Борис Покровский - Невозможно забыть!

       Нашу жизнь освещают встречи с людьми неординарными, с людьми, о которых мы говорим, что это – личности, самобытно воспринимающие мир. Будучи художниками, они не только по-своему его воспринимают, но и обогащают. И этим обогащенным миром восхищают всех, кто с ними связан. Даутов как раз принадлежал к таким людям.
       Разговор о Даутове-артисте, Даутове-режиссере – особый. Скажу о Даутове-человеке.
       Он был интересен всегда. Интересен в горе и радости. В споре и в согласии. Его собственное ощущение искусства было гармонично, причем оно не было оторвано от ощущения жизни.
       Я бы сказал, его личность была элегантна в самом большом и глубоком смысле этого слова. Элегантна и лирична – и это очень ценно, потому что сейчас, увы, мало людей, которые дарят нас изяществом своего искусства, изяществом мышления, спора, изяществом выражения своих мыслей и чувств.
        С Даутовым интересно было и спорить, потому что ваши логические доводы он проверял не только разумом, но и всей своей внутренней сущностью, всем мироощущением.
         Его образное мышление было очень целомудренно. И это чувствовалось и в отдельной фразе, и в решении какой-то сцены, любого музыкального или драматического материала, и просто при обсуждении театральной жизни.
         Даутов всегда и на всё имел свою точку зрения. Он никогда не поддавался модному течению и скорбел, если оно превалировало над здравым смыслом и над искусством.
         Даутов был оригинален – в понимании искусства, в понимании жизни и человеческих взаимоотношений. К тому же он был деликатен, и эта деликатность его была не просто манерой поведения – он был деликатен душой. Это выражалось и в его отношении к людям, и к художественным произведениям – музыке, литературе, драме, наконец, к жизни, к обстановке, которая нас окружает.
          Всё это в совокупности рождало в нем будущие образы, и он никогда не лгал против своей натуры. Он просто не мог лгать, это было не дано ему! Будем говорить откровенно: тот, кто умеет вовремя приспособиться, многое выигрывает в карьере. Даутов мог бы сделать карьеру в десять раз большую, чем он сделал, если бы был способен приспосабливаться и лгать против своей совести – личной и художественной.
          Мне всегда было приятно встречаться с Ниязом, потому что я знал – это будет интересная встреча. С таким человеком и помолчать приятно и полезно, просто помолчать.
          Даутов заряжал окружение интеллигентностью – в том смысле, что всё окружающее было им уважаемо. И огромная его сила была в том, что он умел слушать других, учиться у других, воспринимать всё, что ему давали, как самое великое для его души добро. А ведь людей, которые умеют слушать, очень мало! И это опять-таки признак деликатной души. Без этого трудно быть художником. И в его актерских работах, и в режиссерском опыте это деликатное отношение к автору, к публике, к собственному пониманию искусства было превыше всего.
        Поэтому Даутова хочется помнить, необходимо помнить… просто невозможно забыть!