Полосатый рейд. Ещё одна арбузная история

Хорошо запомнился августовский поход с дружками на колхозные бахчи - перед самой школой, когда мы вернулись из летнего лагеря в детдом. Оставалась неделька беспечной свободы…
Еще раньше заприметили колхозные бахчи, что были в нескольких километрах от летнего лагеря на возвышенном плато. Арбузами в детдоме нас не баловали в те годы, как и вообще фруктами. Только на Новый год перепадала в подарке мандаринка да яблоко. В течение года на столах не появлялось природных витаминов. Наверняка, в городских учреждениях было с этим получше, но до сельского детдома деликатесы не доходили. Мы сами восполняли этот пробел. С начала лета «паслись» у речки, собирая землянику, потом «прореживали» сады и огороды колхозников. Вот и здесь решили устроить себе маленький праздник. После завтрака, погожим утром отправились с дружками в дальний поход.
От детдома до лагеря было километра три и до поля с полосатиками столько же. Дорога пролегала сначала через смешанный лес, потом через дремучий Бузулукский бор . 
Добрались до места, когда солнце перевалило за полдень, зависнув над холмистым плато – конечной целью похода. 
Действовали мы осторожно, по всем правилам боевой обстановки. Разведали окрестности, сторожей вблизи не было, значит, они бывают здесь наездами. Скорее всего, это было не единственное поле, охраняемое наездниками на лошадях.   
Поставили дозорных.  И вот покатились в овражек арбузы.
Когда накатали достаточное количество, перенесли подальше от опасного места. Наелись досыта, загрузили пазухи и отправились в обратный путь.
Арбузы были сладкие, но сорт какой-то мелковатый ; меньше наших голов.
Это нас абсолютно устраивало. У меня за пазухой поместилось шесть арбузов и по одному в каждой руке. Идти было неудобно, я дал ещё слабину рубахи из-под ремня и с трудом всунул и эту пару арбузов под рубашку. У Жука и Витьки с собой имелись мешки, они их каким-то образом выпросили у завхоза.
Поначалу шли довольно легко, потом стали уставать. У Толяна, не выдерживая груза, вылезла из-за пояса рубаха, арбузы чуть не раскатились по лесной тропинке.
Остановились отдохнуть, сели на корягу, поболтали о том, о сём. Время шло, стало смеркаться. До летнего лагеря оставалось ещё с километр, а до детдома топать и топать...
Мы шли по сосновому бору. Огромные сосны раскачивались верхушками где-то под облаками. Пахло хвоей, тянуло сыростью от близкой реки. 
Стали подходить к летнему лагерю, расположенному в стороне от нашего пути. Тут лес был смешанным, но солнце скрылось, резко потемнело, под деревьями не видно ни зги.
Мы двигались гуськом, на расстоянии вытянутой руки, чтобы не споткнуться и не потерять друг друга. Стало по-настоящему страшно. Под ногами громко хрустели сухие ветки. Шорохи и неведомые звуки накрывали нас со всех сторон. Мы вздрагивали от неожиданного крика совы или раскатистого хохота пересмешника.
Никогда раньше так долго не ходили по ночам в лесу, хотя днём знали здесь каждую тропинку.
На выходе из леса перед селом нам приветливо подмигнул огонёк из окна домика лесника, стоявшего на взгорке. Лесник жил с детьми без жены. Почему? Может, умерла…
Мы и раньше проходили мимо этого жилища, лесник слыл не очень приветливым человеком.  Порядком усталые, не в силах тащить ношу, казавшуюся не арбузами, а гирями, готовые бросить их, так они стали тяжелы, мы остановились напротив двора лесничего. Садчиков, чувствуя общее настроение, предложил: «Давайте, попросимся к леснику на ночевку. А чё, арбузы поховаем в закуток, а леснику скажем, что заблудились, страшно идти по лесу. Не зверь же он, чай не выгонит».
Мы поддержали эту идею. В детдоме нас вряд ли ждут. Ужин – наши порции разделили товарищи, а тут есть надежда, что лесник приютит и, может, угостит чем-нибудь.
Всем очень хотелось есть, урчали кишки, промытые арбузным соком.
Найдя укромное местечко в овражке, сложили арбузы, присыпали их прошлогодними листьями, и направились к дому лесника.
Неожиданно залаяла собака, да так зло и громко, что мы ретировались, но так, чтобы могли быть видны с крыльца дома лесника. Открылась дверь и на пороге, в электрическом свете лампочки, выросла огромная фигура хозяина. Он долго вглядывался в темноту, даже приложил ладонь поверх глаз.   
Гаркнул на собаку:   
; Да угомонись ты, Дикой! Эй, кто тут? А ну, выходи, а то щас ружьё вынесу!»
Нас эта перспектива не устраивала, тем более, мы пришли с мирными намереньями.
; Дяденька-лесник, подал жалостливый голос малорослик Жук, выходя вперёд, ; мы заблудились в лесу. Пустите нас переночевать. Пожалуйста, ; вспомнил Жук «волшебное» слово. –  Мы из Елшанки, - добавил Толик. 
; Чё прячетесь, выходите, не съем, ; стараясь говорить как можно мягче, пробасил хозяин.
Мы гуськом вышли к крыльцу, переминаясь с ноги на ногу, и предстали пред его очами.
; Ой, сколько вас, поди, детдомовские, сразу видно. «Дай, дядя, водички, а то переночевать негде. И есть так хочется!», ; на свою шутку захохотал хозяин отрывисто, словно птица пересмешник.
Видя, что мы подавленно мнемся с ноги на ногу, сказал уже без шуток:   
; Ну ладно, заходите в дом, сейчас собаку закрою в будку. Не стесняйтесь, чё-нибудь сообразим.
Многовато вас только. Но ничего, на полатях с моими пострелами как-нибудь уместитесь.
Мы протиснулись по узкому коридорчику и оказались сразу в небольшой комнате. Справа за дверью возвышалась массивная русская печь, рядом – стол у окна и пара стульев, наверху темнела утроба полатей, откуда торчали две чумазые головы. За печью виднелось продолжение избы.
Что-то до боли знакомое. Я сразу вспомнил домик своих родителей на Дальнем Востоке. Да и в Переволоцке у нашей избы была подобная «планировка». Практически – один в один, если только можно назвать нужду и прагматичный крестьянский расчёт планировкой.
Мы протиснулись через небольшую дверь к печке. Сверху послышался ребяческий голос:
; Пап, кто это?
; Да вот «подкидышей» нашёл. Примем на постой? – грубовато юморил хозяин.
И повернулся к нам:
– А ну – к умывальнику! Мойте руки да за стол, а там разберёмся…
Такое приказание нам понравилось. 
И вот мы уже за столом. Хозяин снял с печной плиты чугунок с варёной картошкой, из-за стола вытащил буханку круглого хлеба, нарезал куски ломтями большим сточенным ножом, упирая каравай себе в живот. 
Налил компот из большой кастрюли и сказал:
; Имён ваших спрашивать не буду, всё равно не запомню. А вот скажите, кто побойчей, как это вы так поздно оказались в лесу одни?
Витька Садчиков умел говорить обстоятельно, он произнёс:
; Мы, дядя, из лагеря – детдомовские, возвращались, да заигрались у речки (в полусотне метров от дороги Самарка несла свои неспешные воды), стало темно и страшно идти. А тут ваш дом недалеко…
; Ясно. А если, что и не ясно, так от вас всё равно правды не добьёшься. Ешьте да спать. Утро вечера мудрёнее.
Он так и сказал это «мудрёнее», и оно запомнилось мне.
Утром, лишь только свет пробился в небольшое окошко, я проснулся. Тревога за то, что нас хватятся в детдоме, сбросила остатки сна.
Вижу, что хозяйские пацаны дрыхнут беспечно, как и мои товарищи. Тихонько растолкал Витьку, Тольку, Жука и сказал, что надо поспешать – явиться в детдом до подъёма.
; А как же лесник? – почесал затылок Витька.
; Уйдём по-английски, ; произнёс Толян.
; Как это? – не понял Витек.
; Не прощаясь, ; вставил я и начал спускаться с полатей.
Мы благополучно выскользнули на улицу, лесника не было ни в доме, ни возле него. Может, обходил с утра пораньше общественные владения, которые был приставлен охранять. Это нас устраивало. Спустились в овражек, забрали свою добычу и отправились восвояси.
На территории детдома, кроме жилого корпуса, стояли большие бревенчатые бараки, используемые под склады, в которых хранились запасы одежды, продукты и разный скарб, необходимый в большом детдомовском хозяйстве. Эти сараи, как мы их называли, были на полуметровых сваях.
О наводнениях в этих местах даже старожилы не слыхивали, сваи сделали, возможно, из других соображений, мне они неведомы. Зато под сараями было удобно прятаться, играя в пятнашки. 
Ребята решили использовать это укромное место для хранения арбузов.
Оставалось ещё около часа до подъёма. Благополучно пролезли в форточку спальни, забрались под одеяла и успели до подъёма вздремнуть.
В детдоме нас действительно никто не хватился.

                Еще одна арбузная история
С арбузами у меня есть ещё одна история, произошедшая незадолго до детдома, когда мы вернулись с Дальнего Востока, и я жил у Виктора. 
Помню, стояла уборочная страда. Наше Оренбуржье в те времена славилось как хлеборобное.
По просёлочным дорогам сновали грузовики с наращенными бортами, чтобы больше его загрузить в одну машину, они доставляли зерно к элеваторам. Зерно просачивалось через щели, усеивая землю по всем дорогам от поля до элеватора. Текли золотистые ручейки, образовывая дорожки и кучки там и тут.
Предприимчивый народ, видя, что пропадает добро, ходили с вениками и вёдрами, собирали его на фураж, потому что у многих была скотина, гуси, куры.
У моего брата была корова и домашняя птица. Для этой живности он иногда привозил зерно в мешках, мотаясь по колхозам.
А тут я ; слоняющийся без дела на каникулах подросток. Он поручил мне сходить за околицу да подсобрать дармового ко;рма.
Я не возражал, почему бы не прогуляться. Нашёлся и напарник – соседский пацан Сёмка, чуть младше меня.
Рано утречком, весело болтая, мы отправились вдоль лесополосы по просёлочной дороге. Там и тут попадались рассыпанные зёрна, но их было мало, как нам казалось, и мы шли дальше и дальше.
Вышли на взгорок. И тут на промытой до канав паводком дороге увидели целые кучи лежащего зерна. Машины на глубоких ухабах, качаясь, просыпали содержимое кузовов. Стали его сгребать. Вдруг мой товарищ воскликнул:
; Глянь – бахча.
; Где?
; Да вот, рядом с дорогой. Вон арбузы лежат. Ой, сколько!
Увлечённые, мы забыли про зерно, и пошли по полю, в предвкушении лакомства.
Я хотел уже сорвать один большой и спелый арбуз, но друг вскричал: «Ничего себе! Вот это арбузище!
А вон ещё какой!»
Незаметно для себя, мы оказались в глубине поля.
Вдруг издали послышался странный крик. Повернувшись, увидели мужика, бежавшего в нашу сторону.
Ничего ещё не сделав предосудительного, мы замешкались, думая, что делать: тикать или дождаться бегущего к нам охранника.
Вдруг я заметил, как понизу, над зеленью вьющихся арбузных плетей, большими скачками к нам приближается что-то продолговатое палево-черное. Да это же собака! Уже видны её стоячие уши – овчарка! Страх тут же парализовал детскую душу.
Кинулись прочь. Выбежав на дорогу, помчались по ней, но силы скоро стали покидать нас. Побросали вёдра, зазвеневшие по сухой прогретой колее.
Разве от собаки убежишь? Сёмка отстал, и на нём вскоре повисла овчарка, вцепившись в ворот рубашки. Падая, он закричал, я обернулся. Ноги подкосились, я тоже упал лицом в пыль… 
Потом мы шли, как на расстрел. С двустволкой наперевес нас вёл по арбузному полю сторож к шалашу, словно к большому вигваму – наверху сооружения виднелись скрещенные, связанные колья.   
Наставив ружьё, смуглый морщинистый мужчина, сильно искажая слова, стал спрашивать с пристрастием то меня, то Сёмку: «Почему воруйть арбуз? Как фамилий?»
Плохо понимая, что от нас хотят, мы, еще не пришедшие в себя, молчали.
Семён был весь в крови, рубаха висела клочьями. Из левой, разорванной мочки уха сочилась кровь, и плечо было бурое от крови и пыли.
У меня из носа тоже текла кровь, она смешалась с пылью, я размазывал её по лицу. Сторож, будто не замечая этого, продолжал задавать дурацкие вопросы.
Подошёл ещё один охранник, видимо, его напарник, увидев нас вблизи, перепачканных и окровавленных, сказал зло:
; Ты чё, Рамазан, не видишь, пацаны дрожат и кровью истекают, это же дети!
; Не сдохнут! Не скажут фамилий и адрес, где живут, я собак натравлю!
; Ну, ты зверь! Из-за пары арбузов детей хочешь угробить?
Мы подошли к «вигваму» из веток, рядом стояла бочка с водой.
До дядьки с нерусским именем, видимо, стали доходить слова напарника, но еще весь в пылу злобы этот служака рявкнул на своего товарища:
; Полей этому на руки, - указал на Семку, - пусть моитца.
Меня же за руку оттащил в сторону, продолжая задавать вопросы.
Я не понимал, чего он от меня хочет, ведь мы не сорвали ни одного арбуза. Но, собравшись с духом, на вопрос – кто мы, решил назвать не свою фамилию, а брата, вспомнив, что он – личный шофёр первого секретаря райкома партии. Для острастки добавил, что, если с нами что-то случится, ему не сдобровать! 
; Ишь, напугал! Да хоть сам геныралный сикритар…
Но моя интуиция сработала правильно, ибо была реальной угроза, что этот угрюмый нацмен сейчас сорвется и мне накостыляет.
Он изменил тактику:
; Ладно, давай сиди в шалаше, думай мало-мало.
Грубо схватив за руку, другой откинул полог шалаша и втолкнул меня в темноту, где было душно и воняло потом от висевших носков и портянок.
Через пару минут ко мне втолкнули Сёмку. Мы о чём-то говорили, кажется, я спросил его о самочувствии.
Состояние у обоих было гадким, но малец уже не трясся и почти успокоился, умытый водой из стоящей у шалаша бочки. Мочка уха у него была надорвана и в прокусах, кровь еще не запеклась, и он держал какую-то тряпку, прижимая к ране, временами всхлипывая.
Через полчаса полог откинулся, зашёл дядька, заступившийся за нас, и сказал:
; Идите домой. Сможете? Я всё уладил. Там я нашёл ваши вёдра и веники, вы пшеницу собирали?
; Да, ; подтвердил я. ; Мы и не знали про ваши арбузы, случайно увидели и зашли.
; Я это понял, возьмите по арбузу, не бойтесь. И идите домой. Этого татарина наняли сторожить, он не здешний.
А правда, что твой отец возит Первого?
; Это мой брат (меня охватила злость)! А как же Сёмка? Его собака вон порвала!
; Ладно. Всё обойдётся, собака не бешенная. Возьмите арбузы.
; Не надо нам ваших арбузов.
Я взял Сёмку за руку, словно маленького, и мы выскользнули из шалаша. Подхватив вёдра, прямиком через бахчу пошли в сторону посёлка.
По выходе с бахчи я, неожиданно для себя, размахнувшись ногой, поддел от души огромный арбуз! Тот разлетелся вдребезги.
Виктор, узнав о случившемся, выругался и сказал, что этого так не оставит. Как уж он там разбирался, я не знаю…
Вскоре нас со Славкой отец отвёз в детский дом. 
      продолжение след...