Справедливость. История из жизни

   Моим родным людям, уже ушедшим и еще живым, с любовью посвящаю. Автор.               
               

      Первая ходка была у меня в 20. Пошли мы компанией в ресторан, день рождения отмечали. Жена, Мария, помнишь- посмотрел  он на меня, я согласно кивнул,- беременная была, ну и еще две пары с нами, ее знакомые с работы с мужьями. Сидим, разговариваем, пьем, закусываем, никого не трогаем… - Он покивал головой,  весь в себе, словно прокручивал пленку своей жизни, вспоминая подробности.- И начали какие-то мужики  Машкину подругу приглашать, то один, то другой, главное, из одной компании они были. Ну, ее мужу надоела эта котовасия,- он не без труда выговорил это слово,- он и отказал в танце этим. Они- пошли выйдем. Они и вышли. Нет их и нет. Я следом хотел, Мария вцепилась, не пускает, на шестом месяце была. Тут этот второй забегает в кабак, кричит- Наших бьют!- я и подорвался,- спокойно, как о чем-то повседневном рассказывал он. Да, это был он, каким я знал его с детства. Драться он умел и, если уместно употребить такое слово- любил. Не просто махать кулаками по любому поводу, но если есть смысл в этом или необходимость.
 - Выскакиваю- его трое метелят. Ну так же нельзя! Ну я одному, второму- разлетелись, лежат. Третий запищал что-то, пугать начал, «да я тебя, да я…». Я и ему в торец. Тут и менты подъехали, их официантки вызвали. Скрутили меня без объяснений, этих тоже подняли, повели в кабак бумаги писать. Я глядь- а компаньонов-то моих и нету!- Выражение его лица стало удивленным, как и тогда, наверное, почти сорок лет назад, когда он вдруг обнаружил, что остался один на поле боя.
- Короче, дело завернули так, что я один оскорбил их и побил в пьяном угаре. Один из них, который пугал меня, оказался сыном прокурорского. Мне объяснили, что если я на себя все возьму, мол, не компания у нас тут была, а я один, то и срок мне будет условный, а если нет- то по другой статье все трое пойдем и с реальными сроками. Мария в истериках была, боялся,  что выкидыш будет. Пока туда-сюда- ей рожать, а меня на «химию». Учли то, что она беременная, как смягчающее. Дали мне два года. И попал я в Мозырь. Работал на стройке, подсобником, каменщиком, на машине материалы возил. Иногда домой на выходные отпускали. Ну и как-то раз я опоздал вернуться, на полдня всего. Не мог никак от жены с сынком оторваться. Думал, другие опаздывают- им ничего не делают, никак не наказывают. А на мне решили начальники отличиться. Чуть ли не попытку побега нарисовали. А я-то знаю, что из-за моего характера отомстили. Я отказался как-то не на стройку, а им домой  кирпич с шифером привезти. Вот так срок мой и перешел из условного в реальный. Еще трояк добавили.
    Ну, отсидел  я это все. Домой вернулся. Мария второго родила. Работу водителем нашел на стройке. Вроде налаживаться жизнь начала. «Газончик» мне прораб разрешал возле дома оставлять, а не в гараж после работы загонять. Я и «калымил» потихоньку. То сено соседям привезу, то дров, то еще чего. Пару раз по просьбе прораба материалы со стройки возил по адресам. Я ему сказал, что ворованное возить не буду и сидеть за него не собираюсь – он заверил, что все нормально будет,  все как положено, по накладным,  Менты останавливали, проверяли- все правильно было. А один раз решили пересчитать материалы- а их больше, чем в накладной записано. Меня в кутузку, прораба вызвали- а он в отказ, дескать, это я сам хотел материалы украсть и накидал лишнего, воспользовавшись его доверчивостью. И жена его в свидетели напросилась, начала все  его слова подтверждать, будто бы при ней это все было, а ее муж меня предупреждал, отговаривал, а я его запугивать начал… И про мою судимость им…         И я не понял,  как так вышло- а он уже на полу корчится, я ему нос сломал и пару зубов выбил…Ну и сам понимаешь, куда я опять попал. Еще пять лет за причинение вреда и растрату. Мария со мной развелась, я ведь обещал ей, что не попаду туда больше… У нее, бедной, силы кончились, ей жить хотелось, а тут опять на свиданки куда-то ездить, посылки собирать, писем ждать, да детей двое малых, да в доме мужика нет…     Я на нее не в обиде… Стыдно мне перед ней, замуж звал- чего только не обещал… А тут такое… Кто же выдержит?- Он сокрушенно покачал головой.- Она потом еще раз замуж вышла, еще дочку родила… Храни их  Господь,- совсем уж неожиданно для меня закончил он.                - Начал я этот срок мотать. Мать, конечно, меня не бросила. И посылки слала. И приезжала... - он отвернулся, стесняясь нахлынувших слез. Я помнил, как тетка на свою небольшую пенсию закупала побольше сахара для самогонки- сам помогал ей как-то везти мешки с ним из райцентра, когда приезжал в отпуск - и таким образом получала деньги для сына, сидящего на «зоне». Помню ее слезы, причитания, какие-то по-особому тяжелые, помню ее ночные молитвы за сыночка, когда она думала, что я сплю на печке и истово просила в молитве Боженьку за него, рассказывая Ему о своей не сахарной жизни и вопрошая, что она не так сделала , что ей с последним, четвертым ребенком и единственным сыном так не везет. Из этих ее ночных рассказов-молитв я и начал узнавать о своем родстве, а потом уже, позже, она рассказывала мне под чарку этой самой самогонки про их  с моей мамой детство, про то, как «раскулачили» деда, записав на него одного все хозяйство их большой и работящей семьи, в которой их с бабкой взрослые дети жили со своими семьями и детьми-внуками под одной крышей на одном подворье, как тогда было принято. И про то, как моя мама с 11 лет была в «работницах» у местных богатеев- крестьян, ставших вдруг зажиточными при советской власти. И как они с дядькой познакомились в партизанском отряде, и каким он был мастером пускать фашистские поезда под откос, и как бережно, но крепко вел ее в танце под гармошку в редкие минуты отдыха. Рассказывая про свою жизнь, она  светлела лицом , морщинки разглаживались, карие глаза начинали мерцать перламутром, становясь глубокими, как омут,  и я видел перед собой красивую и опасную женщину, способную украсть сердце мужчины. Она была красива в молодости, и дети у них были красивы, три дочери как на подбор, одна другой краше, и сын, высокий и статный, в отца, принесший ей столько горя.
                - Короче, отмотал я и этот срок. Вышел. Опять начал работать на стройке, женился. Дочка родилась. Никуда старался не лезть- жене опять слово  дал, что туда не попаду. Хватит. Она без этого не соглашалась расписаться. Ну и походил я за ней да побегал… - Он с тихой улыбкой, какая бывает, когда вспоминаешь о чем-то давнем, но приятном сердцу, покивал головой. – У нее ведь кавалеров было…  Все-таки добился своего, она меня выбрала. Ну, живем вроде нормально, мотоцикл купили с коляской, теща меня приняла, не сразу, правда, но до сих пор уважает…
 - И стала она на работе задерживаться раз да через раз. А она на заводе метизном  работала, в конструкторском отделе. Мне говорила, что новые изделия  разрабатывают, работы прибавилось. А я выяснил, что начальник ее стал к ней «клинья» подбивать, ну не хотелось мне верить, что взаимно у них там что-то.Ну я с ней поговорил, она рассказала все, что лезет к ней с предложениями разными, она, конечно, отказывает, так он ее стал по работе гнобить, докапывается, суслик, до любой мелочи… -  По его сузившимся глазам, ставшими вдруг цепкими, как мушка у снайпера, видно было, что даже рассказ об этом спустя много лет не нравится ему.
  - Начал я ее с работы встречать. Хотел с ним поговорить как с мужиком, чтоб не лез в чужую семью- она просит: не надо, он такое ….мо, свяжешься- не отмоешься. Ну и как-то пришел пораньше да решил по нужде в туалет у них на этаже сходить. Сделал свои дела, дверь в коридор приоткрываю и вижу, как он ее возле фикуса лапать пытается, она отбивается от него и отстать просит, а он тут ее за задницу… Да у меня на глазах… Ну, он в кадушку эту головой попал, фикус упал и сломался, а него опять нос сломанный, зубы выбиты и потом еще сотрясение мозга нашли. Ну а как я мог еще реагировать на такое?- посмотрел он на меня и развел руками.- Как? Лекцию о правильном воспитании читать? Что такое хорошо и что такое плохо?- он вздохнул и помолчал.
                - Сам понимаешь, получил я опять срок. Рецидивистом стал. Жена потом чудить начала, оказалось, что она с ним до меня путалась, а он жениться не хотел, вот она за меня, без образования, такого настойчивого да с наколками и вышла… В общем, развелись мы с ней. Я тут как-то думал про свою жизнь, ведь все драки эти из-за них, баб, начинались. Понимаешь? И все свои сроки я из-за них, можно сказать, получил. Но ни одной из них не виню!- концовка фразы была  неожиданна и лаконична. – При чем здесь они, если мужики возле них дерьмом оказались. – Он помолчал, закуривая. – Отсидел я и это. Мать уже болела, не могла приезжать, сестры ее заменили. Они же и батю, и ее схоронили. И вышел я с зоны сиротой…- он затянулся «Беломориной».
  -  Слушай, а как они все относились к твоим «посадкам» ? - спросил я его.
  - Жалели. Они же знали, что я не «домушник», не насильник, не граблю инкассаторов, не обманываю старушек. И тех, за кого я сел, я бил по справедливости. Они же это понимали,- рассудительно ответил он. Мы помолчали, думая каждый о своем. Он вздохнул.                -  И вот мне почти 60. Я довольно успешный бизнесмен-строитель, техникум строительный закончил,  люди стоят ко мне в очередь на ремонт. Так что зарабатываю я неплохо. Поставил родителям шикарные памятники на могилках. Эта та крохотная капелька, которую я смог для них сделать. Особенно для мамы.  Женился  в третий  раз. У меня двое детей от первой жены, один-от второй, с третьей у нас детей не получилось. Такой вот у меня замкнутый круг вышел.   Дом  с огородом, слава Богу, свой. У меня восемнадцать наколок на разных частях тела, могущих рассказать знающему человеку многое о моей жизни. Я рецидивист,  сознательно к этому не стремившийся. За моими плечами вместо крыльев – «три ходки». Я не живу той жизнью, которая у многих может ассоциироваться со всем вышеперечисленным. У меня почти все зубы не свои и побаливают легкие. И болят ноги. И руки. И тело. И душа. И я давно понял, что нет в той жизни, в которую я выбросил свои лучшие годы, ничего романтического и хорошего. Но она, моя жизнь, была и получилась такой. И я от нее не отказываюсь.  Я не участвую ни в разборках, ни в «крышевании», ни в подборе и воспитании молодого поколения,  смены. Но я знаю, что и как надо сказать оборзевшим салагам, пытающимся изображать из себя «приблатненных». И я могу это сделать, и делаю иногда даже с удовольствием. Все-таки авторитет, пусть даже и такой, вещь не плохая.   
               Видимо, с возрастом я чаще стал перебирать свою непутевую жизнь. Я каялся  за то, на что хватало сил смириться. Уверовал я еще там, за колючкой. Ломать себя невообразимо тяжело.   Я и не думал, что грехи, укоренившиеся во мне, стали настолько тяжелы и монолитны, крепче любого бетона вцепившись в мою жизнь. Я хочу уйти с чистым и спокойным сердцем. Но я знаю, что смогу сделать это только тогда, когда стану другим. Полностью. Я смотрю, тебя удивляет, что я иногда «высоким слогом» говорю. Знаешь, на зоне тоже всякие люди попадаются, да и читать я с детства люблю. Посмотри, сколько книг у меня дома. А ты думал, я «по фене» только ботаю? - усмехнулся он.  - И еще чтение Библии здорово помогает, я заметил, что полуграмотные верующие, читающие Ее регулярно, начинают говорить по-другому.
     - Так что не хочу я туда никак, как с молодости не хотел, так и не хочу. А видишь, как оно вышло?- вроде бы даже удивился он. - Но вот стал я иногда думать: а как же я поступлю, если опять возле меня произойдет  что-то несправедливое? Кинусь ли я, как в молодости, в эту кучу, пытаясь защитить те, ты можешь даже посмеяться, идеалы, в которые верил, не думая о последствиях, или постою в сторонке или даже отойду подальше, чтобы меня не задела несправедливость и не утянули в яму последствия, так хорошо мне знакомые? И сдается мне, что поступлю я так же. Не потому, что положение обязывает.  Просто что-то внутри, то, о чем зекам говорить не принято, не пустит меня отойти или пройти мимо, а подтолкнет в спину, если я начну размышлять и упираться. Потому что иначе это буду уже не я.  И я верю, что Он поймет меня и простит. И оградит, и даст защиту.  А это для меня самое главное.
 Вот такая вот вышла обыкновенная история про мою обыкновенную жизнь. Я знаю, что живут такой жизнью не все, и даже не многие, а только некоторые, но  оглядываясь назад, в свои юность, молодость и зрелость, я понимаю, что не хочу такой жизни ни для своих детей, ни для внуков, ни для соседских пацанов, которые уже покуривают «шмаль», еще прячась от родителей, напевают негромко, но так, чтобы их слышали, «блатняк», почему-то называемый шансоном, сидят в людных местах на корточках, и любят поигрывать при зрителях самодельными кастетами. Ребятки-ребятки, откуда в вас такое сильное желание загубить свою жизнь?
         - А знаешь, какой сон после третьей отсидки я вижу чаще других?- неожиданно спросил он у меня.
        - Нет конечно,- усмехнулся я. -Расскажешь?
       - Как мы с тобой коров выгоняем на луг, помнишь?
         И сразу же, словно это воспоминание из далекого детства лежало где-то рядом столько лет и, услышав свое имя, с радостью выскочило и отозвалось «Я!»- я вспомнил то  лето, когда я месяц провел у тетки в деревне, и про все наши с братом детские забавы и шалости, и про то, как нас отправили пасти коров- подошла очередь нашего двора, и как мы, двенадцатилетние пацаны, пытающиеся доказать, что мы уже взрослые, встали сами, по крику петухов в 5 утра, и сонные ходили по дворам, собирая коров и бычков с телятами в стадо, и как радостно нам помогали невзрачные на вид, с колтунами в шерсти беспородные песики, оказавшиеся незаменимыми пастухами. И как мне хотелось щелкать  полученным для работы кнутом так же лихо, как получалось у моего деревенского  брата, и слышать такой же сухой и гулкий треск, добываемый им словно из воздуха,  а не бить  тонким кончиком с привязанной на конце  гайкой себе по ногам.   И как вкусна была испеченная в костре бульба с молоком черным хлебом из печи и домашним салом, и как теплый июньский воздух, прогретый солнцем, смешивался с  ароматом ядреного зеленого лука, сорванного  для нас теткой с грядки утром, луговыми цветами и сырой еще травы. И как мы лежали с братом на этой траве, уже подсохшей под солнцем, голова к голове и смотрели на проносящиеся в вышине, казавшейся нам почти бездонной, облака, и нам обоим казалось, что они стоят на месте, а это мы летим по небу. И все это вошло тогда  в наши сердца и память так тихо, спокойно, естественно и осталось там, такое простое и дорогое, навсегда.
   И он рассказал мне про все это почти такими же словами, иногда замолкая на фразе, словно боролся с собой, решая, надо ли говорить вслух про те ощущения, которые испытал  тогда и он. Я помнил его как довольно скупого на слово и малосентиментального  парня, но в нем жило и это, другое, человеческое, хрупкое и нежное,до сих пор не потерявшееся, которое можно обидеть и даже разбить вдребезги…                А с выпасом коров мы справились хорошо, вовремя пригнали их в деревню и ни одну не потеряли. И к собакам я с тех стал относиться гораздо лучше.
     Что же касается моего отношения к справедливости... Мы с ним прожили уже по большей части нашей жизни, но прожили ее по-разному. И слушая его не хитрый рассказ, я невольно представлял на его месте себя и задавал себе один вопрос: а что бы я стал делать на его месте? Тоже дал бы в морду наглецу, оскорбляющему мою жену, моих друзей или стал бы пытаться утихомирить их методом дипломатии, думая о возможных последствиях? А как бы поступили вы? Бывают в жизни мужчины моменты, когда на подобные вопросы отвечать надо предельно однозначно.
   Ну а о том, что я или кто-то другой не обязан был оказываться в подобных ситуациях - это уже совсем другая история. И совсем о другом.

17.04.22г.  06.30