После уроков

                В соавторстве с Григорием РОДСТВЕННИКОВЫМ
                http://www.proza.ru/avtor/bobr632009 .
                Иллюстрация по духу совместима, найдена в сети, чья не знаем.
               
-1-

Алексей Петрович любил праздники. Пенсия у него была маленькая, а учительская зарплата и того меньше, а вот выпить-закусить представьте себе хотелось. Поэтому он несказанно обрадовался, когда после уроков пригласил  его на день рождения, живший в соседнем подъезде, бывший ученик и бывший двоечник Василий Егоров. Уже в гостях выяснилось, что днюху отмечал вовсе не добродушный тридцатилетний автослесарь Вася, а его восьмилетний сын Димка. К мальчугану с особенностями развития папаша решил сверстников не приглашать. Собрал людей понимающих, в основном педагогов, да так кое-кого из соседей.

К большому неудовольствию Алексея Петровича на столе из напитков крепче забродившей фанты до самого вечера ничего не появилось. Оно и верно – детский же праздник. Да и вместо мясных закусок хозяин выставил огромный торт со взбитыми сливками. Именинник сразу погрузился в него с головой. Все вокруг понимающе захлопали и закричали: Браво!

Закричал и Алексей Петрович, втайне жалея, что поменял свой угрюмый досуг у телевизора на этот безнадежный «утренник».
Вечер, казалось, был безнадежно испорчен. А после жирного и пересыпанного сахарной пудрой торта началась изжога, и заломило зубы в районе кариеса.
Алексей Петрович через силу помучил на пару с малолетним виновником торжества доисторическую приставку «Денди», и потом, несмотря на подскочившее на нервной почве давление, согласился сыграть с ним же в прятки. Малыш в своей детской непосредственности постоянно прятался под кроватью. Старому учителю приходилось притворно изображать сложности поисков, кривляться и охать, хватаясь за сердце. Мальчишка визжал от удовольствия, а учитель тем временем проклинал свою деликатность не позволявшую ему высказать собравшимся что он о них думает, где их видел и куда им идти.

  Когда Алексей Петрович в очередной раз заглянул под кровать, то вместо ребёнка обнаружил там свою старую знакомую Глафиру Семёновну.  Было время он женихался к ней, но дело народного образования разлучило их на долгие годы. Оказывается, и её тоже пригласили в гости. Теперь-то он, сказать по правде, давно сторонится этой старой перечницы, но при встречах с ней остается неизменно вежлив.

— Глафира Семеновна, здравствуйте! Извините, вы Диму не видели? — осведомился Алексей Петрович.

Пожилая женщина, заведующая детского сада ушла от прямого ответа, поманила к себе пальцем водящего, и когда он приблизился, жарко прошептала:

 — Палочка-выручалочка, выручи меня…, — с этими словами она схватила старика за нос.

Крепко схватила и довольно больно. Ойкнув, старый учитель упал на колени и поспешил распластаться на полу увлекаемый в подкроватное пространство железной хваткой дошкольного воспитания. Оказавшись под кроватью рядом с Глафирой Семеновной, Алексей Петрович зашептал ей в ухо:

— А в своем ли вы уме, уважаемая, вы меня покалечить можете, я, кажется, коленную чашечку расшиб.

— Отважный храбрец, наконец-то ты настиг свою юную одалиску, освободи свою страсть, забери мою нежность…

¬— Какую нежность, тут пыли полно и дышать нечем…

— О, рыцарь, мне тоже не хватает дыханья, когда я рядом с тобою…, вероятно, нам следовало давно открыться друг другу…

— Глафира Семеновна, перестаньте уже, ваши игры здесь не уместны, у меня насморк, изжога, простатит в конце то концов!

— Никто не посмеет встать между нами, мой герой, только ты и я, здесь и сейчас тет-а-тет, иди же ко мне, ближе…

-2-
«Пора звать Васю», — решил про себя Алексей Петрович, попробовал вывернуться из объятий Глафиры и рванулся из-под кровати обратно в комнату. Однако за непродолжительное его отсутствие комната сильно изменилась. То ли гарем, то ли вертеп разбойников, то ли люкс дорогого отеля, разоренный трехдневной пьянкой постояльцев, раскинулся перед ним.

Алексей Петрович нехорошо и эмоционально выругался. И было отчего. Гостей Вася пригласил немного. Учитель отлично помнил трёх уставших мужчин, включая себя родимого и трёх молодящихся женщин, включая Глафиру Семёновну. Сейчас же за большим круглым столом сидела большая и шумная компания. Судя по запредельно громким выкрикам, собравшиеся успели «здорово принять на грудь». Последнее обстоятельство обрадовало Алексея Петровича. Давно бы так – он радостно потёр руки!

Плохое зрение учителя не позволило ему сразу разглядеть гостей. И лишь оказавшись возле стола, он с ужасом понял, что перед ним ватага монстров,  весело кутящих чудовищ. У ближайшего к нему толстяка было две головы. Одна большая и лысая, другая маленькая и лохматая. Напротив них сидел испанский идальго с петушиной головой, к которому приставала бесстыжая стрекоза с голой арбузоподобной грудью, все время наровившая залезть щупальцами к нему в панталоны.

Расположившийся рядом с ними питон гипнотизировал натюрморт составленный из бутылки марочного портвейна, граненного стакана и утонувшей в нем перламутровой мухи. Муха эта очень скоро, расплескавши портвейн, выбралась из стакана, и, расположилась на краю стола, где стремительно выросла до размеров половозрелой самки неведомого вида. Теперь она имела примиленькое личико рядовой обитательницы средней полосы. За спиной у неё то и дело смыкались слюдяные крылья. Волосатыми ногами в кожаных сандалиях она крепко сжимала кончик собственного хвоста, а ее круглый  животик имел карман на манер кенгуриного, который сейчас был застегнут на молнию. Потом эта «муха» спрыгнула со стола в объятия к атлетичного сложения метису, составленному из головы кабана и торса мистера Олимпия, раскрашенного под зебру, который сидел напротив питона, продолжавшего весело поигрывать кончиком хвоста.

Всё вокруг пахло свежей выпечкой, всевозможными парфюмерными отдушками, а также мочой и карболкой.

Нет, Алексей Петрович нечему этому не удивился, он даже как-то этому обрадовался. Давно уже ощущая себя изгоем в мире людей, здесь он неожиданно почувствовал себя своим. Своим в цирке уродов. Однако, еще до конца не зная царивших здесь обычаев, старик откашлялся и поприветствовал собравшихся:

— Здравствуйте, товарищи!

Лысая голова, бывшего с ним рядом двухголового, подмигнула в ответ единственным жёлтым глазом и заорала в ответ:

— Приветствуем тебя, собрат!

Навстречу пенсионеру от стола метнулась какая-то аморфная лапища, поросшая зелёными волосками с растопыренными пальцами.

— Здравствуйте, — ошарашено промямлил Алексей Петрович и осторожно пожал конечность.

— Эй, ты чего ухватился, бессовестный! — зашипела маленькая лохматая голова. – С чего ты взял, что это рука?

Алексей Петрович шарахнулся в сторону. Посмотрел на свою ладонь, потом понюхал. Она пахла селёдкой, луком и уксусом.

— Извращенец! — внезапно разозлился пенсионер. — Незнакомому человеку в лицо своим… своим тычешь. — Даже сейчас он не решился произнести истинное название неприличного органа.

— Понь-Понь всюду суёт свой длинный нос, – громко объяснила неофиту молодая синеволосая женщина грациозно появившаяся из глубины комнаты. Её смело можно было назвать красивой, правда, глаза у нее были расположены перпендикулярно друг другу словно перекочевали на лицо с картин молодого Пикасо, а вот второй рот, расположенный на лбу между рожками был неуютным, маленький и зубастый. Между остренькими зубками то и дело мелькал раздвоенный змеиный язык. Глаза очень понравились Алексею Петровичу, но вот второго рта он решил поостеречься.
Ему захотелось немедленно выпить, но самому торопить события было неудобно, поэтому пришлось для порядка спросить:

— А что здесь собственно происходит, граждане?
Басовитый хохот и множество голосов обрушились на него со всех сторон, как приличного размера цунами.

— Артист! Не знает! Видали, он свой богатый внутренний мир не узнает? От мыслей своих потаенных и главных отказывается. Мы твои невысказанные желания! Мы мечты твои, Леха!

Публика наперебой, стараясь перекричать друг друга, бросилась объяснять Алексей Петровичу суть происходящего, запутывая его еще больше. Наконец Питон приподнялся над столом, качнул люстру и, смеясь, закричал радостно:

— Ты свободен, Лешка! Штрафную ему! Глаша, штрафную!

Учитель обернулся к кровати, посмотрел туда, куда смотрел говорящий тропический змей, и не смог узнать минуту назад покинутого убежища. Не узнал он и Глафиру Семеновну. Потому что из глубины в прах растерзанного, но продолжающего оставаться роскошным алькова, заполненного множеством шелковых простыней и пуховых подушек, вышла не она.

Из алькова украшенного богатой резьбой, самоцветами и слоновой костью, устроенного из черного и красного дерева, увитого потоками ниспадающей откуда-то с потолка полупрозрачной органзы; из алькова, драпированого тяжелым бархатом с золотыми кистями, навстречу Алексею Петровичу вышла другая.  К нему навстречу стремительно и страстно выпорхнула ослепительной красоты златовласая и длинноногая, источающая дыхание порока и наслаждения, трепещущая от страсти, не женщина, но демон. Её тело лишенное какой-либо одежды было безупречно.
Возможность любоваться им вызывала неописуемый восторг. Жажда прикоснуться к нему на миг выключила сознание пенсионера, он почувствовал себя вдруг одиноким как вселенная накануне первого дня творения и прозрачным как вода в океане в часы рассвета еще не разбуженная прибоем, а потом он взорвался, рассыпался как безнадежный пазл сложенный из кусков перекаленного стекла. Он уже не был собой прежним, он  уже ничего не видел, не слышал, не чувствовал, но неистово хотел жить, обладать и наслаждаться.

— Штрафную, Глаша! — вопили вокруг. — Штрафную!

Неземная богиня подала внезапно помолодевшему Алексею самый натуральный череп с круглой дырою в темени. Он заглянул внутрь. Между желтоватых костяных извилин в черепе плескалась жидкость, перетекая от края к краю и подрагивая в такт движений Глаши. Вокруг замолчали. Резкий водочный запах ударил в нос.

Счастливый человек засмеялся и опрокинул себе в рот содержимое адамовой головы.

Он пил долго маленькими глоточками.

Прозрачные струйки текли по его подбородку.

Он выпил все до последней капли.

Когда источник возбуждающей горячей силы иссяк, Алексей Петрович без сожаления швырнул череп на пол и тот взорвался тысячей сияющих осколков!

—Ура! – заорал школьный учитель.

— Ура! — подхватили пирующие вокруг.

А потом руки, клешни, щупальца, лапы, лапки и лапищи подхватили его и принялись качать. Он взлетал к потолку прекрасный как бабочка, падал вниз подобно хищной птице, увидевшей на земле добычу.

— Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!

«Хорошо!», — подумал захлебнувшийся счастьем Алексей Петрович и тот час, подброшенный чрезмерной энергией праздника, приложился лбом к беленому потолку, в глаза ему попали искры извести, на лбу появилась шишка. Не успел он подумать, «а все равно хорошо», как тут же эфемерная и необузданная энергия проявила себя субстанцией в высшей степени ненадежной. Качающие его проявили досадную оплошность – уронили и захохотали. Учительский лоб, только что лобызавшийся с потолком, чмокнул доски паркета. В глазах потемнело, на лбу появилась вторая шишка, радость ненадолго сменилась разочарованием, однако, выпивший водки учитель не позволил себе обиды и уныния, он скоро и без усилья поднялся, вышел на середину зала, и спросил собравшихся, передразнивая самого себя:

— А в чём, собственно говоря, дело, граждане!

Ответом ему было Глашино сообщение.

Чаровница подошла к нему сзади, обвила его шею руками, нежно-принежно прижалась к серой фланели стариковского пиджака, и обняла возлюбленного до такой степени трепетно и жарко, что нескромные прикосновения её немедленно отозвались дрожью в его текстикулах. Прильнув к Алексею Петровичу, с бесподобным совершенством горячего чувства она певуче и серебрянозвучно прошептала ему в самое ухо заветные слова, прошептала тихо и радосто:

— Ты умер, Зая!