А кто эти лунатики? I часть

Вопрос повис в воздухе, и от этого в старой комнатушке на третьем этаже установилась нездоровая атмосфера недосказанности. Эта самая комната, единственная во всём здании была полностью освещена, доходило до странности, включённые светильники занимали большую её часть, оставляя лишь небольшой проход между собой, так чтобы можно было протиснуться меж ними к коротенькому балкону, спрятанному за окном.
На подоконнике сидел паренёк, щуплый и невысокий, на вид не дашь и шестнадцати лет, только в синих глазах затаилась юношеская прыть, молодой взгляд, беспокойный и бойкий, взяла в кайму россыпь крохотных морщин. Его рыжий чуб походил на подпалённую свечку в свете десятка ламп, а на веснушчатом лице застыла мина удивления. Неряшливый костюм, в который он был облачен, съехал в сторону, отчего при взгляде на него начинало казаться, что сам он смешно перекручен, подобно сломанному винту.
Паренёк этот всё смотрел вниз на шаркающую толпу, на сотни и тысячи людей, чей ход порождал бесконечный стук и шорох. Их слитное движение сопровождалось различными звуками: кто кашлянет, кто чихнёт, каблуки звонко топали по асфальту, бряцали чемоданы, часы и украшения, от порывов ветра хлопали плащи и пальто.
Изредка им, идущим по улице, звонили, тогда к монотонному шуму прибавлялась телефонная трель, приглушенная речь и хмыканье в ответ на расплывчатые сообщения с той стороны провода. Фигурального провода, конечно же, они пользовались мобильниками. Их смешанная речь, иногда её пополняла ругань, реже счастливый щебет, будто птичьи песни по весне, тонула в городских шумах, а то и вовсе заглушалась, проносившимся над толпой, заунывным стоном.
– Что ты имеешь в виду?
Замерев на мгновение, он будто испугался звука моего голоса. Я и сам иногда опасался его. Порой скажешь что-то, а будто и не сам говоришь, и не то, что хотел, и смысл слов постигаешь прямо во время речи, странности, одним словом.
Вот и сейчас, я хотел протянуть этот вопрос буднично, словно интересуюсь мнением своего собеседника о статье из газетной вырезки или впечатлением от цветастой афиши. К примеру, давеча, в другой жизни ещё, попадалось мне на глаза полоса о том, как пропал машинист в метро.
Состав ходил без него весь день, и никто ничего не заметил. А когда пришёл сменщик, оказалось, что поезд то тот пустой. И на камерах самой станции ничего подозрительного не нашли, кроме того, что машинист садится в кабину и больше из неё не выходит. Жена его видела, как он ушёл на работу. В журнале его отметили, якобы он заступил на смену. А значит, пропал он уже на рабочем месте, прямо в движущемся составе, не отходя от приборной панели.
Что ты думаешь об этом? – мелькнуло в моей голове.
Несколько другой вопрос и контекст, но вот именно такой тон, преисполненный скуки и неверия. Мой рыжий собеседник бросил взгляд в мою сторону. А затем выдал поток чуть более конкретных вопросов, всё ещё слишком уж всеобъемлющих, но хотя бы немного сужающих круг поиска ответов.
– То и имею в виду. Просто, кто они все? Куда идут? Почему не видят ничего вокруг? И чем мы от них отличаемся?
Потерев подбородок, заросший щетиной, я попытался вспомнить, когда же мне доводилось бриться в последний раз. Тщетно, а у меня ведь и бритвы то нет, если так подумать, не говоря уже о зеркале, и тогда, отбросив навязчивое желание отыскать этот, необходимый для гигиены, инструмент, я ответил.
– Давай по порядку, это люди, как мы с тобой. Они из плоти и крови, из костей и связок, из органов и кожи, из одежды и аксессуаров с сумками, инструментами, пакетами и прочим скарбом, от полезного и до ненужного. Отличаются друг от друга внешностью, судьбами, мыслями, сутью.
– Эх, я же не про философию…
– Да я тоже, вообще-то. Какой вопрос – такой ответ.
Над шаркающими людьми пронёсся громкий клёкот и, кажется, один из них что-то услышал. Мужчина, среднего роста, пухлые щеки и второй подбородок выдавали въевшиеся в его облик корни гедонии, остановился и поднял голову к небу, обратив сощуренные глазки к зеркальным окнам многоэтажки, нависавшей над тротуаром.
Фетровая шляпа, прикрывавшая жиденькие волосы, съехала набок и замерла на оттопыренном ухе, а сам он приобрёл до ужаса дурацкий вид, разглядывая пространство над улицей и вслушиваясь в окружающие его звуки, словно разыскивая источник того шума.
Мои внутренности похолодели, в лучшем случае он заметит меня и Рыжего, что сидел на балконе. Тогда его ждёт лёгкое удивление и, пожалуй, всё.
Такие картины быстро выветриваются из людской памяти – два странных человека в чрезвычайно освещённой квартире, ерунда. Но вот стоит ему посмотреть в другую сторону, туда, где сидело породившее этот мерзкий крик существо, где канут все звуки, тот вид принесёт ему гибель. Часто именно любопытство людское становилось причиной смерти, собственная неосмотрительность, ветреность, глупость.
Люди внизу были столь поглощены суетой кипящей вокруг их жизни что напрочь не замечали мира вокруг, того, что за ним срывается. Вот и этот пухлый мужчина, шёл как ни в чём не бывало по улице как вдруг услышал то, чего быть не может! Чем он отличался от остальных?. Почему вопль чудовища донёсся до него сквозь уличную давку и рёв машин?.
Несколько раз я видел, как прохожие попадались на призывный крик твари, что обитала над проспектом. В такие мгновения, перед тем как стянуть прозревшую жертву с тротуара, она наклоняла клин головы боком и смотрела на балкон, сощурив зеленоватое пятно глаза размером с канализационный люк. В том взгляде я читал усмешку, она наслаждалась моим присутствием, бессилием. Словно вся охота для неё имела смысл только когда на балконе кто-то был, пока пост у колокола не пустует.
Неужели сейчас тот самый момент?. Рыжий замер на подоконнике – это от страха? Нет, паренёк вскинулся и принялся размахивать руками.
– Эй, мистер, в дурацкой шляпе! Эй!
Он исходился на крик, безрезультатно, толстяк игнорировал вопли Рыжего.
– Бесполезно, тебя он не услышит. Ни один из них не услышит, просто по тому, что они не захотят слушать. Для них нас с тобой не существуют, для того мира в котором они себя заперли. Там больше нет места таким как мы.
Фатализм овладел мной, придав мыслям иное направление. Может так будет лучше?. Может и не было никакого выбора, я должен был оказаться в Городе?.
– Но…
Прежде чем Рыжий продолжил, Тварь огласила улицу ещё одним криком. Протяжным и злобным, в нём чувствовалось торжество. Её внимание было полностью обращено к нелепому человечку внизу. Чёрный и лиловый кожух покрывающий костяк твари раздался вширь, спина выгнулась дугой, а конечности расставлены в сторону – она готова пикировать.
Перепонки между длинными сегментированными лапами расправились, она выпустила когти и хищно клацнула клювом, следя за каждым движением толстяка.
Глаза пухлого мужчины медленно двигались в орбитах. Взгляд его словно плыл над улицей, так, как будто он видит её в первый раз. Он перемещался от вывески к вывеске, будто преодолевал пропасть. Пока толпа обтекала застывшую фигуру струйками, как река обтекает крупный валун, он уже выпал из потока.
Одежду его трепал тот-же ветер, что трепал волосы Рыжего, что дул над Городом, а это совсем другая порода веяния нежели в том мире, у Лунатиков. Тварь может его схватить, я чувствовал это когда смотрел на толстяка. Его взгляд скользнул мимо балкона, на секунду пересёкшись с моим, и двинулся дальше, осматривая улицу по широкой дуге.
Сейчас человек в шляпе уже должен заметить чудовище над улицами. Оно вскрикнуло ещё раз, и он дёрнулся как ужаленный, услышал вопль, попался!
И его голова повернулась, туда, куда смотреть не стоило. Ещё секунда и его рассеянный взгляд пересечётся с клёкотом, с криком, с тем, что порождает их, тем, что реет над снующими туда-сюда человечками и…
Лёгкий ветерок сбил шляпу наземь, выведя мужчину из губительного транса. Тварь вновь завопила, на этот раз возмущено, крик стал похож на кваканье. Зелёные буркала проводили толстяка, догонявшего головной убор, а затем с ненавистью уставились прямо на меня.
Это продолжалось несколько мгновений, тварь буравила меня взглядом, я ответил ей тем же. Старый ритуал, почти обряд, мы проделывали его не раз и не два за минувшие годы. Для меня это значило что-то вроде – Не сегодня! Для Клёкота это было обещанием расправы, в этом я не сомневался.
Рыжий не сдержался, выдохнув с облегчением, он ткнул в спасённого толстяка пальцем и почти возопил!
– И этот ничего не заметил, а ведь он точно слышал её. Сума сойти, она бы его сцапала! Но как, разве можно проглядеть что-то такое?
– Ты не так давно ходил среди них, просто вспомни об этом. Может тебе раньше казалось, что ты видел всё вокруг. По мне так наше врождённое восприятие иллюзорно, оно кажется достаточно острым для нас самих, особенно пока мы ходим по улицам старых городов, холмам и долам меж них. Действительно ли люди способны заметить самую малость, крохотные прорехи в стальном занавесе, отделяющем тот мир от этого?. И в чём между ними разница?! Я, например, так до конца и не понял.
Мотнув головой, он отвернулся, оставив прохожих наедине с собственными тревогами и сутолокой, порождаемой вечным движением, их суетой. Оставил несчастных с чуждым всему и вся городом, с бдящей над головами тварью, что в скором времени начнёт звать новую жертву, от едкой скуки, прочно засевшей в ней, от вгоняющих в тоску очертаний пепельного града.
– «Запутанные развязки дорог, широкие перекрёстки, дома от землянок и до небоскрёбов, скрывающих свои крыши за облаками – человек строил жадно. Ацталан, Ойкумена, поселения Альбиона, Пайтити, бескрайний Дуат, что начинался от берегов Нила, и весь Мидгард, охраняемый Имиром, и далее. Ещё много имён было у мира, ещё больше у городов – как мне назвать этот?!»
Нараспев процитировал я слова историка Сумы. Мой учитель Ликур часто приводил выдержки из его трудов, к месту они были или же нет. Едва ли я помнил половину из них, понимал ещё меньше. Но Часовой должен знать историю, в ней уроки прошлого, её ошибки. В конце концов в прошлом мы сами, те кем были и кем больше не будем.
Рыжий всё думал о чём-то своём, не отзываясь на мою речь, может даже так, как никогда прежде – напряжённо и въедчиво, по-настоящему. На лбу пролегла складка, выдававшая внутреннее напряжение, толику той борьбы, что велась внутри него сейчас.
– А что до пресловутой разницы – может её и нет совсем. Мы тут, лунатики там. В фонарях и лампах свет, на улице тень, больше и сказать то нечего.
Я закончил отвечать на его вопросы, как смог, как понимал сам это зыбкое мироустройство и среду собственного существования. Может Город был чем-то другим для моего невольного собеседника, для других дозорных и для случайных прохожих. Может однажды эти нагромождения жилых массивов и высоток поменяются, превратятся во что-то иное, и для меня откроется что-то ещё, ну а пока – сказанное мной оставалось правдой, и на том стоял целый свет.
Рыжий согнулся, всё также безмолвно, от чего его вид стал ещё нелепее, как загнутая скрепа скрутился его позвоночник, сложив мешковатую куртку гармошкой вокруг юношеского торса. Руки его обхватили колено, притянули к груди, и он положил на него подбородок, уперев вторую ногу в тонкие перила.
А люди всё шли, мелькали волосы и шапки, жакеты и портфели, сумки пестрили под блеклыми пятнами фонарей, цветастые витрины магазинов зазывали прохожих огнями, манили внутрь. Дельцы и их рабы жаждали денег, ждали, когда очередной зевака соблазнится богато украшенной вывеской и завалится в их заведение.
Но и их алчные взгляды скользили сквозь это массивное существо, они не слышали, а может просто не слушали, протяжный клёкот. Капитал жил сам по себе.
Клерки в высоких офисах, расположившихся в конце улицы, оказались слишком заняты рутиной для того, чтобы выглядывать в панорамные окна. Уткнувшись в бумаги и мониторы, служащие высоток старательно избегали чудовища над проспектом.
Я тоже боялся его, во всяком случае, так было раньше, когда наши взгляды пересеклись впервые, когда моя юность ещё теплилась под рёбрами. Сейчас же всё казалось несколько иным. Может я просто привык к его присутствию, к постоянной угрозе, к хищным воплям и клацанью острых зубов, потрошащих новую жертву.
– Ты помнишь своё имя?
Этих слов он явно не ждал. Вскинув голову, так что свет из комнаты залил половину его лица и утопил вторую в надвигающихся на город сумерках. Рыжий выглядел ещё более ошеломлённым, чем до сих пор.
Его тонкие губы раскрылись, и он произнёс, вытягивая звуки.
– Моё имя…
Он на секунду задумался, это ничего. Никто не помнит своего имени по первой. Своё я вспомнил с большим трудом спустя много лет дозора, но кличка так притёрлась, что уже и не отодрать. Надо бы подбодрить его.
– Если не можешь вспомнить, то не страшно, что-нибудь придумаем...
Но неожиданно Рыжий выдал.
– Зови меня Джином!
Я даже опешил от такого.
– Джимом?
Неужели он помнит?!
– Нет же, как тоник – Джин!
Показалось, а ведь на мгновение я поверил во что-то невероятное. А он лишь сам выбрал себе прозвище, пусть так, это не страшно. Правда, от сердца отлегло и пришло облегчение, заяви этот странный парень как его зовут – смог бы я покинуть этаж?.
– Пойдёт. Пришёл в себя, больше не будет софистики?
Джин неуверенно кивнул. Надо бы приучиться так его называть, хотя изнутри так и просилась кличка, связанная с цветом его волос. Рыжий – звучало так естественно.
Между тем на улицу с противоположного конца вывалилась своеобразная процессия. Пару десятков человек с оружием из разных эпох, кто с грубыми тесаками и луками, у других мушкеты и ружья, даже один автомат. Оборванные, грязные и худые они жались к домам и делали неуверенные шажки по тротуару. Только что он был чист, но теперь, прямо под их ногами, возникали кручи, и они шли по нему, почему-то усеянному мусором и пылью, взбирались по целым насыпям, исчезающим сразу за их спинами.
На изнурённых лицах застыло выражение опаски, то и дело они шарахались от слышимых только им шорохов. Впереди этих людей вышагивала женщина, неся перед собой на вытянутой руке массивный фонарь.
Он светил тускло, мерцал временами, но отгонял назойливые тени от процессии, хотя иногда казалось, словно одна из них вот-вот вцепиться ей в волосы перед тем, как отступить.
Что примечательно, прохожие их не замечали, будто оборванцев не было вовсе или же они были призраками. Тварь же, засевшая над проспектом, даже не дёрнулась, попросту игнорируя вооружённую процессию.
– А это кто?
Спросил Рыжий, указав в сторону той части переулка, из которой они вышли на улицу. Проследив за его пальцем, я убедился, что он указывает именно на них. Что же сказать…
– Тоже люди, только другие. Чем-то они похожи на нас, чем-то на зевак внизу, просто им не повезло, больше, чем тебе или мне.
– А бывает такое?
– Ты что думаешь, наша участь менее завидна, чем их?!
Джин потупился, опустив взгляд на свои руки, и сказал, обращаясь скорее к ладоням, чем ко мне.
– Ну, мне так кажется.
Какие опасные заблуждения, их следовало тотчас развеять.
– Нет, даже доля полуденных скитальцев…
– Скитальцев?
Я вскинул руки, невольно отгораживаясь от такого названия, по мне так одни лунатики совсем не отличаются от других.
– Это не я придумал, спроси у Арт!
Джин на этот совет только кивнул, неужели он действительно спросит. Слишком много ненужных мыслей роилось в его свежей голове, я продолжил, но уверенности во мне поубавилось.
– Для них всё не так хорошо или плохо, как представляется. Есть в соседних мирах те, кому досталось больше зла, больше страданий, чем нам или даже скитальцам. Понимаешь?
– Я не уверен – наверное, да.
Он пожал своими худыми плечами, а вихор на его голове словно поник, склонившись к уличной темноте.
– Тебе объяснить?
Джин кивнул, наверное, сейчас этот вопрос занимал его сильнее прочих.
– Всего я не знаю. Но эти борются с обскурой, во всяком случае мне так видится их существование. Для чего им оружие?. Возможно, что во мраке окружающем их фигуры кроется нечто страшное.
– А мы можем помочь им?
Джин почти вскрикнул, соскочив с подоконника на балкон и едва не задел при этом действе своим угловатым плечом массивный язык колокола.
– Аккуратнее!
Но Рыжий пропустил моё замечание мимо ушей. Щеки его раскраснелись, он смотрел вслед тем странным людям, почти скрывшимся за углом здания, и в глазах его застыла какая-то застарелая грусть. Неужели он так переживает за них? Может в том и кроется его волнение, в отголоске из позабытого прошлого...
Я покачал головой, придётся разочаровать паренька.
– Нет, немногим – наше дело следить за ними. И мне, вернее нам кажется, что это очень важно.
Скитальцы пропали из виду, тварь над проспектом вновь оживилась и заклокотала, захлопала полами своего грузного туловища, от чего пыль с тротуара вздымалась в облачка и неслась на прохожих, лезла в глаза. Мой собеседник осел на подоконник. Глаза Джина потускнели и плечи опустились, он наблюдал за группкой оборванцев с факелами и копьями, перебиравшейся за насыпь бетонных блоков, перекрывавших проспект.
– Ты боишься бездействия, Джин?
Не думая ни секунды, он ответил.
– Может быть, очень хочется пойти с ними. Это возможно?
И тут я поспешил успокоить его.
– Да, однажды так и будет, когда пройдёт твоя смена.
– Скорей бы!
Я чуть не захохотал, какой прыткий малый.
– Ты ещё даже не начал, а уже торопишься закончить! Присмотрись к Городу, изучи его и передай знания дальше. Это проще чем могло показаться, да и время на посту летит незаметно.
Он слегка насупился, но ответил согласием.
– Ладно уж, убедил.
Соскочив на железные прутья балкона, Джин выпрямился и потянулся, разминая затёкшие плечи. Всё же, пока суд да дело, болтали мы уже долго. Я и сам устал, переминаясь с ноги на ногу и облокачиваясь то на одно плечо, то на другое.
– Чего ждём то?
– Мы ждём, когда прискачет Яма или его подручные. Он уже должен был показаться, что-то задерживается.
Я беспокоился, такие задержки редки. Джин обернулся и машинально спросил, кажется, что мальчишка устал удивляться.
– Кто?
Прежде чем я ответил в городской шум влился едва заметный шорох, подобно журчанию ручейка в дремучем бору, за шарканьем и гомоном толпы он был почти неразличим. Казалось, что рутина не нарушена, что всё звучит и движется как обычно, как должно. Но естественность уже деформировалась и с каждой секундой это чувство неправильности росло и ширилось, заполняя пространство меж домов.
Джин напрягся и крутил головой во все стороны, пытаясь найти источник изменений. Приложив палец ко рту на манер воспитателя, я сказал.
– Просто слушай внимательно.
И действительно в некотором отдаление послышался стук копыт, иногда его сопровождал хруст или хриплый вскрик, от которого неприятно скрежетали позвонки у основания черепа. Люди внизу продолжали свой ход, как прежде, а вот тварь поспешно сползала вниз, вскоре всё её тело оказалось на мостовой.
Прохожие шли прямо сквозь неё, словно та была из воздуха, будто мерзкие формы её являлись лишь мороком и злым миражом над тёмным асфальтом дорог. Тварь бросила затравленный взгляд в сторону приближающейся кавалькады, затем такой-же к нам, так что на мгновение глаза наши встретились и огненные зрачки, этого сознания, преисполнились бессильной яростью, а затем она скрылась под землю, нырнув в крохотную трещину меж дорог.
Раздался свист и хохот, от стука копыт дрожал весь проспект и даже макушки небоскрёбов шатались в такт нарастающему грохоту. Кони ржали и ржание их холодило кровь в венах, щёлкали зубы, как кнуты, громогласный храп пробивался сквозь ноздри.
Рыжий от страха хотел было заскочить в комнату, но я его остановил.
– Нужно ударить в колокол!
Мой возглас полностью утонул в оглушительном шуме.
– Что?!
Приходилось повторять на ходу, повысив голос до мощного рявка, так что заболело горло. Я пододвинул его к колоколу, прокричав в самое ухо.
– Бей в колокол, что есть сил и только потом прыгай внутрь!
Наконец до него дошло, худые руки Рыжего взялись за верёвку, прикреплённую к языку, и дёрнули его на себя, когда тяжёлый маятник внутри чугунного купола качнулся и ударил о внутреннею стенку, прозвучал набат. Гулкий звук удара, звонкий и чистый опустился вниз по улице и стук копыт стал много тише, а хриплые возгласы всадников прекратились.
Откуда-то издалека зазвонил ещё один колокол, а потом ещё и ещё, присоединяясь к бою, сливаясь в сплошной, удаляющейся каскад.
Парнишка остолбенел, костяшки побелели от усилий, он держался за верёвку так, будто от этого зависела его жизнь, ну в каком-то смысле так оно и было.
– Пойдём.
Мой голос слегка осип, голосовые связки перенапряглись.
– Не тормози, Смерть лишь перешла с галопа на трусцу. Нам нужно убираться отсюда. И не задень лампы!
Рыжий вышел из оцепенения, и уже было поставил ногу на подоконник, готовясь перемахнуть через него в комнатку, когда позади него на улице что-то мелькнуло.
В этот момент с крыши противоположного здания, приземистого девятиэтажного общежития, на стеклянные стены офисов перебежало белое пятно. Размером с грузовик, на тонких паучьих лапках, оно двигалось как мухоловка, преодолевая десятки метров за несколько секунд.
Действуя инстинктивно, я схватил Джина за шиворот и чуть ли не втащил в помещение.
Цокот вновь стал нестерпимым, всадники приближались. Краем глаза, направляя своего спутника внутрь помещения, по единственной тропке меж ламп, я успел заметить, как огромное копьё прошивает белёсого монстра насквозь, пригвоздив к стеклянной стене.
А над улицами появляются чудовищные кони, на крупе которых восседаю мрачные всадники. Закованные в уродливую броню с головы до пят, они меланхолично мечут гасты и даже пики, которые для этого мало подходят, но оружие находит цель и где-то верещит пронзённая ими мерзость.
Хтонические кони самых разных форм и размеров подхватывают туши поверженных существ в зубы, пожирают их, а иных уносят, как трофеи. Люди внизу продолжают шаркать прочь, для них происходящее тайна.
Затылком я ощущаю ленивый взгляд одного из участников этой охоты, мурашки ползут по спине, а ноги наливаются тяжестью. В паркет за стопой вонзается что-то острое, я не смотрю, лишь продолжаю свой ход.
Но вот, протиснувшись через несколько рядов сияющих ламп, я в безопасности, покинув просматриваемую с высоты часть помещения. До двери рукой подать.
Практически ввалившись в следующее помещение, я закрыл дверь в комнатку с балконом. Околоченная железными листами створка встала, как влитая, а два массивных засова закрепили её намертво.
Тут же нашлась подпорка из окованного бруса, которой мы подоткнули ручку. Я щёлкнул выключателями, свет с той стороны двери погас.
Кавалькада понеслась прочь, ещё звучали лихие вопли, по крыше и мостовой били окованные копыта, но большая её часть двинулась в другую часть города. Можно перевести дух.
Коридор, в который мы выскочили, протягивался на десяток метров от комнаты с лампами и упирался стальную дверь, выход из квартиры. Помещение заливал яркий свет из четырёх прожекторов, расставленных по углам, у стен же громоздились ящики и коробки, заполненные до верха осветительными приборами и лампочками.
Фонарики соседствовали с фонарями на ручке, различными прожекторами и напольными светильниками, керосиновыми лампами и кучками факелов. Всё это собиралось в нестройный ряд, от чего начинало казаться, что места вокруг неприлично мало, однако для передвижения его оставалось намного больше, чем в комнатке, что вела к колоколу. Рыжий обессилено бухнулся на покосившийся стул, сколоченный кем-то на скорую руку, отчего тот жалобно скрипнул.
– Тяжело?
– Я словно марафон пробежал!
– Потерпи пару дней, станет легче, скоро будешь чувствовать себя как прежде. Ну, или лучше, чем раньше, при жизни...
Теперь он побледнел, а в чертах лица пролегли глубокие тени.
– А я что – умер?!
Вздохнув, я выдал дежурную фразу на этот счёт, в десятый раз крутить круг без точила мне совершенно не улыбалось. Почти каждый задавался таким вопросом…
– Скорее да, чем нет. Никто точно не знает, что же произошло со всеми нами: с тобой, мной, другими найдёнышами. Да и неважно это, есть более насущные вопросы и проблемы. Когда память вернётся, а она вернётся, сам для себя решишь, что же произошло с тобой на самом деле. Киркохват вон, сутками твердит о похищении, а Элиза Джинс уверена, что до сих пор спит где-то там и всё вокруг лишь ещё один сон.
– А ты?
Спросил он, а потом отпрянул назад, словно увидел на моём лице что-то гадкое. Ладони сами сжались в кулак. Проклятье, и почему меня так бесит этот вопрос?! Хотел бы я знать...
 Повернувшись к Джину спиной, я всё же выговорил ответ, хоть и с большим трудом.
– А я вспомнил только имя, пару разрозненных фрагментов, и хватит об этом.

***

Следующие два часа мы собирались почти молча, точнее преимущественно молчал я. Рыжий оказался большим любителем поговорить и порассуждать на тему заданных в пустоту вопросов. Иногда я вмешивался в полёт фантазии, подкрепляя этот безобидный трёп короткими фактами или односложным ответом, подтверждая или опровергая его догадки, да и пусть себе болтает, всяко веселее, чем вслушиваться в гнетущую тишину здания.
С тех пор как Смерть пересекла проспект, одно беспокойство сменилось на другое. Мне нужно было совершить переход с третьего этажа на десятый, доставив своего подопечного под крыло коммуны в целости и сохранности.
– А почему ты зовёшь этих всадников подручными Ямы?
– Спроси у Арт. Так!
– Чего?.
– Сюда смотри и запоминай, это тебе на будущее. В рюкзак берёшь запасную лампу и сменные для прожекторов, обязательно красную и синюю. Только светодиодные бери — вот такие.
Продемонстрировав нужную форму, я продолжил.
– С галогенными и металлогалогенными не связывайся, я и сам в них путаюсь, если надо будет допотопный светильник исправить, то неси к Рутику. Спросишь в лагере, тебе подскажут, ну и путать его не с кем, только Рутик с железяками возится без перерыва. Он высокий, чумазый, в комбинезоне ходит, да чего там, сам увидишь.
– Понял!
– Теперь – сбоку цепляй факелы на всякий случай, двух или трёх должно хватить. Вешай только вдоль туловища, чтобы не мешали, но и доставались легко – рюкзак лишний раз не скидывай, неудобно это. Замигает красная лампа, значит, останавливаешься и зажигаешь факел, лампы не вырубать. Красный всегда слева, а значит факел тоже слева держишь. Мигает синяя лампа, ставь запаску, только сначала убедись, что никого рядом нет.
Он кивнул, сейчас в его глазах не осталось и тени расслабленности, которая обуяла его во время отдыха. Рыжий был собран и внимателен, словно почувствовав важность происходящего.
– В правой руке оружие, клинком к полу. Если что-то видишь в темноте, останавливаешься. Неважно что, просто стой на месте, если оно движется к тебе - медленно пятишься назад. В общем, следи и повторяй за мной. Я говорю, а ты слушаешь и делаешь - условились?
– Хорошо.
Подтвердил он голосом полным ребяческой уверенности. Накинув рюкзак на плечи, Рыжий выбрал из оружейного ящика кривой и тонкий мачете, своей фигуре под стать.
На самом деле вся эта подготовка не имела особого значения, за одной из деревянных дверей я давно уже сложил несколько походных комплектов на всякий случай. Все два часа, перекладывая инструменты и материалы, лампы и фонари, я не мог отделаться от гнетущего ощущения, поселившегося в моей груди.
За всеми объяснениями и кивками, советами и сжатым инструктажем я прятал свою неуверенность, ждал, когда эта тяжесть пройдёт. Однако тревога не утихала, как это бывало раньше, после того как кавалькада очистит город.
Что-то сегодня было не так…
Не так обычно, после того как безумствующие всадники встряхнут этот мир до самого основания, после того как белёсые твари расползутся по всей округе, и после безудержного хохота самого Ямы, грянувшего над домами. Нет, «Сегодня» разительно отличалось от многих явлений охотников, но вот чем же?. Что именно вызывало его? Я не знал ответа, и потому готовился покинуть пост морально, готовился куда тщательней чем всегда: проверил каждую лампу, трут, смоляные полосы на факельных остовах, даже аккумуляторы и зарядные устройства для прожекторных воротов.
А кроме того, через щели между косяком и обшитой металлом дверью, ведущей в комнату с лампами, сочился приторный запах разложения и сырости. Кто-то проник в комнату с балконом.
Я поймал выжидательный взгляд Рыжего. Должен ли он знать…
– Скорей бы попасть в ваш лагерь.
Беззаботно заявил он.
– Джин, давай ка кое-что проверим. Вообще этого делать не нужно по протоколу… Но, если хочешь личный совет, – никогда не рискуй! Если дела плохи и всё идёт не по плану, принимай наиболее безопасное решение. Лучше дважды перестраховаться, чем на пустом попасться
– Хорошо, Тед, я постараюсь.
– Там кто-то есть, ну или что-то.
Я указал в сторону двери. Паренёк побелел, сама идея безопасности подобных комнат для него пошатнулась. Чёрт, это осознание ему точно не помешает.
– Цепляй прожекторный ворот поверх куртки, только лямки не пережми.
Скомандовал я, ткнув пальцем на самый узкий из них. Рыжий подошёл к нему и надел ворот через голову, еле протиснув сквозь шейный обод свои оттопыренные уши.
Громоздкое устройство состояло из четырёх светодиодных фонарей скреплённых между собой металлическими дугами, так чтобы они прочно держались на плечах. Светильники защищались самодельными решётками, прикрученными проволокой к конструкции.
Весила эта система немало, в основном масса зависела от качества защиты самих приборов и их оснащения: всякие линзы, плафоны, отражатели и корпус с креплением. Ещё более весомая часть ворота, это материалы, из которых изготавливались скрепляющие мосты, из жести они или другой стали, проволочные или деревянные, даже пластиковые встречались – вариантов было много. Использовалось всё что можно приладить, тут уж как повезёт…
А если прибавить к тому весу аккумуляторы и шнуры для подключения к электросети, ну и проводку, то выходит очень даже немало. Проходишь с такой конструкцией несколько часов подряд, руки начнут затекать, не говоря уже о синяках и мозолях. Иной раз с такой ношей приходилось ходить по несколько суток. Дозорным приходилось туго, но такова наша доля и переложить её не на кого.
Некоторые соединяли её с лёгким каркасом из нержавейки и нашивали костюм, другие прикрепляли к вороту щитки или приваривали пластины, превращая его в броню. Я предпочитал практичность и простоту, чистый функционал лишь дополнялся щитками с намотками на плечи, несколькими ремнями и петлями, чтобы смягчить давление и надёжно закрепить снаряжение.
В сотый раз одеваешься уже на автомате. Я застёгивал свой ворот, поверх плюшевого костюма и всё думал, насколько бы стало проще, если бы можно было как-то осветить здание и бесконечные коридоры изнутри. Тогда нам не пришлось напяливать на себя эти громоздкие светильники. А может тогда бы и жилось легче, но это всё пустые мечты…
Зацепив наплечники за петли, я перешёл к ремешкам, чтобы закрепить ворот на торсе, и чтобы нагрузка распределялась равномерно. Затем затянул дополнительное крепление на поясе, утягивающее прожекторный ворот по фигуре. Вот и всё, осталось только повесить сумку за спину и можно идти.
Обернувшись к своему спутнику, я оценил результат его приготовлений. Главное, что светильники держатся, всё остальное не так важно. Об удобстве будем думать, когда доберёмся до поселения.
– Хорошо, всё правильно. Чуть великоват этот ворот, потом подберём по размеру.
Рыжий разместил на плечах несколько подкладок, закрепил ворот ремнём, и только тогда устройство перестало перевешивать, сползать на спину или вбок. С некоторым трудом, но всё удалось.
Пока мы собирались, запах гнили ещё усилился, в коридоре становилось душно. Пот градом тёк по лбу, хотя обычно все чувствовали только назойливый холод, ступив во внутренние помещения многоэтажек.
Крепко сжав в руке мачете, Джин одеревенелой походкой приблизился к мощному косяку и приложил ухо к неровной поверхности дверной створки, скрывавшей за собой старую кухню, переделанную в пост. За дверью кто-то расхаживал.
– Половицы скрипят.
Вполголоса сообщил он, положив руку на выключатель, а затем спросил.
– Может, дать ему света?
Я поднял руку в успокаивающем жесте и покачал головой. Я давно уже догадывался о природе того, кто сейчас находился за дверью. Один из всадников пришёл забрать оружие.
– Нет, не стоит его злить, лучше пойдём.
Входная дверь, за которой начинались тёмные коридоры, петляющие меж квартир, лестниц и перекрытий здания, закрывалась на манер помещения у колокола, только засовов было больше. Помимо двух задвижных по бокам, имелся ещё и третий - поперечная перекладина, снабжённая двумя подставками под петли, чтобы попасть в запертую квартиру можно было только с помощью тарана. Лишь некоторые из обитателей города могли выбить её, на наше счастье, они предпочитали передвигаться по пространству меж зданий, а не тесниться внутри. Но иногда и такое случалось…
Нам с рыжим стоило поторапливаться, скоро наступит ночь, я чувствовал её приближение. Медлить больше нельзя, повесив на пояс топорик, я вооружился удлинённым тесаком из общей кучи и двинулся на выход.
– Коридор оставляем освещённым. Перед выходом включаем свет в подъезде и ждём, слушаем.
С этими словами я щёлкнул выключателем, снаружи раздался шорох и шипение. Что-то стремительно поползло прочь в темноте мрачного коридора. Вскоре этот звук пропал.
Чёртова слизь, совсем страх потеряла. Стоит устроить облаву, надо уведомить Арт об этом. Рыжий замер, испугался звука, это ничего, ещё привыкнет, если доживёт…
Подняв руку к выключателю на груди, я инструктировал.
– Затем прожекторный ворот.
Раздался слитный щелчок и две пары пятен скользнули на стены по обе стороны от наших бесформенных фигур. Поначалу этот контрастный свет чуть ли не слепит, он смешивается, образуя фиолетовое свечение между лампами, отражается от стен и потолка, лезет в глаза, но вскоре наше зрение адаптируется к нему. И только такой свет показывает истинный облик вещей.
Убедившись, что Рыжий всё сделал правильно, я кивнул ему, ободряя. В его глазах мелькнула решимость, и он наклонил голову, подтверждая готовность.
– Выходим.
Засовы нетерпеливо лязгнули в креплениях, а поперечный запор скрипнул, когда я их отодвинул. Ну вот, сталось только повернуть ключ в замке, и тьма коридоров сомкнётся над головой. Дверь отворяется без шума, её петли хорошо смазаны, а за створкой оказывается покрытая облупленной краской бетонная стена.
Мы выходим к коридору молча, на этот раз нам не слышно даже собственного дыхания. Невольно мне хочется стать тихим и маленьким, незаметным существом, способным проскочить мимо опасностей, таящихся в темноте старых домов. Стать мышью или тенью, чтобы просочиться сквозь тьму не оставив следов.
Высунув голову за порог, я всматриваюсь вдаль, густая синева с плеча заливает пол и стены перехода, кажущегося бесконечным. Рыжий замер, как истукан, ждущий команды, как горгулья в свете Солнца, его грудь не поднимается, он не моргает, кажется, даже не дышит, только пот струится по мертвецки бледному лицу.
Коридор пуст, только пылевой покров на полу пересекает извивающийся след, идущий в ту же сторону, в которой скрылся тот шелест. Где-то там их гнездо, или того хуже, целая амёба. От одной мысли о такой возможности моё нутро похолодело, страх впился когтями во внутренности, пришлось собрать силу воли и гнать его вместе с думами прочь…
Теперь другая сторона, делаю шаг за дверь. Всё так же тихо, как и прежде. Прислоняюсь к стальной створке и выглядываю из-за неё. Проход безопасен. Мощный фонарь, висящий над дверью, разогнал настырные тени – ни движения, ни блеска, кругом пусто.
Ноги наступают на клоки пыли мягко, крадучись мы выходим из квартиры. Я закрываю дверь до щелчка, а потом на ключ, так чтобы замок лязгнул трижды.
– Тридцать восемь.
Читает Рыжий вслух номер квартиры, может, чтобы запомнить.
– Держись рядом и не отставай, и посматривай иногда за спину.
Мой шёпот едва слышен, но Джин послушно кивает, значит понял. Шаг, второй, третий спасительный свет всё дальше, а темнота вокруг всё гуще. Минуты идут, почти тянутся, время в стенах зданий становится относительным и это ощущается на физическом уровне. Даже движения наши словно расплываются, каждый раз, поднимая руку или опуская ногу ты чувствуешь, как напрягаются мышцы и бьётся сердце, толчками проталкивая кровь по телу.
Темнота задерживается под светом прожекторов, пружинит от груди, расходится волнами, плещутся о стены и возвращается к нам еле ощутимой волной. Всё вокруг раскачивается, пока мы вышагиваем по коридорам.
Чем дальше уходим мы, тем тяжелее становится. Бредёшь как сквозь морок. Воздух вязкий, такой затхлый и сырой, что становится липким, давит на плечи и лезет под одежду. На снаряжении выступают мелкие капельки влаги, собираются подобно россе, но без всякой травы, словно вырастают из ничего, а затем приходит туман.
Сначала наш обзор сократился до сотни метров, дальше всё сливалось в сплошное пятно света. Пользы от прожекторов в таких местах было столько же сколько вреда. За защиту от обитателей сырых переходов и заброшенных квартир мы заплатили обзором.
Ворот делал тайное явным, отпугивал тени и всяких тварей, что населяли город. Однако, вместе с тем, он оставался простым инструментом, пусть и жизненно важным. Четыре лампы накрученные на плечи, только и всего, сам по себе ворот светил пока не разрядится, затем его полезность иссякала, он обращался в довесок к броне, бесполезный груз.
Одного света было недостаточно, нужно иметь холодную голову, горячее сердце и крепкий дух, держаться за жизнь всеми силами, тогда ещё можно пожить в этом кошмаре.
Сбоку, в густом мареве перед нами, возле стены расплылось что-то жёлтое. Я схватил Рыжего за плечо, чтобы он замедлился. Ровные стены коридора, заштукатуренные и окрашенные, там сменялись каменной кладкой.
Кирпичи и бетон перемешивались с тёсаным камнем и брёвнами, затем с колотым гранитом, пока эти перемены не превращали рукотворную на вид стену в некое подобие пещерного покрова. У пролома срастались сталактиты и сталагмиты, тянули клыки внутрь коридора, словно хищный змей вгрызся в плоть конструкта, да так и не смог проесть его насквозь.
Внутри полости плескалась тягучая хмарь, изредка открывая глазу причудливые очертания. Пещера срасталась с казематами, перенимая и передавая друг другу собственные части они образовывали опасное явление.
Указав на каменный зёв, я остановился и тихо объявил.
– Это блуждающий проход, внутрь ни ногой! Если зайдёшь, так там и останешься...
Я видел такие несколько раз и всякое слышал. Не самая страшная вещь в Городе, но радужной её тоже не назовёшь. Везде, где реальность меняется – жди беды.
На посту еды дня на три и воды тоже... Но запас то рассчитан на одного человека, возвращаться нам не с руки. Раньше найдёнышей, таких как Джин, на этом ярусе не находили, потому и запас такой скудный. Город меняется каждый день – не приспособиться.
Я посмотрел на Рыжего. Паренёк держался молодцом несмотря на то, что разговорчивость оставила его в этих казематах, что немудрено, однако смотрел он прямо, взгляд его не дрожал. Он сосредоточенно посматривал из стороны в сторону, следуя моим советам.
Нельзя рисковать, каждая жизнь на счету, нас, итак, уже меньше сотни. Такими темпами в Городе не останется никого, кто следил бы за лабиринтом улиц, за клёкотом и охотой. Кто же тогда будет бить в колокола, оповещая мир о скором приходе Смерти?.
Однако суть не в сохранности общего дела. Я готов к риску и мог бы сунуться к пещерному зеву, лишь положившись на удачу. Если бы я был один, то так бы и поступил, но вместе с новеньким... Ставить на кон чужую жизнь недопустимо, так поступают только мерзавцы.
Может оставить его в квартире, а самому разведать путь? Тоже рискованно, всадник проник на кухню, подступил к самой двери. Кавалькада действует всё отчаянней, их стало больше, равно как и иной нечисти...
Подручные Ямы бродят над лунатиками, как над собственной паствой. Они стали злее чем были, когда я только заступил на пост. Угрюмые, молчаливые, только и делают что очищают город от всяких тварей. Перед внутренним виденьем сразу предстала вытянутая фигура всадника, облачённого в литой доспех, провалы глазниц излучают ненависть или презрение, под воронённой сталью перекатываются мышцы или же то, что их заменяет.
Десятки, а затем и сотни этих мрачных рыцарей собираются вокруг квартиры. Сначала они зависают в воздухе перед балконом, затем переваливаются через перила и заходят внутрь, ломают лампы, изводят свет. И тогда мы сбиваемся в кучу напротив двери, готовясь к их приходу. Здесь все, кого я знаю: Арт, Элиза, Рутик, Киркохват, Сэм, Мак Бродяга, Рикон Старший, Рейна, рядом держится Джин и ещё много людей.
Кажется, что собрался весь лагерь и дальние посты, нескольких человек я вижу впервые, лица людей бледны. Арт закусила губу до крови, её точёная фигура исчезла под громоздким доспехом, на который она водрузила ворот. Волосы коротко обрезаны, только одна непослушная рыжая прядь выглядывает из-под металлической каски, закрывающей затылок и шею. Ее карие глаза полыхают во мгле коридора, наши взгляды пересекаются, меня словно обжигает промелькнувшая в них обречённость.
За тонкими чертами лица Арт, всегда прятался волевой взгляд, сейчас его будто смыло. Нос и скулы заострились, щеки впали, широкий подбородок сомкнут с усилием, видно, как напряжены мышцы лица, даже на лбу пролегла морщинка. Подарив мне ещё один взгляд, она отворачивается к кухне, поднимает щит и меч. Нам надо уходить! Отвечая этой мысли, скрипит входной засов, люди поспешно покидают тридцать восьмую квартиру, но уже поздно.
Раздаётся удар, весь этаж содрогается, от кухни разлетается мелкая щепка. Кавалькада вышибла дверь и проникает внутрь поста, сметают немногих защитников, я вижу, как Арт падает на пол, Сэм кричит от ужаса и бросается к сестре на помощь, в следующие мгновение от удара топором её голова отрывается от тела и приземляется рядом с Арт.
Чудовища не щадят никого. Они следуют за бегущими в переплетение бесконечных коридоров, извилистых путей внутри тёмных зданий. Мрачные всадники колют и рубят наотмашь, давят упавших. В конце я остаюсь один, среди трупов, устилающих комнату словно ковёр, сотканный из кошмаров. Мои друзья мертвы, Артемида застыла в луже крови, я чувствую металлический вкус на языке, но не могу пошевелиться, броситься к ней, даже закричать…
Наваждение схлынуло, оставив после себя дурное предчувствие. Однажды так и будет, они придут за нами.
Медленно я возвращался в реальность, всё ещё обеспокоенный видением. Во рту пересохло, я выудил из рюкзака флягу, отпил и выругался.
– Чёрт, обойти никак не получится. Мы могли бы и подождать, может быть, через пару недель Проход исчезнет сам по себе, будто его никогда и не было. Вот только гарантий у нас нет, да и пища на исходе.
Рыжий слушал меня, не перебивая, лишь иногда кивал моим рассуждениям, выказывая вовлечённость в разговор.
 – Давай к противоположной стенке, прижмись поближе и пошли, только тихонько, крадучись.
Так мы и сделали, Джин упёрся в неровную стену плечом, немного скосив ворот набок – пойдёт, лучше так, если кто высунется из пролома хоть немного да растеряется от обилия света, погани такое непривычно.
Тесак взметнулся к груди, не ударить, так оттолкнуть лезвием то, что может вынырнуть из провала. Мы замерли у самого края густого тумана, в десяти метрах от разверстой каверны.
Теперь оттуда до нас доносился шелест и звуки ударов, какое-то рычание и барабанный бой. Внутри прохода что-то было, не у самых створок пещеры, нет, далеко за ними. Присутствие чего-то чуждого человеку ощущалось кожей, а может я окончательно сбрендил от жизни в тёмном городе.
Мой подопечный совсем притих, он, как и я вслушивался в происходящее за пределами коридора. Склонив голову набок, он вздрагивал от барабанных перебивок и утробного воя, от того, как что-то внутри пещер перекатывается и ползёт. Глаза его то расширялись от изумления, то щурились, когда он пытался разобрать отдельные звуки в этой диковинной Какофонии.
Так мы ещё нескоро до лагеря доберёмся. Время здесь течёт не так, как снаружи. Но терять его всё равно не стоит. Я ещё раз проверил крепления и сказал.
– По моей команде – двинемся, только без спешки, нога в ногу. Помнишь, что я говорил на посту?
– Не рисковать понапрасну?
– Вот именно! Если увидишь кого-нибудь, сразу бежать! Нам нужно подняться на три этажа, двигаясь по правую руку от Тридцать восьмой, никуда не сворачивая, здесь других ориентиров нет. Если я отстану, всё равно продолжай двигаться дальше, чтобы ты не услышал, даже если это будет мой голос! Не слушай его, коль останусь цел, так сам тебя найду! А если больше не встретимся, значит то был совсем не я.
Джин покачнулся от этих слов. Его лоб покрылся испариной, а сам он побледнел. Из пролома раздался истошный вопль полный ярости, а затем послышались глухие удары, удаляющиеся от коридора вглубь странной пещеры. Стараясь не показывать Джину своего волнения, я продолжил как ни в чём не бывало.
– Наверху тебя встретят, так что не заблудишься, если только не повернёшь куда. Это место чем-то походит на лабиринт, идти можно только по разметке, наши иногда оставляют знаки на стенах или дверях. Обычные стрелочки, кресты, круги и квадраты, но меткам тоже доверять нельзя... Их частенько подделывают, так что учись чувствовать направление и потихоньку приспособишься, ладно?.
– Угу.
Рыжий тихо шмыгнул носом и весь напрягся.
– Страшно?
– Не очень...
Он замотал головой, опровергая моё предположение.
– Я уже понял, что вокруг опасно, но больше волнуюсь - всё такое странное!
– Это правильно, Джин. Бояться нам совершенно нечего. Слышишь, вроде потише стало?
Какофония, доносившаяся из прохода, действительно сделалась неразборчивой. Чтобы поймать хоть один звук, приходилось напрягать слух и задерживать дыхание. Хороший знак, можем проскочить. Я положил руку на плечо Джина и скомандовал.
– Вперёд.
Едва мы сдвинулись, меня словно окатило жаром, сердце колотилось как бешеное, будто я бегу битый час без продыху. Шагать было сложно, к ощущение прежней вязкости примешалось то самое беспокойство, что преследовало меня, острое чувство неправильности происходящего и неизбежности грядущего.
Мы двигались настолько медленно и тихо, насколько это вообще возможно с рюкзаками и световыми бандурами на плечах. Оружие наготове, пот катится градом – шаг, а за ним другой. Неровный пролом уже по левую руку, мы почти поравнялись с ним, вот-вот станет видно то, что находится внутри пещер и прячется за оскалом тёмных сталактитов…
Рваные клоки тумана вырываются из-под ног, отбегают от нас. Джин сейчас напоминал заводную игрушку, походка пружинит, движения резкие, да и я, наверное, выглядел не лучше. Оторопь перед неизвестным обуяла нас в равной степени.
У самого зева что-то шипит, так тоненько, едва различимо, и Какофония возвращается, нарастает, гремит! Из зева вырывается месиво самых разных звуков; лязгают пасти, по поверхности пещеры скрежещут когти, что-то шлепает, квакает, икает и каркает на разный лад, а самое главное это что-то стремглав движется к нам, двум нелепым фигуркам, застывшим напротив прохода.
Страх накатывает волной, омывает сознание и уносит его прочь. Пол уходит из-под ног, тело ватное, конечности тяжелеют. Прожекторный ворот сдавливает плечи, рюкзак тянет вниз, а тесак словно выточен из цельного куска камня. Очень хочется улечься на пол и передохнуть, с каждым мгновением двигаться всё труднее, пока движения вовсе не замирают.
Заставить себя идти – всё равно что попытаться сдвинуть стену. Тщетная затея, словно пригвождённый к полу я замер, будучи не в состоянии сдвинуться с места. Рыжего сковало тоже самое чувство, его нога замерла над поверхностью коридора, так и не опустившись.
Рык, рёв и шелест приближался. В этот момент туман расступился, и я увидел то, что живёт в проходе. Страх скрутил внутренности, меня затошнило. Мне сразу же захотелось отвернуться, но я всё смотрел...
Отвратительное месиво из ртов и конечностей катилось из пещеры. Словно сотни людей, зверей и незнамо каких ещё тварей смешали в одно существо. Одна часть этого живого клубка была густо покрыта шерстью, тогда как на другой не росло ни единого волоска.
Шерсть чудовища вилась косами, цеплялась за выступы и камни, оплетала их так что они застревали, а затем тащила валуны за уродливой тушей. Оголённая кожа существа поблёскивала красновато-жёлтыми пятнами, дрожащими в свете прожекторов. Её бесформенные глаза косили во все стороны, а рты не прекращали голосить на разный лад.
Всё ближе и ближе оно подползало к нам, а вместе с тем придвигалась и пелена. Туман становился гуще, в коридоре стремительно темнело, мы видели всё меньше, даже воздух пропитался зловонием и сыростью из прохода.
Вялотекущее сознание трепетало перед наступающим ужасом, от чего-то сильно хотелось спать. Но затем мой разум пронзила мысль. Ещё чуть-чуть и оно будет здесь. Надо убираться отсюда и быстро.
И вдруг всё прошло, будто лопнула незримая нить, опутывающая моё существо до этого. Я снова мог двигаться.
Не в себе от ужаса, я кричу что есть мочи.
– Бежать!
Голос звучит неестественно, срывается.
Рыжий всё ещё не пришёл в себя. Его глаза были широко раскрыты, и он зачарованно смотрит на тварь из прохода. Драгоценные секунды утекают стремительно.
Решение может быть только одно. Высоко подняв тесак над головой, я делаю замах и одновременно с этим тяну Джима, чёрт, Джина в сторону прохода, слегка вперёд. Теперь места достаточно для того, чтобы повернуться одним только плечом и будь что будет.
Клинок опускается мне за спину, царапает штукатурку, отчего-то она кажется такой мягкой, податливой. Лезвие проходит сквозь верхний слой облупившейся краски без усилий, как нож сквозь масло, и погружается глубже до самого кирпича. Наконец, тесак упирается в стену, и я отталкиваюсь, опираясь на клинок, плечо пронзает боль.
Наверное, это заняло лишь мгновение, Рыжий покачнулся и инстинктивно шагнул, чтобы удержать равновесие. Заваливаясь на онемевших ногах за ним, я снова кричу.
– Бежать!!!
Кажется, в этот раз он меня понял. Перенося вес с ноги на ногу, я толкаю себя вперёд, поддерживая Рыжего за ворот. Рука с тесаком повисла плетью, эта шаткая опора за спину стоила дорого, что-то в предплечье хрустнуло. Ступни покалывают – шаги отзываются острой болью, как если бы я босиком наступал на битое стекло.
Боковым зрением я чувствую движение в проломе. Кости и щупальца, когти и косы, а также пульсирующие вены на вздыбившейся коже. Клубок с глазами и челюстями роняет на пещерный камень слюну, толкается вздувшимися лапами о сталактиты, ломает их и визжит, как сотня резанных поросят.
Десятки конечностей врезаются туда, где ещё секунду назад мы стояли. Бетонная крошка и пыль летят во все стороны. Крупные кусочки колотят меня по спине, падают за шиворот, а частички цементной взвеси лезут в глаза и ноздри.
– Голос, отдай Нам свой голос!
Существо орёт, как тысячи человек разом, женские и мужские вопли складываются в слова и перетекают в звериный рык. Тоннель вращается перед глазами, очертания размываются, подражая крику этой жути. Даже своды дрожат, а тварь пытается выбраться в коридор. Однако, она осталась позади, нас отделяют считанные шаги, которые ей не преодолеть. Я бегу, толкая Джина перед собой.
Визгливый хор Какофонии ещё долго преследовал нас под низкими сводами, отдавая тупой болью в затылке на всякий вскрик. Я слышал его прямо за стенами, те же шлепки, тот же стук валунов, увлекаемых за невероятной тушей.
– Б-е-ж-ать...
Я слышу собственный голос вдали, такой искажённый и чужой. Не эхо, не галлюцинация, именно что мой собственный голос, повторённый множество раз. Он то нагонял меня волной, забираясь в ушные раковины и щекоча барабанные перепонки изнутри, то терялся в глубине перекрытий и теней. Был ли он плодом моего воображения, порождённым из смеси страхов увиденного, ведь образ той туши до сих пор не покинул задворки сознания, или же Какофония пустилась за нами в погоню?. Сейчас я уже ни в чём не был уверен.
Следуя собственному призыву, я бежал пока вопль окончательно не затих в отдалении, оставив после себя едкое чувство погони. Я бежал так быстро, как только мог. Ноги так и мелькали, ботинки громко стучали подошвой о пол, грудь ходит ходуном и две пары светлых пятен раскачиваются впереди.
Рыжий держится рядом, мы несёмся, не разбирая дороги. И мы не остановимся до тех пор, пока все странные звуки не исчезнут! Затихнув в отдалении, они всё ещё звучали в голове. Мы остановимся лишь тогда, когда мешанина из лап и глоток станет дурным наваждением, рождённым страхом и темнотой, когда кошмарный обитатель блуждающего прохода оставит преследование, избрав новую жертву.
Бегство продолжалось пока мы не выскочили из тумана, его лоскуты неожиданно расступились перед нами. Будто путы, что мешали движению, ослабили хватку и мы ускорились, гонимые древним инстинктом самосохранения. Вскоре молочная пелена пропала, сначала вороты засветили ярче прежнего, а потом коридор очистился. Только тогда я позволил себе обернуться, бросить осторожный взгляд через плечо. В быстро тающем облаке позади нас чернели сотни блестящих глаз…

***

Круговерть коридоров и однотипных перекрёстков, одни и те же лампы, щитки, двери – всё это осталось за нами, а вместе с тем и блуждающий проход. Дыхание схватывает, однако я чувствую себя хорошо.
Словно и не было этой отчаянной беготни по коридорам, словно я совершил лёгкую прогулку, даже не по тёмным сводам, а в настоящем саду под открытым небом. Плечо ещё ноет от приложенного усилия, однако мышцы и связки целы, потихоньку возвращается чувствительность и подвижность.
Кажется, что от той твари нас отделяет уже целый километр, а то и два. Несколько раз мы прошли мимо узких лестниц, врезанных прямо в пол. Чугунные стержни тянулись от пола до потолка и скрывались в рукотворных отверстиях. Грубая работа, кто-то продолбил перекрытия насквозь, ну, я даже знаю кто на такое способен...
Джин весь взмок. Опустив руки вдоль тела, он шаркал и делал судорожные вдохи, меж тем продолжая бежать. Он выглядел плачевно, влага собралась на его куртке в подтёки шириной с рукав. Костюм вымок в густом тумане и пропитался потом, ткань потяжелела и прилипала к коже. Кажется, парень выбился из сил, да и далеко мы уже от прохода, можно сбавить темп. Противное чувство не оставляло меня, однако деваться некуда.
–  Всё, Джин, давай отдохнём немного. Должно быть оторвались от той мерзости. Ты как, нормально?
Он перешёл на шаг и замедлился, прямо как полагается при таких пробежках. Утерев пот рукавом, Рыжий отрывисто кивнул.
– Спасибо!
Его голос дрожал, но интонация сохранила твёрдость. Ни тени истерики, без надрыва, он молвил спокойно, пусть и устало. Невольно я восхитился этим - хороша смена! Мой провожатый и наставник, Ликур был большим трусом. Трясся от каждого шороха, всегда на чеку, он привил мне осторожность, хотя сам с ней перебарщивал…
Однако, разве можно его за это винить?. Я всякое повидал на посту, с годами жуткое нутро города показывается во всей красе. Если тебя не сожрали, значит повезло, значит ты сам стал чем-то похож на его обитателей. То, что Блуждающий проход опасен я знал с самого начала, но Какафония – может она сильнее всадников…
Запоздало, увлёкшись течением мыслей, я ответил Джину.
– Пустое, любой из наших поступил бы также. Это то, что отличает нас от других обитателей Города. Люди помогают людям.
Однако, внутренне я уже боролся с этим утверждением. Оно должно было звучать иначе, а именно – «Люди должны помогать людям», но многие с этим не согласятся. Даже в спокойные и сытые времена наш вид не слишком добр к себе подобным. Всегда найдётся способ отгородиться от чужих проблем. Отринув эмпатию, как рудимент коллективного сознания, мы обезличиваем окружающих, чтобы выжить самим, чтобы приобрести больше благ для себя, а также ощутить обманчивое чувство собственного превосходства над общностью человечества.
Я всегда знал это, с самого пробуждения, видно мне раньше приходилось пересекаться с людьми такого сорта, когда от людского в них остаётся только облик. Нутро таких существ наполнено пороками, жестокостью, злобой и они много страшнее чем обитатели Города. В отличии от прочих чудовищ, они скрываются у всех на виду.
Худшие их свершения опасней любого покушения на жизнь. Они убивают веру в человечество, обращают свою жертву, подобно древнему ликантропу, в жалкое подобие былого. Их укусы отравляют разум, надламывают убеждения укушенного. Медленно меняют само мышление, мало кто способен очиститься от этого влияния. Впрочем, иные раны, даже покрывшись крепкой коркой, не заживают никогда.
Грабёж, насилие, убийства – их инструменты скудны, но результаты обильны. И потому «Люди помогают людям», в ином случае, это уже не человек, а слово «должны» лишь лазейка в формулировке самого убеждения.
Из памяти всплыли ужасы, которые мне довелось наблюдать внутри зданий и на улицах Города. Рука невольно потянулась к тесаку. В нём я искал силу, дабы совладать с самыми тёмными воспоминаниями. Ладонь легла на деревянную рукоять, это помогло, пусть и не сразу, они отступили. Ужасы заползли глубже, чтобы вернуться, напитавшись моей слабостью, они придут, став сильнее чем были прежде. Смогу ли я устоять и тогда?. Уверенности не было, я не мог этого знать.
Десять минут спокойствия, в коридоре достаточно тихо: иногда скрипели доски покрытия, краска сыпалась со стен, когда сквозняк усиливался, вдалеке слышался непрекращающийся гомон, эхо шествовало по зданию повторяя старые звуки до бесконечности, изредка пол дрожал под ногами. Ничто не мешало нам перевести дух, чем мы и воспользовались.
Рыжий привалился к ржавой крышке распределительного щитка. Пот градом сбегал со лба, глаза закрыты, дыхание громкое, но уже ровное, без порывов и пауз, с каждым вздохом замедляется.
Я дал ему несколько минут, а затем поднялся на ноги, потянулся и поторопил его.
– Ты отдохнул? Идём, нельзя задерживаться – Город такого нам не простит!
Джин нехотя выпрямился, перетянул лямки рюкзака и хотел было двинуться дальше, но прежде, чем он сделал шаг, моё внимание привлекли борозды в пыли.
– Стоп.
Вопросительный взгляд от Рыжего. Указав на вздувшийся от сырости пол, я объяснил своё восклицание.
– Этих следов здесь быть не должно.
Вереница крохотных отпечатков тянулась вдоль стены, по самой кромке коридора.
– Они как будто детские…
Подметил Джин, в чём-то он определённо прав. Но дети большая редкость в этом мире, да и следы широковаты для стопы ребёнка, пусть даже подростка… Хотя сравнение вполне уместно, особенно для того, кто так мало разбирается в мире вокруг.
Нет, эти следы оставил кое-кто другой, выпестованный холодным городом. Дети – их можно было назвать отроками тёмного лабиринта, обитателями глухих помещений глубоко под землёй, где Город плавно срастается с подземельями ведущими в Багровую Бездну. Если встретим лишь одного из них, то это не будет большой проблемой, вот только они в одиночку не ходят…
– Их оставили карлики – цверги, на их языке. Коль встретим отряд таких у лестницы, то будет худо.
– Они опасны?
– Ещё как!
Подтверждение поразило Джина, он весь напрягся, как гончая перед броском. Лапы расставлены, голова опущена, пасть закрыта, но мышцы уже напряжены, взгляд буравит направление. Сам мыслительный процесс запущен и одновременно заглушён инстинктом, древним как сам мир.
Потихоньку Рыжий переваривает полученное предупреждение. Бледность вытесняет пульсирующая в тканях кровь, веснушки на его худом лице теперь напоминают племенную раскраску, щеки пунцовые. Сначала он смотрит на меня непонимающе, затем смысл наполняет его глаза ясностью.
Одних воспоминаний о прошлых встречах с цвергами хватило чтобы породить внутри меня дрожь, под ложечкой появилось тягучее чувство тяжести. Перехватив тесак поудобнее, я присел на корточки возле следов и лезвием смахнул верхние клоки в сторону, в самом центре отпечатанных в пыли стоп темнели липкие пятна.
– Смотри по сторонам, может заметишь его раньше, чем он заметит тебя.
Джин кивнул и поднял голову. Поворот налево, поворот направо, теперь он действительно всматривался в очертания коридора. Не просто глазел как раньше. Глаза поймали прищур, чтобы свет от ворота не мешал вглядываться в потьма.
Избавившись от наблюдателя, я умолк и закопался в свою память, извлекая из неё пользу. Отпечатки внутри городских стен свидетельствуют о многом. Чаще из них можно понять больше о природе той сущности что их оставила, чем при непосредственной встрече с ней, когда страх застит чувства адреналиновой пеленой.
Размер, очертания, удалённость, характер движения, глубина следа – список был велик. Я взял след, подобно Всаднику, усвоенная ненависть вышла наружу и впилась в отпечатки со всем азартом охоты, который приходит, когда запах добычи уже витает в воздухе.
Изучив контуры, оставленные в пыли, я немного подумал, отбросил часть суждений, оставил только возможные. Ну что-же, выводов может быть несколько, но наиболее вероятный я сразу же озвучил.
– Он ранен или наступил в лужу крови, передвигается один. Минут через пять или десять нагоним. Пойдём…
Нам предстояло встретиться с этим цвергом. Я нутром чувствовал это, впереди была развязка - перекрёсток, где коридоры пересекались между собой. Незыблемая структура, пересечение то никогда не менялось, ни во времена Ликура, ни позапрошлой смены Часовых, ни их предшественников. На него можно было ориентироваться.
У развязки сходились лестницы, винтовая и взвитая, одна соединяла надземные этажи, а вторая уходила вниз к Зверским ярусам, где скапливалась всякая нечисть. К лестницам нам и надо, заодно покажу новичку рукотворные проходы…
– Я что-то видел.
Рыжий смотрел назад, туда откуда мы пришли. Глаза остекленели, он выставил мачете перед собой. Оружие вздрагивало в руках юноши, Джин стискивал рукоять со всей силой.
– Далеко?
– У света! Что-то чёрное, тонкое.
Голос парнишки срывался, это было слышно несмотря на то, что мы общались шёпотом.
– На что похоже?
– Фигура, не знаю даже…
Вскочив, я развернул его по направлению движения карлика, и мы зашагали дальше, держась плечом к плечу. Прожекторные вороты освещали коридор на многие метры перед нами и позади нас. Приходилось смотреть в оба, периодически бросая беглый взгляд за спину, на кромке света что-то маячило, то приближаясь, так что на мгновение становилось различимым в красном сиянии, то отдаляясь, пропадая из виду.
Чем-то это существо походило на очень худого человека, две тонкие руки и ноги, с правильной симметрией тела, вытянутый череп. Облачён он был в набедренную повязку, прикрывающую наготу. А ещё был звук, гортанный и резкий, извлекаемый низким голосом.
– Ану. А-ан.
Существо повторяло одно и тоже, редко замолкая и не повышая тона. Было ли это словом или стоном?. Бурчание сливалось в сплошную мантру, разделённую на короткий слог и тишину.
Тонкая фигура двигалась за нами, однако не делала попыток приблизиться. Едва войдя в круг света за спинами, она тут же отступала или замирала.
Так продолжалось несколько минут, пока мы не прошли мимо коридорной развилки, следуя за раненным карликом. Существо же повернуло и вскоре его бормотания затихли.
И только тогда Рыжий выдохнул, для новичка он держался вполне достойно. Мне в первый день, когда меня нашли, было худо. Помимо слабости и потерянности, ужасающего чувства опустошения и страха перед неведомым, лишь смутно знакомым окружением, меня преследовала тошнота.
Джин проявил выдержку, обычно не свойственную новичкам, что же ему довелось испытать в прошлой жизни?.
Расстояние между следами в пыли сокращалось, шаги карлика становились короче. Обессилил он от полученных ранений или замедлился по иной причине – это нам предстояло выяснить.
Мы шли, внимательно осматривая каждую пядь коридора, кажущегося сейчас бесконечным. Квартира осталась далеко позади и свет от ламы над её дверью пропал. Рыжий поначалу крутил головой, пытался рассмотреть светлое пятно вдалеке, не мог взять в толк – отчего его не видно. Даже собирался спросить меня об этом, открыл рот и тут же закрыл, передумал видно.
Иногда на нас накатывала оглушительная тишина. Все звуки в здании пропадали – сердце не билось, вдоха не слышно, только чувствуешь, как сырой воздух то наполняет лёгкие, то покидает их, словно меха качаешь, о том, что творится вокруг и говорить нечего. Ни скрипа, ни крика, только тёмный коридор и прожекторные лучи, омывающие стены, полы и потолки этого места. Четыре пятна впереди, четыре позади и все качаются в такт шагу.
– Там.
Джин заметил карлика первым. У боковой двери, перед входом в какое-то помещение, то ли квартиру, то ли подсобку, лежал человечек. Роста в нём была лишь одна четверть от людского, руки и ноги короткие, но пухлые. Эти черты дополняли половинчатый торс, от чего весь он походил на пивной бочонок с конечностями и головой.
Он лежал в двух пятнах красного света там, где пересекались лучи прожекторных воротов, и от одного взгляда на него мне становилось не по себе. Под изорванной одеждой виднелась грубая кожа, лишённая шерсти. Лицо сморщенное, над узкой полосой рта нависал крупный и бугристый нос, волосы же начинались от бровей и поднимались выше, плавно переходя в шевелюру.
Человек способен привыкнуть к многому, прежняя острота чувств и впечатлений от одного и того же ослабнет, но неприязнь, которую я испытал однажды, встретив карликов впервые, стала лишь сильнее.
– Он умер?
Джин спросил глухим голосом. Я отвечал в той же манере, вкрадчиво развеяв его незнание. Карлик действительно лежал будто бы без движения, но если присмотреться, то можно заметить лёгкое покачивание плеч, медленное как насекомое в мёде. Лапки шевелятся с большим трудом, пока сладость убивает кроху.
– Нет, вон грудь ходит – он дышит, только сознание потерял. Стой прямо, чтобы коридор освещался воротом, будь начеку! А я пока проверю его.
Едва я притронулся к карлику, тот приоткрыл глаза. Его зрачки, наполовину прикрытые веками, блуждали, хаотично перемещались, а взгляд, если можно назвать ту пустоту засевшею в глазницах взглядом, пронизывал насквозь, словно карлик что-то высматривал вдалеке за пределами коридора.
Губы на его сморщенном лице шевелились, выговаривая нечто неясное, но ни единого шепотка мне разобрать не удалось. Замешательство моё длилось считанные секунды, пока я не осознал, что карлик не пришёл в себя, нет. В этом треморе выражалось его забытьё.
Опустив тесак, уже было занесённый над головой недоростка, я снял с его пояса кортик, вместе с ножнами, и убрал за пазуху. Ощупав карманы, я убедился, что в них нет ничего полезного или опасного: свечные огарки, старинная печать, две половинки одного ключа и целый ворох мятых фотографий, старых и выцветших.
Теперь нужно осмотреть рану, а уж потом решать, что же нам делать с этим существом. Разорвав мокрую от крови штанину, я обнажил ободранную икру. Чуть выше содранной кожи расползлась сеть лопнувших капилляров и пятна гематом.
– Так, судя по всему, он как-то неудачно упал. Лучшая для нас версия.
Рыжий тут же озаботился.
– А худшая?
Стоило немного подумать, такой ушиб получить непросто. Из множества вариантов я решил озвучить самый неприятный.
– Маловероятно, конечно, но может быть этого карлика кто-то или что-то ранило. Ему нанесли сильный, но точный удар, счесавший кожу, вот здесь.
Я указал Рыжему на характерные отметены, подтверждая свои слова. Теперь след от удара показался мне подходящим для этой версии, слишком мало повреждений для падения. А может я просто подстраивал факты под озвученную версию событий.
– И при том, били его специально по мягким тканям, но касательно, чтобы не повредить кости.
Джин боязливо оглянулся, проверяя коридор, и спросил шёпотом.
– А для чего?
Тут отвечать нужно честно. Ликур бы сгладил углы, но мне такой подход не нравился. Горькая правда имеет чудодейственный эффект, покуда её используют во благо. Раненный карлик, один, на добрую милю удалился от владений Половинчатых Князей, да ещё и забрёл на чужие этажи, верхи были полностью наши, он не мог не знать этого – слишком много правил нарушено сегодня.
Я отвечал Джину, взвешивая слова перед тем, как произнести их, дабы не умалить их значения.
– Его ранили, чтобы поиграть с ним, посмотреть на то, как он попытается спастись, как он будет стараться, предпринимая попытку за попыткой, пока силы не покинут его. Из карликов получается отличная приманка – они живучи и не бродят в одиночку. Их размер привлекает хищников, цверги плохие бегуны, их ноги слишком коротки и потому они передвигаются группами. Где был один, там вскоре их станет целый десяток, а может и того больше. В общем, каковы бы ни были причины для увечья, одно я скажу точно - нам нужно убираться отсюда.
Я отодвинулся от карлика, с трудом подавил желание связать ему руки. Но это лишило бы его всяких шансов на выживание, кои, итак, были призрачны. Сейчас мы не были врагами, после длительных переговоров стороны достигли хрупкого паритета. Мы не посягаем на их территорию, они на нашу. Дела одних не будут мешать другим. Люди и цверги больше не истребляли друг друга, но я помню иные времена.
– А как же он?
– Оставим тут.
– Нет, он же умрёт!
Иногда жестокость говорит за человека. Прежде чем я успел осмыслить ответ, из моих уст вырвалось.
– Этим он только окажет нам одолжение.
Джин непонимающе уставился на меня. Глаза расширились, парнишка переминается с ноги на ногу, хватает ртом воздух, как рыба, выдернутая из воды. Кажется, его ошеломили мои слова.
– Но это неправильно, он же ничего плохого не сделал!
И опять-таки, вместо того чтобы промолчать, я проворчал.
– Ну это только пока...
Теперь карлик уже не интересовал меня. Я отошёл от него, выйдя в центр коридора, до каждой стены было по полтора метра, до разбитых ламп, свисавших с потолка, шесть, а ещё чуть выше свет рассеивался и исчезал. Там мог кто-то засесть, это было возможно.
На стенах виднелись насечки, наши путевые сигналы и ничего больше. Стрелки, круги, ромбы - часть посланий утратила смысл, другая сливалась в нечитаемую тарабарщину. Никаких лишних царапин и следов, ничего что указывало бы на засаду. Однако тварь ранившая цверга могла забраться в другом месте, если размеры позволяли.
Гончим такое не под силу
– И всё-таки, Тед, может мы могли бы... Ну... Позаботиться о нём?! Отнести его в безопасное место или что-то вроде того.
– Жалеешь его? Потому что он...что?! Он невысок, не вышел ростом, да? Ранен и страдает...поэтому?
– Да, для меня этого достаточно!
– Какой ты жалостливый! А что ты скажешь, когда он воткнёт в тебя этот кинжал, хохоча и улыбаясь, а? Что ты скажешь, когда десять таких недоростков посадят меня на кол, веселья ради, чтобы потешить жестокую натуру? Что будет с тобой, если они решат перекусить твоими внутренностями? Об этом ты подумал?! Они страшнее чем большинство обитателей Города! Гораздо страшнее последователей Ямы или слизней, да любых монстров! Они были как люди, понимаешь?! Но их звериная природа пересилила! Здесь некого жалеть, Джин. И лучшее что мы можем сделать, это оставить его прямо тут, чтобы Город забрал его.
Речь началась криком, однако, чем дольше я говорил, тем тише она становилась и тем размашистей я жестикулировал. Под самый конец, ладони разрубали воздух, подобно ударам топора. Пальцы описывали широкие дуги и заканчивали предложения вместо меня.
Рыжий опешил, на каждый мой шаг он отступал на два. Подняв руки перед собой, защищаясь, он часто моргал, свет прожекторного ворота слепил его. Когда мой гнев иссяк, и я отвернулся, он робко спросил.
– Ты уверен в том, что он сделает всё это? Почему?!
– Потому что я уже видел таких как он! Вот почему.
Слова стали сухими, как истлевшие угли. Мне было горько от того, что я говорил. Чувство стыда и сожаления жгло изнутри, словно я предстал обнажённым. Нельзя показывать окружающим слабость. Чёрт, мальчишка ведь ничего не знает. Вываливать на него боль бессмысленно.
– Но ты сказал, что мы должны помогать друг другу!
– Именно так, друг другу, а не кому-то ещё. Люди сильны лишь вместе! Остальное опасно для нас – нет такого союзника, что смог бы преодолеть тысячелетия одиночества нашей расы. Слишком долго мы пребывали в заблуждениях о собственной уникальности! Пророки и диктаторы объявили нас избранными! «Люди венец творения, величайшая раса»! Посмотри на эти стены, на мерзость и погань вокруг, на цверга, как на доказательства – все они против этих заблуждений. Во мгле веков была допущена ошибка, цена которой чудовищна. У нас нет выбора, как и у них. Мы будем врагами, покуда жив хоть один из нас.
 Мне было холодно, куда холоднее, чем у блуждающего прохода. Матовый лёд покрыл разум толстой коркой, потрескивал в такт мыслям. Рыжий покачал головой, отринув это видение, и заявил.
– Но это же неправильно! Он...он ничего такого не сделал... все те ужасы, о которых ты говоришь! Он ранен и попал в беду, ему нужна наша помощь – это же очевидно!
О святая простота, как он наивен! В этот момент смесь из раздражения и восхищения наполнила меня. Какое поразительное чувство, как долго я не испытывал ничего похожего?. Глыба льда скользнула глубже, опадая с сознания вместе с защитным кожухом куда-то внутрь моей сущности – она ещё вернётся, однако, сейчас отступала.
Я всё ещё не был согласен с ним. Враг остаётся врагом, раненный – тем более. Желание выжить сильно в цверагах, сильно в людях, а цена не имеет значения, значит нас ждёт война длинною в вечность! Но прежде потока новых возражений, я согласился, пресекая волну возмущения, готовую вскипеть и плеснуться через край спора, окатив духов, собравшихся вокруг, крутым кипятком из слов и угроз.
– Хорошо.
Мой голос скрипит в тиши коридора, словно прорезает напряжение, взметнувшееся в воздух. Споры, даже самые тихие, вызывают на свет духов. Песнопения, молитвы, обряды – без конфликта они пусты. Я чувствовал, как призрачные материи парят над моей головой, скрываясь под высоким потолком в тенях.
С мрачной решимостью я протянул руку с тесаком за спину и поместил стальное орудие в ножны, притороченные к рюкзаку. Вторая рука ухватила карлика за грудки и прежде, чем Джин заговорил снова, я поднял раннего над полом, поднёс его лицо на один уровень со своим и вперил взгляд ищейки в полуоткрытые глаза существа.
Этот фокус мне всегда удавался, не сразу, но взор, исполненный пытливой ненависти, подействовал. Карлик вяло вздрогнул, его глаза раскрылись шире, а глазные яблоки прекратили вращаться в орбите, потихоньку собираясь в осмысленный взгляд.
Угроза самое действенное средство в таких случаях. Механизм, заложенный в нас природой происхождения, следствие сродства между людьми и карликами, то, в чём наши расы были похожи, пробудился. Инстинкт самосохранения вкупе с обострённым восприятием вытянул карлика из недр забытья.
Сначала явился зверь, он свернулся клубком, отворачивая голову от света воротов, глаза сощурились, четыре пятна слепили его. По короткой фигуре прошло напряжение, карлик подтянул нижние конечности под себе, перевернулся, словно барахтаясь, и накрыл лицо ладонями, заслоняясь от двух пар бардового сияния и синевы.
Теперь нужен толчок, чтобы высвободить его из кокона, из тенёт слабости, вызванной кровопотерей и бегством. Я встряхнул карлика навесу и отодвинул от себя на безопасное расстояние.
Из недр памяти явилось наречие цвергов. Глухие и твёрдые согласные, плавающие гласные, всё это следовало произносить через нос, слегка гнусавя.
– Куурр, кут кве нис, Цваг. Саг тагаск?.
Выполнение всех этих условий вкупе требовало усилий, связки сразу заныли. Однако, как результат, у меня вышло вполне сносно изобразить Шивагский говор, которым пользовались цверги из верхней части городских подземелий.
И тогда цверг заговорил, сначала жалобно и осторожно, упирая на беспомощность, на рану, на блуждания по бесконечным коридорам. Затем речь его приобрела иную направленность, половину слов я не понимал, вторая казалась тарабарщиной без контекста. Мне приходилось останавливать его и переспрашивать.
Джин притих, он тоже слушал, как звучит язык цвергов, словно стальные листы гнулись на ветру, ворочались, порождая волнообразный гул. Рыжая шевелюра Джина покрылась бетонной крошкой, куртка припудрена пылью, мачете сорвался с ремня и свисает ножнами набок, но в мальчишеских глазах всё тот же огонь. Джин всматривался в карлика, думал и молчал.
Я опустил цверга на пол у стены и перевязал его, слушая сбивчивые речи. Чем дольше он говорил, тем понятнее становились отдельные слова. Когда кровь была остановлена, он добрался до самой сути. Кто и что его ранило, почему он шёл на поверхность, а не вниз – говоря об этом он всхлипывал и дрожал, а я не мог винить его в малодушии или трусости. С каждым мгновением страх проникал всё глубже в мой разум.
Когда все слова были сказаны, наступила давящая тишина. Цверг облокотился о стену и отдыхал, буркнув что-то вроде благодарности.
– Джин, всё хуже, чем я предполагал...
Слова стали комом в горле, я рыскал глазами по облупленным стенам, по гнилым половицам, наконец, даже тьма, клубящаяся в недрах коридора, стала объектом этих блужданий. Собрать сказ Цверга в стройную речь было не так-то просто – как много было в нём страхов присносущих!
Я с силой пропихивал их сквозь зубы. Голос шелестел, словно сломанные спицы на велосипедном колесе, слова проворачивались и цеплялись за губы, между ними вклинивались неожиданные паузы и недомолвки. Стоило ли вываливать на Джина правду? Или умолчать, как велит Ликур? Можно даже солгать, превратив историю цверга в страшилку, что рассказывают у костров и печей поздним вечером.
– Его клан убит, истреблён, чуть более чем полностью! Что-то пришло за ними из-под тверди, что ниже самой Бездны. Цакат, как он назвал себя, последний из рода Тоун, разверзателей земных опор, ведь ныне нет их. То, что смогло сотворить такое, сметёт нас в мгновение ока, разве что Яма выстоит, но какое ему дело до смертных…
Получилось всё сразу, лёгкое чувство стыда побуждало сказать больше, сказать иначе. Вместо этого, я подвёл итоги, перекладывая ответственность со своих плеч. Да и кто он?! Всего лишь мальчишка из ниоткуда – зачем ему знать?.
– Нам нужно торопиться к Арт!
Я посмотрел на Рыжего, может чтобы убедиться, что он поверил. Я был готов добавить деталей, полных и правдивых. Я точно знал кто и что явилось за цвергами, тем страшнее мне было думать об этом, и говорить.
Джин был также тих, как и прежде, но что-то изменилось. Его перекрученная фигура удлинилась, как если бы он встал на цыпочки.
Под высоким потолком коридора раздался навязчивый шорох. В отличии от всех прочих шорохов этот никак не желал затихать и прекращаться. О нет, напротив, он становился всё громче и отчётливее. Двигался по стенам, устремляясь к вздутому полу. Что это за звук?
Половицы поднимались на гвоздях, отрывались от пола, превращаясь в зубчатые рты. Слой за слоем, ряд за рядом – все как один, галдели наперебой.
Прежде чем я осмыслил происходящее, мир разорвался на лоскуты. Возле лица что-то лопнуло и многие звуки исчезли, остался протяжный свист, заслоняющий всё прочее. Скулы и щёки обожгло яркой вспышкой, прежде я знавал боль, но не такую…
Огонь заползал в ноздри и между зубами, застревал как мелкие жилы, и полз дальше. Боль прикоснулась к языку и нёбу, дёсен я уже не чувствовал. Рот словно наполнился клубком иголок. Половина коридора исчезла в чернильном зареве, а вторую заполнила кровь.
Я оглох и ослеп, даже крик не мог разорвать болевую завесу. В горло хлынула кровь, вкуса я не чувствовал, но догадывался, он должен был напоминать сладковатый металл.
Джин, что с ним?! Кажется, сквозь чернявую адскую пелену я услышал глухой стук. Затем, эта мысль исчезла в зареве животной боли, мне было не до него.
Тепло волной двинулось ниже в лёгкие и желудок, по пути разъедая стенки каналов. Когда оно докатилась до живота, лишённый очертаний мир окончательно исчез. Кто-то щёлкнул выключатель – сознание гасло.
И пока оно затухало, я услышал Арт, баюкающий голосок, глубокий и твёрдый. Он доносился словно издалека, эхом, преодолевая множество препятствий, пробиваясь сквозь нарастающий свист.
– Пора спать, Тадеуш, мой милый, отдыхай…
Девичьи пальцы, миндалевидные ногти, стриженные под корень, откинули прядь непослушных волос со лба и там, где они прикоснулись к коже, она выгорела и обуглилась. Боли не было, я знал, что это произошло, но совсем не чувствовал раны. Кожа лопнула и разошлась, заливая глаза капелью. Тьма сошлась надо мной, и даже Артемида не могла её отогнать – настала долгая, беспробудная Ночь.