Тополь из детства

Даже тогда, пять десятков лет назад, когда Колька был маленьким, тополь был большим. Он рос в углу их старого двора, возвышаясь над всем, что было вокруг. Он был даже выше их дома, хотя дом, в котором жил Колька, был самым высоким на всей улице – целых четыре этажа. И больше таких огромных деревьев поблизости не было нигде. Старики говорили, что раньше, до того, как стали строить их дом, тополей здесь было пять или шесть, но их спилили, оставив только этого великана. А когда стройка закончилась, жильцы нового дома посадили по всему периметру двора десяток молодых тополей. Как бы взамен тех, которые спилили. Но все они благополучно зачахли один за другим. Может, потому что сажали неправильно, а, может, из чувства протеста. А старый тополь рос, с каждым годом становясь всё выше и мощнее.
Хотя, может быть, Кольке это только так казалось. Потому что потом, когда он стал старше, тополь уже не виделся ему таким большим. Наоборот, год от года он словно убавлял в росте, горбился и сжимался, как горбятся с возрастом все старики. Но всё равно в середине июня тополь, как и раньше, засыпал весь двор своим пухом. А потом этот пух летел в окна, оседал на марлях и сетках, забивался в подвалы и скапливался у стареньких бордюров маленькими пушистыми сугробами.
В годы его детства любимой забавой детворы было поджигать этот пух и наблюдать, как пламя жадно пожирает островки белой пены. Если взрослые замечали сие действо, то пацанам доставалось по полной. Но ребятня всё равно поджигала пух, когда никого не оказывалось рядом, и завороженно смотрела, как бегут, обгоняя друг друга, по тополиным сугробам прожорливые огоньки.
Впрочем, взрослым, напрочь лишённым детской романтики, было не до ребячьих забав. Они давно уже не видели никакого очарования в огненных змейках, наоборот, они боялись, что эти, казалось бы, невинные развлечения приведут к пожару. Некоторые даже предлагали во избежание гипотетических неприятностей спилить старый тополь, но, обычно, разговорами всё и заканчивалось. Во-первых, для того, чтобы спилить дерево, требовалось получить разрешение в местных органах власти. А это дело было долгим и хлопотным. А, во-вторых, если честно, ни у кого из жильцов не поднималась рука на старого великана. Ведь он был, вроде, как родным…
Но, как бы то ни было, с годами тополь всё больше и больше дряхлел, и порой, когда поднимался сильный ветер, скрипел и стонал, роняя отмершие ветви.
«Когда-нибудь этот исполин всё-таки упадёт!» – вздыхали в такие моменты взрослые и опять начинали разговоры о том, что его надо бы спилить. Но ветер стихал, тополь переставал стонать, и разговоры стихали.
Правда, по инициативе кого-то из жильцов, тополь всё же огородили железным забором. Как-то вечером маленький грузовичок привёз во двор решётки, сварщик дядя Вася из четвёртого подъезда соорудил из них ограду, и тополь вдруг оказался в подобии клетки, отделённый от всего остального двора. Конечно, все понимали, что, не дай бог, он действительно упадёт, эта жалкая оградка не поможет. Но так всем было как-то спокойней. А тополь, наплевав на все оградки, каждый июнь продолжал засыпать двор пухом и горестно скрипеть под порывами сильного ветра.
А вот местные мальчишки этой оградке были даже рады. Кто-то – Колька уже не помнил, кто – отогнул пару прутьев решётки с тыльной стороны тополя, и теперь «авторитетные пацаны» курили там вечерами, скрываясь от строгих мам между тополем и старыми гаражами. Или пили пиво, но это уже позже, когда стали чуть старше…
А потом Колька уехал. Как-то незаметно для себя он повзрослел, окончил школу и поступил в институт совсем в другом городе. У него появились новые друзья, новые интересы. А старые воспоминания незаметно отходили на второй план., бледнели и таяли, лишь изредка вспыхивая огоньками, как тот тополиный пух.  Почти забылся родной с детства дом, уютный двор, забылись мальчишки, с которыми он провёл всё детство... А вот тополь он помнил. Не то, чтобы помнил постоянно, но иногда, ночами, он вдруг снился ему, качая ветками и роняя на весеннюю траву свой белый пух. А, приснившись, он обязательно приводил за собой и старый дом, и двор, и друзей. Но сначала всегда был тополь.
Иногда, проснувшись после такого сна, Колька думал, что этот тополь – отправная точка его пути в этой жизни. Что именно с ним связаны все его успехи, именно он незримо подсказывает ему правильные решения. Но, все эти мысли приходили ему в голову лишь по ночам, в моменты кратких пробуждений. А потом он снова засыпал и, проснувшись утром, не помнил своих ночных мыслей. 

А потом и сны эти куда-то пропали. В родной город после окончания института он возвращаться не стал. Жизнь его круто изменилась, и всё, связанное с его детством и ранней юностью, вдруг стало каким-то далёким и ненужным. Стареющих родителей он, устроившись на хорошую работу, забрал к себе, их квартиру (ту, в которой он вырос) продал за какие-то смешные деньги (а за какие ещё деньги можно было продать старую квартиру в маленьком провинциальном городке?), и теперь его больше ничего с городом детства не связывало. Первые любови забылись, школьные друзья разлетелись по всей стране.

Теперь он много путешествовал. Его работа, связанная с постоянными разъездами, позволила ему побывать в самых отдалённых уголках земли. Но, вот что интересно: в какую бы страну Колька ни приезжал, везде он, почему-то, первым делом узнавал, какие в данной местности растут деревья.
И, подсознательно, сравнивал их с тополем своего детства.
В Мексике Колька смотрел на гигантские секвойи, в Африке и Австралии – на тысячелетние баобабы в Америке – на стометровые пихты. Да, они были гигантскими, но ему почему-то казалось, что тот тополь из детства был выше. Он понимал, что ему это только казалось, и всё же...
Но вот однажды, в начале лета, судьба занесла его в родные места. Маленькому провинциальному городу вдруг потребовались услуги большого специалиста. И Колька приехал. Он смотрел на город своего детства, узнавал его и не узнавал. Ему, только на днях вернувшемуся из большого европейского города, странно было видеть узкие улочки, когда-то казавшиеся ему широкими и красивыми, смотреть на двух- и трёхэтажные дома, перемежающиеся с деревянными постройками.
Внезапно Кольке остро захотелось увидеть свой старый дом. И, конечно же, тополь. Он понимал, что, вполне вероятно, никакого тополя уже нет в помине, ведь с момента его отъезда прошло больше тридцати лет. Но Колька, теперь уже Николай Михайлович, всё-таки углубился в лабиринт улиц и переулков, уверенно сворачивая в нужных местах. И…
Его дома не было. На месте четырёхэтажки стояло здание торгового центра. Поблёскивая зеркальными стёклами больших витрин, оно возвышалось над ещё оставшимися маленькими домиками. И всё вокруг было чужим и незнакомым. Но справа…
Справа от торгового центра стоял его тополь. Окружённый новой, литой оградой, он вновь готов был рассыпать свой пух по многочисленным зелёным газонам. Колька вдруг увидел, что на ограде, на самом видном месте, привинчена  металлическая табличка. «Ну, вот, – подумал Колька, – когда-то хотели спилить. А он, старик, и доныне жив!»  Колька подошёл поближе и увидел, что на табличке написаны только два слова: «ТОПОЛЬ ИЗ ДЕТСТВА». И больше ничего.
«А больше ничего и не надо», – подумал Колька.
Он прикоснулся к ограде, постоял минуту и пошёл по своим делам.