Завтра

     Изумительная манера Бабченки обесценить напрочь и наотмашь свои же собственные неглупые вообще -то высказывания просто кратким упоминанием шульманов, ретвитиком какого - то мерза Адагамова или печальным театральным полувыдохом в сторону говенного по определению  " Евровидения " напомнила мне тот самоубивший великого и ужасного Керви пост с рылами Баскова и Малахова, а углубляясь далее и в самую глыбь : визит в осенне - зимний Берлин всеядной свиньи Шараповой или облизыванье крысой Ксюхи Собчак, короче сказать, граждане бандиты, ладно бы всем известный исторический факт сотрудничества и питьевой дружбы Ломоносова с Барковым, это ничего, это бывает, корефанились же, в конце концов, сисястая Алентова во главе фабрики Советов с токарем Жорой, уровни не те, но бывает, по душевности ли, по приятельству или тупо в кайф беседовать или пить чай, но. То - то и оно - то, что но.
     - Зря ты переводишь деяния Прокопия Кессарийского, - толковал дельно и тихо епископ Ассер замершему у окна Альфреду Великому ( перечитываю  " Саксонские хроники ", однако ), - надо бы тебе перевести на язык саксов матерные частушки примадонны, о, круль.
     Круль молчал, никак не реагируя на вещие слова валлийского священника, прекрасно зная, что ставший наряду с неодобрением Познера притчей во языцех коалы Лоськов был на самом деле Евсеевым, этим русским Женнаро Гаттузо, несносным и мощным потребленным за годы труда алкоголем, что кареглазая красотка Кэтрин Зэта даже и не знает о бордерляндских напевах бесталанной лесбухи - коблихи Рамазановой, склеившейся с ковырялкой Литвиновой волглым эквивалентом уже и не таланта, зарытого в почву, а хотя бы профессионального мастерства снова же советских алкашей, несмотря на все запои, товарищи, частично сохранивших уровень тех демидовских ковалей, что упорно хотели сделать полосу чугуна получше пресловутых немцев, вот хоть обосрись, но хотели. Желали. И иногда - делали.
    - Все у нас через жопу, - ревел пьяный Петр, страшный железными кулаками, расшибающими в прах дощатые стены болтающейся по каналу баржи, - все не как у людей, б...дь !
    Голландская гвардия жалась на причале, криво ухмыляясь. Велик царь Московский ! Что пьянством, что ростом. А что сам на своей шкурке и руками пытается понять суть вещей с самого с низу, то херня. Подумаешь. Подумали. И поняли, что все дело в климате.
    - Говенный климат, - пытался донести свет истины до сумрачного габардиновым костюмом цензора Иван Ефремов, засовывая всепланетное коммунистическое правительство в середку книжки, - априори делает неконкурентным любой продукт хотя бы затратами на обогрев и освещение, макушка шарика, понимаете ?
    Цензор понимал. Он не был подлецом или фашистом, он просто исполнял приказ : тащить и не пущать, ведь если бы он не выполнил этот приказ, то выполнить его вызвались бы пара десятков тыщ таких же россиян, очень хорошо понявших за тысячи лет противоестественного отбора, что не мы такие, а жизнь. Большая.
    - Большая жизнь !
    Навстречу Андрееву бежал по вестибюлю  " Метрополя " пьяненький генерал Батов, маленький и сухой, подтянутый и собранный даже под век, а исполнялось ему ровно век. Миловал Бог Войны и от шашки белоказацкой, и от пули белофинской, и от снаряда чорных штурмовиков Германии, позволил дожить до сотняшки годиков, а теперь вот наградил незабываемой встречей с самим Борисом Андреевым. Мордат, высок, угрюм. Прет из ресторана, шатается, за ним цокает каблучишками потаскушка какая - то, то ли комсомолка, то ли ткачиха - доярка, привлеченная политруком и отблеском чужой и чуждой народу славы, наполняющей дырявые карманы актера, уже предчувствующего голодную старость в столичной двушке в Чертаново.
    - Не Чертаново ! - кричит в лицо Батова Андреев, сжимая кулаки. - А Чертоград ! Сатанинской страны столица, логово Антихриста, бесовское пристанище со времен Тохтамыша.
    Пьет вечером Батов горькую с верным денщиком, тоже столетним. Плачут оба. Не понимают, какого хера всегда и везде воевали ради грабежа, чтобы победители жили гуще и богаче разграбленных и побежденных. Думают. Сравнивают арифмометр Череповецкий с калькулятором японским, шкеры фабрики  " Большевик " с пижамой от Армани, а под окном газует мерседовским движком ужаханный вусмерть Высоцкий, глумясь над притихшими  " Волжанками " и даже КрАЗами.
    - Вот тебе весь закон, все люди, - говорит Ломоносов, пластая треску, пока Барков разливает по чепурашкам малым вино. Праздник же, день рожденья Машки Шараповой, но главный день - завтра.
    Никому не советуя, не рекомендуя и не навязывая, будет праздновать именно завтра коала, поминая память великого человека, хотя бы попытавшегося сделать жизнь всего человечества лучше и справедливее.