! Он мне про судьбу что-то говорил! И про на-о-бо-рот что-то! Я его искал, а он как сквозь землю провалился!
   
        - Не знаю я никакого сапожника. Цыгане сапожниками не работают. Для себя только дома.  Но, видимо абиссиниец был. Они с нами рядом. Наверное, нагрубил ты ему. – посочувствовала Сергею цыганка.
 
        - Да вроде нет. Я его искал по всему городу. Думал, - переехал. Нигде его будки нет. Исчез колдун! – спешил поговорить по-человечески Полупанов.
   
- Ни у них, ни у нас колдунов нет. Вы сами себе колдуны. Он мог только тебя прочувствовать. Твой путь самопознания. Мы, цыгане, это тоже умеем.  Значит, не услышал ты его. А он тебе что-то важное хотел сказать. Может предостеречь. Людей не только учись слушать,но и слышать. Надо научиться.
   
        - Да я уже это понял! Теперь вот с этим тарабарским языком, хочешь-не хочешь, а  приходится, и слушать внимательно, и слышать. И…это…что, все цыгане меня поймут?
   
- Нет,  не все. Только таборные. Те, кто остался свободным.  Нас мало осталось. И ты скоро наш язык забудешь, дарагой.
   
- Я не хочу!
   
- Жизнь заставит.
   
        - Я хочу с вами видеться,  и …это, разговаривать. Я ничего понять не могу! Это какой-то розыгрыш, как будто! Или проверка? Или наказание… 
   
        - У тебя в жизни авария, вижу, была?
   
- Ад! То есть,  Да!
   
        - Тебе эта авария была нужна. Ты её у судьбы выпросил. Нельзя, как трамвай по рельсам по жизни ехать. Менять нужно что-то в себе, если начинаешь не жить, а доживать. Если сам себе врёшь, что свободен. Главное – самому себе не врать. Вот у нас, у цыган,  вся наша жизнь - авария.  Мы выживаем. Но только не думай, что мы бедные и несчастные!  Мы богаче всех. Мы свободны. Вот и ты стань свободным.
   
        - А как это? … работа, Раиса Ивановна, дочка…

- Да нет! Семью, работу, детей  бросать не надо. Нужно просто всё это полюбить. Не превращать в привычку. По-настоящему полюбить. Не обманывать самого себя, что любишь, веришь и ждёшь. Ты сможешь. Я вижу. Счастья тебе дарагой!
   
    Цыганка резко отвернулась и шмыгнула за киоск с надписью «АКЧЕПЫВ». Сергей было ринулся за ней, но за этим углом киоска, в глубине двора оказался тупик и забор. Цыганка как сквозь землю провалилась.
   
        - Тов алед! – озадачился Полупанов, даже не отметив, что снова перешёл на оборотный язык.   
   
    Все дни он потом искал возле всех станций метро цыган. Даже на площадь трёх вокзалов специально ездил. Но они исчезли из Москвы, как будто навсегда. Попытался по-своему заговорить с цыганами из театра «Ромэн». Тоже специально у служебного входа постоял. Но они шарахались от него, как от чумного. – «Таборные!» - где их искать?! – правильно недоумевал Полупанов.
   
    Ещё однажды удалось вдруг поговорить на «правильном» языке с одним пьяным бомжем. Тот говорил нормально, но из-за его сильного опьянения разговора не получилось. Хотя Сергей вполне отчётливо выслушал хоть и его не очень  внятный рассказ о сучке Марусе, которая залезла на его территорию. Помойку возле продуктового магазина, недалеко от Павелецкого вокзала. Про счастье быть свободным. Свой рассказ на правильном полуматерном языке он закончил песней «А каждый понедельник я в говно, а каждый вторник я в говно…»  ну и  т.д. по всем дням недели.
   
    Сергей уложил бомжа  на скамейку, и пошёл домой.
   
    В один из вечеров, Сергей сидел на кухне и тупо смотрел телевизор. Он давно уже не вслушивался в тексты дикторов, политических аналитиков, каких - то руководителей никому не известных партий и институтов. Даже ещё до своего «сотрясения мозга». 
   
    Телевизор был для него или как подсказчик распорядка завтрашнего рабочего дня с учётом ожидаемых спортивных мероприятий. Или, как отмаза для окружающих, оправдывающая постоянную задумчивость.
   
    К оборотной речи он уже привык, но не мог привыкнуть к какому-то дремучему всеобщему вранью, которое проступало всюду. Все эти никому не известные «звёзды» сериалов и эстрады, похожие друг на друга, как биллиардные шары, «политические лидеры», отличающиеся своими «программами возрождения России» только цветом своих галстуков. Весь идиотизм совсем не умных речей общепризнанных «умов», и совершенно не смешных шуток самых популярных юмористов, приводил к мысли, что всё это условия какой-то игры. У ней есть  Правила, они вечны, значит нужно по ним жить.  Вот все и живут. Кроме таборных цыган, алкоголиков и, как подозревал Полупанов – клиентов сумасшедших домов.
   
    Звонок в дверь прервался тёщей, её открывшей для Лёши  Кругового.

       - Сидишь?

       - Сижу. – согласился Сергей, вздрогнул, потому что понял, что Лёша заговорил на нормальном.

- Я себя немного готовил. Тре-ни-ро-вался. – с  трудом произнёс  Круговой и заулыбался.

        - Нечо онтяирп. – поблагодарил его Сергей.
(Очень приятно.)

- А ыт ежу месвос оп-умешан шежом ондобовс тировог? – поинтересовался Лёша.
( А ты уже совсем по-нашему можешь свободно говорить?) 

- Угом. Он ен учох. Понимаешь? Вы ведь все сошли с ума. Вы с нормальными лицами тупо и убеждённо говорите вот это… – Сергей кивнул на телевизор
- …и говорите это ещё и задом наперёд! Понимаешь?

- По-ни-ма-ю. – выдохнул Лёша.

- А может, мы все понимаем, что говорим всё наоборот, но просто боимся прослыть сумасшедшими и притворяемся?  Представляешь, Лёш? ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ!!!?  ПРОСТО ПРИТВОРЯЕМСЯ!!!?
   
   На кухню заглянула Раиса Ивановна.

- Ыв тежом, ьтипыв етитох? У янем ьтсе. – ласково предложила мировая тёща.
(Вы может, выпить хотите? У меня есть).

- И она тоже? – ухмыльнулся Лёша.

- Етисен! – махнул рукой тёще Полупанов.

   Посидели втроём. Выпили.  Говорить не получилось. Но Полупанова зацепило, и вдруг развеселило.

- А отч, Асиар Анвонави, тежом ман укчад типукирп? Едг-дубин доп  Йонмолок. Ма яакак акер  модяр, Шёл?
 
(А что, Раиса Ивановна, а может нам дачку прикупить? Где-нибудь под  Коломной. Там какая река рядом, Лёш?)

- О! Мат репус акер! АКО! Мат еикат ищел достойные попадаются! –подхватил идею Лёша. – Удочками обеспечу!

- А что!? У янем ьтсе хорошая заначка! Онвад алипок  – запросто согласилась Раиса Ивановна.

- И я! И я очень учох на дачу и  ьнечо-ьнечо согласна! – прибежала с комнаты на кухню Люда.

   На следующий день, в парадной своего подъезда, возле почтовых ящиков, Сергей Полупанов получил удар дрыной по голове.  Как потом выяснилось, его элементарно ограбили. Хорошо, что он как раз свой «Canoп»  оставил в сейфе в редакции.  В портфеле был только вполне пригодный для «на всякий случай» «Зенит ТТЛ».  Его то, вместе с портфелем, грабитель и прихватил. Денег в кармане было привычно  мало. На метро, сигареты и сэкономленная мелочь на сосиську в тесте в буфете «ТАСС». Так что грабителю достались совсем крохи.
   
    Но очнувшийся опять в той же палате в госпитале для спортсменов Полупанов сразу выяснил, что все окружающие стали говорить нормально. Не наоборот. Полупанову даже пришлось к этому привыкать.
   
- Ну-с, голубчик?! Как мы себя чувствуем? – пролюбопытствовал Антон Палыч на первом же обходе, когда Сергей пришёл в себя.
ТИТРЫ: (Ун-с, кичбулуг?! Как ым ябес меувтсвуч?)
   
- Я не знаю, как вы, но я себя чувствую просто прекрасно! – улыбался во все 32 зуба счастливый Полупанов.
    (Я ен юанз, как ыв, он я юбес юувтсвуч отсопр онсаркерп!)

- О! Да мы ещё и шутим! Это значит действительно всё в порядке! – обрадовался доктор. 
(О! Ад ым ёще и митуш! Отэ тичанз оньлетивтсйед ёсе в екдярор!)
   
- Хочу скорее домой! – пожаловался Сергей.
(Учох еерокс йомод!)

    - На этот раз у вас рана на голове. И гематома. Давайте недельку понаблюдаем. Потерпите. – ласково сказал, как отрезал, Антон Палыч.
    (Ан тотэ зар у сав анар ан еволог. И Амотамег. Етйавад укьледен меадюлбаноп. Етипретоп)

- Твой «Canon» у главреда в сейфе. Как всегда. – успокоила ворвавшаяся в палату сразу после обхода Раиса Ивановна, выкладывая на тумбочку апельсины.

– Мы с Людой дачку присмотрели на Оке. Вчера съездили. Прямо у реки! А красотища какая вокруг!!!
(Йовт «NonaC» у адервалг в ефйес. Как адгесв. Ым с Йодюл укчад илертомсирп ан Еко. Аречв илидзес. Омярп у икер! А ащитосарк яакак гурков!!!)
   
    Полупанов нисколько не удивился этому  ед аж  юв. Он чётко знал, что его «Canon» будет работать по-прежнему хорошо и талантливо. Особенно снимая окские пейзажи. О чём он давно мечтал. И даже если и без всяких восукоф.

Сергей Кащеев