Зига, мальчик, не плачь!

    



                «ЗИГА, МАЛЬЧИК, НЕ ПЛАЧЬ!»
 
      100 лет со дня рождения Сигурда Оттовича Шмидта  (1922-2013)

      
                «Я человек 19-го  века и в ваш 20-й век  попал совершенно случайно, по ошибке судьбы,  позабывшей убрать  меня вовремя».
                В.О. КЛЮЧЕВСКИЙ

         В этом году мы отмечаем 100-летие со дня рождения уникального во всех отношениях человека и учёного, историка-педагога, археографа, историографа и краеведа, автора фундаментального  исследования «Становление   русского  самодержавия»  Сигурда Оттовича Шмидта (1922-2013).      
       Он родился в страстную субботу под звон колоколов, в конце Красной  Смуты 1917-1922 годов  и в разгар     НЭПа,  когда в Москве открылись рестораны-столовые  Моссельпрома, а  в деревнях Поволжья  ещё продолжалась борьба с голодом и людоедством.  Он родился в Москве 15 апреля 1922 года, в семье известного учёного Отто Юльевича Шмидта (1891-1956) и литературоведа Маргариты Эммануиловны Голосовкер (1889-1955), впоследствии заведующей сектором художественной иллюстрации Института мировой литературы АН СССР.      
        Его  первой кормилицей  стала деревенская коза (потому что у мамы не было молока),  а первым   учителем по жизни стала няня Тата, деревенская  девушка,   украинская полька, по сути,  его вторая мама, которая прожила рядом с ним  все  свои 90 лет.  Это она передала  «советскому  барчуку» Сигурду  своё  долголетие и жизненную энергетику,  обеспечила ему  здоровый быт,  долгую, размеренную, благополучную жизнь на одном и том же  неизменном  месте. Он пережил всех своих современников, знаменитых, известных и умышленно забытых, он пережил всех своих ровесников и даже  многих своих учеников. 
       Сигурду Шмидту  везло на воспитателей-наставников, на научных руководителей, учителей  нравственности, на  философов и мыслителей. 
      Считается, что  влиянием матери и её брата, философа Якова Голосовкера (1890-1967), у Сигурда Оттовича ещё с юности  сложился интерес к гуманитарной сфере, русской культуре и истории. Однако, это не совсем так. В становлении будущего историка-источниковеда принимали участие и другие люди. После возвращения  студента-историка  Сигурда  из эвакуации  в Москву,  его научным руководителем на историческом факультете МГУ стал один из крупнейших русских историков-славистов, источниковед,  исследователь «Русской правды», издатель русских летописей,   академик Михаил  Николаевич Тихомиров (1893-1965).
       Огромный вклад  в мировоззрение молодого начинающего учёного Сигурда Шмидта  внесла Фаина Абрамовна  Коган-Бернштейн, в девичестве —  Аронгауз (1899-1976), историк-медиевист и переводчик со старофранцузского, вдова  эсера Матвея Львовича Когана-Бернштейна —  русского революционера, политического деятеля и доктора философии, расстрелянного красными  в 1918 году, жена историка-философа  Павла Юшкевича (1873-1945). 
        Это она перевела на русский  актуальные и поныне книги  Э. Ла  Боэси «Рассуждение о добровольном рабстве» (М.1952) и  Ф.Бэкона «Новая Атлантида» (М.1954).
        Именно по подсказке  Фаины Коган-Бернштейн и академика, историка-слависта Михаила Тихомирова  Сигурд  Шмидт  выбрал для  себя  историю русского абсолютизма, эпоху Ивана Грозного.
      Оба учёных исходили из  реалий своего сурового времени.   Эпоха  политических романтиков и мечтателей прошла, наступила эра диктаторов и прагматиков  вождей. При Сталине многое в судьбе профессионального историка зависело  от выбора темы и умения  её трактовать в угоду  своего  времени   и любого  правящего политического  режима.   
     Как оказалось позже, это было мудрое решение, как со стороны наставников, так  и со стороны самого  ученика. Самодержавие в лице Ивана Грозного  —  единственная из всех имеющихся форм общественного устройства, при котором  только и возможно единение народа и консолидация людей в законопослушное, управляемое общество. Без царя-самодержца немыслима Россия, как без великого вождя и генерального секретаря немыслим  СССР. 
     В конце 30-х годов, перед войной,   в СССР сталинский режим  окончательно окреп, и  началось построение  советской сверхдержавы и подготовка ко второй  мировой войне. Тема  неограниченного  единовластия и опричины времён Ливонской   войны  в эпоху сталинских репрессий получила  новое идеологическое звучание. Она  возрождала убитые совсем недавно  Лениным   великодержавный русский шовинизм, национальную гордость великороссов и природный  русский  альтруизм. 
           Концепция Сигурда Шмидта  по тем временам была предусмотрительно гибкой и универсальной, и порой  она выглядела смело: утверждая, что Иван IV стал первым русским абсолютным монархом, молодой историк провозглашал, что личность иногда может быть сильнее безличных исторических сил, всемогущество которых провозглашал тогда  марксизм-ленинизм. Это с одной стороны. Культурный герой бросает вызов всему миру, мнёт его как глину и побеждает.  А с другой, —   весь мир оказывает культурному герою сопротивление.   И тогда личность,   бросившая вызов всему миру в борьбе за мировое господство, терпит поражение,  не столько от внешних сил, сколько внутренних врагов, двурушников, ренегатов и предателей.  Здесь  без всенародной поддержки и силовых структур   вождю и самодержцу никак не обойтись! Здесь  без всенародной поддержки и силовых структур   вождю и самодержцу никак не обойтись! Самодержавие в лице Ивана Грозного  —  единственная из всех имеющихся форм общественного устройства, при котором  только и возможно единение народа и консолидация людей в законопослушное, управляемое общество. Без царя-самодержца немыслима Россия, как без великого вождя и генерального секретаря немыслим  СССР. 
     В СССР  научные исследования  русского средневековья  (эпохи Ивана  Грозного) всегда являлись  и  являются  сегодня   весьма специфической  областью   русской  исторической науки, выходящей за рамки чисто кабинетной академичности.  Они  изначально носят  идеологический, гражданский, имперский  пафос — феномен  Ивана Грозного в  советском и постсоветском обществе  всегда осмысливается «правоверными»  историками-государственниками   через феномен Сталина.  В этом случае «жизнь без царя» в голове так же немыслима и невозможна для всех великороссов, как и жизнь без  «великого вождя в голове»  для  всего  советского народа. 
     Именно Фаина Коган-Бернштейн, подруга второй жены Отто Шмидта Маргариты  Голосовкер стала на всю жизнь путеводительницей  и наставницей её сына Сигурда. Именно она стала живым свидетелем начала жизненного пути подростка и юноши Сигурда:
        «Не буду скрывать, Зига    всегда был и навсегда останется для меня милым, умным, добрым  мальчиком.  Да!  Он для меня —  всегда  мальчик, в любом возрасте и в любом звании!
               А время тогда  для  всех советских  людей   было очень  тяжёлым, голодным и суровым, шла  жестокая борьба между гражданами  за  место под советским солнцем. После коллективизации случился страшный голод 1932-33 годов, доводивший  сельчан  до людоедства. В это страшное время Зиге было десять лет!  На первом месте у людей  стояли жилплощадь  и  продуктовый паёк, на втором —  всё остальное. Кто-то завидовал, почётным  политкаторжанам и героям гражданской войны, бывшему   командиру продотряда Науму  Беспощадному и куску конины, а кто-то  — Лиле Брик и её французскому легковому автомобилю «Рено». Я сама тогда  мечтала о «Рено», но сейчас я хочу иметь «Бьюик»…
      У мальчика Зиги среди  сверстников было много завистников и недоброжелателей.  Я как могла, оберегала   Зигу от соблазнов жизни, от влияния  дурных людей, от чужой  лютой зависти и классовой  ненависти.  И  особенно я ограждала   мальчика  от  московских хищниц, разных  Эллочек Людоедок.   Когда Зига  стал юношей-красавцем  и завидным женихом, от  них, наглых, бесстыдных  и смазливых,  отбою  не было!   
     Скажу честно,  Зига как жених тогда ни в чём не уступал Василию  Сталину, а по своему интеллектуальному и морально-нравственному, этическому уровню  многократно   превосходил   его.  У  сына Отто Шмидта  была безупречная репутация, а у сына Иосифа Сталина — дурная слава. Выйти замуж за Сигурда мечтала каждая  девушка, а вот за Василия —  боялись  многие.
          Нельзя сказать, что жизнь  Зиги была беззаботной и безмятежной, лишена глубоких потрясений и переживаний.  В его жизни случалось всякое, о чем не всегда  следует даже вспоминать. Ведь память  порой  причиняет нам невыносимую боль и страдание!
         Для Сигурда, по-моему,  такой болью стало    лето 1941 года, начало войны с Германским  Рейхом, оно оказалось   самым  главным и глубоким  потрясением в его жизни.  Хорошо помню, в  каком ужасном состоянии  Зига  вернулся домой после рытья противотанковых  рвов и траншей! Помню, как он, молча, не раздеваясь, прошёл в свою комнату и закрылся в ней на ключ. А вскоре я услышала его приглушённые  рыдания.
       Зига  никого, кроме меня,  не хотел видеть и только мне   он  на вторые сутки открыл дверь!  И только мне  одной он поведал о причине своего глубокого  отчаяния. Именно там, у Волокаламского шоссе,  Зига и узнал от  солдат всю  правду о ходе войны, что Москва будет скоро сдана немцам до Нового года, а в следущем 1942 году вермахт  перейдёт Волгу и достигнет Южного Урала. 
         Отчаяние Зиги было велико. Я боялась, что  он впадёт в глубокую депрессию и сойдёт с  ума.  Стараясь хоть как-то  успокоить плачущего мальчика,  я сказала, что  вполне разделяю антисоветские речи несчастных наших красноармейцев. Они правы. Им лгали. Их обманули, как и обманули весь  народ!   Наша армия оказалась  не готова к оборонительной войне. А сотни тысяч  наших  красноармейцев  попали в окружение,  оказались в положении,  окружённых германцами в Тевтобургском лесу,    двух римских легионов Квинтилия  Вара.
         Однако, этот исторический пример не успокоил  Зигу,  чтобы вывести его из  стресса  нужны были  более веские и убедительные доводы. Те самые,  при помощи которых  с нами  говорит  История и наша  услужливая  Память.
        И тогда  я вспомнила Отечественную  войну 1812 года. Эту одну из главных  вех  русской  истории.  Вспомнила кровопролитную Бородинскую  битву под Москвой! И сожжение Москвы вместе с оставленными  в ней  раненными  русскими  воинами!  И эти письма Наполеона Александру  I  Павловичу о заключении мира на взаимовыгодных  началах…
       Вспомнилось мне  и дерзкое нападение казачьих команд Платова и солдат Милорадовича   под  Красным    на обоз  наполеоновского маршала  Даву, где в одной из подвод было обнаружено  множество  географических карт Евразии от Южного Урала до Индийского  океана!  Карты колониальной Индии!
   И до меня дошло. Тогда  меня вдруг осенило! Закон  повторных случаев! Эврика!     И тогда  я  твердым голосом произнесла: «Зига, мальчик, не плачь! Победа будет за нами! Поверь мне!  Победит здравый рассудок.
    Зига, верь мне, всё будет так, как было в 1812 году! Победит  героизм  русского солдата!  Тогда русские войска вошли в Париж, а  в наше время советские войска  войдут  поверженный  Берлин!
    Зига, знай,   Наполеон не хотел  завоевывать  нашу холодную и снежную, бедную  тогда  Россию  —    в его  планах было повторить поход Александра Македонского. Он хотел пройти  через Россию в Индию, победив  по пути русского царя-отцеубийцу.  Наполеон хотел  после взятия Москвы подписать  с русским императором договор о мире и сотрудничестве, чтобы тем самым    присоединить   русскую армию  к своей интернациональной армии в походе на Индию. Повторить то, что не получилось у него с императором Павлом I  двенадцать лет назад.    Да!   Это факт, и, увы,  с  ним ничего не поделаешь.  В истории бывало всякое, нелепое и немыслимое   вопреки нашей исторической  традиции!   И к  великому огорчению всех  наших  военных  историков-патриотов.
       Зига, знай — великий  мизантроп  Гитлер бредит славой Наполеона и идеей  мирового господства точно  так  же,  как когда-то грезил     Наполеон Индией и     славой Цезаря и Александра  Македонского.  Вот увидишь, —  его безумный  поход в Индию не  состоится! Даже если вермахт  дойдёт до Южного Урала и Казахстана!
       Зига, мальчик, знай и помни: тот, кто намеревается покорить весь мир,  свою жизнь всегда  кончает  плохо. Зига, мальчик, не плачь! Вот увидишь, всё будет хорошо! Гитлеру не жить долго  на этом свете. История имеет обыкновение возвращаться в иных масках и в иных одеждах  и жестоко мстить за столь бесцеремонное обращение с  ней, как с дешёвой  шлюхой! 
        Гитлер   сам отравится или повесится, или его отравят и/или повесят  его  преступные  подельники.  Так сказала я тогда!  Sic! Так в  первый раз в жизни я  стала арбатской   сивиллой-прорицательницей,  я  до сих пор  удивляюсь этому. Но главное не в этом. Главное, что после моего жаркого, спонтанного  пророчества  Зига сразу успокоился, пришёл в себя, стал трезво оценивать  окружавшую  его  реальность.  Вот  так! Вот  как было!  Правда историческая и  бытийная   не только больно ранит, она ещё и лечит.  Об этом никогда не стоит  забывать как историку, так  и политику. 
       Мы с Зигой  до сих пор  9 Мая отмечаем    с особой нежностью,  вспоминаем тот  вечер октября  1941 года, вечер   утешений и предсказаний, наших  надежд и упований….»
      Со дня этих по-матерински  теплых воспоминаний замечательной учёной дамы  и человечной женщины прошло более полвека, но, слава Богу,  память хранит почти  всё во всех   деталях, нюансах  и мелочах.
      Уже нет давно в живых  участников тех событий, и  с каждым годом становится трудней уточнить роль каждого из них в культурной и общественной жизни общества, о  позитивном и/или негативном  влиянии друг на друга.    
      Вполне возможно,   что  Фаина Абрамовна несколько  преувеличивала свою роль в становлении Сигурда Шмидта  как социально зрелого мужчины, как гражданина и учёного. Пожилые люди иногда страдают этим.  Но не в такой запредельной степени самохвальства,   характерной для  нашей  нынешней   московской «золотой молодёжи». При этом, надо признать, что   институт наставничества и  пайдейи в СССР был   стократ мощнее и развитей, чем в сегодняшней  безыдейной, монетарной РФ.
       Вне всякого сомнения, что  именно Фаина  Абрамовна  в строгом  соответствии  с грубой  реальностью планируемой большевиками  истории страны,  контурно  обозначила  будущее   Сигурда Оттовича как гражданина и как учёного. Фаина  Абрамовна, как миедевист и опытный профессор истории  научила  начинающего  историка  узнавать великие маяки (парадоксы, вариации и  метаморфозы)  на исторической ленте Мёбиуса, постигать тонкие и запутанные  нити всеобщей  истории.     Горячая сторонница учения  великого геохимика и биогеохимика Владимира   Вернадского (1863-1945) о ноосфере, Фаина  Абрамовна связывала    многие великие деструктивные  события  в мировой истории (восстания, войны и революции)  с  солнечной активностью,  влиянием солнечных вспышек  на массовое сознание людей.   
      Ход и азимут некоторых судьбоносных и  трагических событий, по её мнению,  зависел не только от культурно-образовательного и  духовно-нравственного состояния  общества, но и  от психофизического здоровья лидеров нации и правителей страны. От психического здоровья авторитарных правителей, их ума, интеллекта  и глупости,  зависят судьбы стран и народов, дальнейшее развитие  науки и культуры, и  соответственно,  уровень политической  культуры и культуры исторической памяти.    
      Давно известно, что наш  опыт  —  источник нашей мудрости, а источник  нашего опыта  —   наша глупость. Notre sagesse vient de notre experience, et notre  experience  parvient de notre folie… 
        А посему  не без влияния этой замечательной  наставницы у Сигурда Оттовича с юности  проявилось настороженное и опасливое отношение к  тоталитарной власти вообще и  правящему коммунистическому режиму в частности. 
       Не будем забывать, что на глазах этого  молодого  историка-москвича шла полным ходом  генеральная реконструкция Москвы, как будущей столицы победившего мирового пролетариата. На его глазах,   на месте взорванного храма Христа  Спасителя,  воздвигалась  коммунистическая Вавилонская  башня —   Дворец Советов,   шло строительство метро, сносились исторические здания, памятники и храмы. 
       За долгий век Сигурду пришлось быть очевидцем войны советской  власти со своим народом, борьбой с исторической  народной Памятью, с осквернением храмов и могил, сносом  памятников и целых кладбищ. Вместе с этим наносился  непоправимый  ущерб историко-биографическим (генеологическим) исследованиям, знаковые имена эпохи навсегда исчезали из живой истории страны. Для того, чтобы сохранить память о своих  предках, об их славных деяниях и свершениях, Сигурдом Оттовичем была  введена  ещё одна  вспомогательная историческая дисциплина — НЕКРОПОЛИСТИКА, главным предметом которой  стали  кладбища, секретные захоронения  и братские могилы  войны и ГУЛАГА, их описание,  изучение и сохранение. 
        Историк-источниковед Сигурд Оттович Шмидт, явился для нас, детей  Войны и Беды, последним из могикан русской исторической науки, носителем и пропагандистом «живой истории»,     отчизнолюбия и  краеведения-краелюбия.      
      Надо признать, что специалистом в области истории русского Абсолютизма и государственности он был непревзойдённым. Своими историческими  лекциями он оживлял и одухотворял отечественную историю, русскую культуру.
     Когда Сигурд  Оттович  живо   рассказывал     о личной жизни Ивана Грозного,  о его физических и душевных недомоганиях (о сифилисе костного мозга и мании преследования), об  Избранной раде, о  государственных преобразованиях и укреплении  личной власти, то  слушателям  жалко было всех.   Было (почти  до слёз) жалко,  как  самого  несчастного  царя-тирана,   так и  его приближённых — Алексея  Адашева, Ивана  Висковатого, Андрея  Курбского, попа Сильвестра и митрополита Макария.  Жалко было всех, но  жальчее всех  было  самого  себя. 
        Его лекторский язык был артистичен, изыскан и изящен, доверителен и человечен. От своего дяди по материнской линии,  репрессированного философа Якова  Голосовкера (1890-1967),   он приобрёл дар интуиции и воображения (имагинации).
       Сигурд Оттович  располагал к себе  слушателей, заставлял их воспринимать далёкую  историческую эпоху как цепь бесконечных и удивительных  метаморфоз  мифологического  бытия перетекающих  в реальное существование.      
      Лекции Сигурда  Оттовича  не тему русского Абсолютизма были страстны и зажигательны.    В  его лекциях (рассказах-былях) о быте и  нравах людей  эпохи Ивана Грозного всегда присутствовала драматургия и  имагинативная идея в её абсолютном смысле. Лекторскому искусству Сигурда Шмидта  продолжает (увы, не совсем удачно) подражать сегодня известный  драматург, писатель, сценарист и телеведущий  Эдвард Радзинский, который в 1959 году закончил Историко-архивный институт и, несомненно, как фанатично любящий историю  студент,   не пропускал ни одной лекции  тогда ещё  молодого, но  уже знаменитого  профессора.
     Уже тогда, начиная с 1949 года,  молодой профессор Сигурд Шмидт  настолько увлекательно освещал историю древней и средневековой Руси, что на его тематические лекции-рассказы в МГИАИ сбегались даже студенты  исторического факультета МГУ и устраивали  ему овации. 
     Как лектор и  рассказчик  профессор Сигурд Оттович Шмидт совсем немного  уступал в 70-е годы, пожалуй, только одному мастеру  устного  рассказа  —  Ираклию Андроникову. У этих двух замечательных  лекторов-рассказчиков среди пропагандистов знаний и науки  было много подражателей, но никто из них мог  постичь   секреты ораторского мастерства  Андроникова и Шмидта,  увы,  этот феномен так и остался тайной. Видно для того, чтобы быть  превосходным лектором и увлекательным рассказчиком, надо превыше всего  любить свой предмет и безмерно любить своих слушателей-учеников и  поклонников. Такая  любовь должна быть обязательно взаимной,  и такая  взаимная Любовь была! 
      Всю жизнь, больше 90 лет, Сигурд Оттович прожил на одном месте — в Москве в доме № 12 по Кривоарбатскому переулку и всегда  гордился этим.        Арбат для  него  всегда  был житейским  «градом  крепким», а Печатный двор, что на  Никольской улице, во дворе Историко-архивного института, — источниковедческой   лабораторией и кафедрой  прикладных  исторических дисциплин.            
      Только один раз Сигурд Шмидт   выезжал надолго из Москвы, и то не по своей воле, а по решению высокого начальства —   в эвакуацию в Ташкент, где  с ноября 1941 по июль 1943 года   был студентом историко-филологического факультета Среднеазиатского университета вместе с другим, не менее   талантливым молодым историком  Александром Зиминым (1920-1980).
       Сигурд Оттович всю свою профессиональную жизнь, больше 60 лет, посвятил Московскому историко-архивному институту (ныне  — РГГУ) и  гордился этим до  конца жизни больше, чем всеми своими   высокими наградами, научными степенями,  должностями  и званием академика Российской академии образования. Именно  его  основной  исторический  труд  «Становление  российского самодержавия» (М.1973)   сделал  ему имя.
        Уже  в конце 60-х  он стал звездой советской  исторической  науки,  был признан выдающимся учёным, лучшим   преподавателем  Москвы, выдающимся пропагандистом живой отечественной истории и и главой  возрождённого в конце века  краеведения. 
        Именно археограф  Сигурд Шмидт и его коллега, археограф и  исследователь русского средневековья, профессор Александр  Зимин навсегда  и остались  гордостью  российской  исторической науки,  вечной   славой Историко-архивного института. Оба были яркими личностями, обладали огромным  творческим потенциалом, широчайшим кругозором.
       Сигурд Шмидт был  и остался всенародным академиком-краеведом, Зимин был и остался учёным-источниковедом и  лингвистом  с мировым именем.  Шмидт  был на страже исторического  Источника, Зимин — на страже исторической Истины.  Шмидт был скорее холодным  аналитиком  русского абсолютизма  и феномена Ивана Грозного, а Зимин, обладая  редкой  научной интуицией,  подходил к проблеме  абсолютизма и авторитаризма творчески с позиций метафизики и психоистории. 
       Он, как и Шмидт,  выступал  против апологетики политического курса Ивана Грозного и против того, чтобы представлять этот курс следствием исключительно маниакального психоза царя. Однако, в последние годы Зимин пришёл к выводу, что централизация Русского государства носила  противоречивый характер и привела русский народ к полной  утрате свободы, к добровольно-принудительному рабству.
       Шмидт был   по характеру сангвиник, а Зимин  обладал  ярко выраженным холерическим характером, он «горел» жаждой  научного творчества,  и был бойцом в битвах за Истину. Он не боялся пойти против общепринятого мнения  и ложного постулата, он был ярым противников исторической лжи и лжи истории. Он первым усомнился в подлинности «Слова о Полку  Игореве» и назвал его гениальной литературной мистификацией, написанной в 70-е годы  XVIII века российским духовным писателем архимандритом   Иоилем (Иваном Быковским) и является выдающейся имитацией  памятника  древнерусской литературы.
     Ушли в  Вечность и превратились в прах многие  герои «горячих», локальных, мировых  и «холодных»  пси-войн, затихли диспуты и споры о том, какой народ  древней, культурнее и лучше. Смерть охладила их идейный пыл и жар, и оставила каждого при  своём мнении в  прошлом, в пережитом  ими XX  веке. Они ушли, но им на смену пришли новые герои и те же самые трагически неразрешимые проблемы, а  с  ними возникли с новой силой, более циничной, бесчеловечной  и сатанинской,   споры о  национальном приоритете и мировом господстве. Вспоминая их, мы поневоле перелистываем живые страницы своего  прошлого, делаем  свою экспертизу их вольных и невольных   заблуждений, ложных  идей,  их противоречивых  версий и объяснений   многим «общепринятым»  событиям и явлениям.
      Вспоминая одно яркое имя, мы  поневоле вспоминаем десятки  и других  не менее  ярких  имён. Отмечая в этом  году 100-летие   ученого археографа  Сигурда Шмидта, мы отмечаем заодно и 100-летие  логика, социолога и философа Александра  Зиновьева, а с ними поневоле вспоминаем и другого выдающегося археографа Александра  Зимина.  Вспоминая пламенного  борца за историческую  истину археографа-лингвиста  Зимина, мы вспоминаем и его непримиримых критиков-академиков Дмитрия Лихачёва и Бориса  Рыбакова, а  заодно и   замечательного медиевиста Фаину  Абрамовну Коган-Бернштейн и других  их славных современников.
     Всякий   раз,  как только речь заходит о личности Сигурда  Шмидта, об этом удивительном  советском учёном-долгожителе и мудром человеке,  пережившем  всех советских вождей и саму советскую, тоталитарную державу, нам  сквозь туманы и грохот барабанов  прошлого,  доносится  бодрый голос его наставницы, утешительницы  и ангела хранителя — Фаины  Абрамовны Коган-Бернштейн: «Зига, мальчик, не плачь! Мы победим! Победа будет за нами!».
     В деле пропаганды исторических знаний  и просветительства Сигурд Оттович оказался  таким же выдающимся  учёным-историком и блестящим лектором, как  был и  Василий Осипович Ключевский, собиравший в МГУ  большие аудитории  мыслящей молодёжи.
      Сигурд  Шмидт родился в незаурядной семье, он прожил  долгую жизни, и никогда не знал, что такое нищета, бездомность и голод. Казалось, что вся его благополучная и  вполне обеспеченная жизнь была специально окуплена страданиями и лишениями  тысяч русских и советских интеллигентов. До своих учеников он доносил дыхание другого столетия, совсем другой академической жизни — более размеренной и более основательной и мудрой.
     Сигурд Оттович, как  Ключевский и Тихомиров, как его коллеги по Историко-архивному институту -  преподаватели   Ерошкин, Зак, Зимин, Коган-Бернштейн, относился к другому времени и, увы,  к былой культуре, верными хранителями  которой они оставались до конца во все периоды  советской империи. 
      Они были  и остались  для потомков людьми иного антропологического вида, представителями другой эпохи.   Иными были отношения между студентами  и преподавателями. Тогда преподаватели  были уважаемыми людьми, обладали высоким общественным  статусом, какими-то финансовыми возможностями, позволяющими им  быть благотворителями и опекунами. Они сохраняли традиции  старой университетской дореволюционной школы. Тогда голодному и безденежному студенту можно было до  стипендии  не только несколько раз   плотно пообедать («попить чайку») у  Сигурда Оттовича, или у Александра  Александровича  Зимина, но и недели две пожить у добрейшей Фаины Абрамовны на Арбате.
     Они были и остаются настоящими  честными историками, целью которых было —   не просто показать, как одно событие рождает другое, а объяснить  исторический процесс как бесконечный кровавый  труд  человеческой души, войну совести  с  глупостью, косностью и  невежеством, насилием, ложью и обманом   в пользу мудрости и здравого рассудка.
     Ведь наше прошлое  —   кладовая не  только   нашего горького  коллективного опыта, но  и нашей  общей глупости. Давно известно, что наш  опыт  —  источник нашей мудрости, а источник  нашего опыта  —   наша глупость. Об этом пять веков назад  сказал в своей «Похвале  глупости» Эразм Роттердамский, Дезидерий (1469-1536), однако никто  из людей  до  сих пор никаких выводов для себя    так и не сделал. 



15.04.2020