Четвёртый

Уродливое чучело зимы продолжало тлеть. Ещё вспыхивали одинокие искры, маленькие и тусклые, как глаза амбарных крыс. Ветер гнал по посёлку сладковатый дым, но ощущение праздника исчезло. Смолкли песни, люди расходились по домам, втайне надеясь, что сумели порадовать богов, и те в ответ проявят милость и ниспошлют удачу в новом году. Лишь местный дурачок Клаус продолжал скакать и размахивать шестом с размалёванным лошадиным черепом.

Вот тогда и появился незнакомец. Он шёл и с интересом оглядывался по сторонам, а местные дивились его странной одежде и волосам цвета первого снега.

Аделине он показался сказочным принцем. Как на картинке в книге сестры Марты. В той книге было много красивых людей. Жаль, что мать настоятельница забрала её, обозвала срамной и пообещала сжечь. Сдержала ли она своё слово, Аделина не знала, но сильно сомневалась. Кто же в здравом уме сожжёт такую красоту?

Не одна Аделина залюбовалась обликом прекрасного юноши. Даже парни остановились и глазели на чужака, кто с восхищением, а кто с плохо скрываемой завистью.

А он не обращал ни на кого внимания. Беловолосый широкоплечий бог. Шёл и улыбался.

Таинство явления великолепного небожителя грубо и бесцеремонно нарушил дурачок Клаус. Он вдруг кинулся к юноше и ткнул ему в нос лошадиный череп:

— Уходи, зима! Уходи!

И незнакомец неожиданно побледнел, дернулся в сторону, поскользнулся и упал. Вид у него в этот момент был донельзя глупым.

Парни загоготали. Звонко рассмеялись девчонки, дети завизжали и принялись носиться вокруг сидящего на снегу пришлого. Сам он какое-то время хмурился, затем тряхнул снежными кудрями и расхохотался вместе со всеми, заразительно и громко.

Отчуждение исчезло. «Да он же свой», — читалось во взорах. Беловолосому помогли встать, хлопали по плечам, шутили, задавали вопросы. Подошла и Аделина. Ей не пришлось продираться сквозь толпу. Принадлежность к ордену богини Нерты сулило уважение и всеобщий почёт. Едва завидев её зеленый плащ с капюшоном и волосяной пояс, местные расступались.

Аделина внутренне усмехалась. А ведь не прошло и пятнадцати лет с тех пор, как эти люди свистели ей вслед и бросали комки грязи. Её мать, хромую Берту, считали ведьмой и ненавидели. Такое же отношение было к её потомству. Наверное, проклятому семейству пришлось бы покинуть эти места, если б однажды Берта не привела к стенам Монастыря Богини Нерты свою старшую дочь, Аделину. С этого момента всё изменилось. Богиня не приняла бы ведьмино семя, а значит, слухи были пустыми.

Вблизи незнакомец оказался совсем молодым. Наверное, не более восемнадцати лет. Рядом с ним Аделина ощутила себя старухой. Через год встречать тридцатую весну. Она с интересом рассматривала чужака, отмечая необычный цвет волос, глаз, такой глубокой синевы не бывает и у неба. А этот волнистый шрам, тянущийся вдоль носа, нет, он не портил его, а напротив, предавал некую мужественность.

Парень заметил её салатовый плащ, расшитый изображениями единорогов, и вздрогнул. Посмотрел в глаза Аделине, и у неё сжалось сердце. Она поняла, кто перед ней. А вот догадался ли незнакомец, кто она? Вряд ли. Тем не менее Аделина поспешила уйти.

Она почти бежала, переживая бурю сменяющих друг друга эмоций. Страх и радость, жалость и восторг, разочарование и надежду. Это четвертый, и он пришёл. Четвёртый за десять лет. Что же, тем хуже для него.

Аделина заперлась в комнате. Сердце бешено стучало. Брызнули слезы. За что ей всё это? Разве не смотрела она с завистью на девиц, познавших радость замужества? Разве не мечтала засыпать на груди любимого? С каким восторгом она избавилась бы от ненавистной девственности. Бросилась в омут бушующей страсти.

Аделина рванула застежку плаща. Зеленое сукно стекло с плеч. Каблук сапожка с хрустом впечатался в изображение единорога – символ нравственности и чистоты. «Будь проклято ведьмино зелье, заставившее её стать убийцей собственного счастья»!

Стуча клюкой, в комнату вошла Берта. Прохромала к рыдающей дочери и тихо спросила:

— Он пришёл?

Аделина лишь громче всхлипнула.

— Это хорошо, — усмехнулась старуха. — Я видела его. Он лучше других. За него неплохо заплатят. Твоей сестре Ханне нужно приданное. Да и нам не помешает завести еще пару коров.

Аделине хотелось броситься на мать с кулаками, но она не сдвинулась с места. Покорно приняла миску с зельем и выпила маленькими глотками.

Душевная боль отступила. Теперь поздно что-то менять. Благодаря ей семья ни в чем не нуждается. У них отличный дом, хозяйство. Не бедствуют, не дрожат от холода зимой, наслаждаются прохладой жарким летом, а стол не хуже, чем у бургомистра. Не нужна ей дурацкая похоть и глупые вздохи под луной, плевать на сальные взгляды местных жеребцов, пусть топчут безмозглых тёлок.

Аделина даже рассмеялась, подняла с пола зелёный плащ и погладила вышитое изображение единорога. Чистота стоит дорого. Если, конечно, знать, как извлечь из неё выгоду.

Чужака звали Эцель Йост, сказал, что пришёл с Севера и хочет жить здесь. Бургомистр не возражал, пристроил пастухом, выделил брошенный дом и даже согласился платить мелкую денежку. Парень изумительно играл на флейте и вскоре стал всеобщим любимцем. По вечерам вокруг собирались местные, смеялись, пели песни, водили хороводы. Приходила и Аделина, но смотрела издали. Всякий раз Эцель чувствовал её присутствие и оборачивался. Всё-таки, он был очень красив. А эти снежные волосы… таких не бывает. Служительница Нерты кусала губы и злилась на себя. Злилась, что из-за этих голубых глаз у неё перехватывает дыхание, а внизу живота образуется влажное тепло.
«Потекла сучка, — грубо корила она себя, — потекла из-за оборотня. Дура!»

В конце каждой недели Йост уходил. Говорил, что отправляется в соседний город навестить тётушку. Но Аделина знала правду.

Она шла за ним по пятам и уже несколько раз побывала в волшебном лесу. Главное идти по следам Эцеля, и тогда обязательно попадёшь на заветную поляну.

Там, посреди зимы, вдруг оживал островок лета. Зеленела трава, порхали бабочки, звенели ручьи, а под голубыми небесами, задевая шпилями облака, высился белоснежный дворец. От золоченых ворот вилась лестница из розового сияющего мрамора, и по ней величаво сходили единороги.

Аделина забывала дышать, когда видела перед собой могучего прекрасного коня. С его боков скатывался и плыл туман, копыта горели золотом, а белая грива свешивалась шёлковыми волнами до самой земли.

Странно. Она не испытывала такого восторга в прошлые разы. Да, ей было жаль доверчивых единорогов. Но семья была дороже. Колдун Варин хорошо платил за волшебный рог. Ей стоило только позвать зверя, сказать заветные слова, и тот шёл к девственнице без опаски. Мать научила Аделину, куда следует направить удар. Единороги умирали на удивление быстро, в глазах вспыхивала обида и… гасла. А еще они издавали предсмертное ржание, такое пронзительное, что у охотницы в первый раз едва не остановилось сердце от жалости. В последующие разы было легче, Аделина отворачивалась и затыкала уши пальцами. Сейчас всё иначе.

Она смотрела на белоснежного исполина и плакала от нахлынувшего благоговения. Ей хотелось ползти к нему на коленях и целовать копыта. А потом она порывисто вскакивала и убегала прочь. Берта изрыгала проклятия и трясла клюкой. А две сестры Аделиды, Герда и Ханна, взирали на неё с презрением. Так не могло продолжаться вечно.
Однажды мать подала ей флягу:

«Выпьешь зелье на поляне».

Аделина удивилась, как такое простое решение само не пришло ей в голову.

Волшебный портал открылся. Единорог стоял совсем рядом, звать не пришлось. От правого глаза по носу тянулся длинный шрам. Он показался Аделине слёзной дорожкой. Сердце ёкнуло от жалости. Охотница поспешно схватила фляжку, давясь, выпила содержимое. Внутренняя дрожь не исчезла, но рука уверенно скользнула к поясу, где был спрятан кинжал.

— Я ждал тебя, ведьма, — сказал Эцель. – Нельзя служить Чистой деве и делать зло.
А потом в голове Аделины взорвалось солнце. Последнее, что она увидела, — это золотое копыто с брызгами крови… её крови.


Служительницу Нерты искали недолго. На городских воротах обнаружился сиротливо висящий зелёный плащ. Исчез и Эцель Йост. Никто не удивился. Бургомистр задумчиво крутил длинный ус и усмехался:

— Каков пройдоха этот красавчик. Даже такая твердыня не устояла. Надеюсь, они будут счастливы…