Пещеры Глава 6 Последняя ночь перед изгнанием

                6. Последняя ночь перед изгнанием.
   
      Раздавленный грузом неразрешимой дилеммы, Курша неминуемо приближался к дому, но и там его ждало неутешительное зрелище. Толпа  окружила дом плотным кольцом. Внутри кольца несколько смельчаков сдерживали натиск. Тяжелые лица, глаза, глядящие исподлобья, сжатые лапы. Стенка на стенку, и всё это - у мирного и доброжелательного народа. Курша не мог понять того, что происходило. Войти в дом обычным путём было невозможно. Когда-то, играя с маленькими Зави и Обой  в прятки, он забрёл в скальные ходы в подземельях замка и нашёл маленькое озерцо. Позже Курша тщательно исследовал это озерцо и обнаружил узенький, едва заметный, проток, который соединялся с другим, а тот, в свою очередь, ещё с другим,  -  и так  несколько раз. Он едва не запутался во всех этих узких протоках, очень сильно испугался, особенно когда его опутали водоросли, - он даже решил, что настало время перехода, но, слава  "СО", его вытянуло струёй и, в конце концов, он попал в Бордж недалеко от дома. Как давно это было, и как счастливы были они все. Курша тщательно замаскировал вход в проток, и с тех пор это было его маленькой тайной. Настало время использовать этот ход.
      Курша отошёл от толпы и незаметно нырнул. Поток показался непривычно тяжёлым. Уши едва справлялись с течением. Лапы использовать было нельзя, - возникающее при этом возмущение воды могло его выдать. Он с трудом нашел тщательно замаскированный  вход. Протоки были узки и полны водорослями, приходилось выкладывать все силы. До подземного озера он добрался абсолютно измотанным, но времени на отдых не было.
      Лали, Зави, Оба и Мери с малышами сидели в тесном кругу у камина, когда туда ввалился весь мокрый и обмотанный связками водорослей Курша и  переполошил всех. Но Лали быстро разобралась. Вид у молодого боа был такой, что поневоле, не смотря на всю напряженность момента, вызвал у присутствующих улыбки и смех. Вокруг него сразу же возникли гвалт и суета, - кто-то нес полотенца, кто-то стягивал с него водоросли. Его обтирали, чистили, гладили, подбадривали, подставляли кресло, усаживали, несли ему подогретое молоко чрила, поили, совали в рот печенье. В общем, делали всё, чтобы выразить ему благодарность за то, что он их не бросил, и от этого ему становилось ещё хуже и больнее. Не испытывали ли вы в жизни хоть раз такого момента, когда вас настигла, накрыла, несправедливость, и вы, весь напрягшись, и мобилизовав все душевные силы, приготовились к длительной борьбе и вдруг, совершенно для вас неожиданно, к вам проявили сочувствие и понимание. Вся ваша оборона, в один момент, рушится, и вся спрятанная и замаскированная боль вырывается наружу. Именно это и произошло с Куршей. Как он ни сдержался, слёзы горечи и обиды прорвались сквозь все попытки сохранить видимость спокойствия. Мери крепко обняла и прижала его к себе, и в эту долгую и тёплую минуту он подумал, что, наверно, так обнимает и защищает мать своего огорчённого малыша, ведь и у него не было родителей, и он, по сути, был найденышем. В зал ворвался Зави с очередной порцией молока и, не рассчитав, поскользнулся на луже и куче водорослей, которую оставил после себя Курша. Шлёпнувшись, он проехал на своей пятой точке, размахивая всеми своими тремя лапами и упорно держа чашку с молоком в четвертой, сосредоточив всё своё внимание на ней, как на цели всей своей жизни, - стукнулся о кресло Курши, покачнулся назад, но не пролил ни капли, и торжественно подал её Курше. И это было так потешно и трогательно, что никто не смог сдержать смеха и, даже его лучший друг, Оба, подпрыгивал на своих восьми ногах и глухо гудел.
      -Гкху, гкху, гкху…, хууууууууу …
      А растерянность, отражавшаяся на лице Зави, вызывала всё новые и новые волны смеха.
      Наконец все угомонились. Будто дух спокойствия вошел в зал, улыбнулся и уселся вместе с ними, как старый верный друг. Напряжение дня спало и, хотя, ни одному из них не было известно будущее, но одно они знали наверняка, - они - одна семья и никто, ничто и никогда не сможет это изменить. Вера  скрепила их союз, за один день они повзрослели, за один день им пришлось понять, что надеяться им надо только на себя.
      В зал упала тишина. Миг единения прошел. Каждый задумался о своей судьбе. В камине потрескивал огонь, было тепло, но они поёживались. Разные мысли и образы витали в их молодых, неискушённых головках. Они так глубоко ушли в свои мысли, что не сразу поняли, что за пределами замка уже не раздавались голоса с призывами «гнать», «наказать», «бить», «крушить», и всем набором слов и действий, продиктованным  внезапно возникшей ненавистью.
      В наступившем полумраке позднего вечера  и, не привычной для весёлого, деятельного города, тишине, зловеще скрипнули входные двери, раздались тяжелые шаги, и кто-то, ударом чего-то тяжелого, распахнул  створки тяжёлых дверей в главном зале. На пороге, в черном плаще с надвинутым на голову капюшоном, в черных сандалиях, с черным посохом, который больше походил на жезл, - так подумал в этот момент Курша, - стоял некто, чьё лицо в опустившихся сумерках не сразу удалось разглядеть. На плечах у него висел увесистый рюкзак. В дверном проёме, за ним, виднелась притихшая, расступившаяся толпа. Незнакомец повернулся к ней лицом, и по тому, как он это сделал, как встал, откинул капюшон, поднял жезл, как величественно и грозно осмотрел толпу, - всем стало ясно, что это новый, никому ещё не известный  Феа. Вряд ли кому-то взбрело бы в голову назвать его «cтарым Феа» и дружески похлопать по плечу, а уж взобраться на него и усесться на шее, как делало, и не раз, всё подрастающее поколение боа, - представлялось просто  невозможным.
      -Разойдитесь по домам! Завтра вам будет стыдно за то, что вы творили сегодня! А послезавтра наступят времена расплаты! Я хочу, чтобы мой народ с достоинством и мужеством встретил это время. Да поможет вам "СО".
      Боа не надо было долго уговаривать. Видно  они и сами стали понемногу понимать, что перегнули палку. Попутал же их этот пройдоха  Додж  со своей сворой. Может и правда найденыши тут вовсе и не причём? Но лучше уж  пусть они уйдут. Так всем будет спокойнее.
      Примерно такие мысли роились в головах у части, медленно расходившейся, толпы. Ну и слава «СО», что появился Феа и разрешил эту не лёгкую ситуацию, не то неизвестно, чем бы все кончилось. Кто бы мог подумать, что он может быть таким величественным - думали другие. Были и такие, которые исходили злостью, и не могли примириться со случившимся. Они припрятали свои чувства до благоприятных  времён.
      Феа закрыл входную дверь и повернулся к найденышам. Вряд ли они поняли, что произошло. На их лицах можно было прочитать, в каком недоумении  они находились. Феа улыбнулся.
      -Ребятки, вы что, меня не узнали?
      Перед ними стоял их старый, добрый друг, правда, в несколько необычном виде.
      Феа опустил рюкзак на пол, скинул плащ на руки подоспевшей  Мери и, потирая лапы, направился к камину.
      Присутствующие неотступно провожали его взглядом.
      Феа пододвинул одно из больших кресел к огню и, с явным удовольствием, устроился в нем. Прошло несколько долгих минут ожидания. Наконец Феа повернулся к, внимательно наблюдающей за ним, публике.
      -Садитесь ребятки, нам нужно поговорить.
      Все разом зашевелились. Подошли к камину, стали устраиваться в своих креслах. Малыши расположились у лап Феа и Мери. Всё выглядело так, будто ничего не произошло, и их ждёт очередной, увлекательный до задержки дыхания, рассказ о былых временах. Но все понимали, что на этот раз их коснулась своим крылом жизнь, и прикосновение оказалось болезненным.
      Старому, искушённому жизнью  боа трудно было начать, но, сколько бы он не тянул время, то, что должно было быть сказано, - должно было быть сказано.
      -Завтра  Внутренний Совет объявит своё решение. Это - не изгнание. Решено отправить вас в ваши племена, а так как никто практически не знает, как возможно это осуществить, я проделаю  это путешествие  вместе с вами. И я буду с вами до тех пор, пока последний из вас не найдёт свой дом и своих родных.
      Феа не мог бы короче и чётче сформулировать этот вердикт, эту подслащенную пилюлю, которую им предлагали напоследок. Курша был возмущен до глубины души. Все молчали.
      -Всё нормально, ребята. Мы вернёмся домой. Разве нам не хотелось этого? Разве не пряталось это желание в глубине наших сердец? Разве не думали мы о том, где наше место? Где наши родные? Кто мы и откуда? Мы благодарны боа за всё, что они для нас сделали. Покажем же им, что они не зря приняли нас, и мы умеем ценить это. Не будем причиной раздора у доброго и отзывчивого племени.
      Монолог  Лали ошеломил всех. Даже Феа был поражён мудростью и спокойной решительностью этих слов. Зави и Оба поднялись и встали по одну и другую сторону от Лали и, уверяю вас, Курша, уж точно, не видел никого, кто бы так достойно встретил удар судьбы. Молодой боа решительно поднялся и встал рядом с ними.
      -Я пойду с вами, и ничто, и никто меня не остановит.
      Вид у него, при этом, был такой, что уговаривать и увещевать не имело никакого смысла.
      -Команда подбирается, что надо.
      Феа был доволен.
      -Ладно, ребята! Мы не будем дожидаться объявления решения Внутреннего Совета. Выйдем с первым светом Капла. Мери! Собери их в долгую дорогу. Не забудь ничего. А вам нужно выспаться, так что - без разговоров - по комнатам.
      Мери тихо плакала. Её малыши жались то к ней, то лезли к Зави, Обе, Лали и Курше. Они пытаются утешить нас как могут, - подумал Курша.
      Ночь была беспокойной для всех. Феа пролежал без сна до первых слабых лучей Капла, обдумывая все возможные и невозможные варианты происшедшего и намечая  последующие действия.
      Мери, после того как уложила свою неугомонную ораву,  стала собирать рюкзачки для найдёнышей. В своё время она с любовью и нежностью сшила  каждому подходящие для него одного плащи и рюкзачки: блестящие, чёрный, золотистый, бледно розовый и, простой в покрое, серебристый для Курши. Плащи и рюкзачки не должны были стеснять движений и отвечать индивидуальности каждого. Они не раз послужили найдёнышам  в ближних и дальних вылазках в соседние пещеры и на фермы. Феа любил ходить с найденышами в походы по почти непролазным местам,  будто готовил их к чему-то серьёзному. Мысли Мери плыли медленно и плавно, возвращая её в прошлое, но она ни на минуту не забывала об ответственности, перебирала и тщательно складывала каждую необходимую в пути вещь. Вот и сандалии, их сплел сам Феа и торжественно вручил каждому. Мери вспомнила, как он доставал их по паре и, когда дело дошло до Обы, он тоже достал пару и распрямился с улыбкой. Какая растерянная мордочка была у Обы. Он вертел их в своих двух передних лапках и не знал, на какую пару ног их приспособить. Под общий смех Феа достал ещё пару и нагнулся, якобы для того, чтоб вытащить ещё. Оба не выдержал и загудел.
      -Мне больше не надо.
      Общий хохот заставил дрожать стены.
      -А у меня больше и нету, - сквозь смех еле выговорил Феа.Оба целый вечер был насупленный, копошился в своём кресле, обувал то одну пару сандалий на одну пару ног, снимал, переобувал их на другую пару ног, на прежнюю пару ног надевал другую пару сандалий, снова снимал, переодевал, наконец, выдохся, притих и заснул, сладко посапывая. Мери так и отнесла его, спящего, в его комнату и уложила на его любимую подушку, так и не сняв с него этих злополучных сандалий. Впрочем, вся эта канитель оказалась не напрасной. Паучок окончательно и бесповоротно решил,  какой сандалий нужно надевать на какую ногу, и даже пометил их, чтобы не путать.
      В этот же самый момент, сам Оба, в своей комнате, пытался заснуть в обнимку со своей  любимой подушкой. Но сон не шёл ну, ни в один глаз, хотя он вытаращил все четыре, и упорно таращил их в надежде уловить хоть тень этого проклятого сна. Точно! На него навели порчу. Фу! - какие нелепые мысли. В итоге он решил, что ни за что не расстанется со своими  любимыми подушкой и пиалкой, ну просто ни за что.
      Зави беспокоили какие-то непонятные образы. Весь мир для него складывался в строгие математические формулы и уравнения, но ограничивался  моментом его появления, а своим появлением он считал мгновение, когда впервые смог осознать себя во взаимосвязи с окружающим миром. До этого, - для него ничего не существовало. Действующий момент  и пространство, в котором он обитал, и то, что он, исходя из имеющихся у него до этого момента данных, мог экстраполировать на будущее, - никак не отражало происходящего. Исходя из этих данных, по его расчётам, -  катаклизмы не намечались. Однако действительность говорила о другом и, следовательно, он не знал всех  факторов, действующих на эту новую для него реальность. Проще говоря, - он  попал в другую систему данных, в которой столкнулся с пробелом в своих знаниях, и с этим пробелом нужно было побыстрее разобраться.
      Моментами  Зави впадал в дрёму, и ему снилась раскинутая во все стороны сеть из золотых нитей. Она была в постоянном  движении, - образовывала круги, закручивалась в спирали, удалялась и приближалась, становилась бескрайней и поглощала его, и он становился её частью, и ему было тепло и уютно в ней, как нигде и никогда. Но он никак не мог постичь её структуру, ёе математическую сущность. Это мучило его всё больше и больше, он метался и стонал в своём полусне. И, наконец, когда напряжение достигло кульминации, и, казалось, что ему или вот-вот откроется истина, или его мозг не выдержит и разорвётся, он проснулся, весь мокрый от физического усилия догнать и поймать, вероломно промелькнувшую, единственно правильную,  из всех пришедших ему в голову, мысль. Увы! Разочарование не покинуло его вместе с осознанием, что это был всего лишь сон. Ведь сны бывают так реальны. А та реальность, в которую попал Зави, была не менее пугающей в своей перспективе, чем приснившийся сон.
      Курша спал относительно спокойно, с чувством правильно и достойно принятого решения. Его немного беспокоило, что он плохо подумал о Феа, и искренне радовался тому, что ошибся. Ему будто подарили крылья, настолько его взволновала весть о том, что старый боа пойдёт с ними. И он летал, летал во сне как наяву, что было необычно и приятно, хотя и окончилось падением и во сне и наяву. Он проснулся от боли, на полу, рядом с кроватью, почесал ушибленное место, взобрался на кровать, и попытался снова заснуть, уговаривая Духа Сна вернуть его на то место, где он всё ещё летал.
      Комната розовокрылой  Лали была верхом изящества и вкуса. Каждая вещь в ней - легка и ажурна. Камень здесь будто утратил свою тяжесть и монолитность. Кровать с высоким пологом - подстать её хозяйке - красива, величественна и элегантна. Но какая-то непонятная, таинственная, тёмная сила разлилась по углам, притаилась в складках полога, под кроватью, за шкафом, отразилась в зеркале, наполнила комнату чувством беспокойства и страха. Лали спала тревожным сном, и в этом сне к ней приближались два совершенно белых, не мигающих глаза. Они монотонно и упорно звали её за собой.
      -Ты нужна мне! Нужна мне! Я дам тебе знание, - то, к чему ты стремишься. Только приди ко мне. Ты нужна мне! Ты моя!
      Жуткий, физический страх завладел всем существом Лали, когда она заглянула в глубину этих глаз. Они вовлекли её в свой водоворот, взяли в плен и потянули в холодную бездну белого безмолвия, лишая воли и сознания. Из груди готов был вырваться крик о помощи, но уста не слушались. Она потонула в тумане и уже не принадлежала себе, - почти не принадлежада. Лали собрала последние силы. О, "СО", помоги мне! Только - бы двинуть рукой или ногой, только чуть-чуть сдвинуться, и я проснусь. Ну, пожалуйста, "СО", не оставляй меня!
      Колоссальным усилием ей, наконец, удалось пошевелить кистью руки, и облегчение - чары спали. Лали открыла глаза, не веря, что всё прошло, и она свободна. Страх ещё не покинул комнату, не сдал позиций. Испуганная, но не потерявшая самообладания, она решительно поднялась и заходила по комнате, чеканя шаг и воинственно подрагивая крыльями. Сказать Феа или нет? В конце концов, это - всего лишь сон.