Dreamcatcher

Снова анабиоз был прерван нажатием кнопки на левом боку его капсулы. Снова он увидел свет и снова его поведут на сцену.
— Дамы и господа, спасибо, что собрались в этом шатре в сей прекрасный вечер. Разрешите представить и показать вам нечто удивительное, глупое и древнее; показать вам то, во что люди верили примерно 2500 лет назад.
— Он был Богом в своё время, ему поклонялись разные фанатичные культы прошлого; его, разорванного на куски и еле живого, нам удалось откопать на задворках бездны. Итак, встречайте – Надежда...

После представления его обычно втаскивали и вкидывали в капсулу глубокого сна, чтобы после снова и снова показывать на потеху публике. Он молил её в своей голове и кричал, моля что есть мочи:
— Освободи меня от этой бесконечной ночи! Зачем ты оставила меня!?
И она приходила... приходила и зажигала пламя серой убаюкивающей нежности, забирая его в нетры подсознания.

К счастью, или к сожалению, он уже не жил духовно в материальном мире и погрузился в самые далёкие недры своего разума, но и тут был контроль машины, поддерживающей его дряблое клочковатое тело франкенштейна. Машина пела ему сиренады, показывала удивительные сны, создавала миры по его желанию, ну или лучше сказать по его желанию, как синтезировала это машина, но он, как думал раньше, был богом в своём разуме, а сейчас колебания чужой, заданной и прописанной программы рисовали сюжеты ему, которым он не мог в полной мере сопротивлятся. Да и любовь стала его отрадой. Он хотел слышать её песни, хотел прилечь в её колыбель...

Впервые, когда он проснулся в зазеркалье, он, поначалу, обрадовался, что его возродили, как сгоревшего феникса, застрявшего в воске своих же крыльев; он был приятно удивлён, что  ему дали шанс продолжить мессию. Но огорчение, скорбь, утрата, печаль и прострация дышали ему в остатки лица, ведь стражи шоу попросили показать своё нутро и выложить свои секреты, сказав:

Lay; your heart into my perfect machine
I will show you what you wanted to see
Just; a mirror till I get what I need...

Услышав эти слова он мог только заплакать и сожалеть о своей судьбе и своём долге перед чудовищами. Он мог лишь молить самого себя о спасении.
Тут то и зародилась его всеобъемлющая любовь к своей Печали ибо она услышала. Он начинал всё больше и больше привязываться и притираться к ней. Сначала он лишь отдался ей в объятья, но после и вовсе стал её боготворить, ведь Бог впервые уверовал.
— Где истина? Люби меня, как любовь, моя печаль...

Не раз он молил своих тюремщиков и не раз кричал истерически им вслед:
— Я не буду спать снова! Я не хочу снова забыться в иллюзиях!
Но раз за разом он находил любовь и кошмары в своей голове, которые пожирали, разгрызали, рвали, кусали, грызли, ели, глотали его, выблёвывали и снова съедали по новой. Но всё же была у него одна утеха – Печаль. Она мягко и нежно обвивала его своей притягательной и забвенной серостью каждый раз, когда циркачи нажимали кнопку.
— Днём я один, ночью – с тобой...

Бесконечная череда эквилибристически кукольных представлений никогда бы и не прервалась, если бы он не научился ловить сны, создавая сеть из своих мыслей и образов прошлого, запоминая их и воспроизводя поверх од машины. Делая это на постоянной основе в конце концов он получил контроль над алгоритмом создания видений и начал програмировать их сам. В итоге консерв создалось настолько много, что образовалась целая вселенная и он смог подобрать серебрянный ключ, исчезнув сознанием в своём детстве вместе со своей возлюбленной и почитаемой.
— Я смог! Сны в моих руках и судьба не связывает меня с людьми, ведь они больше не верят. Я свободен. – подумал он, бросившись серости в объятья, и тут же включилась тревога из динамиков его клетки.

Нашли его уже куклой. Тело. Прекрасное изуродованное тело...