Однажды... в Ярославле. Глава 7

Сон не шел. Никита перевернулся на другой бок и заерзал, ощущая сквозь тонкий матрац железную кровать. Надо признать, на старом месте шконка была комфортнее. Зато здесь спокойно.
 Переехать в первую секцию Никита хотел уже давно. По сравнению с остальным бараком здесь царил оплот чистоты. В помещении не курили, свет выключали по звонку, после отбоя. Запретами пользовались редко, не желая навлекать лишних проблем. Администрация лагеря знала это и зачастую ограничивалась поверхностным шмоном во время обысков.
 Барак Никиты состоял из нескольких просторных комнат, которые назывались секциями. Порядки в каждой были свои. Вторая секция была населена мужиками, работающими на промке. Четвертую оккупировали блатные, там часто шла игра «на интерес», хранился общак. Третья принимала к себе всех остальных, не брезгуя обиженными и активистами.
 А в первой секции жили самые спокойные арестанты, которые не хотели себе проблем и надеялись выйти по УДО. Воровской уклад, однако ,чтили все, масть держали крепко. Кого попало к себе жить не пускали, но Никита, связанный с бросами, быстро договорился о переезде.
 Паук с Белорусом уже благополучно освободились, за дорогу с волей теперь отвечал Никита. Однако он всё больше манкировал своими обязанностями, предпочитая перепоручать их другим. В помощниках у него отбоя не было, сам же Никита решил сосредоточиться на УДО.
 Срок подачи ходатайства подходил только через месяц, но готовиться следовало заранее, бюрократия была ужасная. Справки, присылаемые родственниками, морозились неделями в канцелярии, а иногда терялись. Письма с копиями приговоров могли доставляться месяцами. Иногда с момента подачи документов до суда проходило полгода!
 В очередной раз перевернувшись, Никита приоткрыл глаза и мрачно уставился на стену. Освобождение являлось лишь начальным этапом. Шансы на хороший исход были высоки, он успел подготовиться. Загодя собрал все справки, нанял адвоката. Но что ему делать потом, когда ворота опостылевшего лагеря окажутся за спиной?
 Куда идти, где жить? Возвращаться по месту прописки Никита не собирался. Там обитала его сестра Катя, а встречаться с ней ему не хотелось. Никита испытывал к сестре смешанные чувства и старался поменьше думать о ней. Получалось плохо.
 С тех пор, как его арестовали, они не виделись. Она не писала брату писем и не отправляла передач, словно начисто стерев из головы сам факт его существования. Никита вполне понимал Катю и не стремился к общению. Но думать о ней не переставал.
 Всё-таки в том, что он попал в тюрьму, есть и её вина. Это Катя послужила первоисточником событий, привёдших Никиту в казенный дом.
 Поддавшись в тот вечер на уговоры сестры, на утро он схватился за голову. То, что они делали ночью, при свете дня показалось ужасным и мерзким.  Хотелось срочно забыться, но алкоголя в доме не было. Никита, чувствуя нарастающее желание напиться, бросился в магазин.
 Купив бутылку водки, он двинулся в ближайший двор, домой идти не хотелось. Устроившись на скамейке, он сделал несколько хороших глотков, надеясь унять нервы. В тщетном ожидании спокойствия Никита сделался пьян. Алкоголь поднял мутную злость,  хотелось поквитаться с жестоким миром за все обиды.
 Начать он решил со случайных прохожих. Выбрав на роль жертвы плюгавого мужичка с авоськой в руках, Никита неровной походкой двинулся за ним. Тот явно куда-то торопился и не заметил увязавшегося за ним пьяного парня.
 Никите приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не отставать. Выпитая натощак водка жестко била по мозгам, путала мысли.
 Он нагнал жертву в арке, ведущей во двор серой панельки. Поравнявшись с ничего не подозревающим мужичком, пьяный парень с разворота ударил в лицо., Тот сразу обмяк и кулем свалился под ноги нападавшему. Никита перевел дух и огляделся по сторонам мутным взором.
  Лежащий на асфальте мужчина застонал, прижимая ладони к окровавленному носу. Он что-то лопотал, но из-за пьяного тумана в голове парень понимал лишь отдельные слова, которые никак не складывались в фразы.
 Никита наскоро обыскал карманы жертвы, торопясь убраться как можно быстрее. Он управился быстро, вещей у пострадавшего было мало. Единственной ценностью был старый, кнопочный мобильник, который Никита и прихватил в качестве трофея.
 Он вышел из арки и быстрым шагом отправился прочь. Чужой телефон через двадцать шагов выкинул в помойку и, покачиваясь, двинулся в сторону магазина.
 Но туда Никита не попал. Его пьяная походка привлекла внимание патрульных. Увидев осоловелое лицо Никиты и его испачканные  кровью кулаки, полицейские хмыкнули и повели парня в машину. Тот пытался сопротивляться, ещё не осознавая происходящее. Пока ехали в участок, пьяная удаль покинула Никиту, оставив дикий сушняк. Он осмелился попросить воды у полицейских, но те в ответ только посмеялись.
 Потом был отдел, допрос у следователя, опознание. К счастью для Никиты, вечером его отпустили, взяв подписку о невыезде.
Ночевать поехал к другу. Видеться с Катей Никита не хотел, сначала требовалось привести свои мысли в порядок.
Домой он пришёл на следующий день. Скинув обувь, подошел к комнате Кати и решительно постучал. Из-за двери не доносилось ни звука, и Никита толкнул её, но та оказалась заперта.
 - Кать, ну я же знаю, что ты дома, - сказал он. – Свет горит, дверь заперта, твоя одежда тут. Открой дверь, сестра, надо поговорить!
 - Нам не о чем говорить, уходи. И не называй меня так, у меня больше нет брата! После того, что ты сделал со мной, животное…
 Никита закусил губу, чувствуя, как к лицу приливает кровь. Не в силах сдерживаться, он закричал:
 - Я сделал? Напомнить, чья это была идея, шлюха ты поганая?
 В ответ из-за двери заиграла музыка. Катя включила её на всю громкость, ритмичные звуки заполнили квартиру, просачиваясь к соседям.
 Никита с пунцовым лицом стоял у двери, давясь от злости. Пнув ни в чём не повинную дверь напоследок, он развернулся и пошел в свою комнату.
 На следующий день он ещё раз решил поговорить с Катей, но безуспешно. Стоило ему только приблизиться и открыть рот, как сестра сразу же начинала обвинять его во всех мыслимых грехах, угрожая пожаловаться в полицию, если он не оставит её в покое. После третье попытки, Никита махнул на это рукой. Если сестре так хочется строить из себя несчастную жертву, пусть. Чтобы не говорила Катя, он прекрасно помнил, как всё было на самом деле.
 Прошла неделя, за которую Никита успел попробовать несколько раз поговорить с ней, но все попытки не увенчались успехом. Скрепя сердце, он вернулся к прежнему состоянию «холодной войны», в котором они с Катей пребывали уже много лет. Смерть дяди Лёвы ненадолго пробила плотину отчуждения, но по итогу они сами сделали всё только хуже и ещё больше отдалились друг от друга.
 К тому же, теперь Никите не удавалось так легко не замечать сестру, как прежде. При виде Кати его охватывали противоречивые чувства, в которых он никак не мог разобраться. Ему хотелось поговорить с ней, но она не хотела. Однако Никита верил, что сможет подобрать ключик.
 Тем временем, суд назначил дату слушания. Никита получил повестку, но не сильно переживал по этому поводу. Среди его знакомых и друзей были судимые. Почти все они совершили гораздо более плохие поступки, чем он, но реального срока не получил никто. На условный рассчитывал и Никита. В конце концов, думалось ему, невелико преступление – ударил один раз человека, да телефон его в помойку выкинул. Какая тут уголовщина, максимум штраф.
 Однако у судьи на этот счёт было своё мнение. На заключительном слушании она вынесла свой вердикт – три года колонии общего режима.
 Никита не считал это справедливым. Он писал жалобы во всевозможные инстанции, но быстро разуверился в них. Реальный шанс на освобождение раньше окончания срока давало только УДО. И Никита решил приложить все силы, чтобы поскорее покинуть казенный уют.
 Завернувшись в одеяло, Никита, наконец, поймал удобную позу для сна и слабо улыбнулся. Ничего, скоро он покинет эти стены, он много для этого сделал. Никита почти засыпал, когда чьи-то крики выдернули его из дрёмы.
 Он резко распахнул глаза и слегка привстал на кровати. В ночное время подобные звуки означали шмон, но в секции никого не было, кроме зеков.
 - Э, ауе, из-за чего кипиш? – раздался хриплый голос снизу. Никита узнал Грузина, с которым они вместе работали на швейке. – Дайте людям отдохнуть, на работу завтра!
 - Да не кричи, Грузин, ты чего сюда, спать приехал? – насмешливо ответили ему из начала секции. – Или работать? Мы тут фильм смотрим, давай к нам. Тюрьма ночью живет!
 - Про сатанистов, которые у нас пидорасами работают! – с глумливым смешком добавил кто-то. – Иди глянь, как они на воле жили.
 Грузин, кряхтя, что-то проворчал, накрываясь одеялом, а Никита неожиданно для себя заинтересовался.
 В своё время он удивился, узнав, что некоторые из ярославских сатанистов отбывают наказание на общем режиме. Средний срок в колонии равнялся трём годам, а самыми распространенными преступлениями считались кража и хранение наркотиков. Как в эти ряды затесались убийцы-каннибалы?
 Объяснялось это просто, некоторые из сектантов на момент преступлении являлись несовершеннолетними, и своё наказание должны были отбывать в воспитательной колонии. По достижению восемнадцатилетия юных преступников отправляли досиживать срок на общий режим, вне зависимости от тяжести преступления. Но всё же Никита никак не мог ожидать того, что встретит половину секты здесь, в ИК 1.
 С одним из них он даже был знаком на воле. Алексей С******в, среди местных больше известный как Людвиг. На свободе он казался Никите интересным и начитанным человеком, не способным на те ужасы, что приписывала ему пресса. Они часто общались в одной компании, вместе гуляли, выпивали. С******в казался весьма застенчивым, и поначалу Никита не верил новостям, считая что его приятеля оклеветали.
 На карантине он узнал, что С******в с тремя подельниками, находится здесь, в колонии. Никита немного опасался того, что Людвик может его признать, как старого знакомого. Иметь в приятелях «петуха» было слишком сомнительной честью для неопытного этапника вроде Никиты, и он решил всячески избегать встречи.
 Но этого не получилось, его определили как раз в тот отряд, где влачил свою ношу его бывший приятель. Когда они встретились в коридоре, С******в равнодушно мазнул взглядом по Никите. На осунувшемся лице обиженного не промелькнуло и тени узнавания. Когда взволнованный Никита приблизился к старому приятелю, тот отодвинулся в сторону, уступая дорогу. Проходя мимо, юноша попытался заглянуть в лицо сатанисту, но тот стоял, уставившись себе под ноги.
В последующие встречи Людвиг ничем не показывал того факта, что они знакомы и Никита понемногу успокоился. Может, сектант уже успел забыть его, да и лет прошло сколько. Даже если и вспомнит Никиту, что ему это даст? На свободе С******в обиженным не считался, это в тюрьме он приобрел свой сомнительный статус.
 Когда Никита только приехал в колонию, дьволопоклонники уже успели отбыть по две трети своих сроков. Сейчас их не трогали, ничем не выделяя из массы обиженных, но первые годы у сатанистов выдались трудными. Они моментально стали париями, вызывая отторжение даже среди своей касты. Один из сектантов, не выдержав насилия и унижений, хотел покончить жизнь самоубийством, но этого ему сделать не дали.
 Администрация лагеря закрывала глаза на подобное, потребовав лишь, чтобы сатанисты оставались живыми. Со временем всё улеглось, и от сектантов отстали, привыкнув к их существованию. Но иногда люди вспоминали, что среди них есть подобная нечисть и начинали закипать.
 Так и в этот раз. Возгласы в начале секции становились всё громче, в адрес сатанистов сыпались всё более непристойные выражения.
 - А этот-то, цыганенок, Эфиоп который! Ты глянь, какой тут зверь!
 - Я его спрашиваю, ты какую часть тела ел? Сердце, говорит..
 - Да уебать подобную погань надо, я тебе говорю..
 Голоса стали сливаться в один, отрывистый и лающий. От него веяло угрозой, напряженностью. Голос зоны, Никита уже привык к нему.
 Он повернулся на бок и закрыл глаза, думая о том, что ждет его за воротами этого тусклого места.
                *          *          *
Он сидел в полупустом бараке и жадно жевал хлеб. В столовую идти не хотелось, там было слишком много людей. Среди них наверняка есть и его обидчики.
 В памяти парня молнией пронеслись воспоминания о недавнем унижении. О Люцифер, как же это было мерзко! Он прекратил жевать, на глаза навернулись слёзы. Быстро стерев их свободной рукой, парень воровато огляделся по сторонам. Здесь нельзя показывать слабость.
 Но никто не смотрел в его сторону. Большая часть арестантов презирала обиженных, предпочитая не замечать. Но конкретно к нему у зеков было особое отношение.
В целом, к обиженным в лагере относились терпимо. Низшая каста выполняло всю ту работу, которую остальным было делать «западло».  Опущенные мыли полы, туалеты, выкидывали мусор. В каждом отряде числилось несколько подобных уборщиков, были они и на производственной зоне. Руководство лагеря ценило подобный контингент, успешно используя их в роли стукачей. Находясь в самом низу преступной иерархии, в глазах администрации обиженные были секретными сотрудниками, их старались не трогать. Арестанты мирились с таким положением дел, но в каждом правиле бывали исключения.
Например, он. И три его подельника, с кем ему выпало несчастье вместе тянуть эту лямку.
 Ходили слухи, что когда начальник колонии узнал, кого к ним везут, то немедленно собрал совещание со своими заместителями. Дело сатанистов было слишком резонансным, важно было не допустить беспорядков.
 Парень помнил, что после распределения по отрядам, каждого из четверых сопровождал сотрудник оперчасти. Подобное было нонсенсом, обычно новоприбывшие добирались до своего нового дома сами.
 Сатанистов распределили по разным баракам, чему он втайне огорчился. Держаться вместе было как-то веселее.
 Угрюмый опер вывел его из здания штаба и потащил за собой, то и дело понукая сатаниста за нерасторопность. Тот покорно тащился следом, с ужасом прокручивая в голове первый контакт с зеками. 
  В СИЗО сатанистов держали попарно, отдельно от остальных подследственных. Тюремщики справедливо опасались, что заключенные могли устроить самосуд в отношении сектантов. Он почти не контактировал с другими арестантами, встречая их только в коридорах, по дороге на допросы. Его сокамерником был Гитлер, к которому парень успел проникнуться стойким отвращением за все месяцы, поневоле проведенное вместе. Но сейчас бы он предпочёл досидеть остаток срока вместе с В*****вым.
 Уголовников сатанист боялся и ненавидел с самого детства. После оглашения приговора у него началась бессонница. Ворочаясь с бока на бок в бесплодных попытках уснуть, он с ужасом представлял себе орды злобных зеков. Сектант в страхе представлял ожидающую его участь и истово молился Сатане, прося защиты. Но толстые стены тюрьмы надежно экранировали любые мольбы. Будущее виделось во всё более чёрном свете, и он всё чаще задумывался о суициде. Такой исход устроил бы всех, включая его самого. Кто ждёт его на свободе, спившаяся мать? Потеря сына будет для неё всего лишь очередным поводом уйти в запой. Большинство знакомых, узнав о преступлении, сразу открестились от него. Правда, ещё оставалась Катя, его девушка. Она будет ждать. Эта мысль несколько приободрила его.
 Они встречались несколько месяцев, для него это были самые долгие отношения. Сатанист влюбился в Катю с первого взгляда.
Их отношения были по большей части платонические. Вся его осведомленность о любви черпалась по большей части из книг, не из реальной жизни. В глазах парня Катя была прекрасной дамой, и он старался вести себя галантно.
 Когда они начали встречаться, его буквально переполняли радость вкупе с самодовольством. Сатанист считал, что она чувствовала то же самое. Видит дьявол, если бы она попала в тюрьму, он ждал бы её.   
 Из СИЗО парень неоднократно отправлял ей письма, но ни разу не получил ответа. Сектант считал, что виной этому были проделки тюремщиков, не скрывающих своего отношения с людоедам. Несколько раз в его душе появлялся червячок сомнения, но такие мысли он старался гнать от себя прочь, не желая лишаться единственного светлого окошка. Пусть весь мир летит в бездну, но Катя его любит!
 С этой мыслью он дошел до барака. Опер втолкнул замешкавшегося в дверях сатаниста внутрь, и со всех сторон на парня уставились глаза аборигенов. Оробев, он замер на месте, с испугом глядя перед собой. Наступившую тишину нарушил опер, стоявший за спиной сатаниста.
 - Граждане осужденные! – с издёвкой в голосе произнёс тюремщик. – Вот вам свежее пополнение. В представлении, думаю, не нуждается, новости все смотрят, знаете, кто такой. Так что встречайте!
 Гаденько ухмыльнувшись, опер подтолкнул сатаниста вперёд и пошёл к выходу. Уже в дверях он повернул голову и нехотя произнёс:
 - Ах да, забыл добавить – убивать нельзя! Строгий приказ сверху. Иначе такой режим в колонии установим, на стену лезть будете. А так делайте с ним, что хотите.
 Хлопнула дверь и сатанист сглотнул, оставшись наедине с заключенными.
 - Ну чего, петушара, иди сюда, садись, - с явным акцентом произнёс худой таджик, сверля парня колючим взглядом.
 Чувствуя нарастающий ужас, он послушно подошел и хотел сесть, но сразу был резко одернут:
 - Ты куда на кровать лезешь, нечисть? На пол садись!
 Он быстро сел, с трепетом ожидая дальнейшего развития событий. Глядя на окружающие его угрюмые лица, сатанист ярко представил картины возможной экзекуции. Но бить его не стали, вместо этого заговорил сидящий на шконке таджик.
 Всем своим тоном выказывая презрение сатанисту, он представился Умидом, смотрящим за бараком.
 - Слышали мы тут за тебя и корешей твоих. Вы, нечисть, сами себя загнали в опущенные. Так что твоя масть петушиная, понял меня, ты?
 - П-понял, - дрогнувшим голосом ответил сатанист. Его самые худшие тюремные кошмары на глазах обретали плоть.
 Но смотрящий, презрительно цокнув, направил его в самый дальний угол барака.
 - Иди к себе в курятник, там своих найдешь.
 Сатанист встал с пола и послушно двинулся туда, куда ему сказали. За ним увязались несколько зеков, с ходу начавшие донимать его вопросами. Страх немного отступил, и он кратко отвечал, продолжая двигаться в указанном направлении. Одному из зеков такое поведение не понравилось, и он заступил новичку дорогу.
 - Слышь, чесотка, ты куда летишь? Не видишь, с тобой люди поговорить хотят?
 Пришлось останавливаться и отвечать на все вопросы. Зеков интересовали не только детали преступления, но и мотивы. Пару раз его всё-таки ударили, когда он безучастным голосом рассказывал о каннибализме. Это привлекло внимание смотрящего, и он велел сатанисту убираться туда, куда его отправили. Тот с облегчением прервал своё повествование и поспешил ретироваться.
 Другие обиженные встретили его не лучше. Их было двое, оба они получили свой сомнительный статус за продолжительное воровство у своих. Новые соседи сразу начали смотреть на сатаниста свысока, чуя слабину. Первым делом они отняли у него сумку с вещами и перетряхнули её, забирая себе всё мало-мальски ценное. Тот не посмел возразить, но внутри него всё стало закипать. Разве суд не определил ему меру наказания? Почему он должен страдать ещё и от рук других заключенных?
 Глядя на то, как один из обиженных деловито перекладывает сигареты из сумки в свою тумбочку, парень не выдержал:
 - Да вы чего вообще делаете, это моё.
 - Слышь, пидорас, - тут же подскочил к сатанисту один из его новых соседей. – Мусор сказал, тебя убивать нельзя… гы-гы, а покалечить можно!
 На этих словах он ловко пнул каблуком в коленную чашечку сатаниста. Второй, глядя в перекошенные от боли глаза парня, медленно произнёс:
 - Запомни. Ты тут никто и звать тебя никак.
 - А пускай будет нашим шнырём, а? – ухмыльнулся напавший. – Эй, шнырёнок, ну-ка метнись нам за водой.
 Баюкая ноющее колено, сатанист с ненавистью уставился на них. Уязвленная гордость уже давно требовала дать отпор, но голос рассудка оказался сильнее. Всеми презираемый, он не сможет ничего сделать, его просто задавят.
 Распотрошив его сумку, новые соседи пришли в благожелательное настроение и даже угостили сигаретой. Они даже снизошли до того, чтобы немного просветить сатаниста в реалии местной жизни.
 - Есть и свои плюсы в жизни обиженных, - вещал один из них. – Вот, например..
 Однако закончить ему не удалось, пришел завхоз, активист из числа заключенных. Он выдал новичку бирки с именем, которые надлежало пришить на робу, и назначил парня на работу. Сатанисту досталась уборка туалетов.
 - Все с чего-то начинали, - хмыкнул активист. – Зато на волю выйдешь, марафет в квартире наведешь, мамку обрадуешь!
  Он только кивнул в ответ, не поднимая глаз на завхоза.
 - Приступаешь с завтрашнего дня. Газман, - активист ткнул пальцем в сторону ударившего сатаниста обиженного. – Покажешь этапнику, что к чему, в столовую сводишь. Понял меня?
 - Ладно, - с ленцой отозвался тот. - Ща как раз на обед пойдем. Слышь, людоед, хватай ложку и погнали.
 С зажатым в руке столовым прибором парень двинулся вслед за провожатым. Выйдя из барака, Газман взглянул на руки спутника и сказал:
 - А чего тарелку не взял? Или нету её у тебя?
 - Нету.
 - Ну не знаю, как ты будешь. Нам из общей посуды есть нельзя, только со своей. И кружку свою надо. Ну да ладно, может, есть у поваров гашеные. И учти, человечину тут не подают!
 Перед входом в столовую была огромная толпа, но их пропустили без очереди. Люди у двери потеснились, стараясь не коснуться обиженных. Сопровождаемые ехидными комментариями, они молча проскользнули мимо надзирателя.
 Лишняя посуда у поваров нашлась, но сатанист пребывал в настолько подавленном состоянии духа, что кусок не лез ему в горло.
 После обеда была дневная проверка, на которой ему удалось увидеться со своими подельниками. Судя по их понурому виду, день не задался у всех четверых.
 До самого вечера парня не оставляли в покое. Наслышанные об их преступлении люди то и дело подходили к нему выказать своё презрение.
 Спать он лёг, не дожидаясь отбоя. Спустя пару часов пришел тяжелый сон без сновидений.
 А потом произошло это. Он проснулся оттого, что кто-то крепко зажал его рот. Дернувшись, парень ощутил, что его руки и ноги кто-то держит, не давая вырваться.
 - Тихо, - прошипели в ухо. – Поднимайся, пошли. Рыпнешься, заточку в бок всажу.
 Сатанист ощутил прикосновение к животу холодного металла и замер.
 - Молодец, - одобрил голос. – А теперь пошли.
Хватка на ногах и руках исчезла, и он медленно сел. Тело била крупная дрожь, когда парень разглядел несколько силуэтов у кровати.
 Его завели в туалет и закрыли двери, оставив на страже одного из похитителей.
 Осознав, какая участь его ожидаёт, он начал вырываться, но откуда-то со стороны ударил кулак и мир вокруг поплыл. Сатанист ощутил, как его бросили животом на подоконник и рывком стянули одежду. Сзади вспыхнула боль, заполонившая всё его нутро. В рот сатанисту сунули какую-то тряпку, заглушавшую крики и он мог лишь мычать.
 Спустя вечность пытка кончилась. В голове стоял туман, парень не понимал происходящего.
 - Иди, Манька, подмойся, - глумливо хохотнул кто-то. – Тебе погоняло Печка надо дать теперь!
 Он не знал, сколько пролежал на полу после ухода мучителей. Наконец, всхипывая, парень кое-как встал и натянул штаны дрожащими руками.  Держась за стены, сатанист добрёл до кровати и лег на бок. Парень беззвучно плакал, проклиная свой первый день на лагере.
 Следующие пару дней он поднимался с кровати только на проверки. Соседи, уже наслышанные о произошедшем, ехидно скалились, но молчали, давая время прийти в себя. Газман даже проявил немного участия. Но второй день он принес сатанисту пайку хлеба с ужина, видя что новенький ничего не ест.
 - Водой сыт не будешь, Печка, - назидательно произнес Газман, кидая четвертинку буханки на грудь лежащему парню. – Ну, опустили тебя, жизнь-то продолжается. Надо жить дальше, пацан.
 Тот никак не отреагировал, продолжая пялиться перед собой пустым взглядом.
 А ночью ему приснился сон. Там была Катя, которая куда-то его звала. Парень пытался догнать её,  заключить в объятия, но не мог двинуться с места. Бросив взгляд на свои ноги, он увидел цепи на них, уходящие прямо в землю. Пробовал закричать, но рот был надежно заткнут. Он стоял и смотрел, не в силах пошевелиться, как Катя уходит куда-то вдаль и её голос становиться всё тише.
 Проснулся парень весь в поту. Перед глазами стояло лицо Кати и все, что он хотел, это увидеть и обнять её на самом деле. Но чтобы сделать это, сначала нужно выжить.
 Рассвет он встретил на своей шконке, жадно грызя хлеб.

*          *          *

 Такие смены, как эта Бакенбардов не любил. Она выдалась на редкость беспокойной, после дежурства старший сержант чувствовал себя опустошённым не только физически, но и морально. Судя по утомлённому виду его коллег, они были с ним вполне солидарны.
   Сейчас, он многое бы отдал за то, чтобы хоть немного отключиться от окружающей действительности. Однако, к его горькому разочарованию, запас спайса, который он взял с собой, подошёл к концу ещё в районе ужина, и через забор, как на грех, ничего не летало. Конечно, кое-что ещё оставалось у него дома, но туда ещё надо было добраться. А успокоить нервы хотелось уже сейчас, уж больно мерзкой работёнкой ему выдалось сегодня заниматься.
   Переодеваясь после дежурства Бакенбардов с неудовольствием отметил, что рукав его форменного кителя замаран каплями крови. Чертыхнувшись, он снял его с вешалки и, скомкав, засунул в рюкзак. Странно, что кровь попала на одежду, на дубинке её было совсем мало.
   - Что, Саня, испачкался малость? - раздался над ухом уставший голос Тарасова.
   Оглянувшись, Бакенбардов окинул сослуживца тупым взглядом. Тот выглядел ещё хуже, чем старший сержант, покрасневшие глаза с набрякшими мешками под ними придавали надзирателю на радость измученный вид.
   - Испачкаешься с ними, - раздраженно ответил Бакенбардов. - Хотел дурака по спине ударить, но он так вертелся что по морде прилетело. Впрочем, плевать на него.
   - А прикинь, он ВИЧевой окажется? - мрачно хохотнул Тарасов. - Ещё бы тебя заразил, придётся производственную травму оформлять.
   Бакенбардов только хмыкнул в ответ на шутку коллеги. О ВИЧ ему было известно мало, однако его познаний хватило на то, чтобы знать о способах заражениях.
   - Что бы он меня заразил, надо его другой дубинкой ткнуть, - с усмешкой ответил он. - Но я таким не занимаюсь, у меня жена дома есть.
   Мысль о супруге не добавила Бакенбардову оптимизма. Он повернулся спиной к собеседнику, тем самым давая понять, что разговор окончен.
Машинально перебирая пальцами застёжку рюкзака, Бакенбардов думал о жене. Давно ли эта смешливая, без памяти влюблённая в него девчонка, превратилась в огромную тушу, которая начинала пилить его по малейшему поводу? Бакенбардов полагал, что давно, возможно, с той самой поры, как у них родился первый ребёнок. С прибавлением в семействе ему пришлось сменить перспективную учёбу в институте на стабильную работу вертухая.
   Платили за службу мало, но "телефонный" бизнес кое-как помогал сводить концы с концами, а прочие "запреты" приятно скрашивали досуг старшего сержанта. К тому же, работа была рядом с домом и предоставляла ряд приятных бонусов, вроде раннего выхода на пенсию. Не последнюю роль сыграло и то, что профессия тюремщика не требовала каких-то особенных навыков или образования, лишь готовность выполнять приказы начальства. Однако, имелись и минусы, которые были не по душе Бакендардову.
   Ярким примером этого можно было назвать сегодняшнее дежурство. В последнее время у начальства колонии возникла идея установить заключённым такой режим содержания, который соответствовал бы официальным правилам внутреннего распорядка. Последний по духу довольно сильно напоминали воинский устав и такое нововведение никак не могло понравится зекам, поскольку начисто уничтожало те последние крохи свободы, которые у них оставались. Эта инициатива начальства не нравилась и Бакенбардову, так как подразумевала крах его подпольного бизнеса, но своё недовольство, по понятным причинам, он никак выразить не мог. К тому же, реализация этой идеи на практике то и дело встречала преграды со стороны самих осуждённых. По началу эту проблему пытались решить с помощью карцеров.
   На утренней планёрке, где надзиратели получали назначения, Бакенбардову выпало дежурство в штрафном изоляторе. Благодаря усилиям начальства, карцеры были набиты плотно, их обитатели обычно не доставляли хлопот патрулирующим коридор тюремщикам. Однако, когда к нему с напарником направили ещё пятерых коллег, старший сержант понял, что смена обещает быть тяжёлой.
   Так и вышло. Видя, что попытки привить казарменный дух арестантам пропадают втуне, администрация колонии решила действовать более резко. Козлами отпущения решили выбрать несколько человек, чей образ жизни никак не намекал, что они  становились на путь исправления.
   Формально, старшим в группе считался Бакенбардов, и именно к нему обратился дежурный оперативник, когда они зашли в здание изолятора.
   - Ну что, Александр Семёнович, откуда начнём?
   Еле заметно поморщившись, старший сержант указал на двери камеры-одиночки. Подбирая нужный ключ, он заметил, как подобрались некоторые его коллеги, словно хищные звери, почуявшие добычу. Замок поддался не сразу, но вскоре Бакенбардов почувствовал, что дверь уступила его усилиям и рывком открыл её на себя.
   Его взору предстала убогая, тесная каморка с крошечным окошком под самым потолком. Койка, напоминающая боковое место в плацкартном вагоне, на день была пристёгнута к стене. Из всей мебели в камере имелся лишь крохотный железный столик со скамейкой, за которым и сидел её единственный обитатель. При виде незваных гостей он поднял голову и неприветливо посмотрел на надзирателей.
   - Почему сидим в присутствии представителе администрации, осуждённый? - сразу взял инициативу в свои руки оперативник, отпихнув стоящего в дверях Бакенбардова. - За что он тут, Александр Семёнович?
   Старший сержант сверился со списком штрафников и отрапортовал:
   - Этот отказывался выходить на утреннюю зарядку. Наказание - пятнадцать суток.
   - Режим, значит, шатать вздумал? - многозначительно похлопывая дубинкой на ладони, протянул опер. - Думаешь, ты в пионерский лагерь сюда приехал? Ничего, мы тебя сейчас выучим, как беспорядки учинять!
   - Бить, что ли, будете? - с презрительной усмешкой на тонких губах ответил узник. Его косматое, худое лицо выражало упрямый вызов.
   - Правильно угадал, будем, - многообещающе произнёс опер и повернулся к Бакенбардову. - Отстёгивайте кровать.
   Старшему сержанту не хотелось выполнять это приказание, но делать было нечего. Под гробовое молчание своих коллег и застывшего в углу арестанта, он открыл большой амбарный замок и упустил деревянное ложе на столик, служивший ему подставкой. Когда дело было сделано, Бакенбардов отступил назад, стараясь занять место поближе к двери.
   - Ну, осуждённый, ложитесь, - необычайно ласковым голосом сказал опер. - Будем вас учить правилам колонии.
   Видя, что арестант никак не отреагировал на его слова, он злобно добавил:
   - Лёг быстро, кому сказал! Не то в пидарасы у меня улетишь, ты, гнида лагерная! Ну-ка, ребята, помогите ему!
   "Ребята" помогли. Сразу несколько вертухаев отреагировали на этот призыв и шагнули к вжавшемуся в стену зеку. Несмотря на то, что он не оказывал сопротивления, они грубо заломили его руки назад и подвели к койке. Уложив зека на живот, надзиратели навалились на него своими телами, лишая жертву возможности двигаться.
   - Будешь сопротивляться, я тебе дубинку в задницу засуну, понял? - с предвкушением сказал опер, глядя в глаза заключённого. - Ну, ребята, начнём...
   Бакенбардов не хотел участвовать в экзекуции, но выбора у него не было. Пока четверо надзирателей держали истязаемого, трое других без устали трудились дубинками. Первые минуты зек упорно молчал, не желая радовать мучителей криками боли, пока особо болезненный удар не заставил его испустить стон. После этого плотина молчания была прорвана и коридор наполнился и последующими стонами.
   В этот день надзиратели отработали ещё троих заключённых. возможно, их было бы больше, но последний зек оказался хлипковат и потерял сознание ещё в самом начале. Вызванный врач только развёл руками и предложил доставить лежащего в беспамятстве арестанта в санчасть.
   Несмотря на то, что старший сержант не любил насилия, ему по неволе приходилось в нём участвовать. Чтобы голос совести не мешал ему, во время перекура Бакенбардов выкурил сразу несколько сигарет с "сюрпризом", отчего в голове приятно зашумело, а границы морали сдвинулись на новые рубежи. Успокоенный наркотиком, он с чистым сердцем продолжил свою нелёгкую работу.
   - Этот-то, грузин, которого в санчасть отнесли, - негромко произнёс Тарасов, возвращая старшего сержанта к действительности. - Говорят, так в себя и не приходил, Лежит, стонет.
   - А мы здесь при чём? - вешая рюкзак на плечи, флегматично ответил Бакенбардов. - У нас приказ от высшего начальства, сам понимаешь.
   - Не отъехал бы, - озабоченно сказал Тарасов. - Иначе не миновать служебного расследования. А там и звёзды полетят и нам достанется.
   Бакенбардов лишь кивнул в ответ на это. Попрощавшись с коллегами, он двинулся в сторону проходной, спеша покинуть опостылевшую работу.
   Отметившись на пропускном пункте, старший сержант решил заглянуть в небольшой магазинчик, находившийся неподалёку. Его организм срочно требовал спайса, и, чтобы хоть ненадолго заглушить эти позывы, Бакенбардов решил прибегнуть к помощи алкоголя. К тому же, пиво он любил и зачастую радовал себя бутылочкой - другой после тяжёлой смены.
   Отоварившись, он стоял на остановке и неспешно потягивал горьковатый напиток в ожидании автобуса. Когда тот оказался на горизонте, Бакенбардов в несколько глотков разделался с почти полной банкой и, отдуваясь, поднялся в салон. Пристроившись на свободном месте, он уставился безразличным взглядом на проплывающие в окне дачные домики и задумался, прокручивая в голове события прошедшего дня. Лениво подумав о том, в каком состоянии сейчас находится избитый им бедолага, Бакенбардов переключился на думы о себе. Старшему сержанту уже было хорошо за тридцать, а что у него есть? Набившая оскомину семья с ворчливой женой и крикливыми детьми; низкооплачиваемая работа, которой он в глубине души стыдился; и, наконец, наркотическая зависимость.
   Погруженный в свои невесёлые мысли, Бакенбардов едва не прозевал нужную ему остановку. Выскочив из автобуса в самый последний момент, он услышал, как двери с шипением закрылись за его спиной. Вытащив из рюкзака оставшуюся банку пива, старший сержант поспешил домой, продолжив размышлять о своей горькой судьбе.
   Уныние владело Бакенбардовым вплоть до того момента, пока он не добрался до своего тайника с дурманящим зельем. После первой выкуренной трубочки спайса, он почувствовал себя сносно, а после второй позволил себе рассмеяться, чувствуя, как имеющиеся и грядущие проблемы отступают куда-то вдаль. Настроение старшего сержанта было настолько светлым и радостным, что его не смог омрачить даже звонок Тарасова, который срывающимся голосом поведал о том, что избитый ими зек умер.