Слухач

В этой истории, которую можно рассматривать и как комедийную и как трагическую, три акта.

Первый акт переносит нас в восьмидесятые годы двадцатого века.

В конце этих самых восьмидесятых годов я работал на Вычислительном Центре (ВЦ) Сибирского Отделения Академии Наук СССР и руководил одним интересным проектом.
В то утро, когда эта история началась, я ждал заказчиков, с которыми мы должны были обсудить состояние работ и наметить следующие шаги.

На всех посетителей ВЦ надо было вначале оформить временные пропуска. Когда посетитель заходил в здание ВЦ, он обращался к вахтёру, сидевшему за столом напротив гардероба, рядом с лифтом. Вахтёр звонил названному посетителем сотруднику, сотрудник выносил пропуск и уводил посетителя в свой кабинет.

Знаком особого уважения к заказчикам считалось не заставлять их обращаться к вахтёру, а предварительно показать ему заранее подготовленные пропуска, дать ему сделать соответсвующие записи в журнал посетителей, встретить заказчиков у входа и без формальностей сразу провести их к себе.

Поскольку мои тогдашние заказчики безусловно заслуживали такое уважение, я решил им его оказать.

Я заранее спустился вниз, договорился с вахтёром, добродушным старичком в толстых роговых очках, и стал ждать.

Точно рассчитать время приезда заказчиков из аэропорта было сложно, поэтому я настроился на ожидание в течении 10-15 минут, и даже захватил с собой какую-то книжку, чтобы скрасить ожидание.

Мы (я и вахтёр) сидели на своих стульях в пустом вестибюле ВЦ и скучали. Книжка как-то не особенно читалась.

Вдруг вахтёр неожиданно произнёс: «Марья Ивановна из бухгалтерии домой всё названивает, случилось наверное что-то».

Я осмотрел пустой вестибюль, стол вахтёра, на котором кроме телефонного справочника ВЦ и журнала записи посетителей ничего не было видно и не понял, с чего это вахтёр решил, что Марья Ивановна домой названивает.

А вахтёр тем временем только усилил моё недоумение новым заявлением:
А из иностранного отдела в Москву никак прозвониться не могут, что-то связь сегодня барахлит.

А откуда Вы всё это знаете? - недоуменно спросил я.

А сам разве не слышишь? - лукаво поглядев на меня, спросил вахтёр. И улыбнулся, довольный, что всё же вытянул меня на разговор.

Нет, - чистосердечно признался я.
Да как же? Вот - опять. Слышишь? Это уже из приемной директора в гараж звонят. Машину, наверное, директору вызывают.

Да как вы можете это слышать, если приёмная на третьем этаже и на другой стороне здания? - ничего не понимал я.

Да стрёкот то, стрёкот слышишь?

Я прислушался. Действительно, в вестибюле почти постоянно слышался тихий звук, чем-то отдалённо напоминавший стрёкот цикад. Он то прекращался, то начинался снова. Я знал, что некоторые комнаты здания ВЦ сдавались в аренду самым разным институтам СОАН, в том числе и Институту Цитологии и Генетики. Но про разведение цикад, да особенно в одном их соседних помещений, я не слыхивал.

Стрёкот слышу - сказал я. Только вот не знаю, откуда тут у нас цикады или кузнечики появились.

А и не появились, - радостно и снисходительно пояснил дедушка-вахтёр.

Это не кузнечики. Это релешки из АТС.
 
Ах, да! Точно! Я же там, в этой комнате был как-то! - вспомнил я.

Молодым читателям из эпохи цифровой связи и Интернета необходимо объяснить, про что это мы с дедушкой толкуем.

В старых фильмах вы наверное видели телефоны с диском. Чтобы набрать номер телефона, надо было вставить палец в дырочку с нужной цифрой и провернуть диск до касания пальцем стопора. После этого палец надо вытащить, дождаться, когда диск вернется в исходное положение и повторить операцию.
При повороте диска, соответствующему одной цифре, телефон посылал сигнал на АТС - Автоматическую Телефонную Станцию, что приводило на ней к повороту уже маленького диска на реле также на одну позицию. Реле позволяло посылать уже существенно более сильный сигнал на городскую АТС, а та соединяла со следующей АТС или с целевым телефоном. Таким образом, многочисленные АТС как бы соединяли между собой сегменты проводов, составляя в итоге физическую линию от звонящего телефона к целевому.
Другими словами, если кто-либо из тысячи сотрудников ВЦ начинал звонить и набирал на своём телефоне номер, этот маленькие реле институтской АТС «отстрекотовали» его в свое комнате. Каждая из них стрекотала с частотой несколько щелчков в секунду, стрекотали они зачастую параллельно. А прострекотав набранный номер, каждая из них прострекотывала вслед номер телефона, откуда шёл звонок.

Я высказал старичку свою смутную догадку:
Так вы что, на слух номер распознаёте?

Да, удовлетворено ответил он. Вот например - он немного помолчал, дослушав очередную «трель цикады» до конца и назвал мне 12 цифр. Куда звонят - он назвал первые шесть цифр, и кто - последние.

Ну допустим, начал я понимать систему. Значит вы оба номера улавливаете, а потом в телефонный справочник смотрите?

Ну да, - подтвердил добродушный старичок. - Хотя я их уже и так многие номера помню. Посиди тут пару месяцев, и сам запомнишь.

Уже внимательнее прислушавшись к очень тихому и несмолкающему стрекоту реле за стеной, я сильно засомневался в возможности человеческого уха вычленить оттуда отдельные последовательности щелчков, чтобы мысленно обратить их в цифры. Однако я не стал обижать доброго старичка своим недоверием. Тем не менее я спросил его:
Где же вы этому научились?

В специальном отряде товарища Берия, - как бы ожидая вопроса, ответил он.
Меня когда в армию призывали, признали годным к нестроевой. Я грамотный был и смышлёный. Записали меня в радисты. Там морзянку надо было слушать и записывать. Я что по отправке, что по приёму в передовики выбился. Вот меня и перевели в особый отряд слухачей. Там то меня и научили этой «музыке».

Слухачей? Они вроде небо прослушивали на зенитных батареях. Я в газете про это читал. Были такие устройства вроде рупоров, в небо направленных. Их в разные точки неба направляли, пока слухач звук самолётных моторов не услышит. Так сектор обстрела для зениток определяли.

И такие были. Про них в газетах пишут. А про нас нет. А мы вот телефоны слушали. По щелчкам надо было номер определить. И если из списка, записать в журнал. Иногда дальше, на стенографистов переключали. Они записывали. А потом магнитофоны стали применять. Да и наша профессия недолго нужна была, автоматику придумали. А я, вот видишь, не разучился. Хоть сейчас в дело.

А кого под... - я хотел было сказать «подслушивали», но осёкся, решив, что этим термином я старичка обижу.

А прослушивали вы кого? Шпионов? - спросил я.

Я в Воронеже последний раз слухачом работал. Какие там шпионы - спекулянты, бандиты в основном были. Иногда сотрудников институтов разных. Но это редко было.
Опасный Вы однако... вахтёр - ответил я, не найдя ничего лучшего, не очень понимая, зачем дед мне это рассказывает.

Но он снова взял в свои руки инициативу и я понял его интерес.

А вот скажите, Виктор Георгиевич, - тут я снова оторопел - откуда он моё имя и отчество знает? Но быстро успокоился - я ведь сам ему только что пропуска показывал, где я как сопровождающий числился.
А Вы сам то тоже по ЭВМ-ам?
Да, по ЭВМ-ам, подтвердил я ему.
А правда что ЭВМ-ы эти уже и с людьми разговаривать могут?

Могут, но плохо пока. А вот понимать, что люди говорят, получше. Мы тоже этим заниматься начали, заходите - покажу. Комнату мою в справочнике найдёте, - улыбнулся ему я.

Незадолго до этого мы «отвоевали» у соседнего отдела прибор распознавания и генерации речи и начали создавать систему голосового управления  на его основе.
Спасибо, зайду, - как-то без прежнего огонька сказал он, думая видимо о чём-то другом.

Значит скоро слухачи совсем не будут нужны. Всё за них эти ЭВМ-мы делать будут, - огорчённо сказал он то ли мне, толи сам себе.

Я не знал, что ему на это ответить. Но в это время ко входу ВЦ подрулила машина с заказчиками.

А дедок к нам в лабораторию так и не зашёл и даже не позвонил. Он ещё долго сидел у нас за вахтёрским столикам и мы обменивались с ним по утрам дружескими поклонами.

Второй акт этой истории произошёл в Германии, в середине нулевых годов двадцать первого века.

Я работал в то время в большом проекте, где кроме немцев работало много иностранцев, в том числе и русских.

Однажды мы втроём собрались на небольшое рабочее совещание, чтобы решить проблему передачи данных от одной подсистемы в другую.

Я был представителем одной команды, принимающей данные. Другую команду представлял Олег - программист из Москвы, недавно переехавшей на работу в Германию. Он плохо говорил по английски, ещё хуже по немецки, зато очень любил материться, если говорил в мужской компании на русском языке.

Третьим был Франц - пухленький, розовощёкий и застенчивый баварец. Он был приглашен как автор технической спецификации обмена данными, которую две команды очевидно поняли по-разному.

Говорили, а вернее спорили мы с Олегом, а Франц нас слушал, пытаясь понять смысл спора.  Мы начали с Олегом спорить на немецком, но у Олега получалось очень плохо. Мы перешли на английский, но стало ещё хуже, поскольку спецификация была написана на немецком и  обсуждать её на английском значило только запутать всё окончательно.

Тут до нас с Олегом дошло, что мы мучаем себя из-за Франца, стремясь, чтобы он понимал суть нашего спора. Поняв это, я предложил Францу: «Давай мы быстро обсудим это с Олегом на русском, а результат тебе сообщим. Уверен, мы с ним на русском мигом консенсус найдём».

Франц согласился.

Мы с Олегом перешли на русский. Почувствовав себя раскрепощённым, Олег покрыл первым делом трёхэтажным матом руководителей проекта, постановку дела, а заодно и Франца с его спецификаций.

Потом он успокоился и мы перешли к делу. Мы быстро пришли к согласию и стали соображать, как коротко сообщить наше решение Францу. И мы оба не могли вспомнить, как по немецки называется некий термин, который мы в своём разговоре назвали «оговорка». У нас не было с собой ноутбуков с электронными словарями и мы пытались вспомнить так как же переводится с русского на немецкий этот термин.

Прошло десять секунд, двадцать, тридцать - слово что называется «вертится на языке», но никак не вспоминается.

И тут Франц на довольно чистом русском языке говорит нам:
По немецки «оговорка» называется «Vorbehalt».

Мы оторопели.

Франц, ты русский язык знаешь?
Франц застеснялся, немного покраснел и признался:
Немножко. Я в школе учил.
А что же ты нам не сказал?

Я хотел, но Олег сразу сказал что я «мутак» - застенчивый Франц плохо выговаривал твёрдую букву «д», - и я не стал,  - огорчённо объяснил Франц.

И это слово вы тоже в школе учили? - засомневался Олег, который и сам порядком сконфузился от своей промашки.

Вас в Бундесвере по русски материться учили? - заинтересовались мы.
Нет, - окончательно стушевался Франц.
Так как тогда? Расскажи.

И Франц поведал нам, что в баварской школе он учил русский как втрой (после английского) иностранный язык. И что рядом жила семья переселенцев из Казахстана, а в семье был мальчик, лучший детский друг Франца. От него Франц узнал много русских слов, поэтому хорошо сдал выпускной экзамен по русскому языку в школе.
А потом пришла пора идти на службу в Бундесвер. При зачислении на службу он указал в анкете, что знает русский язык. Его знание языка проверили и зачислили в подразделение, которое прослушивало переговоры частей советских войск, дислоцированных тогда в ГДР.

Задачей Франца и ему подобных «слухачей» было отличать рутинные переговоры от важных. Если разговор походил на отдачу важного приказа, надо было включить магнитофон и слушать дальше. Если дело было серьезное, плёнку надо было отдать офицеру, хорошо знавшему русский язык. На этом солдатский долг Франца кончался.

Советские офицеры матерились очень много, когда по рации переговаривались, закончил свой рассказ Франц. - Я знаю, что «мутак» по-русски - это очень плохой человек, - удручённо продолжил Франц.

Скажи Олег, почему ты думаешь, что я «мутак»?

Это у военных было так, Франц - начал Олег. - У военных - у них свой слэнг.  А у гражданских это слово имеет другое значение, так на друзей говорят, когда на них сердятся.

Франк как-то радостно вздохнул, но всё же уточнил:

А за что ты на меня сердишься, в спецификации ошибка?
Да нет, не ошибка. Но ты не подумал, что... - и Олег стал на своём ломаном немецком объяснять, о чём Франк не подумал.
Но это просто исправить, мы уже придумали как, - ободряюще закончил он.

И мы объяснили Францу, бывшему «слухачу» Бундесвера суть предлагаемых изменений спецификации. А через пару дней все тесты отработали положительно и связь между системами заработала нормально.

Третий акт этой истории продолжается и сегодня, когда я пишу эти строки - весной 2021 года.

Слухач, как профессия, прожила недолго. Наверное их больше нет ни в полиции, ни в спецслужбах, ни в армии. Однако деятельность их не только не прекратилась, но наоборот - неслыханно разрослась. На место слухача  в роговых очках и Франца пришли программы и системы искусственного интеллекта.

В русскоязычных технических источниках проскальзывала информация о российских системах, работающих в этом направлении. Бывший агент АНБ Эдвард Сноуден несколько лет назад передал журналистам и позднее опубликовал в своей книге детали о состоянии дел в США в этом направлении.

Технологии меняются, но технические принципы живут. Нынешние системы работают по той же схеме. Роль слухача играют подсистемы, которые анализируют т.н. метаданные телефонных и Интернет-соединений. Если одна из контактирующих сторон из заданного подсистеме списка, разговор идёт через систему распознавания речи (а последние годы - и изображения). Система на лету переводит речь в текст и анализирует наличие в нём ключевых слов. Если они в разговоре присутствуют, разговор будет сохранён для более подробного анализа, также автоматического. Результаты этого анализа могут быть сохранены в досье или переданы системе принятия решений. А она их может передать операторам.

Эти действия можно понять и оправдать, если они направлены против армии потенциального противника  или террористов, коррупционеров, бандитов в собственной стране.
Увы, как показывает Сноуден в своей книге, американские спецслужбы практически неподконтрольны американской законодательной власти. Кроме того, принятые после сентябрьских событий 2001 года законы они интерпретируют как разрешение собирать данные на практически всех граждан нашей планеты.

Можно ожидать, что и Россия и Китай в рамках своих возможностей стараются не отставать от американцев.

Но не столько это вызывает моё опасение, сколько фактическая слежка за пользователями Интернета и безмерно развившиеся аппетиты на приватные данные самых разных фирм. 

Как ИТ-специалист, могу подтвердить и даже предложить методы по техническому предотвращению безудержного сбора данных. Но похоже, власть предержащие этого не очень хотят а отслеживаемые не очень понимают, что с ними происходит и чем это им грозит. Не перестаю удивляться, что не только молодые люди (тщеславие которых можно объяснить их возрастом) но и люди в годах ненасытно публикуют в социальных сетях фотографии себя, своих детей, своих друзей, своих вещей. Интернет развил у многих людей зависимость и потребность выставлять на показ всё более интимные подробности своей жизни. Вы уверены, что вы об этом не пожалеете? Вы уверены, что ваши друзья и особенно дети будут вам благодарны за это? Интернет ничего не забывает...

Что же касается меня, - иногда я «отключаюсь» от внешнего мира и начинаю слышать тихий стрекот. Часто при этом я вспоминаю дедушку-«слухача» в толстых роговых очках. И думаю - нет, это не кузнечики и не релешки. К сожалению, это мой застарелый тиннитус.