Нина

 Альбина Сергеевна бросила на себя последний взгляд в зеркало, поправила на коротких темных волосах вязаную шапочку.

- Никому двери не открывай, слышишь? И допоздна не сиди: в десять Саньку покормишь, сама поужинаешь, и ложитесь оба спать!

- Да помню я, не маленькая уже... - тринадцатилетняя Нина недовольно засопела. Альбина улыбнулась и притянула к себе дочку.

- Знаю, совсем ты у меня взрослая, помощница моя! Что бы я без тебя делала?

- Иди уже, а то опять на работу опоздаешь! - ворчливо отозвалась девочка, высвобождаясь из материнских объятий. Когда железная дверь, наконец, захлопнулась, Нина вздохнула с облегчением. Разумеется, спать она не собиралась - у нее были на этот вечер совсем другие планы.

Из комнаты с топотом выбежал трехлетний Санька, сжимая в ручонке игрушечный "Ролс-ройс".

- Нина, давай поигам! - залепетал он, подбегая к сестре. Та скривилась, еле сдерживая желание отвесить надоеде затрещину.

- Иди к себе в комнату и играй сам! - строго ответила она Саньке. - Я занята, понятно тебе?

Братишка уставился на нее любопытными голубыми глазенками.

- Занята? А поигать? - наивно спросил он, протягивая вперед ручонку с зажатой в ней, ярко-желтой машинкой. Нина стиснула зубы. Если сейчас прикрикнуть на него, мелкий будет ныть весь вечер, а потом еще нажалуется матери. Но как же он ее иногда раздражает!

Схватив брата за руку, Нина отвела его в комнату и высыпала на ковер гору игрушек из большой коробки.

- Вот, сиди здесь и играй, понял? А я буду уроки учить! Потом включу тебе мультики, договорились?

- Дя! - Санька послушно схватил большой игрушечный кран и принялся возить им по полу. Нина вздохнула с облегчением и вышла из комнаты. Зайдя в кухню, она поставила на огонь чайник, потом распахнула холодильник. Ничего интересного: яблочное пюре, овсяная каша на молоке, тыквенный салат. Нина одинаково терпеть не могла и то, и другое и третье.

- Могла бы и мне что-нибудь сделать, - недовольно пробурчала Нина, извлекая из недр холодильника палку копченой колбасы и ведерко майонеза. - Так нет же, только Санечке своему драгоценному!

 Мысль о том, что ужин можно приготовить и самой, просто не пришла ей в голову. Детей должны кормить родители - разве нет? Нарезая бутерброды, Нина напевала себе под нос какой-то незатейливый мотивчик и мечтала о том времени, когда закончит школу и уедет поступать в колледж.

- И больше никаких горшков и дурацких братиков! Полная свобода! - пропела она во весь голос, нисколько не стесняясь того, что ее могут услышать соседи. Услышат и услышат, их проблемы, не ее! Пошли они куда подальше, престарелые пеньки!

Нож соскользнул с куска колбасы и чувствительно полоснул по пальцу.

- Ай, блин! - кровь закапала на разделочную доску. Шипя от боли, Нина схватила салфетку и обмотала пострадавший палец. - Чтоб тебя!

 Салфетка быстро пропитывалась кровью. Пришлось идти в ванную за аптечкой. Заклеивая пластырем ранку, Нина мельком взглянула на себе в зеркало. Как только она закончит школу, первым делом отрежет себе эти дурацкие косы и сделает нормальную стрижку с челкой набок. Сейчас об этом нечего и думать; стоит заикнуться про стрижку, и мать поднимет такой визг... лучше уж подождать немного!

 Нина покрутилась перед зеркалом, представляя себя с короткими волосами. Еще хорошо бы сделать пирсинг в ноздре или даже проколоть пупок. У троих девчонок из ее класса уже были проколоты ноздри и пупки, а Свиридова Лерка даже сделала пирсинг на языке. Правда, сначала что-то пошло не так и язык жутко распух. Лерка даже говорить толком не могла, только гундела, вызывая хохот у одноклассников. Зато теперь она гордо демонстрировала всем желающим металлический шарик на кончике языка. Нина дико завидовала: ей о таком оставалось только мечтать.

 Тут она вспомнила про чайник на плите и бросилась на кухню. Вода почти вся выкипела; кухню затянуло белесым паром. Нина выключила горелку и заглянула в чайник: воды оставалось от силы на полкружки.

- Ну, и фиг с тобой, - буркнула девочка и вылила кипяток в стакан. Ставить воду по-новой уже не хотелось. Жуя бутерброд, Нина лениво перелистывала старый выпуск "Оракула". Ни она ни мать не читали подобную ерунду, журнал забыла одна из Нинкиных подруг, забегавшая на прошлой неделе. Прочитав пару откровенно бредовых рассказов про полтергейстов, летающие кастрюли и прочую чушь, Нинка фыркнула и захлопнула журнал.

- И какой дебил поверит в эту бредятину? Хотя, та же Лерка бы поверила: она полная дура! - Нинка зевнула и покосилась на часы. Почти десять; пора покормить Сашку и включить ему мультики. А затем можно с чистой совестью уложить мелкого спать и заняться своими делами!

Планы нарушил неожиданно погасший свет. Из комнаты тут же донесся вопль: брат до визга боялся темноты, даже спал только с включенным ночником. Вот непруха, теперь точно всю ночь не уснет!

- Сашка, не ори, сейчас приду! - куда запропастились дурацкие свечи? И почему пробки выбило именно в это время, не раньше, не позже!

- Нина, я бою-у-ус... темно! Мама!

- Да не ной ты, огонек зажгу и не будет темно! - подсвечивая телефоном Нина наконец-то отыскала в одном из кухонных ящиков полуоплывшую свечу в железной подставке и там же - коробок спичек. Лучше, чем ничего, а потом должны все починить.

 Осторожно, поддерживая зажженную свечу, она поспешила в спальню, откуда неслись горестные всхлипывания брата. Теплилась слабая надежда, что до мокрых штанов дело все-таки не дошло.

 Проходя мимо большого зеркала, встроенного в коридорный шкаф, Нина буквально на секунду притормозила. Было что-то завораживающее в отражении свечного пламени, и вместе с тем жутко неправильное. Что там писали в одной из статеек "Оракула": нельзя смотреться в зеркала по ночам? И вообще в темноте. Тем более, подносить к нему огонь, чтобы не привлечь внимание обитателей "той" стороны. Кровавая Мэри, Пиковая Дама, Нинка-Крикунья... последняя, судя по россказням, дико завидовала живущим по другую сторону, особенно счастливым семьям с детьми. Услышав свое имя, произнесенное в темноте, она начинала визжать так, что люди рядом с зеркалом падали замертво, с кровоизлиянием в мозг. А детей злобная нечисть попросту заманивала в зазеркалье, где нещадно разделывалась с беднягами, сдирая с них скальп.

Ну и бред...

Или нет?

- Нина, боюсь... Нина, де ты?!

- Иду-иду! - Нина скорчила гримаску и отвернулась от зеркала. Почему в квартире так холодно, вроде, лето на дворе...

 Свеча погасла, точно на нее кто-то дунул. Только теперь почувствовалось, что пол под ногами не просто холодный: ледяной. Темнота окутывала со всех сторон, давила, глушила звуки. Ни голосов с улицы, ни шума проезжающих машин, ни лая собак, которых в одном только их подъезде обитало по квартирам не меньше десятка. Ни-че-го. Темнота все сожрала без остатка, всосала в себя, точно, в густую липкую смолу.

И что-то дышало совсем рядом, над ухом, в ледяной вязкой пустоте.

Нина закричала, но крик тут же завяз, застрял комком в пересохшем от страха горле.

"Без паники, это просто кажется, надо было меньше читать всякой дряни! Санька... он же с ума сойдет, нужно срочно зажечь свет!"

 Мысль о брате слегка приглушила страх. Нина вспомнила, что свеча до сих пор зажата во вспотевшей от страха ладони, вместе с коробком спичек. Дрожащими руками она торопливо открыла коробок, едва не уронив, нащупала спичку. Сильно мешал пластырь. Пришлось зубами содрать его с порезанного пальца. Наконец, удалось чиркнуть спичкой. Крошечый огонек разом прогнал зловещие тени, показалось даже, что стало чуть теплее. Оставалось зажечь свечку. Санькиного хныканья больше не было слышно: небось, сидит там, описавшийся от страха, бедолага!

- Санек, ты как там живой? Я уже бегу!

 Пламя выхватило из темноты отражение в зеркале. Нинка показала ему язык. Отражение в ответ мрачно улыбнулось. Белая мокрая рука с порезанным пальцем мертвой хваткой вцепилась в запястье. Свеча полетела на пол и с шипением погасла. Вернулась тьма.

 Острая боль привела в чувство, хоть и не сразу. Ломило затылок, будто от удара, ладони и лоб жгло огнем. Воздух пах холодом и кровью. Сколько она уже лежит?

Издалека послышался жалобный скулеж. Так мог хныкать совсем маленький ребенок, не больше года от роду. Но откуда у них в квартире младенец? И где Санька?

Санька...

 Нинка рывком вскочила на ноги и вскрикнула, сначала от боли, потом еще раз, от страха. Домашнее светлое платье насквозь пропиталось кровью. Все это время она лежала на груде битых осколков зеркала; стеклянное крошево блестело на изрезанных ладонях. Огнем горело ушибленное колено. Хныканье повторилась снова, но в нем слышалась какая-то неправильность; младенец плакал, будто через слой ваты, или подушку. Дрожа и всхлипывая, Нина начала вытаскивать осколки из рук, потом дотронулась до лица. Судя по всему, порезов и там хватало, хорошо, хоть глаза уцелели. Но что случилось, почему зеркало разбито?

 Не сразу до оглушенного сознания дошли две вещи: первое - электричество дали, но что-то с ним не так. Лампа светила едва-едва, будто через толстый слой пыли. Мутно-серый свет казался нездоровым, грязным и тусклым. Второе: коридор словно перевернулся, справа налево. Раньше направо были спальни, налево входная дверь. Теперь все, непонятно как, вдруг стало наоборот. И плач доносился именно с левой стороны.

 Что-то пробежало сзади по стене. Краем глаза Нинка успела заметить расплывчатый силуэт. Но слишком резко повернула голову и затылок тут же пронзила боль.

Никого. Какого-растакого тут творится?!

- Сашка? Ау-у-у... мелкий, ты там живой? Слышишь меня?

 Хныканье не изменилось. Неведомый ребенок будто тянул одну и ту же, заевшую ноту. Но так не бывает: у детского плача сотни разных интонаций! Уж кто-кто, а Нинка, целых три года нянчившая братика, в этом кое-что понимала.

 По изрезанным ногам тянуло ледяным влажным сквозняком. Надо будет срочно найти аптечку, позвонить в "Скорую" и, наверное, в милицию. Сказать, что на нее напали в собственной квартире, ударили по голове и... и переставили комнаты в квартире? Нет, скорее всего, это последствия травмы, галлюцинации и временная амнезия, она что-то читала про такое! Весь пол кровью заляпала, бр-р-р... отмывать придется долго.

Дверь в детскую оказалась приоткрыта. Нинка осторожно потянула ее на себя. Санек был там. Он сидел, сгорбившись, над кучей своих игрушек.

- Сашунь, Санечка... иди ко мне!

 Братик не пошевелился. Холодея от мерзотного предчувствия, Нина медленно шагнула вперед. Ковер под ногами, еще утром ярко-голубой и мягкий, сейчас казался серым и липким, с вылинявшими клочьями. Плечико брата под рукой было жестким и неподатливым.

- Мелкий... Санечка?

 Головка с грязными светлыми волосами запрокинулась назад. Нина отшатнулась, прикусила изрезанные костяшки пальцев, чтобы не завыть от дурного ужаса.

 Слепые глаза неподвижно смотрели в потолок. Кожа на личике высохла и натянулась, точно серая бумага; ребенок, очень похожий на Саньку, умер явно не сейчас. Из широко открытого рта продолжал доноситься все тот же, замерший на одной ноте плач.

 Вкус собственной крови вызывал тошноту; Нинка поняла, что до сих пор кусает себя за пальцы, и содрогнулась. Нужно что-то делать, кому-то звонить... телефон! Ее сотовый на кухне, надо позвонить в "Скорую", потом маме, и в милицию! Только бы смолк этот отвратительный звук хныканья, доносящийся из глотки мертвого ребенка. Чужого ребенка; теперь Нина отчетливо видела, что это не Санька. Даже пижамка на нем явно не такая. Но где тогда брат? И где она сама?

И как же здесь холодно, невыносимо холодно.

 Ушибленное колено снова дало о себе знать. Оставляя кровавые следы на полу, девочка похромала на кухню. Та тоже находилась совсем не там, где она помнила. Ощущение неправильности давило, причиняло боль, будто весь мир вокруг разбился вместе с зеркалом, оставив груду колючих осколков.

 На плите, стоящей с не той стороны, исходил паром выкипающий чайник. Нинка торопливо выключила конфорку и огляделась. Ее сотовый по-прежнему лежал на столе. За окном царила темень. Розовые занавески, недавно купленные мамой, сейчас обвисли, точно жирные отсыревшие тряпки. Торопливо обтерев липкие от крови пальцы о платье (какая уже разница) девочка схватила телефон. Он показался ей горячим, почти раскаленным. Нина набрала номер матери и прижала телефон к уху. Нагретый пластик обжигал кожу. После пары гудков трубку взяли. Но никто не ответил по ту сторону.

- Мама... мамочка, ты слышишь?! - по щекам текли слезы, мешаясь с кровью, порезы нестерпимо щипало от соли. Вместо ответа в трубке послышалось тяжелое дыхание. Такое же, как в темноте, перед зеркалом. Перед тем, как...

Прежде чем Нина успела сбросить вызов, дыхание сменилось визгом, от которого мозг буквально взорвался. Дикая боль пронзила ухо, из носа потекла кровь. Пальцы судорожной хваткой сомкнулись на телефоне, пластик захрустел, сминаясь и крошась.

Нина сползла на пол, обхватив руками колени. Какое-то время она молча сидела, тупо глядя в пустоту. Ухо невыносимо болело, в висках пульсировало.

"Мамочка, где ты? Я хочу домой, мамочка... мне страшно..."

 Наверное, стоило хотя бы попытаться встать и подойти к окну. Посмотреть, что творится снаружи. Но судя по тому, что оттуда не доносится ни звука, лучше не рисковать. А если попробовать выйти в подъезд, добраться до соседей? Для этого надо пройти по коридору, мимо разбитого зеркала, мимо спальни, откуда все так же доносится плач несуществующего младенца. Или он существует, в теле умершего мальчика, так похожего на Саньку? Сознание отказывалось принять случившееся, мысли рассыпались горошинами в разные стороны. Накатила дикая слабость, скорее всего, от потери крови. Сколько там может человек потерять, прежде чем упадет без сознания? Литр? Два литра? С нее, наверное, уже бочка вытекла... так хочется спать... сейчас она закроет глаза и все закончится. Будет утро, новый день и радостный лепет Саньки, как всегда без разрешения забравшегося к ней на кровать.

 Что-то невесомо коснулось щеки. Будто муха пробежала; не открывая глаз, Нина отмахнулась. Пальцы запутались в чем-то знакомом и липком. Волосы?

 Он сидел на стене, прямо над ней, склонив голову на бок. Мучнисто-белую сухую кожу сплошь избороздили трещины и какие-то болячки. Неестественно огромные круглые глаза блестели в тусклом свете лампы, переливаясь всеми цветами радуги. Вместо одежды на человекообразном уродце была лишь серая грязная тряпка, прикрывающая тощие бедра. Нелепое создание дернуло головой, отчего кожа на шее пошла новыми трещинами, и что-то невнятно прохрипело. Слипшиеся пряди черных, блестящих от жира волос, спускались вниз почти до пола.

 Медленно, очень медленно, Нина встала на колени и поползла прочь, не сводя глаз с неведомой твари. От его волос исходил запах прогорклого жира: к горлу подкатила тошнота. Так, не дышать глубоко, не делать резких движений... медленно, к двери...

 Одним прыжком тварь оказалась на потолке и шустро, точно паук, перебирая конечностями, побежала по нему к выходу из кухни. Не оставалось сомнений: монстр не собирался выпускать жертву. Вскочив на ноги, Нинка бросилась к двери и изо всех сил захлопнула ее за собой. Изнутри послышался влажный шлепок.

 Задыхаясь и плача, она неслась к выходу из квартиры. Плевать, что там, снаружи, она больше не может находиться в этом кошмаре.

 За дверью не оказалось подъезда. Впереди тянулся тускло освещенный коридор, с грязным линолеумом и голыми мокрыми стенами. Он простирался вперед, насколько хватало взгляда. По обеим сторонам темнели массивные железные двери. Не думая ни о чем, Нина бросилась к первой из них и отчаянно заколотила в нее перемазанными кровью кулачками.

 К немалому изумлению, та открылась сразу, будто только этого и ждала. Внутри оказалась не комната, а прихожая незнакомой квартиры. И никаких признаков жильцов. Будь Нина не так сильно напугана, она ни за что не пошла бы в очевидную ловушку. Но сейчас отупевший от пережитого мозг требовал только одного: отдыха. Хоть недолго, хоть в чужой квартире. Дальше случился провал в памяти. Нина смутно помнила, как переступила порог и дверь мягко захлопнулась за ней. Она сползла по стене, обклеенной светло-серыми обоями и тут же провалилась в забытье.

 Потом было болезненное тяжелое пробуждение. Пропитанная кровью ткань платья намертво присохла к порезам и каждое движение буквально сводило с ума. Хотелось пить, слипшиеся волосы лезли в глаза, мешали видеть. Прихрамывая, Нина бродила по чужой квартире, оказавшейся почему-то огромной, с кучей комнат и дверей. Из-за них то и дело доносились голоса, шепот, хихиканье. Но никто не вышел встретить гостью. Надо было, наверное, вернуться назад, но после долгих блужданий, стало ясно: выход так просто не найти.

Сначала Нина отчаянно трусила открывать двери комнат, но бесконечные коридоры уже сводили с ума. Наугад схватившись за ручку ближайшей двери, она потянула ее на себя. Нечто, отдаленно похожее на человека, стояло возле окна. Видно было только мощную спину под серой тканью свитера.

- Извините, вы мне не поможете? Я заблудилась...

Нечто повернулось. На месте лица шевелился спутанный комок толстых темных волос. Будто желая ответить на просьбу, волосолицый медленно шагнул вперед.

 Не помня себя, точно в дурном сне, Нина неслась вперед. Двери мелькали перед глазами нескончаемой вереницей. Из под некоторых шел дым, текла темная вязкая жидкость и раздавались надсадные вопли, другие безмолвствовали, и таких Нина боялась больше всего. По дороге ее схватила за руку какая-то бледная незнакомка. Вместо нижней челюсти у нее торчали обломки костей, пучки пересохших вен и какие-то проводки. Девочка резко дернулась и кисть незнакомки осталась болтаться у нее на локте. Не слушая гневное шипение, Нина с трудом оторвала каменно-твердую конечность и швырнула за плечо.

 В самом конце коридора поджидал сюрприз. Знакомая дверь с номером 37. Номером ЕЕ квартиры! Не думая ни о чем, она рванулась вперед. Дверь поддалась сразу. Нина пробежалась по коридору и затормозила возле разбитого зеркала. Осколки хрустели под ногами, но на месте зеркальной поверхности в дверце шкафа оказалось что-то вроде прозрачного стекла. Сквозь него отчетливо было видно квартиру. Настоящую, с ярким желтым светом, чистым полом, без следов крови. Сердце екнуло: в коридор выбежал Санек, живой и здоровый. Только колготки сползли и малыш все время спотыкался. В ладошке он сжимал игрушечный кран.

- Санечка, иди ко мне! Саня! - Нина постучала рукой по зеркалу, но братик ее не увидел. Он сел прямо на пол и принялся увлеченно катать кран по полу. Когда на него упала тень, он лишь поднял головку и улыбнулся. В груди стало холодно и пусто: возле малыша стояла сама Нинка. Без всяких порезов, в чистом платье. Она улыбалась. Безрадостной бессмысленной улыбкой психопатки, сжимая в руке канцелярский нож из маминого стола. И смотрела на Нинку, ставшую отражением. Окровавленным, изуродованным, невидимым. Каким-то внутренним чутьем девочка поняла: это конец. Тварь, сумевшая каким-то образом выползти из зеркала, сейчас убьет Саньку. Маленького писклявого надоеду в вечно сползающих колготках. Теплого, живого и такого глупого, доверчиво улыбающегося ей с пола. А потом домой вернется мама...

 Лже-Нинка (уж не та ли Нинка-Крикунья, про которую писал Оракул?) погладила малыша по белокурой головке. Тонкие пальцы опустились ниже, легли на шею, потихоньку сжимаясь.

 Так же медленно, пальцы зеркальной пленницы сжали режущий краями осколок. В момент, когда двойница перестала улыбаться и замахнулась ножом, Нинка повторила ее жест. Осколок вошел глубоко в плоть, вызвав сразу два крика. Тварь выронила нож и схватилась за бок, бессмысленно глядя на кровоточащую плоть. Потом перевела взгляд на зеркало и глухо зарычала.

- Не нравится? - боль была страшной, но Нина зло улыбнулась. - Получи, сука!

 Она целилась себе в горло, но, видно, лже-Нинка каким-то образом сопротивлялась - осколок полоснул по лицу. Уцелевшим глазом Нина увидела, что двойница мечется возле зеркала, брызжа на него кровью. Но то ли не может попасть внутрь, то ли просто забыла, как это делается. Тут заплакал позабытый Санек и злоба на изуродованном лице сменилась жадностью. Тварь метнулась к малышу, наплевав на свои увечья.

- Хрен тебе! - еле дыша и откашливаясь кровью, Нинка снова занесла осколок. И снова. И снова. Боль уже не имела значения, ничего уже не имело. Главным было не дать чудовищу добраться до Саньки. И она не добралась.

 Альбина Сергеевна долго не могла осознать случившееся. Кровавое месиво на полу, в коридоре, забрызганные алым стены, истошно ревущий сын, забившийся в угол. Голоса соседей, выводящих ее под руки из квартиры. Убийцу ее дочери не нашли ни через неделю, ни годы. Дело перешло в раздел висяков и пополнило список самых необъяснимых смертей, навсегда оставшихся загадкой.



***




- Катюха, а давай попробуем кого-нибудь вызвать? Твои предки только утром вернутся, времени полно!

- А вдруг, и правда, сработает, и че потом с ней делать?

- Да не трусь, просто зеркало перевернем и она свалит, так написано!

 Две хорошенькие блондиночки, похожие, будто родные сестры, старательно приготовились к ритуалу: притащили большое старинное зеркало, зажгли свечи и насыпали круг из соли. То, что себя они замкнули в круг вместе с зеркалом, но сами от него ничем не огородились, не пришла им в белокурые головки.

- Ты первая, Соньк, раз предложила! Инициатива нагибает инициатора!

Первая блондиночка отважно кивнула, поднесла к зеркалу розовую свечку с блестками (другой в доме, увы, не нашлось) и старательно зашипела, делая грозное лицо:

- Нинка-Крикунья - приди. Нинка-Крикунья-приди! Нинка-Крикунья - приди!!!

Когда призыв не сработал ни через пять, ни через десять минут, девчонки разочарованно поднялись:

- Так и знала, что это лажа... - Катюша хрустнула пальцами и поднялась с пола. - Давай лучше киношку посмотрим, только сначала все тут убрать надо, а то предки убьют завтра!

"Нинка...Нинка... Ни-и-инка... Приди, Нинка, приди..."

 Нина открыла единственный целый глаз, чувствуя, как внутри клокочет, точно кипящий чайник, бешеная злоба. Сон здесь, в зазеркалье, был слишком редким подарком. Вечно гноящиеся раны и ставшая уже давно привычной боль не давали толком уснуть. Она медленно поднялась с измазанной скомканной простыни, яростно расчесывая никак не заживающие порезы. На пол упало несколько желтых личинок. Ей снился братик; давно она не видела его во сне. Очень хотелось, хотя бы иногда, проведать его, хоть одним глазком заглянуть в свою прежнюю жизнь. Увы, эта роскошь могла слишком дорого обойтись.

"Нинка, приди... Нинка-Крикунья, приди..."

 Это уже изрядно взбесило. Мало того, что ее грубо пробудили от дающего забвение сна, еще и назвали оскорбительным прозвищем. Прозвищем той, что стала причиной всех ее бед и заточения здесь, в зазеркальном аду. Та тварь давно мертва, но слишком дорогая цена за это уплачена!

 Направляясь на зов, Нинка слабо надеялась, что вызвавшие ее идиоты успели передумать и свалили куда подальше. Или хотя бы, поставили какую-то преграду между собой и зеркалом. Даже сейчас, ощущая бесконечную ненависть, страдая от непроходящей боли, она не хотела убивать. Но эта ночь стала неудачной не только для нее. Из большого зеркала смотрело лощеное розовое личико со слипшимися от туши ресницами. Оно кривлялось и надувало губки.

- Ни-и-инка-а-а... где ты, Нинка-Крикунья? Нет тебя? Ну и, пошла ты на хер! - пропела блондиночка. Глядя на крашеную куклу, Нинка сразу вспомнила про свое изуродованное лицо, спутанные слипшиеся от крови и грязи волосы, омерзительных личинок, день и ночь пожирающих ее плоть. Злоба излилась наружу пронзительным, разрывающим уши визгом.

- Сонька, ты там орала, что ли? Что за...ой, мамочки!

Катюша застыла на пороге комнаты. Сонька судорожно подергивалась на полу, возле так и не убранного зеркала. Из ушей, носа и рта лилась кровь, глаза почти вылезли из орбит. На глазах ошеломленной подруги, нечто, похожее на покрытую порезами руку, метнулось из зеркала и вцепилось в светлые волосы. С отвратительным хрустом голова Соньки вошла в зеркальную поверхность, затем, несколькими рывками, внутрь втянулось все тело. На полу осталась размазанная багровая лужа. Умом Катюха понимала, что нужно убираться, как можно скорее, но коленки превратились в мягкое масло. Она рухнула на пол, оцепенело глядя, как нечто смотрит на нее из зеркальной поверхности, покрытой россыпью алых капель, похожих на гранатовый сок. Единственный глаз горел холодной злобой.

- Прошу... умоляю... не надо, не трогай меня!

Нечто уже вышло наружу и теперь медленно оглядывалось по сторонам, будто что-то ища. Оно медленно, прихрамывая, прошлось по комнате, коснулось розовых занавесок на окне, затормозило возле столика с кучей разной косметики. Потом не спеша направилось к скулящей от страха хозяйке дома...