Просто хорошее кино - сто пятнадцать

                Дите фон Тиз
     Чу ! Посвист разбойный по тайге. Зашевелились прикорнувшие у погасшего костерка неумытики, озираются. На той стороне распадка, скрытой могучими кедрами от лихих глаз, притулились советские геологи, бородастые, сапогастые, прогрессивные, как вытянутый за склизкую шляпку из трехлитровой мутной банки соленый груздок, весьма способствующий усвоению национального польского напитка  " водка ". Впрочем, откуда водка в тайге ? Спирт, мать вашу, голимый ректификат, иногда разбавляемый вальяжно минеральной водой  " Куяльник ", закусываемый сухариком, занюхиваемый пылью времен, и сформировавших в недрах полезность ископаемых : тута тебе кости неведомого старичка - отшельника, что в шишнацатом веке утек от христолюбивого князя Московского подальше, там зэка лежат напропалую, знаменуя частичность перегибов мест, а вон там, сразу же под кедром самым центровым, вон, припорошен листвой палой, вот, Дитушка, лежит - полеживает бизнесмен авторитетный, сменивший стальные зубы на севрский фарфор, тачку с усатым кучером за три рубли на  " Бентли " козырный с тремя подряд секритутками, а угол в бараке для земснарядовцев на особняк под Каннами, корпускулярный при жизни и авантажный по смерти, оскалился люто, но мертв. Мертв, как падло.
    - Чего ? - выдохнул Шкворень, отползая от костра к мешкам, набитым под горло рухлядью. Нашарил топор и поднялся взъяренным медведем. Попадись под руку - как есть ухойдакает. Раскроит черепушку напополам, покаяния не даст, бросит тело на поживу внимательному коршуну, будто почуявшему добычу еще с вечеру, кружит неостановимыми сферическими петлями по небу, посвистывает, словно откликаясь на вторично раздавшийся по распадку свист. - Кто ? Проходь, - бредит похмельный золотодобытчик, поводя вывернутыми трахомой веками, пугая подкрадывающихся сквозь трещобу тунгусов оловянными зенками каторжного, - пока жив, сука.
    - Это, товарищи, - объясняет звуковые эффекты сбившимся в угол парусиновой палатки геологам политрук Чугаридзе, щупая стальное тело табельного  " Нагана " на боку поджарого туловища, - знак такой, подаваемый социально близкими потенциальным потерпевшим.
    - А кто ? - пытается задать актуальный вопрос практикант Федорчук, путаясь в завязках кальсон. Жил в Харькове, обучался в Тюмени, женится, ежели выживет, во Владике, разведется, ежели женится, под Петергофом, и погибнет от пьяного ножа, ежели разведется, любовника жены мичмана Клепикова в Ленинграде. Во какая страна ! Что ни пункт населенный, то целая история. Тута кладбище необозримое раскулаченных предателей, тама завод танковый, где вязали тросами изнуренных баб с детьми, потогонно выковывая победу маршалу Жукову за птюху черняшки да миску брюквы, а там, вон, Дита, кисочка, аккурат под кедром, что слева, еще левее гранитной глыбы, вот, особняк о пяти этажах, что авторитетному бизнесмену возвели турки за валюту по смене парадигмы на демократичность в кучах.
    - Гы, - щерится политрук, благоразумно не уточняя Федорчуку, что все они, включая политрука, вечные потерпевшие. От соседа своего, брата и свата, коим повезло маленько запрыгнуть на ступеньку летящего под откос поезда именем  " Русь Проклятая ", ни одного оккупанта, все вымерли, гады, от климата, потому надо своим гнобить своих, без того никак.
    Выпирает к костру Шкворня отбившийся от мокроделов телохранитель авторитетного бизнесмена, не сохранивший тела, но душу свою спасший по буеракам. Смотрит Шкворень и видит спецназовца - десантника, ветерана конфликтов зрит каторжный, суку - автоматчика наблюдает. Размахивается топориком и башку спасенному сносит.
    - На, сука !
    Отходит к костерку, наживляет огонек, пьет спирт и чай, закусывает рыбой сушеной, взваливает мешок на плечо широкое и валит по чащобе валить топором геологов, не желая оставлять за спиной очевидцев. Хули, тайга. Посмотришь и осознаешь, что в Богом проклятой местности ни хрена не меняется, кроме покроя галифе очередных опричников, убежавших от родовитости племенных отношений, но так и не выкарабкавшихся из феодального проулка цивилизации, чутка подновленного красочными плакатами и зловредными западными новациями, лишь сводящими с ума почвенных насельников, предпочитающих Джиованни Бокаччио и Достоевскому все сезоны шоу шершавого жида Урганта да сериалы позорной Криськи холуйской. А впрочем, единственная моя перфекционистка, едем дас сейне.