Вареники с картошкой. Беда пришла

               
Мама очень рано поднималась доить корову, чтобы отправить её в стадо. Давала корм и воду птице, разводила баланду свиньям, подбрасывала сена овцам и козам, готовила завтрак отцу и мне, потом бежала на работу в школу. Часть обязанностей делил с ней отец и тоже спешил на работу в колхозную конюшню.
Разве перескажешь всё, что ложится на крестьянские плечи, но женщине в России всегда доставалось больше…
Несладко тогда было почти всем. Будучи уже взрослым, я осознал, как тяжело жилось матери и отцу.
Мама родила и воспитала четырёх сыновей; недоедала, недосыпала, лучшее отдавала нам, как большинство матерей.
В неполные пятьдесят выглядела так, как сейчас не выглядят семидесятилетние городские женщины.
Нет, я не осуждаю современных женщин в их стремлении жить в комфорте, об этом мечтали поколения их предшественниц, в этом нет ничего плохого. Но большинство наших мам просто не могли тогда позволить себе иную жизнь, тем более, отдых или какие-то развлечения.
Для каждого ребёнка его родители ; самые лучшие, им не важно, как они выглядят по отношению к другим, главное, чтобы были рядом и здоровы.
С детством, а, значит и с матерью меня связывает память, часто накрывают  воспоминания по беззаботным временам, когда мы жили просто, питались дарами природы. Также прошлые времена у меня ассоциируются, например, со вкусом вареников и затирухи ; незатейливых крестьянских блюд.
Вареники с сырой картошкой и луком для меня и сейчас – самое лучшее блюдо на свете. Рецепт их приготовления очень прост. Вареники лепят во многих русских семьях. Делают тесто, как на пельмени, очищенную картошку нарезают мелкими кубиками, добавляя репчатый лук, немного чёрного молотого перца и варят. Лук и картошка выделяют сок внутри. Если потом сверху положить домашней сметаны, то от тарелки не оторвать! 
Есть любители вареников с варёной картошкой, с ягодами, вареньем, да с чем угодно….
Кто-то любит пельмени... Я тоже их с удовольствием  ем, но вареники с сырой картошкой ни на что не променяю!
Про затируху и клёцки хозяйки постарше знают ; самое простое, что можно сварганить на скорую руку. Эту еду «облагораживают», добавив туда картошки, морковки, лука, сварив на курином бульоне.
Мне вспоминаются эти «деликатесы», как что-то особенное…
Когда у нас появился достаток, мама стала делать блины, пироги, наваристые борщи, куриные супы с клёцками. Щи и борщи томились в русской печи под загнеткой. Там же готовилась и прочая нехитрая деревенская еда.
Сливки томленые или, как говорят в Оренбургской области, жаренные в духовке – это же невероятный вкус! А хлеб, испечённый в русской печке! До сих пор помню его запах! 
Летом из-за жары в комнате невозможно было что-то готовить, поэтому отец сделал во дворе такую же  русскую печь, что были в русских народных сказках про гусей-лебедей. В сказке Печь говорила: «Съешь, Алёнушка, моего ржаного пирожка, тогда скажу, куда гуси-лебеди полетели…»
А ещё вспоминается печка Иванушки-дурачка, на которой он ездил к царевне Несмеяне… 
Такое сказочное «чудо» стояло у нас во дворе. Мама орудовала ухватами в его жерле, казалось, вот сейчас, вместе с углями внутри, с синим дымком над покосившейся трубой, печь запыхтит и сама двинется в неизвестном направлении…
От тех времен в память о маме у нас с братом Славиком сохранились всего три фотографии. На одной из них – мы вчетвером, не считая  большой серой кошки Мурки на моих руках. Сидим на лавочке: мама, я, брат, племянница Надя (дочь старшего брата Николая). У мамы на снимке грустная улыбка, на ней старенькая кофта да грубая юбка. Нетребовательной она была, как в еде, так и в одежде. А, может, просто не было приличного гардероба, как такового... Небогат он был у большинства крестьян тех лет. 
               
                Беда пришла
Как-то подумалось о том, что моё появление на свет ; большая удача в жизненной лотерее. Я просто выиграл приз под названием Жизнь, учитывая множество факторов, которые не назовёшь иначе, как чудо.
Удивительны хитросплетения судьбы. Сколько невероятных событий должно было произойти, чтобы мои престарелые родители встретились, сошлись и смогли создать семью. Для этого надо было, чтобы отца сослали (репрессировали) на Дальний Восток, а потом его чудом занесло на Урал…
В голове не укладывается: людей тасовали, играли их судьбами, словно картами. Так же, как карты, они трепались замусоленными руками наших вождей. Целыми «колодами» уничтожались за ненадобностью. Перемещались куда подальше, где можно их еще использовать, а можно и отправить в расход...
И все-таки это случилось, они встретились!
Правда, судьба вскоре отыгралась на них с лихвой, и на их детях, то есть на нас…
Как говорится,  недолго музыка играла. Беда пришла в преддверии новогодних каникул.
Утром я, как обычно, шёл из дома по пустырю в школу. В пути встретил маму, возвращавшуюся из школы, куда она ходила по утрам убирать класс.
Так бывало почти каждый будний день. Она с утра делала дома все дела: поила, кормила скотину, готовила завтрак, заботливо укрыв его полотенцем на столе, потом спешила в школу, надо было успеть убраться в классе до начала занятий.
При встрече мы перекинулись парой фраз. Она пожаловалась, что сильно болит голова. Сказала, что дома надо бы полежать, отдохнуть...
Что я мог ответить – десятилетний пацан – посочувствовать? Но я мало что соображал, не знал, что, может, последний раз вижу самого дорого человека в живых. Все равно не смог бы ничем помочь, даже осознать смысл происходящего, его последствия…
Можно долго убиваться, винить себя, рассуждать задним числом… Это никому не нужные эмоции. Только свою боль и трагедию мы можем осознать, да и то не все и не всегда. Так было предопределено судьбой, и ничто бы не изменило ее хода. 
В тот день, отучившись в школе и начисто забыв о нашем мимолетном разговоре, я пришёл домой возбуждённый, как всегда голодный. Дома за столом застал отца, его присутствие дома не характерно было в это светлое время суток. Он сидел, угрюмо свесив голову и молчал. С полатей русской печки торчала тёмная голова братишки.   
Отец, словно опомнившись, спросил меня: видел ли я маму, говорили ли мы о чём-нибудь?
Я вспомнил об утренней жалобе мамы на самочувствие. И, в свою очередь, поинтересовался: «А что случилось?»
Отец с трудом передал события дня. Из рассказа я понял, что дома маме стало плохо, потом и вовсе невмоготу. Она попросила Славика сбегать за соседкой. Та, прибежав, увидела маму в беспамятстве, лежащую на полу. Рядом с кроватью валялась подушка, перевёрнутый стул, одеяло, сбитое в комок. Видно, что от боли в полубеспамятстве она хваталась за всё, тащила на себя, что попадалось под руку.   
Соседка разыскала отца.
Понятие «скорая помощь» в то время в глухом посёлке было неведомо.
Я вспоминаю эту «Тмутаракань» и думаю, что маму все же могли бы спасти, будь то более цивилизованное место и время.
Отец выпросил у руководства колхоза лошадь, запряг в телегу и повёз маму в соседнее село Волково, где была небольшая больничка. Он спешил, вёз ее по просёлочной тряской дороге. При этом заболевании (инсульт), как известно, трясти больного категорически нельзя, а помощь нужна мгновенная.
Когда она оказалась в больнице, ей сделали укол, и она пришла в себя. Успела наказать отцу по поводу дальнейшей судьбы детей, как он рассказывал. Чувствуя, что подошел ее конец, попросила отца вернуться в Оренбургскую область. Там, она надеялась, что ее старшие – Виктор и Николай помогут в воспитании нас со Славиком.
И закрыла веки навсегда. Перестало биться измученное, еще не старое сердце…
Хоронили маму как раз тридцать первого декабря. Такой нам выдался Новый год…
Последние дни 1959 года стояли пасмурные. Снега не было, но накрапывал ледяной дождь. Земля раскисла, сама природа, словно плакала, измучившись от безвременья…
В полуторке, в кузове которой стоял гроб с матерью, мы ехали всей семьёй. Машина переваливалась на ухабах просёлочной дороги, буксовали колёса. Вцепившись в борт кузова, мы сидели на скамейке, поставленной у борта, на полу в открытом гробу лежала мама. Сидеть было высоко и неуютно. Пошёл мелкий косой снег. Он падал нам на щеки, неприятно щекоча, на пол кузова, на лицо и закрытые веки мамы. Мне было зябко, ветерок холодил и норовил забраться за шиворот. И почему-то хотелось смахнуть снег с маминых ресниц. Казалось, он мешает ей… Умом я понимал, что это бессмысленно, что она уже ничего не чувствует, в то же время всё моё детское существо кричало от несправедливости происходящего. Хотелось, чтобы мама очнулась, открыла глаза и сказала: «Как я здесь очутилась? Детки мои, нам пора домой, там корова не доена, обед не готов…»
Кладбище находилось на крутом взгорке, в километре от села.   
Машина с трудом дотянула по раскисшей дороге к месту последнего пристанища мамы. Прощание было коротким, почти без речей. На кладбище пришло несколько человек - её сотрудники из школы, соседи да сердобольные бабульки. 
Опустили в могилу гроб, но закапывать сразу не стали, просто накрыли могилу деревянным щитом и оставили так, поскольку ожидали Виктора. Он вылетел самолётом из Оренбурга, но, как оказалось, застрял в Чите из-за нелётной погоды. Добирался уже поездом. 
Могила стояла сутки, брат приехал через двое. Маму закопали. Выходит, зря он спешил. Но так распорядилась судьба…
Мир и относительный покой в нашей семье, налаженный с великим трудом, рухнул в одночасье.
Теперь я вспоминаю и представляю, каково было тогда состояние отца: в семьдесят четыре года остаться с двумя детьми шести и десяти лет. Думал ли он, когда решался в столь преклонном возрасте о риске – завести вторую семью, зная, что давно и сильно болен?
Конечно, он предполагал, что его проводит в вечность молодая жена, но случилось всё как раз наоборот…
И вот для нас со Славиком началась другая жизнь – мы попали в детский дом… 

продолж. след...