Первый месяц лета

 Посвящается Виктору Б.
( дневник семиклассницы Люси)
1 ИЮНЯ. Сегодня началось лето. Еще какой-нибудь месяц назад я
 с нетерпением его ожидала. Хотелось, чтоб учебный год скорее кончился. Устала учиться!
Вот сейчас передо мной лежит школьный дневник-все пятерки, единственная четверка по немецкому.
 Ну, не люблю я немецкий-не жить теперь, что ли? Но классная так убивалась из-за этой единственной четверки, что пришлось пообещать ей, как здорово в восьмом классе я все упущения наверстаю!
А когда кончилась зубрежка, некуда стало время девать. Его так много, что я совсем не знаю, как использовать его с толком. Мне скучно.
 Придя с практики, я по полдня просиживаю за письменным столом, перебираю тетрадки, фотографии. За что не возьмусь-ничего до конца
 не доведу.
Вроде встрепенешься, начнешь опять что-то делать-вязать или рисовать, а потом интерес к этому пропадает и начатое остается незаконченным.
И кругом, кругом эти начатые рисунки, вязанье, записки, книжки, тетрадки…Прямо деваться от них некуда! И все время какие-то
непонятки с самой-собой; как будто бы что-то должно случиться, а ты изнываешь оттого, что понять не можешь-хорошее случится или плохое?
А оно все никак не происходит! Не помню, чтоб со мной такое было раньше…
Мама говорит, что я рассеянная и к тому же, полная фантазерка, от этого все мои беды.И вздыхает часто, глядя на меня.
Наверное, я ей не очень-то нравлюсь.
Я и себе не нравлюсь.
 Мимо зеркала стараюсь пройти не глядя. Чего глядеть-то? Никакого удовольствия!Рыжая, руки веснушками покрыты. И дылда!
 Вон, физрук все силится  меня в команду по баскетболу затянуть.
Девчонки балдеют от моих волос-мол, такое богатство, блестят и вьются. Ну, блестят, ну, вьются, как на картинах Ботичелли…Кому он сейчас нужен, этот Ботичелли, кто его знает и помнит? И кому они нужны-волосы эти, если все остальное так, на троечку?
2 ИЮНЯ. Послезавтра я уезжаю в лагерь.
Мама говорит,  что лагерь меня сильно изменит.
Интересно, что она имела в виду? Я боюсь перемен.
 Они меня страшат. Хотя к моим тринадцати годам со мной случилось уже много перемен. Как-то я их сумела пережить? Надо сказать, перемены
не особо приятные. Они меня не красят.
3 ИЮНЯ. Я собираю чемодан. Эта работа идет у меня плохо.
Положу одно, затем полчаса ищу другое. Потом найду это другое и опять оцепенею над чемоданом. И так с каждой вещью.
Может, я заболела? Вроде, ничего не болит, а двигаюсь словно больная.
Если так дальше пойдет, я к отъезду чемодан не соберу. Мама сказала, что я вполне взрослая и скинула это на меня. Говорит,-мне виднее, что брать
 с собой. Что положу, то у меня там и будет.
Если что важное забудешь-пеняй на себя!
Как я буду в лагере писать в свой дневник? Я так привыкла доверять ему свои мысли, что мне без него никак!  Но там, наверно, много любопытных глаз, а это я не дала бы прочесть никому, даже любимой подруге … Впрочем,  у меня нет любимой подруги.
Ну что ж, буду дальше собирать вещи.

6 ИЮНЯ… Третий день в лагере. Для меня лагерь-это ПРОСТО ШОК!
 Первый день вообще описывать не берусь-вспоминать не хочется.
Вчера тщетно искала время уединиться, но тебе все время ищут дело, даже через «не хочу».
Сегодня мой отряд ушел в лес, а я сказала, что у меня болит голова и от меня отстали.
Я осталась в палате и, наконец, достала свой дневник.
Но явилась уборщица, стала мыть полы и прогнала меня из палаты.
Я, было, с неменьшим удовольствием устроилась в холле, но шел обход и мне велели убираться из корпуса. Я села в дальней беседке.
Дневник  лежит у меня на коленях и я чувствую себя почти прекрасно, если не считать непрерывной тоски по дому, по своей комнате, по своему письменному столу.
Беседка у забора, за кустами и я знаю, что до обеда меня здесь никто
 не найдет и не тронет.
В этой беседке курят. Под ногами полно сожженых спичек, пара раздавленных коробков и обломки зажигалки, втоптанной в землю.
 Представляю, как смешно было бы тем, кто каждый день ходит сюда по нужде или без нужды,так просто, за компанию, застать меня здесь с моим дневником…Но тут уж каждому свое…
В палате нас пятеро. Одна моложе на год, одна старше, две - мои ровесницы. С ними я познакомилась легко, но близко ни с одной из девчонок не сошлась. Возможно, потому, что они быстро разбились на пары, а я - пятая.
Я быстро не могу и не умею. Люблю приглядеться к людям, сделать о них свои выводы. Мне, значит, пары не нашлось.
Хотя, и дома такая же история. Ну и ладно! Понимаю-они хорошие…
И хватит с меня, пожалуй! И так терпимо.
В нашей палате все девочки-новички. Все здесь первый раз.
Наверно, потому мне с ними и просто. Хотя тесной компании любой из них я предпочту свой дневник.
И даже эту прокуренную беседку, потому что здесь я такая, какая есть. Никто здесь меня не видит, не надо напрягаться.
Когда мы ложимся спать, все сразу начинают болтать, рассказывать по очереди  разные байки, анекдоты и страшилки.
Я в этих разговорах почти не участвую-чуть-чуть пошепчусь и замолкаю. Делаю вид, что уснула. Девчонки незлые,разок окликнут и отстанут, сами болтают.
А я, как раз, дольше их всех не могу заснуть, наверное, с непривычки…
Ведь дома у меня своя комната, свой мирок,  куда меня так сейчас тянет, а к ночи-особенно.
Вожатые - нормальные. В меру добрые. В меру строгие. В меру равнодушные. На меня внимание обращают редко. Наверно, я совсем незаметная. Ну, я и рада.
В первый вечер нас всех собрали в холле и стали распределять общественную нагрузку. Кто рисует-всю смену будет оформлять стенгазеты. Я решила промолчать, что неплохо рисую.
 Всех активистов запихнули в совет отряда и культмассовый сектор.
Потом вспомнили про значение спорта, выбрали физоргов. Спрашивали, не хочу ли я войти в состав отрядной сборной по пионерболу-сказала, что нет. Ну,  никто особо не удивлялся и не заблуждался на мой счет.
Сказала, что запишусь в библиотеку и кружки-и от меня отстали. Без меня активных-хоть отбавляй, деваться от них некуда!
Одних футболистов пруд пруди! Половина сборной команды лагеря  по футболу-наши мальчишки! Весь отряд этим сильно гордится.
Я эту гордость разделить не могу потому, что ничего в этом не понимаю и не стремлюсь понять. Знаю, что в команде есть капитан и вратарь, а остальные-бегают за мячом. Глубокие познания, правда?
Вечером будет первый футбольный матч-сборная лагеря играет с вожатыми. Все, как безумные, ждут эту игру. И в нашей палате девчонки тоже. А я воспользуюсь моментом и опять забьюсь куда-нибудь со своим дневником.
Получается, что и я рада этому футболу. Пусть он будет почаще-я смогу в это время быть там, где никто меня искать не станет.
ВЕЧЕРОМ ТОГО ЖЕ ДНЯ. Не тут-то было! Вожатые потребовали, чтобы весь отряд шел на стадион болеть за своих.
Я опять сказала, что у меня голова болит. И снова пронесло. Они решили, что это у меня после города от деревенского воздуха и разрешили мне посидеть в палате.
Хотя футбол достает меня и здесь. Каждую минуту я слышу свистки и выкрики болельщиков. Шум мешает сосредоточиться. А сосредоточиться я должна для того, чтобы понять, что со мной.
А со мной явно что-то не то и акклиматизация тут не при чем. Я томлюсь и не нахожу себе места. Пошла, было, к стадиону, но с полпути вернулась. Я почти была уверена, что по вечерам здесь мне будет тоскливо. Но так бывало и дома. Так что-не надо, грусть не при чем!Дело в другом.Может, завтра что-нибудь прояснится.
9 ИЮНЯ. Кажется, лагерные порядки достают меня всерьез! А мама-то была права. Я невольно меняюсь. Я теперь, как кусочек пазла, сама по себе ничего не значу.
Вместе со всеми-хочу-не хочу, а ем, сплю, хожу в клуб, на дискотеку.
 Даже по кружкам прошлась. Хотела записаться, но вспомнила свой дневник и не стала записываться. Вчера опять не было возможности добавить в него ни строчки.
А сейчас я дежурю на воротах.
Мне надо отсидеть два часа, а потом меня сменят. Мои обязанности: если к кому-то приедут родители, пойти в отряд и позвать. Но день будний, вряд ли к кому-то приедут.
Дорвалась до дневника и пишу, пишу. Я почти  привыкла здесь. И, если начиная с первого вечера, я считала, сколько дней  остается до отъезда домой, теперь я немного успокоилась.  Через два дня приедет мама.
 Я ее жду, конечно. Но тоска по дому как-то отошла.  Вечером чувствую лишь легкое разочарование, что вот еще один день прошел, а ничего не случилось.
Утром встаешь и ощущаешь себя достаточно бодро.
Сразу после подъема по лагерю включается  громкая музыка. Песни день изо дня одни и те же.
 В городе такие слушать я бы нипочем не стала. А здесь-всем нравится, ну и я привыкла.
И каждое утро ждешь чего-то необыкновенного. Какого-то чуда…
 А оно не происходит; дома, кстати, было тоже самое.
В течение  дня больше всего напрягает толпа. Хочу периодически остаться одна, а нельзя! Забьешься куда-нибудь, сразу начинают звать, искать…И надо откликаться, иначе неприятностей не оберешься!
В тихий час тоже не остаешься одна-все время рядом девчонки.
 Что-то говорят, говорят, шепчутся. Я понимаю, если перешли на шепот, значит, мне слышать не предназначено. Я не обижаюсь, ну их. 
У них однадискотека на уме. И Олег Зуев.
Это из нашего отряда.  Он в футбольной команде.  Ходит по отряду в спортивной форме с цифрой 1 на спине.
 Тоже мне, первый…  Первый парень на деревне! Стучит по полу шиповками, как конь копытами и шнурки развязанные вечно за ним тащатся.
 Алена из нашей палаты от него без ума. Только и слышишь весь день: «Олег, Олег, Олег…» Противно даже! Он такой пустой, двух слов не свяжет!
 О чем она с ним может говорить? Он ее приглашает на дискотеке и, пока танцуют, все время жужжат между собой.
Вчера вечером он зашел в палату и сел, а мне стало так неловко, что я не могла двинуться с места и умирала со стыда.
Мы уже ложились спать, а он уселся к Алене на кровать и они стали хихикать и толкаться. И не уходил, пока вожатые не прогнали.
 Как ей не противно? Ведь кроме нее, он танцует и с другими девчонками!  Вчера этот Зуев,выйдя из столовой, положил руку на плечо Наташке из первой палаты, обнял, и так шел с ней до корпуса. Да еще что-то на ухо шептал. На месте Алены я б его просто послала! Если он с ней, зачем все другие?
А меня на дискотеке не приглашают. Хотя, мальчишек в отряде больше… Интересно, почему? А вообще-то, ясно, конечно…
У Алены глаза голубые и ресницы загибаются, как у куклы. Я же-как телеграфный столб в чистом поле! Вот с чем у меня действительно порядок-это с самоиронией.
А вот Алена-совсем другая…Просто картинка из журнала, но над шутками никогда не смеется и анекдотов не понимает. Хотя, ей это надо? С ее красотой и без юмора жить можно припеваючи…
Нет, ну почему она, все-таки, влюблена в этого пустого футболиста? Ведь сколько есть других мальчишек в отряде! Даже два шахматиста-разрядника. Родные братья. Эти сильно умные! Они на дискотеку не ходят. Общаются только между собой. В тихий час между кроватями ставят шахматную доску и в мертвой тишине играют друг с другом.
А Алене нравится  Зуев. Мне ее не понять…
ВЕЧЕРОМ. Все опять на футболе. Трое делают отрядный уголок. Меня попросили написать список отряда и распорядок дня. Дескать, почерк у меня красивый.(Кстати, не потому ли я так люблю делать записи в дневнике?)
Ну, а что мне стоит написать, раз я на футбол идти не хочу и мне все равно торчать в отряде?
Я быстренько написала, а теперь сижу в палате наедине с дневником.
В палате беспорядок. Обход был с утра, к приходу врачей все тщательно упрятывается по тумбочкам и распихивается по шкафам.
 Но все уже успело к вечеру вылезти наружу.
У Алены смятая постель. На ней угнездился Зуев перед игрой.
Алена зашивала ему прореху на футболке, а он рассказывал анекдоты и вся палата (кроме, естественно, меня) была счастлива от его присутствия.
Почему-то я стыжусь глядеть ему в лицо и получается, что мне остаются только  его раздолбанные шиповки с вечно развязанными вне игры шнурками. Они меня магнетизируют.
У него страшно запыленные до колен ноги, а колени в сплошных синяках. Почему мой взгляд упорно там-жалко мне его за эти синяки, что ли?
Наверно, я перейду в другую палату. Туда футболисты не ходят. Там мне будет спокойней.
11 ИЮНЯ. Сейчас очень рано. До подъема полтора или два часа.
В палате все спят. А я не могу. Второй день подряд я просыпаюсь еще затемно и включаюсь, как лампочка. Места себе не найду. Наверно, потому, что сегодня должна приехать мама. Родительский день.
Будет интересоваться, как мне здесь живется. С кем дружу? Досыта ли ем в столовой? И как вообще мне тут нравится? Не буду врать, что я здесь от всего без ума. Скажу, как есть. К моим девчонкам, от которых я пока не ушла, тоже сегодня приедут.
Не знаю, что еще написать? Не пишется и не спится. Просто беда со мной.
ВЕЧЕРОМ. Мама была и уже уехала. Когда она появилась, я подумала,
 как за неделю успела от нее отвыкнуть.
Она нашла меня бодрой и загоревшей. Сказала, что у меня щеки порозовели. А я, когда смотрю на себя в зеркало, вижу только, что веснушек прибавилось.
Удивительно, что я смотрю на себя в зеркало.
 Я. На себя. Смотрю. В зеркало.!!!
 Хотя, здесь это делают все по многу раз за день. Особенно в тихий час, каждая в свое карманное зеркальце. Получается, что и я втянулась.
Мама спросила, не тянет ли меня домой? Ответила, пожав плечами, что мне все равно. Что воля, что неволя…
Мама удивилась, но уехала с хорошим настроением.
После ее отъезда вернулась в палату, а там Алена и Зуев. Вдвоем.
 К ней приезжали родители, а к нему нет. У нее на постели гостинцы.
 Она его потчует и я им там совсем не нужна.
 Я смутилась от увиденного, конечно. Заслонила спиной свою подушку,
вытянула  из-под нее дневник и ушла искать место, где можно писать.
12 ИЮНЯ. Опять пишу чуть свет. Проснулась снова в этакую рань…
А, значит, не потому, что ждала маму. Что - то мешает спать…
Понять бы, что? Как это, оказывается, тяжело-вертеться в постели без сна! Дома мне всегда спалось отлично.
От нечего делать наблюдаю, кто как спит. Кто с головой под одеялом,
кто свернувшись клубочком, кто на животе, вжавшись щекой в подушку. Алена лежит на спине, ресницы у нее подрагивают и губы шевелятся.
Интересно, она с Зуевым целовалась?
Ох, что за чушь мне в голову лезет? Опять этот Зуев! Как он мне мешает, знал бы он! Дрыхнет сейчас без задних ног…
Как мне было бы легко, не будь его в отряде…Да и вообще, в лагере!
Вот ведь наказание! Навязался на мою голову! Сама не пойму, чем он мне так неприятен?
ВЕЧЕРОМ. Снова Зуев в нашей палате! Заму-у-учил! Опять мне пришлось уйти, куда глаза глядят. Настроение препаршивое. Ушла, чтобы писать, а писать не могу. Вернусь назад, может, он уже ушел?
13 ИЮНЯ. Снова я не сплю. Знаю, что потом буду весь день двигаться, как снулая рыба. Но почему-то опять и опять просыпаюсь.
За окном брезжит рассвет. Птицы пробуют петь; то одна пискнет, то другая. Потом их голоса начинают звучать громче и, наконец, сливаются в хор.
Я лежу и смотрю в потолок. Все пятна и трещины изучены наизусть. Смешно, но дома, наверное, мне будет не хватать этих пятен на потолке,
 как здесь не хватает атмосферы моей комнаты.
Как все в жизни странно… В городе не хватает времени над этим подумать. Хотя и там моего времени никто не отнимает…
Потом на улице начинает шаркать метла и гремят урны. Это дворник убирается, пока все не встали.
Потом хлопает входная дверь корпуса, стук шлепок по асфальту-это кто-то из вожатых идет с утра на планерку.
Потом звуки начинают нестись из корпуса. Кто-то под нами на первом этаже уже встал, включается вода в умывальнике, кто-то бубнит монотонно.
Звуки каждое утро последовательно повторяются.
К моменту, когда звучит горн на подъем, пол-отряда уже не спит. Но сейчас до этого далеко.
В отряде тишина, только метла царапает асфальт. Все спят, кроме меня.
 У Арины одеяло на пол свалилось. Она спит, ничего не чувствует…Только ноги в цветастой пижамке к животу поджала.
Я встала, подняла ей одеяло, вернулась в постель.
Алена что-то бормочет, улыбается во сне. Ей, небось, Зуев снится. Интересно, он кроме своего футбола еще о чем-нибудь думает? Ну, вот когда на дискотеке девчонок приглашает?
Вчера в клубе был фильм. Зуев сидел прямо передо мной.
 Одно место рядом с ним было пустым, с другой стороны сидела Наташка из первой палаты. Он посидел-посидел, потом съехал с сиденья вниз и положил голову ей на плечо. Через пять минут -на колени. Ужас, он чудовище!
Но это еще не все… Ему не сиделось спокойно, он весь извертелся по сторонам. Затем кого-то углядел и умелся назад, в последний ряд.
Потом, когда зажгли свет, я оглянулась и увидела, что он выходит из зала вместе с Аленой. В обнимку.
Когда я его вижу, у меня чувство, что я наступила на скользкую лягушку. Он просто омерзителен! Я чего-то, наверно, здорово не понимаю…
Первый раз я сидела на стадионе, просто так, от нечего делать. Не вникая. Смысл этой жуткой игры для меня навсегда останется темным. Но все девчонки так вопят и электризуются, когда он бьет по мячу-это надо видеть!
Неужели я такая бестолковая? Всем все ясно, а мне ничего!  Ну, какой в этом толк? Ну, забьет он мяч…Или промажет…Что так с ума сходить?
 Только от всех и слышишь: «Олег, Олег…Олег-умница, Олег команду тянет, Олег-супер!»
И в соседней палате от него не спрячешься, там так легко говорят о футболе, как о погоде, ей богу!
Скорей бы уж домой!Там, к счастью, не будет этого чудовищного футбольного фанатизма!
14 ИЮНЯ. Опять бессоница. Сегодня хмуро. Похоже, дождь моросит.
 Из-за влажности все звуки обострились. Сильнее слышно шарканье метлы.
Мне сегодня снился странный сон-хромой Зуев (а он и правда хромой-ногу на поле подвернул) пришел в нашу палату. Склонился над спящей Аленой и они стали целоваться.   
Потом  Алена вдруг куда-то пропала, а на Аленином месте оказалась Арина. Этого еще не хватало! Во сне вижу, что у нее упало на пол одеяло, у нее так все время.
И мне стыдно, что Зуев видит ее цветастую пижаму. А она и не замечает. Потом Зуев поднимает с пола одеяло и укрывается под ним вместе с Ариной. Я озираюсь в поисках Алены, а ее нигде нет…
Я про себя мучительно решаю, что мне делать? То ли окликнуть их и дать понять, что я не сплю и все вижу, то ли пойти сказать вожатым.
Решаю сказать вожатым. Встаю с постели, иду к двери, выхожу в коридор. А там темно и очень душно. Как никогда…
 И я ничего не вижу и не могу двинуться с места. И мне не хватает воздуха…Будто бы я тону и совсем почти задохнулась.
Мне делается очень страшно в этом коридоре и я хочу вернуться в палату,
 но вдруг понимаю, что я сижу, накрытая одеялом вместе с Зуевым, оттого так темно и душно.
Мне становится еще страшней. Сердце бешено колотится, но не в груди, а почему-то в горле и я просыпаюсь, как от толчка.
Вижу, что все тихо, а вот мое одеяло валяется на полу и я вся в поту. Господи! Ну и бред…Еще один такой сон-и я в дурдоме.
ВЕЧЕРОМ. Сегодня в тихий час я закрыла глаза и меня моментально озарило, почему  я не могу спать на рассвете.
Мне снится этот гадкий Зуев! Я только сейчас это поняла-не идет из головы мой ночной сон.
Видимо, и в предыдущие дни он мне снился. Только я этого не помнила толком. Мама говорила, что не все сны мы помним. А она - врач, ее словам я могу верить.
Но вот сейчас я очень четко это почувствовала. Я просто вмиг догадалась.
 Во, дела!
Если б я была в него влюблена, как Наташка, ну, или в кого-то другого, неважно в кого, все было бы ясно! Раз снится-значит, нравится! А тут-то что?
Мама всегда учила доискиваться до причины беспокойства, если что-то неясно и мучаешься от этого…Пыталась, пыталась, вот и доискалась, идиотка несчастная…
Может, причина в том, что всякий раз он проходит мимо меня, как мимо пустого места?
Я пытаюсь анализировать события с начала смены.
Он ни разу не заговорил со мной в нашей палате. Или в другом месте…Выходит, моя неприязнь-это месть за его равнодушное отношение ко мне?
Ну, почему тогда  я ко всем мальчишкам отношусь более-менее ровно, а его просто не перевариваю? Он ведь не сделал мне ничего плохого.
 С другими ребятами я тоже ведь почти не общаюсь, но мне ничего
не стоит перекинуться с ними парой слов, а здесь как будто стена. Словно я немая от рождения.
15 ИЮНЯ. Еще одно бессонное утро.
Солнечные зайчики мельтешат на растресканном потолке. Они такие славные! Смотришь на них и проникаешься уверенностью, что отныне все всегда будет хорошо.
Арина опять сбросила одеяло. Я не буду его поднимать…
После вчерашнего сна мне страшно к нему прикоснуться.
Может, я сошла с ума? Ведь бывает так, что человек тихо сошел с ума,
 а никто этого не замечает и не знает.
Он ходит себе среди всех, а никто и не догадывается, что он сумасшедший.
Вот сегодня вечером на дискотеке и проверим.
ВЕЧЕРОМ.Прошел еще один день в лагере. По моим подсчетам минут через двадцать дискотека закончится. И будет объявлен отбой.
В отряде только я и шахматисты. Они сидят в холле над шахматной доской.
Я, идя с дискотеки, на которой мучительно присутствовала без всякого смысла, спросила их, отчего они не ходят танцевать. Они переглянулись и засмеялись.
 Один из них, кажется Виталик, сказал, что у него аллергия на танцевальную музыку. И все. И опять углубился в свою партию. Второй, кажется, Егор,  вопросительно глянул на меня и я сразу ушла. Казалось бы, могли поболтать со мной. А вот не стали…
Но я ведь не собираюсь их ненавидеть за невнимание ко мне?
А от Зуева меня начинает трясти! Хотя, ведь он тоже занят своим делом! Если футбол, конечно, можно назвать делом…
Зуев, по моим наблюдениям, танцует с тремя девчонками.То есть, приглашает он многих, но именно трем отдает предпочтение.
Алене, конечно…Наташке из первой палаты. И еще девчонке из второго отряда. Как звать ее, не знаю. Она симпатичная, как Барби. Губа не дура
 у этого Зуева…
Только у этой Барби мальчик в ее отряде есть. Она с ним гуляет.
Так, может быть ей, этой Барби, Зуев и не нравится вовсе? Но на дискотеке она ему ни разу не отказала. Хотя это ни для кого ничего не меняет.
 Ведь Алене-то Зуев нравится-и ежу понятно… Ежу понятно, а мне - нет, а вроде бы, я не тупее ежа!
16 ИЮНЯ. Сегодня будет жаркий день. Арина сбросила с себя одеяло
 и не поджимает под себя ноги. Уже проверено-не мерзнет, значит, быть жаре.
Лагерь пойдет на реку, как и обещали нам вчера вожатые.
Думаю-хочу я или не хочу на реку? Или сказаться нездоровой и сидеть в беседке с дневником?
Нету особого настроения идти  на реку... Глядеть, как Алена и Зуев барахтаются в воде и брызгаются? Нет, спасибо! Скажу, что голова снова болит.
Кстати, идея! Может, сославшись на головную боль, попроситься в изолятор? Сказать, что промочила ноги, простыла и…Вчера же был дождь! Глядишь, сработает! Авось положат на несколько дней…
Говорят там спокойно, тихо…По одному человеку в палатах лежат.
Вот было бы здорово: на зарядку не надо, на уборку территории не надо, на линейку и дежурство по столовой тоже не надо! Дневник пиши себе хоть целый день.
Да и Зуев сюда шастать не станет.
Хоть какое-то время его неопрятных развязанных шнурков не видеть-уже счастье!
И, может, спать по утрам буду. Все, пошла сдаваться в изолятор!
ВЕЧЕРОМ. Ходила в изолятор. Жаловалась на головную боль, простуду и бессоницу. Уловки мои мигом раскусили! Даже градусник ставить не стали.
А вот давление померили и сказали, что жизненный тонус здорово понижен. Дали какие-то витамины проглотить и велели после завтрака каждый день до конца смены к ним ходить и принимать эти витамины. Вот так. Попала Люся.
17 ИЮНЯ.Вот и еще один день стартует. Тоже очень жаркий.
 Вожатые в отряде объявили подготовку к празднику Нептуна. Праздник будет вечером. Все говорят, что это самый красивый праздник в лагере.
 Все отряды участвуют. Лагерь пойдет к реке и представление состоится там. Почти все  ребята в отряде получили задания и роли на празднике. Мальчишки будут водяными и чертями, девчонки-русалками.
 Их всех надо нарядить и вожатые решили, что от завтрака до обеда
 пойдут к реке репетировать и набрать веток и камышовых листьев
 для нарядов.
От меня и тут толку мало. Но дело нашли и мне.
Те листья папоротника, что принесут сегодня из леса, я должна буду в тихий час связывать в букеты. Арина будет прикреплять листья к резинкам, чтобы получились некие папуасские юбки.
ВЕЧЕРОМ.  Весь день отряд готовился к празднику Нептуна.
К концу тихого часа наша палата напоминала вигвам-кругом валялись ветки и листья, веревки, нитки-и на кроватях, и на полу, и под ногами.
Алена будет дочерью Нептуна. Она самая голубоглазая в отряде и потому ей принесли крашеную в голубой цвет марлю, ленты и елочный дождик.
Надо было помочь ей смастерить наряд.
Ее наряжали всей палатой, как невесту. Потом я придумала сделать ей из папоротника и дождика венок на голову. В венке она была очаровательна-настоящая русалка!
 Пока она красила глаза, в палату без стука ворвался Зуев в камышовой юбке и, как всегда, с развязанными шнурками и стал требовать, чтоб ему помогли раскрасить туловище гуашью.
Но все были заняты собой и я сказала: «Давай, я тебя покрашу!»
Он поморщился, пожал плечами  и молча мне подставился.
У него на спине, вдоль позвоночника длинный белый шрам. Интересно, откуда?
Когда я его докрасила, он оглядел себя и, не сказав спасибо, унесся и привел еще троих. Мне и их пришлось красить.
Зуев же устроился на Алениной кровати и все комментировал. Вот выскочка!
Алена закончила свой сказочно-прекрасный грим, повернулась к Зуеву, похлопала крашеными ресницами и спросила, как она выглядит.
Зуев напряженно стал грызть ногти и бесцеремонно разглядывать ее, а потом заявил,  ткнув пальцем в мою сторону, что ей бы мои волосы, тогда было бы потрясно.
Я не сразу поняла, что речь обо мне, а Алена, кажется, всерьез обиделась.
Непонятно, правда, на кого из нас? И, собственно, за что?
18 ИЮНЯ. Утром я проснулась позже обычного, хотя, все еще, конечно, спят.
Я чувствую боль в горле и веки у меня тяжелые. Заболела, наверно…
Вчера у реки я сидела в тени и замерзла.
А потом, в конце праздника, черти стали бросать всех в воду и меня кинули тоже. Я не знала, что надо убегать и меня кинули первую.
 И долго не выпускали на берег.
Сам-то праздник, и правда, был интересный и веселый, но когда я оказалась в реке, мне попала в уши вода, я  нахлебалась и мне стало не до веселья.
Меня кидали в воду те, кого я раскрашивала. Больше всех усердствовал Зуев.Он так грубо топил меня, что я чуть не захлебнулась.
Ну и гад же он! Вот теперь меня знобит и мне совсем плохо.
Я всегда тяжело болею простудами. Если бы не Зуев, я бы сейчас была здорова! Хотя, еще только вчера я прикидывалась больной и хотела в изолятор...
Даже писать могу с трудом, так мне плохо. Вообще, не стану писать!

25 ИЮНЯ. Больше недели я не брала в руки мой дневник…
То, что произошло со мной 18 июня, должно быть, приснилось мне в бреду.
 Я ведь здорово болела. А придумать такое я бы не смогла, несмотря на все свои фантазии!
У меня не хватило бы ни ума, ни решимости.

В общем так: на следующий день после праздника Нептуна я не пошла на завтрак.
После завтрака вожатая зашла в нашу палату и поинтересовалась, почему я лежу. Я ответила, что не могу голову от подушки оторвать.
Она пощупала мой лоб и со вздохом сказала, что со мной всю смену проблемы. Велела подняться и идти в изолятор.
Арина вызвалась меня проводить и мы пошли.
В изоляторе было много народа.
Как раз после завтрака был осмотр заболевших: кому горло помазать, кому перевязку сделать, кому чего…
Мы сели с Ариной в конце коридора и стали дожидаться, когда меня позовут.
 Мне было трудно разговаривать и Арине со мной стало скучно.
 Когда за нами прибежала Алена, так как отряд собирался идти в лес и стала нас торопить, Арина с большим облегчением оставила меня в очереди.
Я сказала, чтоб меня не ждали. Какой уж тут лес? Мне хватило вчерашней реки.
 Когда подошел мой черед, медсестра послушала про мои беды
 без особых эмоций и сказала: «Опять ты? Ну, что мне с тобою делать?»    
Дала градусник, помяла шею, заглянула в горло.
Закончив осмотр, бросила мне через плечо, делая запись в журнале: «Скажи девочкам, чтоб принесли твои вещи-пижаму, расческу, зубную пасту и тапочки. Положу тебя на два денечка».
Я вяло ответила, что отряд ушел в лес.
«Да? Ну, что ж…Сама потихоньку дойди до отряда, раз послать некого…
И сразу назад!»-велела  она.
Я поплелась в отряд. Воздух звенел от жары, солнце палило вовсю.
 Я смотрела под ноги и видела, как передо мной плыла моя длиннющая нескладная тень. Она раскачивалась из стороны в сторону и мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Хотя раньше я никогда не теряла сознание. Но мне почему-то кажется, что так это и бывает…
В лагере было пусто, наверно, жара загнала в лес все отряды.
 Лишь со стороны стадиона доносились голоса и звонкие, как щелчки бичом, удары по мячу.
Видимо, температура у меня была очень большая-все вокруг казалось нереальным и раздражающе-ярким. Прямо виртуальный мир какой-то…
Войдя в корпус, я старательно обошла уборщицу с ее ведром и шваброй
 в дверях, и стала на ватных ногах подниматься  на второй этаж.
С каждой ступенькой сил становилось все меньше.

Войдя в холл, я увидела сидящего на полу Зуева. Я долго стояла над ним
и с трудом соображала, почему он сидит прямо на полу, если вдоль стен стоит миллион стульев. И зачем он здесь, когда все в лесу?
Было так странно в пустом коридоре вдруг встретить неугомонного Зуева, сидящим на полу с закрытыми глазами, что я очень испугалась…
Мне он показался неживым. Хотя внизу вполне реально, мирно и обыденно шаркала по полу швабра и звенело передвигаемое с места на место ведро.
Голова у Зуева была откинута назад, ноги нелепо торчали согнутыми коленками вверх.
 На одной из них была ссадина и кривая кровяная струйка оставила причудливый след на ноге, как росчерк учительской ручки на белом тетрадном листе.
Целую вечность я простояла над ним, соображая, что бы это значило?
Потом нагнулась, разглядывая его лицо.
Никогда я не видела Зуева так близко…Я успела разглядеть его выгоревшие на солнце брови и махонькие веснушки на носу, которых я раньше не замечала.
И тут он внезапно открыл глаза. А я сильно вздрогнула от неожиданности.
«Ты чего?»-спросил он.
«Я-то?-пожав плечами, переспросила я, не узнавая свой голос.-Я ничего. А что случилось?»
«Ерунда, колено расшиб…»-ответил мне Зуев вполне человеческим голосом.
Наверно, принял меня за Алену…В крайнем случае, за Наташку
 из первой палаты.
«А почему ты на полу?»-продолжала спрашивать я, забыв, что меня заждались в изоляторе.
«А, жара замучила…»-невпопад ответил Зуев.
А я так и не поняла, отчего он сидит, привалившись спиной к стене, на только что вымытом уборщицей полу.
«Что, трудная игра-футбол?»-как дура, спросила я, оглядывая его бессильную позу.
Он с недоумением взглянул на меня, как тогда Егор или Виталий  у шахматной доски и, не сказав ни слова, мученически прикрыл глаза.
 Наверно, ему было хуже, чем мне.
Я же, по обыкновению, уставилась на его запыленные ноги и как попало завязанные шнурки.
Кровяной след, начинавшийся от ссадины под коленкой, дополз вниз до полосатых футбольных гетр. Сама коленка была зеленой-наверно, он здорово пропахал по траве…
«Очень больно?-спросила я, но Зуев молчал. И тогда я решительно сказала,-Сейчас я принесу пластырь.»
Войдя в палату, я стала соображать, у кого я видела пластырь.
Пластырь нашелся у Алены в тумбочке-она заклеивала натертые новыми босоножками пятки перед дискотекой. А новые босоножки  ей привезли в родительский день. Правда, я не про это.
Надо же! Именно у Алены пластырь. Хотя, вечно я придаю значение какой-то ерунде. Как будто Зуеву не все равно, чьим пластырем будет заклеена его больная коленка!
С кружением и гудением в голове, я нашла выход из палаты и,как груженая углем баржа, выплыла в коридор, сшибая углы боками.
Зуев так же сидел на полу с закрытыми глазами. Я присела над ним и он тут же открыл глаза.
«Если будет возражать, все равно заклею…»-подумала я.
Но Зуев не возражал. Он только с большим удивлением смотрел на меня.
Я распечатала пластырь и, едва касаясь коленки, налепила его.
Потом попыталась ладонью стереть кровяной след, выползающий
 из-под пластыря. Кровь размазалась. Я подумала, что надо  послюнявить палец и тогда только  пятно стерлось.
Ноги меня держали неважно и мне пришлось опуститься на колени возле Зуева. Он все еще разглядывал меня, словно увидел впервые.
«Извини, у меня температура,»-буркнула я.
И тут Зуев поднял руку и потрогал пробор на моих волосах. И легонечко убрал прядь, свесившуюся на потный мой лоб. Я обомлела под его рукой.
«У тебя божья коровка в волосах запуталась,»-объявил он и растянул рот в улыбке до ушей. Я просто онемела, не зная, что ему отвечать и, не отрываясь, смотрела, как его рука трогает мои волосы.
«Как их много-то…с ума сойти…она, бедняга, наружу выбраться не может…-говорил Зуев, помогая божьей коровке освободиться.-Ну, надо же,
 прямо в плен попала!»
«Плен…попала в плен»-вертелось в моей голове и уж относилось это, вряд ли, к божьей коровке.
«Стой, стой…замри…»-бормотал Зуев не то мне, не то божьей коровке.
Не знаю, как коровка, а я замерла. А, может быть, умерла…
Наконец, Зуев высвободил из джунглей  волос коровку, посадил ее на ладонь, а она, бестолковая, там сидела и никуда не собиралась улетать.
Наверно,  как и я, не понимала, что все это значит…
Потом медленно поползла, тыкаясь в разные стороны и соображая, куда ей теперь. И я не могла понять, куда мне теперь…
Коровка на ладони сориентировалась, наконец, и поползла быстрее.
И я определилась. Я села на пол возле Зуева и  уперлась слабой потной  спиной в стену. Стена приятно остужала мокрую мою спину.
Коровка подползла к кончику указательного пальца и снова тормознулась.
Дальше ползти было некуда.
Тут я подставила свою ладонь, которой стирала кровь. Ладонь была испачкана и примиряла меня с развязанными шнурками моего соседа…
Словно приняв игру, коровка переползла с зуевской ладони на мою и устроилась на ней, замерев.
Зуев оставил коровку в покое и взглянул на меня. Я опустила голову к коленям.
«Эй, там…»-позвал Зуев и отодвинул мои лезущие куда не надо волосы от лица и заглянул настырно.
«Эй, там,-понизив голос, снова позвал он и продолжал шепотом,- Гюльчатай, открой личико!»
Я еще ниже пригнула лицо к коленям, держа коровку на раскрытой ладони.
Зуев шепнул что-то уж совсем неслышное, кажется: «Божья коровка, улети
 на небо, принеси мне хлеба…»
Потом я почувствовала его губы скулой и мочкой своего уха.
Не знаю, сколько времени прошло вслед за этим.
Кажется, Зуев взял своей рукой мою раскрытую ладонь и крепко,
но не больно сжал ее в кулак, сказав: « А она улетела…»

Она улетела, а я вернулась на землю.
Вернулась на землю, увидев стоящую над нами уборщицу.
«Та-ак, эт-то чего тут? А ну,брысь!»-сказала она и не двигалась с места, пока мы очумело подымались.
Зуев с заклеенной коленкой похромал в свою палату, но властный голос уборщицы заставил его повернуть назад и спуститься вниз.
«А тебе что, особое приглашение?»-насмешливо глядя на меня, спросила уборщица, дочь которой тоже была в нашем отряде.
Кстати, та самая Наташка из первой палаты.
«Я сейчас…я быстро, мне вещи в изолятор надо собрать…»-невпопад объяснила я, снова почувствовав боль в горле и обреченно потащилась собирать вещи.
Кажется, там силы совсем покинули меня. Вроде, я брала и расческу, и пижаму, и зубную щетку…
А потом вдруг решительно легла на свою постель прямо в кроссовках, лицом к стене, и спрятала голову под подушку.
 И крепко зажмурила глаза.

Что было дальше я совсем не помню. То есть, этот день, 18 июня, для меня исчез навсегда.
Да и был ли он вообще? Или все это бред?
Наверно, был. Потому, что очень легко возвращалось во всех подробностях  ощущение руки Зуева на моей макушке, пытавшейся освободить заблудившуюся божью коровку в дебрях моих боттичелиевских волос.
 И его шепот возле моего уха. И мое необъяснимое оцепенение при бесчисленных повторах этого эпизода.

Все последующее время, проведенное мною в палате изолятора в полном одиночестве (как и мечталось мне давным- давно), слилось в бесконечный эпизод, в котором я и Зуев сидели на полу и где время остановилось.
 Словно мы два древних насекомых, застывших в куске янтаря навеки.
Мне, вероятно, очень хотелось оставаться в этой крепкой смоле моей памяти, хотелось увязнуть там навсегда, именно потому, что ничего лучше в моей жизни не было. За все тринадцать лет. И я увязла.

За долгие часы моей болезни было много маленьких светлых мелочей, таких славных, как те солнечные зайчики с потолка моей палаты.
Спасительная прохлада докторской руки на пылающем лбу…
И болтовня моих девчонок, стоящих под окном и рассказывающих отрядные новости…
И непонятно откуда взявшиеся цветы на окне…А по цветам ползает бестолковая божья коровка и не торопится улететь.
Все это меня живо трогало. Даже слезы появлялись, хотя мне это всегда было несвойственно.
Ну, тут все ясно-это болезнь виновата, это от слабости.
Плачу я теперь часто.
И при этом мне легко и даже блаженно. Благо, что никто меня не видит.
 Чувствую себя Снегурочкой, которая всю жизнь прожила ледышкой, весну продержалась, а вот  в первый месяц лета сильно пригрело солнышко и Снегурочка тает, умирая.
Но ни за что не променяет сладкие слезы своей гибели на прежнее ледяное и нелепое существование.
Потому что первый месяц лета прекрасней всей вместе взятой жизни.  Жизни зимой. И весной тоже…
Права была моя мама-я другая. Теперь я точно другая.
Я люблю этот лагерь, я люблю эту жизнь и я люблю всех людей.
Я хочу видеть и слышать их, смеяться с ними или грустить с ними, ссориться и мириться опять, говорить с ними обо всем, ходить болеть на стадион, делать отрядный уголок, сидеть в беседке у забора…
И я не тоскую больше по тишине своей комнаты.
И я не хочу больше  этой тишины.
Я жду, когда же, ну когда же я вернусь в свой отряд?!
И как это прекрасно, что все лето еще впереди! И, вообще, все впереди!
А свой дневник…Свой дневник я на этом кончаю.
 Я просто не могу не поставить на нем точку. Как и на всем прежнем.
Теперь он мне больше не нужен. Совсем-совсем не ну-жен! Не ну-жен!!!
 Я выросла из него, как вырастала из прежних своих туфель и платьев. И из прежних моих фантазий, которые никогда не станут чудесней настоящей жизни.
Вот сейчас я дописываю последние строчки, улыбаюсь и закрываю его. Все!
2004 г