Дом, глава 5

V

У меня никогда не было секса. По вине Романа.

Мы состояли с ним в тандеме, как и полагалось для всех официальных отношений в Доме, предполагающих между партнерами-пользователями сексуальную связь. Пользователи, желающие вступить в физические отношения, даже если срок их действия и ограничивается одной ночью, (8 земных часов), обязаны проходить официальную сертификацию для получения доступа к функции половой связи между пользователями. Администрация не ограничивала число пользователей, вступающих в связь и способы непосредственно самого процесса, но при этом во время сертификации пользователям приходилось оставлять подробную информацию о своих желаниях в целях формирования подходящего симулятора персонально для каждого участника связи. Непреложность сертификации обосновывалась администрацией Дома безопасностью здоровья и жизни пользователей, так что случаи изнасилований и несчастных инцидентов во время половых связей были полностью побеждены в условиях новой реальности. О нежелательных беременностях, и даже желательных беременностях, говорит и не приходилось, секс виртуальных пространств подразумевает собой только получение удовольствия.

Естественно, участь прохождения сертификации не обошла стороной и нас с Ромушем. Наверное, это был самый постыдный момент в моей жизни. Некоторые уточняющие вопросы анкетирования по прохождению сертификации смутили даже моего седовласого спутника. Хотя избранный нами уровень физических отношений был самый целомудренно-мягким, ограничивающийся ласками прелюдий, без вхождения... На этом настоял Роман.

-Я желаю тебя, а не тень. - лаконично обосновал он свою категоричную позицию против виртуального секса.

По началу разработанный для нас симулятор был очень непривычным и странным для меня. Приходилось принимать или обнулять каждый акт следующего действия, и нам нельзя было даже обняться без обоюдного соглашения каждого из партнеров. Но частота практики устранила первоначальный дискомфорт от непривычности подобного, как будто постороннего, вмешательства и за три года отношений, как стало мне теперь ясно самой, я уже настолько привыкла к условностям отношений в тандеме Дома, что не могла представить себе даже объятий без заведомого запроса на согласие. А что касается самих отношений, то, честно говоря, поцелуи и ласки Ромуша открыли для меня в жизни новый, до этого неведомый источник счастья. Я жадно лакала из него, но чем дольше познавался зачарованный источник, тем сильнее становилось желание. Даже поцелуи Ромуша были другими. Вынесенный из прежнего мира скромный опыт отношений с несколькими мальчиками-сверстниками дал самое печальное представление о поцелуях, как о влажных, беспокойных движениях языком по внутренним и внешним полостям, своей бесполезностью обескураживших и разочаровавших. Придя в объятия Ромуша со всей скудностью своих навыков в этом искусстве, я искренне полагала, что поцелуи могут быть более приятными если орудовать языком и губами как можно медленнее. Но Ромуш открыл мне совершенно иную истину. Поцелуи услаждают в разных темпах по-разному. Они могут бросаться, жадно, страстно, до боли, а затем могут усмирять, замедляя бешенный темп и приучая к мягкой любви, медленно, едва касаясь губ губами и на полу вдохе рассеяться, почти что в мазохистском наслаждении.

Но как невелико было познанное наслаждение от поцелуев, я подозревала, что только здоровый секс может полностью удовлетворить постоянно усиливающееся желание, став венцом всех способов наслаждения, которым я прилежно обучалась у моего более опытного спутника. Но стоило только ласкам начать перетекать в естественные формы своего продолжения, как функции избранного нами уровня интимной связи на этом прерывались. Благодаря принципам непреклонного Ромуш. Бессердечный, он оставил на долю мою истязание плоти, изголодавшейся уже по совершенно новому кладезю жизни, который он раскрыл передо мной, но только для того, чтобы захлопнуть перед самым носом. Он утешал меня тем, что нужно потерпеть до дня возвращения на поверхностную Землю, когда война наконец окончится и нас пробудят от сна. И тогда... Но смиренное ожидание этого “тогда” было не для меня, я выла и протестовала, шантажировала изменой и просто умоляла. Однако, как по моим ощущениям, все старания мои извратить своего официального партнера оканчивались лишь только услаждением безмерного эго последнего и моим полным отчаянием. Я его почти ненавидела за это, ведь он смаковал меня. Он бы мог испить меня, как я того и желала, но останавливался, лишь только пригубив.

А секса не дано было даже во сне. Потому что реальность Дома и есть сон, а сны во снах, если можно так выразиться, представляли из себя что-то вроде жуткого отключения реальности во всепоглощающей мгле бессознательного состояния. И глубоко про себя я мысленно соглашалась с Ромушем по поводу того, как все иллюзорно и неестественно в реалиях Дома, начиная от исключения из жизни снов и кончая беспредельными возможностями для потребительского счастья пользователей Дома. Можно было ежедневно менять размер моему бюсту по одной его прихоти, (к счастью, Ромуш отличался врожденным тонким вкусом и ценил в моей красоте прежде всего естественность и... молодость); можно было бы вернуть серебряным кудрям моего любимого былую сочную окраску, (против чего, однако же, непременно восстала бы уж я), но Ромуш, с его смешным комплексом по поводу заблаговременно опущенной главе его мудрости, был бы и не против скорректировать именно этот изъян своей внешности. Он мне сам в этом признался. Но, заняв позицию против противоестественности новой реальности, Ромушу, в цельности его личности, приходилось воздержаться и от всех возможностей, какие представлялись противной его воззрению системой. И я видела, что ему это также тяжело. Бывало, постепенно раздев меня полностью, он покрывал все мое тело поцелуями, оставляя за ними палящие кожу следы, и так же измученно, как и я, сладко шептал мое имя.

-Клио, Клио, Клио, моя любовь, моя странная девочка... -“И почему странная?” - смутно всплывал вопрос в моем затуманенном от неги сознании, а Ромуш полу задыхаясь продолжал. - Но ты же знаешь, все это не то, здесь все так поверхностно и... Вульгарно. А секс прекрасен, он есть по сути своей священный акт, бесконечность в телесном состоянии... И я запрещаю тебе, ты слышишь, запрещаю тебе растратить свой первый миг познания на эту жалкую пародию настоящего соития... Только это может всунуть тебе этот мир иллюзий. Ни с кем, ты слышишь? -даже слегка грубо хватал он мою голову, почти полностью захватывая своими большими ладонями, по ребячьи глупо заревновав к призракам, исторгнутым его же собственным воображением, - Даже со мной... - снова нежно соприкасались его губы с моей, опаленной страстью и оттого гиперчувствительной, кожей, - Потерпи... Еще чуть-чуть... Ты вся намокла... Эти жемчужины испарины на твоей нежной коже, для меня они дороже всех алмазов... Но они тоже лишь подлая имитация жизни. Ведь я не чувствую твоего запаха. Боже, как же мне хочется узнать твой запах... Я хочу испить твой, и наполнить тебя своим. Чтобы все знали, что ты только моя девочка... 

А потом симулятор внезапно прекращал божественную пытку и нас ожидал совместный душ под потоками отрезвляющей холодной воды. Ненавижу холодный душ.

Не знаю почему симулятор интимной связи не учел стимуляцию такого важного рецептора как обаяние. Кроме тонкого аромата фиалок, (так пахнул подаренный Ромушем флакончик бесконечных духов), в процессе наших мучительных наслаждений никаких других запахов не было. Были ли тому виной эстетические соображения или просто неловкий недочет создателей, но более всего в симуляторе половой связи Ромуша выводило из себя именно это несоответствие реальности. Мы чувствовали жар и влагу, сладкое томление воздушных касаний и нежную боль осторожных сжатий, игривость легких покусываний и дикий страх пробежавшей щекотки, а запах пота, выступавшего мелкой и никогда не капавшей россыпью, отсутствовал. Ромуш так вожделел узнать когда-нибудь мой настоящий запах... И она сказала тоже самое... “Я просто хотела узнать ее запах.” - сказала она. Неужели она знала об этой слабости Ромуша? Возможно ли, что она тоже когда-то состояла с ним в тандеме? И откуда мне известно ее имя, хотя я уверена, что никогда не встречала ее раньше, не в системе Дома, ни в старом мире? Феликс...

В текущий же момент, прямо на моих глазах, Ромуш уходит возможно навсегда, нет, я знаю наверняка, что так и есть, он уходит и больше никогда не вернется. А я бы помчалась за ним, оставив всех и все позади, если бы он только позвал меня за собой, еще только один единственный раз. Ведь так получается, что он уходит следом за ней, за этой мерзкой, стервозной, злобной, ненавистной, гадиной, за этой Феликс, предпочтя безумную свободу комфортабельному, надежному, безопасному Дому, оставив его позади, а заодно вместе с Домом и меня. И я не могу сдвинуться с места, гордость сжимает мне уста, с которых так и рвется сорваться отчаянное: “Подожди! Я с тобой!”. А он уходит, уходит решительно, не оборачиваясь, даже не позвав меня еще раз, один единственный раз.

И вдруг его шаг замедляется. Вместе с ним замирает и дыхание у меня. И я слышу, как, все так же не оборачиваясь, тихо, но отчетливо, Ромуш говорит:

-Ты идешь, малютка?

Держащая за плечо рука Кеба пытается меня задержать, но одним порывистым движением я сбрасываю ее, и бегу к Ромушу.

-“Позвал, он все-таки позвал меня за собой еще раз!” - в облегчении вздыхаю на лету.

Почти не касаясь ногами земли добегаю до него. Чувствую, как его рука, (опять без спроса), хватает мою и сжимает в своей ладони мою ладонь. Держась за руки, мы, вместе, ступаем прочь от капсул сна и оставшихся позади выключенных, и только сейчас, почти потеряв Ромуша, я впервые осознаю со всей отчетливостью, что для меня Дом без Романа перестал бы быть домом.