Академик

     - Ур-раа! - как говорили наши отцы и деды. - Наши взяли водокачку!
     Командиру флотского артиллерийского склада повезло как утопленнику. Ему в подчинение дали настоящего живого лейтенанта с незамысловатой русской фамилией Шкорт и именем Роман. Парень военный флот видел по телевизору, во сне и в гробу. Вид автомата вызывал у него рвоту.
     Рома с видом сироты, который еще раз осиротел, мечтал попасть на флот как карась на сковородку. Он был не от мира сего, а от мира «того». «Свежеиспечен» не в военной бурсе как нормальные люди, а выучен в солидном Новосибирском государственном университете. Окончил его с красным дипломом и синей рожей. Короче - душераздирающая картина!
     Романа призвали на Флот на три года. Зачем? Не знаю. Может, для того чтобы он закопал диплом на Тихоокеанском флоте? Если вспомнить Пушкина, то, наверное, именно про этого лейтенанта Александр Сергеевич проникновенно написал - «Он был рожден для жизни мирной, для университетской тишины». Одним словом - Академик!
     История появления Академика на складе началась в коридоре Управлении кадров, где Рому за пуговицу поймал начальник ракетно-артиллерийского управления флота.
     - Ты кто такой? - посмотрев сквозь зубы на молодое дарование как на дохлую мышь, строго спросил Адмирал.
     - Я? - пойманный врасплох Академик, вместо того чтобы дать понять, что этот врасплох не его, а чужой, заикаясь, ответил. - Ш-шкорт.
     - Шкерт что ли? - это по-морскому означает короткий трос.
     - Нет, Шкорт, - не сообразив, о чем идет речь, упавшим голосом ответил бывший студент и тихо добавил, - через О.
     - А что такое «шкОрт»?
     - Это я! - качнув ушами, словно самолет крыльями, тихо выдохнул Академик.
     Поставив лейтенанта по стойке «Смирно!» и еще чуть-чуть смирнее, Адмирал, взглядом сделал лейтенанту трепанацию черепа и внимательно посмотрел ему в мозг. После этого флотоводец абразивной крошкой отдрючил салагу и быстро отправил в никуда, то есть в адовы дальневосточные сопки на забытый богом артиллерийский склад.
     После многочасовой дороги, не умывшись и не пожрамши, Шкорт с печально опущенными руками поплелся в штаб представляться командиру. Зайдя в неуютный, похожий на деревенский сортир кабинет с предписанием в потных ручках, еще отдающим типографской краской, Академик с порога начал изображать из себя дирижабль:
     - Т-товарищ к-командир! Э... Лейтенант Шкорт... значит эта... Представляется вам... эта... по случаю назначения… на эта... должность...
     - Что ты натворил, что тебя сюда отправили? - с неподдельным любопытством перебил капитан 1 ранга, задав себе вопрос «Почему я не сломал ногу, прежде чем увидеть это чудо?» Он был командиром части. Вредная работа. Вкус к жизни полностью отбивает. - Специальность-то, у тебя какая? - ощупав лейтенанта проницательным взглядом профессионального картежника, спросил командор.
     - Э... Защита... э-эта... великой теоремы Ферма... - от вида начальника мысли у лейтенанта начали запинаться.
     - Сам придумал или у тебя юмор такой? - стараясь не напугать лейтенанта, поинтересовался командир. Сидя в кабинете, словно приколоченный гвоздями к кресту на Голгофе, капраз непонимающе пошевелил погонами на плечах.
     - Нет! Ферма! - с математическим кошмаром на лице ответил Шкорт.
     - Может уравнения Максвелла-Андропова? - командир, собрав мохнатые глаза в кучу, шуткует, давая понять, что сам не чужд чувства юмора.
     - Нет именно Ферма! - с умным видом, что сразу насторожило капраза, уточняет лейтенант.
     - Чего-чего? - брови кэпа от удивления, словно червяки лезут на макушку, чтобы как бы посмотреть, не видно ли этого удивительного «ферма».
     - Ни чего, а кого, - поправляет Шкорт. - Теоремы Ферма!
     - Ферма? - помедлив пару минут, переспросил командир, которому было трудно войти в слова Академика, сложнее - выйти из них.
     - Да, Пьера Ферма, знаменитого тулузского э-эта математика, - завязнув в деепричастных оборотах, как муха в патоке лейтенант начал рожать ежика в тумане.
     - А это куда? - командир удивился от невразумительной «специальности»
     Математику ответить бы командиру как говорила ему в свое время мама: «Ты с мозгами поссорился! Не расшатывай мне нервы, их есть, кому расчесывать!», но он начал с профилем новоявленного Пифагора заумно объяснять командиру:
     - Э-это не «куда», т-товарищ капитан 1 ранга, а есть в мире с 1670 года такая Великая теорема теории чисел... эта... над доказательством справедливости, которой... эта... уже не один век борется все прогрессивное человечество, - лейтенант сделал неопределенный жест в сторону окна. - Кто ее решит тому дадут Нобелевскую премию! - мечтательно добавляет Академик.
     - Где? - капраз дергается, поворачивая голову к форточке, пытаясь посмотреть на это «прогрессивное человечество». Ему хочется пиво.
     - Не «где», а кто! - опять поправляет командира Ромик и самонадеянно повторяет по слогам. - Нобелевский ко-ми-тет...
     - Г-м... М-н-да-а… - сглотнув отрыжку от спирта, отдающую керосином, с философским видом бурчит потертый капраз. - Вот кадровики стервецы, эфиоп ети их маму, подсуропили все-таки на старости лет… - и неразборчиво выругивается губами в сторону. - Подсунули мне полосатый геморрой в штаны, якорь им в глотку. Насмеюсь теперь до пенсии от души… - почесав потные чресла, командир с печалью в сердце спрашивает летюху. - Ну и что мне с тобой делать, сынок?
     - Х-хочу...  эта... Родину защищать! - в волнении протолкнув в животе удивительные слова, Рома замирает как крест на погосте.
     - Просто детский сад! - с чувством говорит капраз и неожиданно для «академика» с циничной трезвостью в голосе спрашивает. - А ты знаешь, почему корова гадит «лепешками», а лошадь - «яблоками»?
     - Нет, не знаю, товарищ капитан 1 ранга... - Шкорт с беспомощным видом замолкает, будто подорвавшийся сапер на мине.
     - Вот видишь, не знаешь, полосатая лопата, а еще хочешь Родину защищать, - командир злорадно хихикает, после чего начинает с серьезным видом динамить ситуацию. - А если служба яйца оторвет?
     - Э-эта... К-кому? - сразу не поняв «плавного» перехода в разговоре с одной темы на другую, с испугом удивляется Шкорт, угри у которого от детской непосредственности чернеют, а в животе тягуче холодеет.
     - Тебе, яйценос родной. Что тогда? - наступает эпическая пауза.
     - Наградите…  Может даже орденом, - «скупая» мужская слеза, словно ртуть, чуть ли не соскальзывает по щеке штафирки. - Посмертно...
     - Кого? - теперь командир не может «въехать» в слова парня, пытаясь заглянуть в его глаза.
     - Меня, - лейтенант, занавесив зрачки розовым романтизмом, замолкает как треска в холодильнике и начинает печально смотреть в пол. В кабинет влетает пятисантиметровый шершень. Становится шершенее.
     - К-кнехт тебе на язык, зелень подкильная, и два - в задницу! - командир, до которого доходит смысл сказанного, вскакивает со стула и начинает метаться по кабинету, будто тигр перед кормежкой. - Стоишь тут каркаешь как вшивый баклан. Сглазишь же! - командор с взъерошенным загривком начинает шевелить подбородком, будто старый пингвин хвостом и назидательно выдает флотскую максиму. - Запомни, салага! В жизни всегда есть место подвигу, но, увы, после подвига не всегда есть место для жизни! - отдышавшись от заумной для себя фразы, садится за стол и спрашивает: - Ладно, салага, хватит о грустном. На что ты, бочка заклепанная, еще способен?
     - На многое. Мы квадратуру круга Линдемана, трисекцию угла Венцеля изучали. Решали задачи по теории вероятности, - начинает опять мудрствовать лейтенант.
     - Вот и ладненько-сладенько, - ничего не поняв из сказанного, но, удовлетворенно вытирая руки о тужурку, кивает командир. - Мы академий не кончали, про «косинус фи» не знаем. Интегралом только пол в казарме моем, поэтому иди к начальнику отдела хранения считать снаряды. Круглое кантовать, квадратное катать!
Академик еще не знает местных обрядов. Ему бы проглотить флотский постулат: «Не суетись под командиром, иначе он будет потеть, и соскальзывать!», как противозачаточную пилюлю и успокоится, но бывший студент, переждав, словно дождь тираду командора от неопытности начинает спокойно возражать:
     - А я думаю, что квадратное надо кантовать, круглое катать…
     - Что-о! Ах, ты еще думаешь? - взвывает командир, чуть не падая в себя. Челюсть у него глупо и растерянно отвисает, после чего он подбирает со стола рассыпавшиеся зубы и начинает без объявления войны чекрыжить летюху по полной программе. - Всё! Флоту пришел трындец! У нас лейтенанты начали думать! Триста чертей мне в глотку и ржавым якорем по голове! - взъерепенившись как мышь на крупу, кэп с лицом, достигшим степени шторма и голосом, набравшим железа, подпрыгивает на стуле и не на шутку начинает на весь кабинет рокотать натуральными словами из всех словарей мира.
      Шкорт, не зная главный служивый принцип: «Если на тебя орут, то расслабься и получи удовольствие!» от неожиданности вздрагивает и роняет из влажных пальцев не отданное командиру, уже отдающее потом служебное предписание. Со стены падает портрет Генерального секретаря. Начинает пахнуть мордобоем. Командир от неудовольствия, в сердцах ломает карандаш, подвернувшийся под руку. Употребляя замысловатую фразу, в которой совмещает медный таз, свои репродуктивные органы и оральное отверстие лейтенанта командор взмывает над столом и от негодования пикирует шершнем на Академика.
     - Кто тебя просит думать? Кто? - капитан 1 ранга хорошо знает, что на службе многодумье приводит к чрезвычайным происшествиям, сломанной карьере и увольнению с флота. - Служить надо, а не стоять как поручик Ржевский на ветру с обоссаными штанам! - злой, словно черт на сковородке, командир с сатанинским лицом продолжает греметь голосом, разделывая лейтенанта как плотву для ухи. - Заруби себе на носу! Служить Родине - это не в бане перднуть! Все глупости на флоте от «думанья», - багровая от негодования, командир шлепается на стул. - Не сметь возражать! - и с гневом библейского пророка добавляет знаковые идиоматические выражения, которые ставят Академика в тупик.
     - А я и не возражаю, - парень под потоком тирад командира начинает плавиться.
     - Тогда убери с лица свое мнение, глобус тебе в задницу!
     - Можно идти? - лейтенант взмахивает рукой жестом, напоминающим что-то среднее между пионерским салютом и воинским приветствием.
     - Можно «машку за ляжку», а на флоте говорят: «Разрешите!» - но, поняв тщетность воспитательных усилий, командир машет рукой. - Иди отсюда к ядрене фене, иначе я из тебя сделаю гильзу от снаряда! - командир уже готов прихлопнуть Академика, словно таракана. - Ты понял?
     Шкорт понял. Слова командира отпечатывается на лбу лейтенанта, словно причал на борту корабля при жесткой швартовке. Лейтенант разворачивается и вместе с не застегнутой ширинкой убывает в отдел хранения. Место куда командир пнул Академика, означало, что следующим этапом было разжалование, тюрьма и расстрел. Рома идет к начальнику отдела хранения снарядов капитан-лейтенанту по прозвищу «Водкин».
     - Ли-ти-нант! - при виде Шкорта радостно восклицает капитан-лейтенант, смачно хрустя соленым огурцом, словно тараканом после быстро выпитого стакана спирта за снарядными ящиками. - Я тебя сто лет ждал как голова плаху. Где тебя носило? Во-первых! Проснись! Зима приснится - ноги отморозишь! Во-вторых! Зад в руки и на линию огня, но не забывай - служба печалит! - похмельный взгляд Водкина даже теплеет, глядя на университетское чудо.
     Попасть на флот - главное не пропасть! Роме сразу выдают затасканный службой чей-то рабочий комбинезон. Когда дипломированный математик влазит в комбез, который покрывает его с головой, то становится похож на чулок, натянутый на насос, выкачивающий навозную жижу. Штаны развиваются словно презерватив после употребления на мачте старинной бригантины. Как этот «парус» наполнить ветром времени? Да очень просто - стянуть их чем-нибудь.
     - А чем? - с суетой крысы тонущего корабля задает вопрос лейтенант начальнику.
     - Чем-чем? Пуповиной пьяного бурундука, - не думая, брякает каплей. - Может тебе подгузник выдать и научить детей делать?
     - Товарищ капитан-лейтенант! - немного подумав, обращается Академик к начальнику. - Мне нужна веревка!
     - А мыло не надо? – хохотнув, не замысловато шуткует Водкин и терпеливо объясняет. - Дурень, это называется шкертом!
     - Где его взять? - парень беспомощно разводит руками.
     - В..., - здесь капитан-лейтенант хочет ляпнуть соленое словцо, хорошо зная, что разговор без мата - это рапорт, но, глядя на лицо Академика, недовольно добавляет, - в Караганде! - и начинает как фокусник «вынимать кроликов из шляпы», то есть нервно объяснять молодому лейтенанту, где можно найти веревку. - Иди к снабженцам и попроси у «Дрозда», если у него нет - поищи «Вымбовку» на «подземке». Если и у того нет, сходи на «дальнюю зону» к «Мурлокотану». У него в тридцать первом хранилище между двадцать пятым и двадцать девятым штабелем взрывателей слева должна быть заныкана бухта пенькового троса.
     Штафирка, с потерянным видом выслушав ценное указание и ничего не понявший из сказанного, начинает искать этот удивительный для него «шкерт». Его на береговом складе вообще-то днем с огнем его не сыщешь. Зато в этом тыловом тупике есть «море» стальной проволоки - «контровки». Главный принцип службы в арсенале был прост: «Не сделал - запиши, не затянул - законтри!»
     Найдя контровку, Ромик скрупулезно продевает проволоку в тренчики-шлейки для поясного ремня на комбинезоне. Добросовестно обматывает несколько раз ее вокруг себя и закручивает кем-то подсунутыми плоскогубцами у пупка комбеза в тугой узел. Короче: детский сад - штаны на лямке.
     - Вот теперь порядок! - радостно изрекает Академик, впервые выполнивший задание своего начальника. - К подвигу готов!
     Что дальше? А дальше, если не мешают гражданские повадки и впечатлительная душа, впереди воинская служба, полная радости и неожиданного счастья.
     Первая «радость» у лейтенанта, отравленного ядом квантовой теории элементарных частиц футбольных полей с релятивисткой аннигиляцией нейтронной арифметики, случается уже днем. Парню хочется «по большой надобности» как в свое время Филиппку учиться. Он жаждет сходить. Куда? Да туда, куда даже короли и президенты ходят своими ногами.
     Земля - это вам не корабль, где всегда есть уютный гальюн. Берег - это убогая сухопутная действительность в виде простого деревенского «скворечника», срубленная очумелыми матросскими ручками с простой выгребной ямой на сто лет пользования и вырезанным ангелом на дверце. В единственную «дырку от бублика» может целиком провалиться взвод уссурийских тигров. Крыша покрыта рваным рубероидом, дверца заведения запирается деревянной щеколдой как в простой уборной.
     - Разрешите убыть в сортир? - с грустными собачьими глазами, переминаясь с ноги на ногу, как бы по-военному просится наш Академик у начальника.
     - А ты уроки сделал? - как бы шуткует Водкин, а потом на полном серьезе начинает возмущаться бестолковость парня. - Не в сортир, а в гальюн, студент! В га-ль-юн! Мама твоя женщина! Пора уже и выучить флотские названия святых мест, - и с доброй усмешкой добавляет. - Попробуй, если получится! Если что - мы за тебя отомстим!
     Собрав воедино свою координацию Ромик, оплодотворенный командирским «добром», убывает сеять «вечное, разумное, теплое». Парня нет, пять минут, десять, двадцать. Через полчаса Водкин начинает ощущать какое-то внутреннее беспокойство, которое, наверное, бывает у домашних хозяек, забывших выключить утюг после глажки белья. Каплей видит, что на дистанции его плевка не видно лейтенанта.
     - Мнда, - грустно вздыхает начальник. - Это чревато выговором от командира.
     Хорошо помня флотскую аксиому: «Лейтенант - это маленький ребенок, но с большим мужским естеством», Водкин с мрачным видом работяги-страдальца начинает искать чудо по артскладу, забыв о том, что сам недавно отправил его срать.
     Обходит хранилища и площадки хранения боеприпасов. Заглядывает за штабели ящиков из-под снарядов - лейтенанта там нет. Заходит в канцелярию, курилку - тоже нет. Проходит по кандейкам - нигде нет Академика. Пусто. Чудеса, однако.
     - Никто не видел моего «академика», ешь его двадцать? - спрашивает у окружающих архаровцев с нецензурным выражением глаз.
     - Наверное, пугает очко «прицела» нашей единственной «артустановки», - участливо предполагают сослуживцы, провожая каплея сочувственными взглядами.
     - Эта мокрая вошь на писсуаре веревку проглотила, что ли? Или солитер длинный попался? Задницей перекусить не может? - Водкин начинает потихонечку выходить из себя.
     Подойдя к нужнику, взору капитана предстает бесподобная картина. Лейтенант - еще не поротое службой создание с мукой на лице вертится, словно голый на морозе. Красный как вареный краб от биологического нетерпения парень готов выскочить из намертво законтренных металлической проволокой штанишек. На раззяву страшно смотреть. Правильно говорят старики: «Срать и родить - нельзя погодить!»
     Рома зубенками героически старается перекусить железную искрящуюся контровку, которой неистово себя обмотал. На ум приходит крылатая флотская аксиома: «Не можешь срать - не мучай оппу!» В довершении ситуации, увидев начальника, эта сушеная вобла с печальным видом одинокой клизмы начинает пытаться отдать воинскую честь и смущенно говорит:
     - Извините... я не виноват... так получилось...
     Решительный начальник, как и полагается на флоте, не раздумывая, выхватывает из кармана кусачки, которые всегда при нем. Быстро перекусывает проволоку на «поясе верности» лейтенанта и выпускает из плена его седалище. Шкорт со спущенными штанами влетает на форсаже во врата рая. Садится на «дырку от бублика» как петух на яйца. Приготовившись взять в руки проблему и сделать злодейское дело, Рома чувствует, что у него в межножье из «очка» снизу кто-то аккуратно трогает его за «мягкое» место.
     Академик смотрит себе на волосатое фаберже и видит… измазанное в свежем дерьме чудовище. Это матрос в химкомплекте с огромными глазами противогаза, плавая в говне как кошка в сметане, ищет в выгребной яме уроненный час назад военный билет. Сквозь противогазную трубку глухо звучит загробный голос:
     - Братишка! Не загораживай свет!
     От ужаса Академик обделывается на голову искателю приключений. Кошмар!
     Над дальневосточными сопками раздается рев первобытного человека. Вот оно свершилось! Лейтенант ощущает свою первую радость на службе!