Глава 2. Фиоона. Уборщица

Длинный обтрепанный и надорванный в двух местах с очередным лозунгом транспарант трепыхался на весеннем ветру. Когда ветер утихал, край розового полотна ложился прямо на доверху забитый всякой дрянью мусорный бак. Фиоона, подобрав юбки, добралась по лужам до помойки и в задумчивости остановилась. Отбросить с чужих обглодков край транспаранта – опасная затея: недоброжелатели могли настучать, что она его касалась грязными руками. Ковыряться в чужом мусоре, чтобы освободить место для своего, ей совсем не хотелось, а кидать свой как есть, означало, что часть его неминуемо попадет на транспарант. Так рисковать было нельзя: кто-нибудь мог это увидеть и тогда прощай запрос на ребенка. Стоять же на холоде в ожидании, что ветер снова подымет к небесам край этой чертовой тряпки, и вовсе утопия – затишье могло продлиться и пять минут, и несколько часов. Сарееко – ветер непредсказуемый, потому и получил такое имя: от гинкольского «саареекаи» - «неверный». Фиоона постояла в задумчивости некоторое время, потом прислонила мешок с мусором к баку и пошла домой, подволакивая хромую ногу.

Дома доваривался куриный суп. Когда жены вернутся домой, они все вместе сядут ужинать. Фиоона подумала, что уже неделю как собирается сходить в Библиотеку, размять мозги, но каждый раз откладывает. Сперва нога болела так, что тяжело было ходить, а потом случились два контроля подряд. Пропускать их сейчас нельзя, всего два года осталось, потом ребенка им не видать как своих ушей. Сегодня вот у нее выходной, но закончилась еда, надо приготовить на всех, потому и куриный суп – он сам варится, не надо все время стоять у плиты на слабой ноге.

Фиоона подумала, что ужасно измучилась ждать разрешения на ребенка. Она вымотана опасениями, приступами паники, отчаянием, опустошенностью. Но показывать этого ни в коем случае нельзя. Один намек на депрессивные состояния и ей откажут в ребенке, а в их тройке она самая старшая – выйдет она в летарго, и вся тройка никогда не сможет иметь детей, и останутся они доживать век тремя никчемными старухами, после которых не останется ничего физиологического, а имущество уйдет государству. И ей, в общем-то, было плевать на имущество, кроме одной вещи: страшно даже подумать о том, что драгоценная коллекция фисиновых нитей, которую она собирала всю жизнь по крупинке, уйдет посторонним людям. Она мечтала о ребенке, которому с раннего детства будет потихоньку показывать эту красоту, изредка может быть даже давая потрогать. Чтобы дать почувствовать ценность и научить так же, как она, трепетать от прикосновения к этому чуду и понимания величия Природы, создавшей такое.

Фиоона села на край дивана и задумалась. А ведь не просто так она дотянула почти до летарго без детей. Нет у нее материнского инстинкта и никогда не было. Ей повезло: партнеры по тройке тоже не страдали от этого светлого чувства. И ребенка ей хочется совсем не потому же, почему несут запросы в Комиссию по Размножению сотни тысяч людей. Она никогда не думала о том, как будет нянчить малыша, целовать его, какие песенки петь, убаюкивая, как кормить и во что наряжать. Ее не заботят мысли о его первом слове, о первом шаге, нет. Она внутренне сразу представляет его уже существом сознательного возраста.

Фисиновые нити – вот на что направлен, на самом деле, ее материнский инстинкт. А ребенок – это что-то типа переемника, хранителя, которому она спокойно, поскольку ребенок частично будет состоять из тканей ее организма, сможет без опаски передать эту драгоценность перед уходом с этого света. Как если бы она сама продолжила это, просто в другом обличье.

Завтра идти на работу. Фартук и ворот на шею, маску и очки на лицо, швабру и ведро в руки – тяжелая и вредная работа поломойки в салоне средней руки больших денег не приносит, но она рада и этому. Салон называется «Мечта» - какая ирония! Фиоона горько усмехнулась, вспомнив, как гордились матери, когда она получила диплом библиотекаря. Все три мамы не имели сверхвысшего образования и делали все, чтобы Фиоона смогла вырваться в лучшую жизнь. И она старалась.

Библиотека – это прекрасно, возвышенно, интеллектуально. Люди покупают абонементы и ходят туда читать – тренировать  мозг, совершать умственные усилия, работать над собой, чтобы быть сильными и здоровыми. Некоторые даже приходили по два раза в день, она всегда относилась к таким клиентам с особым уважением. А к новеньким испытывала нежность: они приходили растерянные, не зная, что взять для начала. Тогда Фиоона надевала повязку инструктора и проводила с новичками анкетирование, выясняя уровень развитости их читательского навыка. А затем торжественно вела в один из первичных залов – или Детской Литературы, или Малых Форм. Ведь надо понимать, что нельзя сразу давать большую серьезную нагрузку: слова-то клиент прочтет, но что он вынесет из нарратива?

Первый месяц уходил на привыкание к одному легкому тексту: за получасовую тренировку клиент прочитывал одну страницу, а она, Фиоона, следила за техникой и скоростью чтения, проверяла понимание прочитанного и смотрела, оставить клиенту тот же уровень или уже можно его слегка повысить. Кто-то начинал с коротких детских стишков про зайку и солнышко, кто-то мог стартовать уже с коротеньких сказок в прозе. Индивидуальный подход очень важен.

Бывало обидно, когда приходил клиент из другой Библиотеки и заявлял, что ему инструктор не нужен, он сам знает, что ему надо. Ну-ну. Помнится, один такой взял сразу толстый том одного мыслителя – его проходят на седьмом курсе философского факультета сверха – и запросил полуторачасовой сеанс. Фиоона даже почувствовала легкое злорадство, когда спустя всего час этого героя, замахнувшегося не на свой уровень, пришлось увозить в больницу с мигренью и панической атакой.

Все шло великолепно, жизнь складывалась как нельзя лучше: уважаемая работа, нахождение надежных любимых людей, оформление тройки. А потом… Потом она попала в аварию. Ее долго собирали по кускам, затем был длительный восстановительный период дома. Фиоона тогда с большим трудом вернула речь и заново научилась ходить. Матери поумирали. Когда все закончилось, оказалось, что сама читать она может, а вот инструктор из нее уже негодный. Пришлось искать другую работу. А какую найти проще всего? Да, конечно: уборщицей в салоне. И она снова оказалась в том мире, из которого ее так старательно выталкивали когда-то матери.