Человек и волк

               
Отец у нас был заядлым охотником и  с детства тоже приучил меня к охоте. Помню, как  он первый раз,  показал мне отличие дымного пороха от бездымного – просто зажег две щепотки на земле у моих ног  - и я сразу понял. Потом, так же практически научил,  как правильно заряжать в  патроны  дробь, пулю, жакан, чистить ружье.
  Где-то он прочитал   у Хемингуэя, что тому в детстве,  его  отец выдавал на день всего   три патрона и тоже стал выделять мне столько же, когда брал меня с друзьями на охоту.
 Но я посчитал это почти оскорблением и  в третьем классе накопил на завтраках  и киношных,   карманных деньгах,  достаточную  сумму, чтобы купить на городской «толкучке» старенькую, но  вполне действующую  «воздушку», а к ней десяток пулек-кисточек. Помню,  я  так натренировался стрелять точно в цель,  даже движущуюся, что однажды во время взрослой охоты, куда меня в очередной раз  взял отец, опередил всех : с  трех выстрелов  подстрелил трех уток. Взрослые и он удивились и дали мне еще три патрона. И снова я выбил трех, без промаха. С тех пор отец  начал гордиться моей меткостью  и  перестал ограничивать меня в патронах.
Поэтому, когда я вырос и сам завел семью, страсть у меня к охоте сохранилась. Больше того, как говорила жена, охота у нас в семье  стала, с какого-то времени,   не  просто моим  хобби, но превратилась    в хороший материальный прибавок.
 В  сезон охоты  я, обычно,  брал  на работе отпуск без содержания  и ехал с товарищами, такими же охотниками,   на неделю или две в лес. Как я любил эти  сезоны. На рассвете лежишь в засаде на свиной выводок или косулю, кругом тихо,  и только листья с подмороженных деревьев падают на землю.  Охота была не только  интересной, но и, как правило, богатой. Привозили мы с охоты  тушами диких кабанов, оленей, косуль, не говоря уже о всякой мелочи:  утках, зайцах и перепелках.  Прямо в лесу первично все обрабатывали и засаливали. На морозе это все неплохо сохранялось,  и потом супруге оставалось  только довести все до банок, что она с удовольствием  всякий раз и делала. Каждый год  мы  накручивали в   охотничий сезон по триста банок тушенки, утятины, зайчатины и в магазин за мясом не ходили.
Бывали случаи, когда на  охоте, нам удавалось  убивать  даже медведей. Помню,  подстрелили однажды  и разделали  огромную медведицу. В темноте, ночью, она   на лежала рядом с костром и  была похожа на женщину.  Но вернусь к моему рассказу.
В тот памятный для меня год, у меня  случилось горе: - сдохла  моя  любимая  охотничья собака, Лерка, и я  оказался без нее, как без рук. Но все же решил не пропускать сезон охоты. Отпуск мне дали не сразу и поэтому я опоздал влиться в компанию моих друзей-охотников. Кто-то мне сказал, что в Пескаревской долине, что упирается в наше местное Губовское  озеро  в этом году должно быть много уток. Они на жнивье кормятся, а на озере плавают и тоже подбирают всякую мелочь. Решил  я сходить  в  эту долину, где ни разу до этого  ни сам, ни с друзьями  не был и проверить, правда ли, что там много уток.
Был конец октября. Ночами уже начинались  крепкие заморозки и потому я прихватил с собой вместе с обычным охотничьим комплектом,  старенький, но очень удобный еще отцов  овечий кожух.  День выдался  довольно теплый, небо застелили сероватые тучки, но кое где  уже начинала  проглядывать нежная голубизна и воздух в долине был насыщен  осенней  влагой и  запахами  скошенной    пшеницы и овса.
Уже в  начале долины я поднял стаю уток и подстрелил двух довольно больших крякв, слегка пожалев, что придется тащить  эту тяжесть километров пять до озера, где и была задумана  основная охота.
В Губовской долине я никогда не был.  На ней располагались какие-то фермерские хозяйства,  и охотники предпочитали другие  места для охоты. Но долина оказалась, хотя и небольшой, но  очень   красивой и живописной. Склоны ее были покрыты терновником. На стерне было много, оставшихся с зерном колосьев. Здесь  могли водиться в изобилии зайцы, лисы и даже волки. Я шагал по крепкой стерне, распахнув тулуп, наслаждаясь  свежим воздухом и красивыми видами кругом. Сзади у меня на вещмешке были приторочены  охотничьи сапоги, палатка. Как вдруг шум впереди привлек мое внимание. То, что я впереди увидел, привело меня  в ужас. Прямо  на меня спереди  в нескольких сотнях метров надвигалась огромная серая волна. Мгновенно я вспомнил, что утром довольно  легкомысленно прослушал информацию по радио и совсем не обратил внимание,  когда диктор сказал, что на озере размывало дамбу и в опасности были  несколько  фермерских хозяйств. Я не удосужился  тогда даже выяснить, что за озеро и   где это, хотя как охотнику, идущему на охоту,  мне  надо было такие вещи знать обязательно.   В десятке метров от меня стоял небольшой, хорошо увязанный веревками стог  соломы.  Добежать до него не составляло  для  меня  большого  труда, но взобрался  на него я только после нескольких  попыток, так как бока его были довольно крутые. Кое как я все таки взобрался на стог по веревке,  и  увидел, что потерял, пока карабкался,   сапоги и спальный мешок, прицепленные к вещмешку на спине. Отстегнулся и тоже упал в воду патронташ, забитый патронами.  Хуже всего было то,  что отстегнулся и упал из чехла  с ремня  в воду мой мобильный телефон.  Я сразу понял,  что  потерял  связь не только с семьей, но и, вообще, со всем  внешним миром.
И все же,  я был рад, что спасся от  ужасной волны, которая  уже кругом бурлила  и подхватила стог, на котором я сидел и   держался за веревку. Волны  неслись по долине, а мой стог превратился в своего рода  корабль, только  без руля и ветрил.
-  Слава богу, перекрестился я.  Но теперь  нужно было подумать, как выйти со стога  на твердую почву, чтобы вернуться домой. Про охоту можно было   забыть – вся долина была под водой по самые склоны.
Неожиданно совсем рядом,  за спиной,  я расслышал непонятное,  то ли ворчание, то ли рычание. Обернувшись, я увидел в нескольких метрах от себя волка.  Холка у него была взъерошена,  он злобно на меня смотрел,  рыча,   и моя рука невольно потянулась  к ружью.
- Господи, откуда он? – удивился я. -  Как он взобрался на стог? Хотя вполне возможно, запрыгнул на него, но  уже из  воды. Он был абсолютно мокрым и имел, хотя  и злобный, но,   довольно,  жалкий вид,  так что я невольно над ним посмеялся. По размерам он  был много крупнее собаки -  клыки,  острые и молодые, также,  как и когти на лапах. Ему  было года два, от силы три, не больше. Конечно, он был опасен рядом с человеком, тем более на  узком пространстве небольшого стога. Я должен был, чтобы обезопасить себя,  его застрелить. В ружье  оставалось два патрона с картечью. Но рука у меня   в эту минуту не смогла   на него подняться -   ведь мы оба  оказались   заложниками стихии,  и я  сел на  прежнее место, уверенно показывая волку, что не боюсь его. Минут через пять, порычав, он тоже лег и, кажется,  успокоился, хотя  все еще настороженно смотрел на меня -  внимательно следил  за каждым моим движением. Мне показалось, что он больше меня боялся,  чем я его,  а потому был настороже.
 Наш стог   потихоньку плыл, покачиваясь на  воде. Под нами было по моим подсчетам метра два или даже три до дна, а до края долины с полкилометра.  Что было делать? В ледяной воде при всей моей спортивной подготовке, я бы не смог доплыть до берега, тем более дотащить  ружье и  одежду.  А как  потом обсушиться, как добраться до поселка, где можно взять такси?
В общем,  я решил пока оставаться на стоге, тем более, что скоро стог   уперся  в два  больших  дерева и остановился.
 К вечеру меня стал донимать  голод.  Я  достал из вещмешка бутерброды и все, что приготовила мне из еды  в дорогу жена и начал есть. Волк  продолжал  внимательно  за мной наблюдать и несколько раз  сглотнул слюну, что было признаком того, что  он  тоже голоден.
- Эй, Серый (так я его назвал) , - крикнул я, - поешь со мной, мы ведь теперь братья по несчастью. Я бросил ему кусок ветчины. Он  отпрыгнул  от нее и  зарычал и даже  не притронулся к еде.
 Время между тем уже клонилось к ночи. Начали выступать  в  очистившемся от туч небе,  редкие звезды. Стал крепчать мороз,  и я решил определяться со сном. Приготовил на всякий случай ружье, если забунтует мой Серый. Собрал в походное состояние вещмешок, вдруг ночью еще одна волна снесет нас и приготовил лежанку в сене, достаточно глубокую, чтобы с боков не поддувало. Под меховым  тулупом   и в одежде мне было тепло. Надо мной в высоком ночном небе уже сияли частые звезды. Среди них выделялась Большая Медведица.  Ночка -  чудо.   Не только для охотника, но любого любителя природы, если бы не вода кругом, да  опасный сосед рядом. Всю ночь я   спал вполглаза, больше  дремал, боясь, что Серый может нарушить наше хрупкое перемирие. Но он оказался спокойнее и благороднее, чем я думал,  и к утру все таки сожрал кусок ветчины, который я ему бросил, а я крепко уснул.
 Проснувшись, я   обнаружил, что  весь стог вместе со мной покрылся морозным инеем. Вода внизу, вокруг стога,   тоже  была подо льдом.  Лед  был еще тонкий, но  уже одно его появление вселяло надежду: можно будет скоро выбраться по нему на сушу.
Серый , не обращая на меня внимание, бегал у края стога, видимо, тоже вдохновившись  перспективой перебраться по льду на твердую землю. Ночью его собратья выли на берегу, и он тоже  отвечал им долгим протяжным воем.   Я не думал, что он  попытается спрыгнуть на тонкий  лед , чтобы  пробраться  прямо сейчас к берегу, ведь волки, как мало какие звери обладают повышенным чувствами опасности и самосохранения. Но он неожиданно  начал  потихоньку спускаться по более  пологому склону стога к воде,  и я понял:    действительно,   прямо сейчас он, вопреки опасности,  прыгнет на хрупкий лед.
- Эй, Серый, перестань валять дурака, утонешь ведь, - крикнул я ему, как человеку.  Но волк   проигнорировал мой крик  и  смело  бросился на лед. Конечно, лед  тут же провалился. Выскочив из воды, как ошпаренный,  Серый отчаянно зашлепал, как собака лапами перед собой,   ломая тонкую поверхность льда,   раня, как о стекло,  ноги, шею и морду. Он попытался сначала,  плыть к берегу, но сразу понял, что не получится и повернул  назад  - к стогу. Вода вокруг него окрашивалась в ярко-красный цвет.  Я испугался. Он действительно сейчас   у меня прямо  на глазах  утонет, ведь края  стога были крутые и ему, как бы он ни старался, эту крутизну не   осилить.
- Дурак, ты же погибнешь, - крикнул я, сбросил с себя тулуп,  достал из вещмешка ремень, на который нанизывал обычно мелкую дичь. Надо было помочь Серому.  По веревке, стягивавшей стог,  я  спустился  на одной руке ближе  к воде. Мои  подошвы на берцах давали мне возможность делать это  постепенно.  Спустившись, я  бросил Серому конец ремня. Видимо, он понял меня и зашлепал  лапами в мою сторону.
- Серый, хватай, - крикнул я ему, как человеку. Волк   попытался схватить ремень зубами, но промахнулся и снова почему-то  поплыл в сторону берега.
- Стой, куда ты, - почти отчаявшись крикнул. И снова, изрезавшись в очередной раз об лед, волк поплыл  назад, ко мне.   Что было делать, я не знал. Волк, видимо, нахлебавшись воды, начал тонуть. Он отчаянно пытался не погружаться в воду, шлепал перед собой  лапами. Но у него ничего не получалось. Во второй и в  третий раз я бросил ему конец ремня, но он  меня не понимал и все больше погружался  в воду.  Тогда,  сделав из ремня петлю, я решил вытянуть  его  за шею. Берцы мои  по веревке спустились уже в воду, почти по колено. Вода была ледяная.   Я боялся, что веревка порвется. И тогда  я тоже  окажусь в безвыходной ситуации. Тем более в ледяной воде,  Сделав петлю из ремня, я  как-то сумел  набросить ее на голову Серого и начал подтягивать волка к себе.  Петля затянулась на его шее.  Он хрипел, думая, что я его убиваю и   даже стал рычать и сопротивляться. Уже полумертвого и придушенного петлей, я схватил его  за шкирку и  поднявшись по веревке и краю стога повыше, изо всех сил  бросил, обмякшего и почти бездыханного,    на  стог.  Мне  повезло, что я был  довольно сильным мужчиной, занимался  с молодых лет гирями,  а Серый   окончательно ослаб в воде  и   потерял сознание, так что не оказал  никакого сопротивления.  Подтянувшись по веревке, я влез на стог,    потряс  волка за задние ноги,  освободив его желудок и легкие   от воды, которой он  вдоволь  наглотался. Потом протер  его полотенцем, которое у меня было в вещмешке и обработал раны зеленкой  и   мазью против нагноений  (они, как у любого охотника, всегда лежали у меня  в вещмешке).  Когда Серый начал приходить в себя и скалиться, мне пришлось  его  лапы и морду  перетянуть пластырем из аптечки. Видимо, силенок у него осталось мало, поэтому он совершенно не сопротивлялся, а только негромко скулил и  смотрел  на то, что я делаю с ним  почти равнодушно.  Я же старался с волком  все время разговаривать, чтобы он привыкал  не только ко мне, но и к моему голосу.
- Ну, что, Серый, теперь ты у меня настоящий инвалид – перемазанный зеленкой  и перевязанный.   Сейчас разберусь со своими берцами и покормлю тебя, - говорил я волку.
Весь перебинтованный, он лежал и часто моргал, так как едкая мазь начала раздражать  слизистую оболочку  его глаз. Потом закрыл глаза и , как мне показалось,  уснул.
 Берцы и носки  у меня промокли до основания и, закончив с Серым, я принялся за них: просушил их вначале сухим сеном, а потом поджег несколько жгутов и досушил пламенем от жгутов. Неожиданно в небе появился вертолет. Он летел довольно высоко. Я  обрадовался, закричал во все горло, но сквозь гул мотора  и  винта, вряд ли  в вертолете могли меня услышать. Тогда я вскочил с места, схватил ружье и два раза  выстрелил в воздух. Вертолет пролетел  в сторону города, не подав мне никакого знака. Я понял: он нас    не заметил. Может,   подумал – стреляют  уток охотники.  Потом я нещадно ругал себя, что истратил сразу оба патрона. Но было уже поздно.   
Серый, когда я стрелял проснулся, вскочил и   аж подпрыгнул на соломе, но  убегать  ему было некуда. 
 Убедившись, что вертолет  больше не прилетит, я   достал из пакета, одну из подстреленных  накануне уток,  отрезал ей голову и   бросил   Серому     под нос.  Он  отвернулся  и положил перед собой  морду на сено, как будто демонстрируя  не только  презрение к еде,  но  такое же  и  ко мне.  Но я знал: волк уже проголодался,  и это равнодушие временное и даже , скорее всего, показное.
- Серый,  я знаю, ты же голодный. Давай, попробуй, - заговорил я  с ним снова. Утка,  свежая,  молодая, жирная. Я ее только вчера подстрелил. Ну, давай, попробуй?
На глазах у него, я начал ощипывать  тушку утки,  потом достал нож и разделал ее, бросив ему внутренности ноги и крылья, но он ими  тоже не заинтересовался и даже попытался от них отодвинуться. Погода, между тем, как ни странно,  вела себя совершенно непонятно. Ночью немного подмораживало, но днем все таяло и моя надежда на то, что лед окрепнет и можно будет по нему перебраться на берег начала таять, как и сам лед. Первую ночь после того, как я вытащил из воды Серого, он вел себя очень беспокойно:  ухитрился содрать с себя  бинты,   срезал зубами с ног лейкопластырь.  ночью, видимо,  окончательно проголодавшись  съел голову и внутренности утки. На следующий день я снова дал ему оставшиеся от утки кости,  и он уже при мне,  расправился и  с ними.  Еще два дня мы ели,  оставшуюся утку,  и он уже не злобно, а с интересом посматривал, как я  ее разделываю и   готовлю нашу с ним еду. Вокруг нас была абсолютная тишина. Признаков людей и даже животных совершенно не было. Лишь птицы стаями перелетали в сторону озера и было тоскливо  наблюдать за ними.  На четвертый день нашего совместного пребывания на стогу,   Серый вдруг забеспокоился.  Начал снова бегать у края стога, вроде как намереваясь с него слезть.
- Дурачок, куда лезешь? Больше  я тебя вытаскивать не буду, - прикрикнул я на него. Но он, видимо, и сам понял свою прежнюю оплошность.  И, побегав,  отошел от края стога. Лег на солому, но потом вдруг насторожился и неожиданно бросился на что-то  в метре от себя. В зубах у него я увидел крупную мышь.
- Ух, ты, молодчина, - поощрил я его голосом.  Что меня больше всего поразило, он не стал есть  мышь, а  подошел ко мне ближе и положил мышь, явно предназначая ее для меня.  Так на даче делал наш кот. Прежде, чем съесть пойманную  в сарае мышь или крысу, он обязательно приносил ее нам с женой, как будто   хвастаясь.
- Ну, молодец, ну, красавец, - поощрил я голосом волка. Поднял мышь за хвост  и бросил ему под ноги.   Он ее нехотя стал жевать.
У меня в вещмешке, как у любого рыбака и охотника,  всегда лежала смотанная на трафаретке удочка-донка.  Утки наши почти закончились,  и  я решил попробовать половить  со стога рыбу, в противном случае и мне нужно было тоже скоро, как и Серому, переходить на мышей.   Донка была на месте. На ней   пять крючков и свинцовая бляшка – грузило. Размотав донку, я разрезал на мелкие кусочки мякоть, оставшейся  утки и насадил их на крючки, как червяков. Донкой ловят рыбу без поплавка: на палец или колокольчик. Конечно, в моих условиях можно было ловить только на палец, что я и сделал. Заклевало очень быстро и через минуту я выхватил из воды толстого карася, потом второго и третьего. Серый внимательно наблюдал за моей ловлей. Через полчаса рядом со мной трепыхалось уже с десяток,  если не больше,  темно-бронзовых, как я их назвал,  «поросят».  Двух карасей я разделал и бросил головы с внутренностями Серому. Он осторожно понюхал их  и стал есть, с хрустя на зубах.  Свою часть сырой рыбы я посолил и тоже, вслед за Серым, стал  жевать. Было  довольно противно, но не голодно. Остальных карасей я  засолил благо, что соли в мешке было достаточно.
Дни потекли за днями. Как  ни высматривал  я с утра до вечера людей, вертолеты или, хотя что-нибудь, похожее на наше с Серым  спасение, ничего, даже на горизонте  не появлялось. Я знал, что в течение  недели, жена и дочь особо не будут обо мне беспокоиться, но потом, конечно, начнут волноваться.
 Впрочем, в  лесу связь,   почти   всегда была плохая, если вообще была, и они привыкли, что я не звонил им подолгу.  В   этот раз  я, по глупости, вообще  не   сказал,  куда   направляюсь,  и это еще больше   осложняло положение.
Таким образом мы с Серым оказались в этой, залитой водой долине,  абсолютно  одни, но,  слава богу,   скоро подружились. Я с волком постоянно разговаривал. Он скоро  привык к моему голосу,  а я к его повадкам, движениям,  и больше мы  не боялись друг друга.  Волк перестал  рычать, а наоборот  вилял хвостом, выпрашивая рыбьи потроха. Потом   начал есть прямо из моих рук, лакать, как собака  из  пластмассовой чашки воду, которую я набирал термосом, привязанным веревкой рядом со стогом и давал ему,   даже  начал  ласкаться и ложиться  по ночам рядом со мной под тулупом.
Мы с ним по вечерам долго не спали.  Смотрели на звезды, темные горизонты и долину. Серый иногда вертел головой, чутко прислушиваясь к ночным звукам. Когда начинали выть волки, он тоже  отвечал  им и у меня складывалось впечатление, что он переговаривался с ними о чем-то  на своем волчьем языке. Где-то я читал, что некоторые северные народы знают   волчий язык,   и могут понимать, о чем те переговариваются голосами звери на больших расстояниях. Серый, мне иногда казалось, жаловался, что оказался в плену не только воды, но и человека с ружьем – таким жалобным был его вой.  Волки на берегах протяжно долго отвечали ему. Что они ему отвечали,  я мог только догадываться: терпи, мол, брат, терпи. А, может, что-нибудь другое.  Но я был благодарен судьбе, что оказался на стоге все таки не один. Волк как-то разнообразил мою жизнь, тем более, что мы с ним скор крепко подружились.
 Рыба, которой мы  питались, мне до чертиков уже через несколько дней  опротивела. Конечно,  я вынужден был ее есть, так как другого ничего у нас не было. А   Серый уплетал, мне кажется, рыбу с большим  удовольствием, добавляя к ней пойманных мышей и скоро стал на глазах не только поправляться, но, прямо таки, толстеть –  красиво заблестела и залоснилась его густая, серая с серебряным отливом шерсть. Он  заметно округлился,  оживился, втянувшись  в охоту и, наверное, несколько был озадачен тем, что  я не охочусь на мышей и не ем их, даже как его подарок. Днем  он   с особым рвением охотился, чутко прислушиваясь к каждому шороху в соломе, бросался в солому,  высоко подпрыгивая  и ловко ловил их -   жирных, разъевшихся на зерне.  Иногда также ловко охотился ночью. Мышей  было так много  в стоге, что, если бы у нас не было рыбы, то наверное, и я бы не умер от голодной смерти. Позже  мы с женой и дочерью смеялись от такой перспективы, что я едва не стал на стоге мышеедом.
  Так прошло недели три.  Как-то  утром я услышал в небе над нами  гул мотора. Летел довольно низко зеленый вертолет. Вскочив, со своей травяной постели,  я замахал руками и заорал во все горло, надеясь, что меня увидят с вертолета.  И на вертолете, как я понял, нас заметили. Он сделал небольшой круг и начал спускаться к нашему стогу. Я обрадовался, наверное, как никогда в жизни,  а Серый страшно перепугался,  прижался к стогу и   ко мне и даже жалобно завыл. Кто-то из вертолета бросил мне вниз веревочную лестницу.  Поднимайтесь, - крикнул сверху человек. Мне показалось, что это был наш губернатор – так он был похож на его портреты в газетах.
  - Не могу, я  не один. С волком, - показал я рукой на Серого у моих  ног.
- С каким волком?- -не понял, бросивший мне лестницу человек.
- Настоящим волком, мы уже с ним три недели на стогу.
Человек сверху замотал головой и крикнул.
- Ожидайте, я пришлю вам через два часа работников МЧС. Вертолет начал снова подниматься в небо и улетел.
- Господи, как хорошо. Сегодня нас, наконец,  спасут, -  смеялся я, лаская испуганного до смерти Серого и, на радостях, даже целуя его.  Человек в вертолете действительно оказался губернатором. Он осматривал сверху озеро, дамбу  и прилегающие  поля и заметил нас. Через часа два к нам  подъехала, ломая хрупкий лед,   моторная лодка с надписью на борту  «Служба МЧС» и с ней журналистка из местной газеты. Чтобы снова не напугать Серого, я укрыл его с головой в тулуп и вместе с ним осторожно спустился по легкой дюралевой с крючками  лесенке, которую  специалисты привезли с собой и поставили нам из лодки.  Когда мы оказались на берегу, я отошел от людей с Серым подальше,  и только тогда  раскрыл тулуп  и  выпустил волка. Он некоторое время стоял со мной рядом, видимо, ничего не понимая.  Я погладил его по голове, а потом чуть оттолкнул от себя.
- Серый, вперед, - крикнул я   и показал рукой на кустарник рядом. Волк робко, точно не веря, открывшейся перед ним свободе пошел,  оглядываясь на меня,  потом побежал трусцой  и скрылся среди кустов. Журналистка успела сделать   хорошие фотографии и на следующий день в городской газете вышла о нас с Серым большая статья.
Пока мы ехали в город на  машине МЧС,  я связался  по  телефону журналистки Светланы  с женой. Она уже знала о моем спасении.  Кто-то ей сообщил из МЧС и плакала в телефон  от радости.
- Я уже похоронила тебя, - жаловалась она сквозь слезы. – Дочка в трубку кричала.
- Папка, я знала что ты вернешься.
Дома в продолжении  несколько дней я отдыхал в кругу семьи,  у телевизора и с газетами. Рассказывал жене и дочери о Сером и наших приключениях.
- Что, вот так вот, спали вместе с волком, - удивлялись дочь.
- Конечно, куда ж нам было деться. 
Прошло полгода.  Весной, зазеленела трава, зацвели деревья,  и я решил съездить в долину, посмотреть на места, где пришлось столько поволноваться и подружиться с волком, по которому я, откровенно говоря,  уже начал скучать. Серый  мне даже  приснился. Думаю, что и я Серому снился в его беспокойных, волчьих снах, хотя, кто знает,  может, он уже и забыл меня, - думал я иногда.   Неожиданностью для меня и моих друзей стало то, что я совершенно охладел к охоте. Больше того, у меня,  после нашего с Серым путешествия и проживания на стоге,  перестала подниматься рука, точнее,  ружье на зверье и даже птиц. Я это понял в первую охоту зимой, куда меня пригласили  на зайцев друзья-охотники. Жена у меня,  умница,   купила хороший фотоаппарат (она где-т прочитала, чем можно заменить охоту),  и я начал  охотиться на  зверей и животных уже с ним. Да  так увлекся, что начал посылать снимки в газеты и журналы не только в наши городские, но даже московские.
Как-то в очередное воскресенье, я взял фотоаппарат и начал собираться в дорогу в долину, где мы с Серым прожили три недели на стоге. Мне хотелось посмотреть на долину, на стог, где мы волновались и тосковали с волком ночами. Может быть  на Серого, если он отзовется, хотя это было, скорее фантазией, чем реальностью. Волк, наверное, уже давно одичал  и  меня забыл, как любой зверь вдали от человека. .   УЗНАВ,  КУДА Я СОБИРАЮСЬ,  со  мной напросилась в поездку  дочь, а за  ней и жена. Им интересно было посмотреть на  мое пристанище - стог соломы и места, где мы с Серым обитали почти месяц.
 Втроем мы отправились на своей машине  сразу же  после завтрака. Не знаю, почему, но  в  преддверии   встречи с недавнем прошлым,  я разволновался.    День выдался  ясный, солнечный , так что    все благоволило нашей поездке. Пока мы ехали,  теплый ветер,  весна и чудесные вокруг виды  изменили мое настроение - я  успокоился.
. Доехали  мы  до долины довольно быстро, обмениваясь в дороге разговорами и шутками. Оставили машину недалеко от долины и сами пошли оставшееся расстояние пешком. Вон стог, - показал я моим девочкам,  на уже почти обвалившийся бугорок соломы вдали.
-  Это там ты жил? – удивилась дочь. – Какой маленький.
- Это  он стал маленьким, - пояснил я. Когда мы на нем жили, он  был довольно большим. Мы спустились в  долину. Поле уже зеленело. Дорога проходила по краю поля, но мы прошли к стогу.  Веревки на нем обвисли и лежали на соломе. Я дернул за одну и невольно вспомнил, как вытаскивал Серого из  воды. Потом, постояв, отошел и сфотографировал стог. Он выглядел очень  печально: снизу весь почернел, а сверху поднимался всего метра на полтора – два.  Мы снова вышли на дорогу,  и я начал снимать виды вокруг нас. Погода была чудная. Все только распустилась и начало зеленеть. Обильно цвели белым цветом густые  заросли терновника, разнося кругом свой сладковатый душный запах.
- Вот здесь я оказался с Серым на стоге, - заметил я, когда мы подошли к месту, где я запрыгнул от воды на стог. Как на него заскочил, не помню, а Серый – вообще для меня загадка.
- А, позови его, папа, предложила неожиданно дочь. Может,  он где-нибудь здесь тоже бегает.
- Серый, Серый, - крикнул я, больше для шутки, чем с надеждой  увидеть  своего друга-волка. Мы прошли еще метров пятьдесят, как вдруг я увидел, как по дороге в нашу сторону  несется какой-то серый, мелькающий  шар. Сердце у меня екнуло: неужели, действительно, Серый.
-  Папа, смотри, кажется твой Серый, - воскликнула дочь.
Серый бежал во всю прыть. Я тоже побежал ему навстречу, поймал его  на лету, когда он прыгнул на меня.  Вместе мы упали. Серый закрутился  вокруг меня заскулил, стал лизать мне руки и лицо, ласкаясь.
Жена  неожиданно заплакала, а дочка захлопала в ладоши и хохотала от радости, воспринимая Серого, почти  как домашнюю нашу  собаку Котьку. После нашей бурной встречи   с Серым, я  попытался подвести его к жене и дочери,  но он отказался и  все время держался от них на расстоянии. Мы погуляли в этот день с Серым часа полтора. Я угостил его ветчиной, которую мы купили в городе, в нашем гастрономе специально для него. Он с удовольствием полакомился, а жена  в это время  сделала много интересных  снимков, как я ласкаю Серого, а он лижет мне руки. До конца дня Серый так и не решился подойти к жене и дочери, как я не пытался его  подвести. Вилял хвостом, как бы извиняясь, но поворачивался и уходил.
После этой  встречи мы часто стали посещать нашего друга в долине. Скоро  он привык и к моим домочадцам, а в конце лета вывел к нам свою подругу и детишек, пятерых забавных сереньких волчат.