Рисунок

Яркий, почти апельсиновый солнечный свет лизнул его веки, раскрасив багровое марево пробуждения зелёными и жёлтыми вспышками. Проснуться в августе в Гаване, проснуться вдвоём. Ещё не открыв глаза, он ощутил чудесную тяжесть знакомого тела, вдохнул его мускусно-горький аромат и радостно протянул руки навстречу, обнимая бёдра. Они уже крепко держали его, не отпуская пульсирующий уд из жадной тесной ловушки Калипсо.
- Доброе утро, Одиссей, - сказала она тихо, - ты спал, а этот красавец – нет…
- Здравствуй – мурлыкнул он, забыв о том, как плохо знает её язык.
Язык дрожащий и горячий, быстро скользнувший ему в рот, он знал почти в совершенстве. Она уже завтракала: тост с маслом и лимонный джем, а теперь, вернувшись, угощала собой, и он смаковал угощение. 
Её грудь – плод хлебного дерева покачивалась над ним, когда, сжимая его в своих тисках, она властно вела в их общем всё ускоряющемся танце соития. В древней, как смерть и насилие, румбе ало-белого цвета, цвета раскаляющейся стали. Внезапно настойчивая пленительница замерла и задрожала, а он, выгнувшись, отдал ей свою густую влагу.
Впервые он повстречал её на той странной вечеринке с никчемным ромом и бесконечными фильмами Бастера Китона на огромном экране. Она буквально вплыла в комнату в том чёрном шёлковом платье в форме “Y”, на миг бросив быструю тень на экран именно в той сцене, где Китон падает с башни, цепляясь за стрелку часов. Глядя на явление неожиданной гостьи, её будущий мужчина мог бы поклясться в том, что она, не обращая на других никакого внимания, двигалась ему навстречу прямо по воздуху. Она точно была старше его, но возраст её выдавали только лучики морщин вокруг улыбающихся и жадных ко всему новому ягод её глаз с твёрдыми косточками зрачков.
Сама собой в его руке тогда оказалась ручка, быстро и почти истерически задвигавшаяся по жёлтому листу его карманного блокнота.
«Вы тоже ждете, когда он улыбнётся?» - спросила тогда эта женщина, оказавшаяся за его спиной, почти ему в ухо. Вдруг её взгляд упал на блокнот, который он не успел закрыть, и она добавила с притворным возмущением, ещё сильнее понизив голос: «Вы… что… рисовали меня?!» Сквозь её внезапный беззвучный смех он тогда расслышал: «Похожа…»
Когда утром на заднем сидении прокуренного такси с номером её телефона в кармане он нехотя возвращался домой, то ещё не знал, что именно в тот момент превратился в Одиссея в плену Калипсо. А сейчас он закрыл глаза, слушал шаги и ждал шума воды, льющейся из душа. Вместо этого звука раздался железный грохот грузовика под окном, вернувший его в реальность. В городе, не подозревавшем о существовании Гаваны, он лежал одет и один. Со стола на него смотрел его старый рисунок: женское лицо на фоне незнакомой улицы.