Колесо судьбы

               

     Алёша начал ухаживать за Анкой. После окончания занятий он стоял недалеко от входа в Институт и поджидал её. Анка в свою очередь его ухаживание серьёзно не воспринимала, и требовала при походе в кино или в какое-нибудь молодёжное шоу-кафе брать билет так же и для Олеси. Алёша пробовал как-то раз прихватить с собой своего более старшего приятеля, который был опытным, даже известным в некоторых кругах, художником, в надежде, что тот поухаживает за Олесей, и Анка окажет тогда ему всё своё внимание. Но результат вышел противоположный. Тихая Олеся, у которой в голове был только Володька, просидела весь вечер, скромно опустив глаза вниз. Зато живая, хохочущая Анка вызвала у его друга бурный восторг. В результате Алёшка ушёл домой обиженный, а довольный приятель пошёл после посещения кафе провожать домой обеих подружек, и предложил Анке свою дружбу. Но Анка со смехом с ним распрощалась возле дома и попросила больше её не беспокоить. А окрылённый Алёша примчался за ней на следующий день с большим букетом сирени и ароматным киевским тортом. Тогда Олеся пригласила его в дом. С видом знатока Алёша оценивающе рассматривал их маленькую комнату, отделанную по всем правилам прикладного искусства.
     – Подружки, а хотите я вас нарисую в этом теремке.
     – Ну и какие роли ты нам предлагаешь? – рассмеявшись, спросила Анка.
           – Давайте пригласим ещё Маринку, и я нарисую картину «Три девицы под окном, пряли поздно вечерком…»
     – А кто же из нас троих потом царицей станет?
     – Ну ты конечно же! Среди вас троих ты самая красивая!
          – Ну ты, мастер, наверное забыл, что царицей потом стала самая скромная, которая не обещала ни пир на весь мир устроить, ни полотна на весь мир наткать. Но, несмотря ни на что царь выбрал именно её. Так что рисуй в роли царицы Олесю. Она у нас самая большая скромница, целый день за учебниками корпит, а мы с Маринкой веселимся.
          – Ну, хорошо, коли не хочешь позировать в роли русской царицы, давай я тебя нарисую египетской Клеопатрой, а Маринка и Олеся будут твоими служанками Ирой и Хармионой. Или знаешь, давай я тебя одну в роли Цирцеи нарисую.
          – А в роли мужчин, которых Цирцея в свиней обращала, будешь ты со своим другом и ещё пара таких же ловеласов? – съязвила Анка
         – Я не ловелас! Я просто ищу женский идеал! А ты хоть и красавица, но злая и жестокая, и ничего не понимаешь в творческих порывах моей души. А сколько женщин запечатлел в своих графических и живописных работах большеголовый Лотрек? Он всегда рисовал только полюбившуюся ему женщину. Да ты хоть знаешь, какие красавицы к нам в мастерскую приходят и позируют нам? А потом мы их рисуем такими писаными красавицами на своих полотнах. Все великие художники воспевали в своих картинах женскую красоту и, по прошествии веков, уже ни художников, ни натурщиц в живых не осталось. А их картины бессмертны, и до сих пор радуют людской глаз во всех современных музеях! – возмущался разгорячённый Алёшка, раскрасневшись при этом, как рак.
             – Да я вот сейчас, ваш набросок у себя на бумаге карандашом сделал, а потом уже в мастерской подумаю, в какой роли вас обеих запечатлеть на полотне.
         – Ну, ты, мастер! – воскликнула Олеся, молчавшая во время их перепалки. – А можно будет Володьке потом готовую картину показать, когда он с рейса приедет. Может он её купит, если она ему сильно понравится.
        – Настоящему художнику нужно для работы вдохновение. И во все века это делали женщины. У Праксителя была Фрина, у Леонардо Да Винчи – Джоконда, у Петрарки – Лаура. Да что вам говорить. Вам этого всего не понять. А ты Анка злая, и только насмехаешься надо мной. Тебе бы только с пацанами во дворе в футбол гонять.
         – Вырасту, поумнею! А пока не мешай мне резвиться, чего бы мяч не погонять. Можешь тоже составить нам компанию в перерывах между работой. Спорт тоже полезное занятие. Да и у спортсменов тоже свои пассии имеются.
        Возмущённый Алёшка выбежал из квартиры, прихватив с собой свой эскиз, который он успел черкнуть во время их словесной перепалки. В воскресенье он поехал с отцом к своему важному заказчику прикреплять чеканки, без подружек. А свой заветный эскиз он держал сложенным вчетверо в своём кармане. Когда Роман  Викторович Расколотько спустился в погреб, чтобы посмотреть, как продвигается его заказ и этот эскиз случайно выпал из Алёшкиного кармана, когда последний крепил на самом верху стенки одну из своих больших чеканок. На этой чеканке был изображён бог вина Дионис со свитой сатиров, запечатлённый в тот самый момент, когда они приближались к пустынному острову, к оставленной там Тесеем Ариадне.
          – Алёша, что это за нимфы на твоём листке? – спросил адвокат. – Кто из них тебе позировал, когда ты Ариадну чертил.
          – Это не они? – ответил сконфуженный Алёшка. – Я тогда с этой черноволосой не был ещё знаком. А эта вторая, очень тихая, своего жениха из дальнего рейса ждёт.
        –  Послушай, Лёша, я хочу заказать у тебя картину и хорошо за неё заплачу, только пригласи ко мне в гости эту черноволосую и её подруг, и я тогда сам подумаю, в какой роли ты мне их нарисуешь. И тогда эта картина будет украшать мой зал. А после этого к тебе столько заказов поступит, что быстро свою собственную мастерскую приобретёшь, – предложил адвокат, облизнувшись.
        Он захотел своими глазами увидеть эту черноволосую красавицу, и если она в жизни такая же красавица, то чего бы себя не потешить на склоне лет. Он вспомнил свои молодые годы, когда он безвестным юношей прибыл в стольный город Киев из Волынской области. Его комсомольские рекомендации тоже сыграли немаловажную роль при его поступлении в Киевский Юридический институт на адвокатский факультет. А потом женитьба на дочери известного в Киеве адвоката и полная поддержка тестя во всех начинаниях сделали его начальником киевской коллегии адвокатов. Он теперь имел в жизни всё, «чего бы душа не пожелала». Но и его счастье на склоне лет было омрачено печалью. Десять лет назад его единственный сын Миша, окончил политехнический институт, инженерно-механический факультет по специальности аэродинамика и прочность самолётов. Но ещё во время учёбы в институте он женился на своей однокласснице, родители которой собирались уезжать в США, где у них имелись обеспеченные родственники, которые и им собирались устроить будущее. Никакие уговоры и угрозы не повлияли на решение сына.
          – Не пустите меня по собственной воле, сами потом жалеть будете, когда увидите как будет гибнуть ваш единственный сын, при этих долбанных Советах.
         – Сынок, я имею достаточно связей, чтобы у нас в Киеве устроить тебе блестящую карьеру.
         – Но не забывай, США страна будущего, а мы тут при Советах катимся ко дну. Если капитализм гибнет социально, то социализм – капитально. Если ты женился на маме ради блестящей карьеры, то я женюсь на Фаине по любви.
     – Ну что ты, сынок! Я всегда любил и люблю твою маму.
         – А что тогда решает в твоей жизни Мария Михайловна? Может мама ответит мне на этот вопрос?
        Пришлось отпустить сына в штаты, где он быстро нашёл перспективную работу. А теперь уже старость на носу. Квартира в центре Киева, машина и загородная дача, которую скорее можно назвать виллой, а семьи рядом нет. Сын далеко в США, а жена Анна, не выдержав с сыном разлуки, пять лет назад скончалась от рака. И к нему в контору поступил вначале на практику, а теперь уже и остался работать, такой же молодой преуспевающий адвокат      
        – Олег Григорьевич Беспалько, каким он был в своё время. Со временем, когда Роман Викторович уйдёт на пенсию, то этот юноша займёт его место. Для него в жизни уже всё схвачено, за всё заплачено. Да, несмотря на глубокие знания, ему всё даётся в жизни легко. Отец его – бывший грозный работник Киевского Обкома партии. Он и после закрытия Компартии с её Горкомами и Обкомами в накладе не остался. Теперь владеет большой сетью магазинов, построенных на деньги, взятые в безвозвратный кредит в банке СССР. А скоро и Союз развалится. Вот-вот нагрянет революция, как и обещал один индус-провидец. «Если дадите отделиться Карабаху, то за ним весь ваш могучий Союз развалится» – предупреждал он М.С.Горбачёва. Но, ни мы, ни наши правители не властны над постигшем нас бременем. Старший брат Олега, Владимир Григорьевич, директор завода. К нему недавно обратился один военный деятель, генерал-майор, и предложил продавать за границу металл с завода. У него всё уже налажено, слово только за директором завода. И теперь они оба крупно разбогатели. А адвокаты нужны при любой власти. Вот поэтому Олег и выбрал себе эту профессию.
          – Да, вот так! – подумал Роман Викторович. – Кому-то в жизни достаются сливки, а кто-то и сывороткой доволен! Ну как, Лёша, привезёшь ко мне в следующее воскресенье своих нимф?
         –  Мы поссорились, они не захотят. Да и вообще-то эта красавица – язва большая, – замялся Алёша. – Может лучше других натурщиц, которые более сговорчивые?
          –  А кто хочет иметь свою собственную мастерскую? – напомнил ему Роман Викторович.
       – Ну, я их спрошу, если пожелают, привезу.
          – А ты так приглашай, чтобы пожелали. Вот тебе две зелёненькие, на шмотки, парфюм и такси хватит, а если что останется, себе бери на чай. Вот и действуй по инструкции, если желаешь блестящую карьеру сделать.
         Сконфуженный Алёша встретил на следующий день Анку и Олесю и попросил разрешения проводить обеих подруг домой после окончания пар.
            – Пиф, что это за кошки у тебя на душе скребут? – спросила Анка. – Может, моя помощь требуется. Я же всё-таки потомственная колдунья, как меня теперь во дворе величают.
    Чуть замявшись, Алёша выложил им всё по дороге.
            –  Но только не думайте, что я вас на что-то плохое толкаю. Лучше я себе карьеру испорчу, чем вам обеим неприятность сделаю, – оправдывался он.
         Эх ты, Федот, стрелец-молодец, ну почему тебе так угораздило мой портрет уронить? Хотя, ладно, раз уже проболтался, так придётся и тебя выручить и себя потешить. 
           – Тогда берите зелёные и делайте с ними, чего хотите. Купите себе на них импорт разный, как этот старый мухомор пожелал.
      – Я боюсь, – прошептала Олеся.
           –  Не бойся, лучше решим с Маринкой, что нам надеть. Попросим тётю Люду что-то нам интересное смоделировать. Я лично цыганкой наряжусь. А ты Олеся, может быть, наряд украинский оденешь? И разучим с тобой дома пару танцев, а Алёша нам на гитаре мелодию сыграет.
        Две недели подружки под руководством тёти Люды сидели и готовили себе костюмы. Собственно говоря, в этом деле соучаствовали больше Анка и Маринка. И к концу недели из двора Олеси вышли три писаные красавицы, так что сбежался весь двор в надежде увидеть что-то интересное.
            – И куда же это вы собрались? – задала им вопрос тётка Маруська, извечная сплетница, желающая все новости узнавать первой.
            – Как куда? Выступать. Вы, разве, не знаете, что в Киеве открывается Международный фестиваль, вот и попросили            нас, студенток, выступить там от наших учебных заведений, как представительниц трёх народов, проживающих в нашем стольном городе Киеве. Оставайтесь дома и смотрите телевизор, а то иначе всё на свете пропустите, если будете по дворам бегать и всё выяснять через испорченный телефон, – спокойно объяснила Анка.
       Тогда тётка Маруська, а за ней и другие дворовые сплетницы побежали к своим телевизорам, а дети могли спокойно погонять по двору в футбол и поиграть в футбол и теннис без их пристального внимания.
       Да, подружки действительно постарались с костюмами на славу. На Анке была пышная трёхярусная цыганская юбка, пестревшая яркими красочными цветами от красно-чёрного, переходящего в сине-зелёный с проблесками жёлтого цвета. Они, побегав по базару, нашли старые павловские платки, из которых потом смастерили эту юбку. По талии эту яркую юбку опоясывал сирийский платок с бахромой, отделанный люрексом. А своей расцветкой он мог бы посоперничать с юбкой. Её блузка красного цвета, с крупными воланами по рукавам была обшита чешскими блёсками. На шее у неё было медное монисто из монеток-дукачей и ярких бус, доставшееся ей ещё от прабабки. А её черные волосы распущенные по плечам украшал сирийский люрексовый шарфик зелёного цвета с бархатными аппликациями из красных роз. А  сбоку на голове Анка прикрепила себе искусственную красную розу, сделанную ей накануне Маринкой из остатков красного бархата.
       Маринка щеголяла в украинском костюме. На ней была длинная плахта с пришитой к подолу тесьмой и оканчивающейся ручным кружевом, привезенным из Прибалтики. А за неимением домотканого холста, в котором раньше щеголяли украинки, подружки раздобыли почтовые мешки, которые они выстирали до белизны и, им тётя Люда раскроила на плахты. На рукавах красовались вышитые красной ниткой розы, с чёрными листочками. Её клетчатая юбка была украшена белым передником, на котором была нашита тесьма и кое-где мелькала ручная вышивка. Чёрная жилетка, вышитая таким же украинским орнаментом, и обшитая по краям искусственным мехом украшала её стройную фигуру, придавая свой особый колорит той природной красоте, которой всегда славились украинки. На её голове красиво сидел веночек из искусственных цветов, из-под которого пестрели длинные шёлковые ленты. Дополняло весь этот наряд красное коралловое монисто и такое же, как и на Анке, монисто из дукачей.
       Олеся шла по двору как всегда, скромно опустив на землю глаза, так как такой красивый наряд на ней был впервые в жизни, и она словно стеснялась его и той красоты, которую она приобрела, надев его на себя. Анка с Маринкой одели её в русский наряд. На ней была такая же плахта, как и на Маринке. А поверх плахты бордовый полусарафан, отделанный аппликациями из золотистой парчи, и расшитый по разным местам искусственным жемчугом и блёсками. На голове у неё была прозрачная фата, которую мастерицы сшили из нескольких шифоновых косынок, завалявшихся в шкафу у тёти Люды ещё со времён её молодости. А голову украшал кокошник, который Анка с Маринкой, мудрили всю неделю, обшивая его искусственным жемчугом и бисером, переплетавшимся с аппликациями из той же парчи, которой был отделан сарафан. Сообразительная Маринка где-то отыскала ткань, через которую просеивали муку. Своим видом эта ткань напоминала белый капрон. Натянутый на толстую проволоку, он послужил основой для этого кокошника. На шее её сверкали чешские бусы розового, голубого и белого жемчуга.
       К этим нарядам не хватало ещё красных, расшитых золотой ниткой, сапог. Но кто оденет такие сапоги в мае? Поэтому Анка с Маринкой обегали всевозможные магазины, включая театральные, чтобы подобрать более-менее удобную для этого наряда обувь.
       Анка с Маринкой гордо шагали словно павы, для которых этот наряд был само собой разумеющимся. А Олеся уже считала минуты, когда они наконец-то сядут в такси, которое Алёша подогнал к воротам, чтобы наконец-то избавиться от этих любопытных взглядов соседок.   
      Ларсика оставили дома, а Клеопатру отвезли к Наталке, чтобы обе не скучали, так как оставить дома Клеопатру одну было опасно. Она по утрам иногда поднимала плач, вызывая новое негодование соседа. Но одно дело только пол-дня. А тут неизвестно когда они домой вернутся. Ведь Анка им обещала устроить спектакль. Наталка закатила им перед отъездом свою обычную истерику, почему Маринка едет гулять в таком красивом платье, а её с собой опять не берёт. Анка сама ещё толком не знала, что её там ждёт, но в груди у неё снова кольнула какая-то сладкая, непонятная иголочка.
          – Эй, девчонки, вы чего тут придумали? – поприветствовал вылезший им навстречу из такси Алёшка.
           – Твоё дело теперь сторона, а нам решать, что делать, – огрызнулась в ответ Анка.
       – Олеська, а ты чего приуныла? – спросила Маринка.
           – Не привыкла я к этой роскоши. Жарко мне, сил моих нет. Скоро пот польёт с меня ручьём и вся ваша косметика, которой вы моё лицо подкрасили, поплывёт.
           – Молчи казак, атаманом будешь! – рассмеялась Анка и вытерла своим батистовым платочком капли пота, выступившие на лбу Олеси, и мазнув её после ещё раз за ухом французскими духами «Шанель № 5». – А как же артисты терпят в любое время года? И запомните девчонки: мы едем не отдыхать, а работать. Так что не расслабляться. Чует моё сердце, что наше будущее зависит от этого вечера.
       Алёшка ехал всю дорогу мрачный, как поздняя осень. Ему было до боли стыдно за своё малодушие. И он теперь понимал, что если что случится в этот вечер, то Анка и вовсе станет для него недосягаемой. Но в скором времени такси остановилось около большой фазенды, окружённой снаружи таким высоким и плотным частоколом с двойным слоем досок, что увидеть, что делается внутри со стороны улицы, было невозможно.
       Расплатившись с таксистом, Алёшка вышел первым и как галантный джентльмен, открыв дверцы такси, подал поочерёдно руки всем троим спутницам, выходящим из него.
Когда все четверо подошли к вилле, хмурый Алёшка позвонил в звонок. Ему открыл дверь швейцар в ливрее и приветливо попросил пройти внутрь. В саду был красиво накрыт стол, около которого крутились официантки, нанятые вместе со швейцаром в ресторане, а в углу сада повар-грузин жарил на вертеле своё национальное блюдо – шашлык.
           –  Да, – подумал про себя Алёшка, молча сглотнув обиду, – Мне бы хоть одну сотую того, что этот старый мухомор приобрёл в жизни, и Анка была бы моей.
Как говорил эллинский философ Гиппонакт, нищий насмешник, в своих отрывках:
               
                «Богатства Бог – недаром говорят:
                Слеп он!
                Ведь нет, чтобы к поэту заглянуть
                В гости,
                Да молвить: «На мол, тридцать серебра
                Фунтов,
                А там и больше». Нет, ведь, не зайдёт –
                Трусит!»

         В этот момент к только что прибывшим гостям подошёл с важным видом уже немолодой мужчина. Лысина на его круглой голове, румяные щёки, и дорогой английский костюм, безукоризненно сидевший на нём так, что по мере возможности скрывал, его не в меру располневший живот, говорили о его большом достатке не меньше, чем всё великолепие его «усадьбы». Олеся как всегда опустила скромно вниз свои светлые глаза, Маринка оценивающе рассматривала его сад и стоящие в нём деревянные скульптуры, двухэтажный дом с округлыми башенками наверху, напоминавший сказочный средневековый замок и о чём-то мечтала. А Анка выступила на полшага вперёд и невозмутимо подняла свои чёрные глаза на подошедшего к ним, как мы поняли, Романа Викторовича.
            – Здравствуйте, красавицы! – медовым голосом поприветствовал подружек хозяин дома.
           – Ну, Алёша, ты действительно мастер, таких красавиц разыскать и привести в мой дом может только художник с очень изысканным вкусом. Нарисуешь мне всех троих, а меня посередине в халате помещика. Ну, а при расчёте, я не поскуплюсь. В мой дом впервые в жизни такие неземные феи спустились – и протянул подошедшей к нему Анке свою пухлую волосатую руку.
         Хотя… я, пожалуй, ожидал, что вы, красавицы, в модных польских или турецких платьях ко мне приедете, а вы такие красивые наряды себе раздобыли, ну и чудеса да и только.
          – Позвольте вам заметить, что мы две недели старательно дома сидели и себе наряды сами готовили под руководством очень опытной портнихи, так что мы полностью отработали выданные вами для нас деньги, так что с вас ещё причитаются обещанные для Алёши чаевые. А что касается наших нарядов, во дворце турецкого султана Сулеймана Великолепного, завоевавшего в своё время большую часть Азии и Европы первой и самой любимой женой была наша украинская героиня Настя Лесовская, вошедшая в историю под именем Роксалана. А дочка Петра Первого Елизавета, когда взошла на престол, то предпочла намечавшемуся ей французскому жениху простого украинского пастушка с великолепным голосом – Алёшу Розума. А потом она с ним тайно обвенчалась, подарив ему и его младшему брату титулы князей Розумовских.  Так что не нужно предпочитать нашим украинским национальным нарядам всякие там импортные шмотки.
          –  А вас, красавица, как я понял зовут Анной, как и мою покойную жену. Это имя мне принесло счастье, и, надеюсь, в будущем оно меня тоже не обойдёт стороной. Но позвольте Вас тогда спросить, почему, же вы тогда, подругу свою украинкой нарядили, а сами цыганский костюм, как я Вас понял, для себя выбрали?
            – Ну, цыганская красавица всем русским вельможам желанною была. А вы себя тоже за богатого помещика выдаёте. Вы ведь не хуже меня знаете, как Великий Гений русской литературы тоже не раз побывал в любовных сетях таких цыганских красавиц и сколько он им своих стихов посвятил, включая свою бессмертную поэму:
               
                «Цыгане шумною толпою
                По Бессарабии кочуют…»

        Да и не только он. А сколько других русских и советских писателей воспевали цыган в своих романах. А почему я выбрала именно этот наряд, так кому же, как не мне его и надевать, ведь я же как цыганка тоже гадать и ворожить умею. Я ведь потомственная колдунья. Так что от меня никакая тайна не скроется, если я чего-то узнать пожелаю.
          – Тогда я задам вам третий вопрос. А почему вы свою самую скромную подругу, как я понял, русской красавицей нарядили.
         – Ну, во-первых, она у нас самая скромная. Когда-то ещё в прошлом веке один немецкий барон, гостивший у русского помещика спросил: «Что это за писанные красавицы идут по деревне»? Этими красавицами были простые крепостные крестьянки, направлявшиеся воскресным днём в церковь. Простые русские мужики ныряли в реку и доставали со дна речной жемчуг. А для того, чтобы он блеск приобрёл, около двух часов его во рту своём держали. А русские крестьянки долгими зимними вечерами сидели под лучиною и обшивали свои костюмы этим выловленным жемчугом и незатейливыми узорами русского орнамента и золотого шитья. А за их старинные гобелены и рушники их бары за границей огромные деньги на торгах выручали. Могу Вам напомнить ещё один исторический случай. Когда в Россию прибыл французский посол, то он упал в обморок, когда увидел русскую царицу, которой в то время была дочь Петра Первого – Елизавета, о которой я уже раннее вам упомянула. Так что мужчины не гонитесь за чужими женщинами в лице знаменитых иностранных артисток под большим слоем грима и косметики, а цените своих родных и красивых, так как их по праву оценивали во все века, включая и наш двадцатый, иностранные мужчины.
          – А вы, красавицы, так же умны и начитаны, как и красивы. Эх, такой же умницей была моя покойница Аннушка. Приглашаю вас всех к нашему праздничному столу. Перекусим пока холодными закусками, пока наш Дато приготовит нам своё национальное грузинское блюдо. Прошу музыку, какую вы предпочитаете красавицы.
        – Прошу наши русские и украинские народные, – насмешливо сказала Анка, слегка сконфузив хозяина, который для них приготовил кассеты в исполнении модных по тем временам иностранных ансамблей. В его распоряжении имелись также кассеты с записями знаменитых отечественных див: Аллы Пугачёвой, Софии Ротару, Маши Распутиной, и мужчин: Валерия Леонтьева, Газманова,  и различных других. А вот настоящих, народных, у хозяина в данный момент не оказалось.
        На столе была расставлена богатая по тем временам закуска: икра красная и чёрная, балык, осетрина, ветчина, различные салаты. А в центре стола красовались всевозможные вина и ликёры, стоимость каждого из которых намного превышала стипендию, которую студентки получали в своих учебных заведениях, если оканчивали семестр без троек.  Анку хозяин посадил около себя. А Алёшу, который всё больше то краснел, то бледнел, посадили напротив, между Маринкой и Олесей. Около стола начали крутиться официанты, накладывающие закуски гостям в их тарелки из английского фарфора с позолотой. Около каждого прибора лежали: салфетка, нож и вилка из позолоченного серебра. И также стояли рюмки и бокалы с позолоченным ободком – богемского хрусталя. Да, в такой роскоши подружки оказались впервые.
           – Чего желаете выпить, красавицы? Что предпочитаете? Вино мускатное, бордо или коньяк? – спросил их приветливым голосом Роман Викторович. – Может, начнём с шампанского за первую встречу. Предлагаю Вам, Анна, выпить со мной на брудершафт.
           – Извините нас, пожалуйста, но мы все трое не пьём. Так что выпейте, пожалуйста, на брудершафт с Алёшей, а то он чего-то мрачный сидит, – предложила, улыбаясь, Анка. 
           – Как же так, такие красавицы и не желают со мной выпить за дружбу! Или вам у меня в гостях не понравилось. Так скажите, чего же ваша душа ещё желает, и я все ваши желания исполню.
          – Извините, но мы не только не желаем пить, но и есть тоже. Это же наш первый дебют. А Вам же, вероятно, известно, что все артисты перед выступлением не едят и не пьют, а только после его окончания. Так что, разделите эту трапезу вместе с Алёшей. А мы вам потом можем спеть и сплясать, как нам полагается по нашему рангу. Ведь во все прежние века такие же девушки, как и мы, украшали всевозможные встречи и праздники богатых вельмож. Вот если бы вы заключали с кем-нибудь одну сделку, то Вам, наверное, не стыдно было бы всех нас, троих, представить своему партнёру.
         Роман Викторович аж поперхнулся, отпив глоток игристого шампанского из бокала. А Алёшка впервые за весь день улыбнулся.
          – Ну что вы, красавицы, оставьте эти китайские церемонии и давайте будем считать, что мы уже давно знакомы, а я ваш добрый дядя Рома, который вас может осчастливить. Какие у вас имеются проблемы на сегодняшний день, расскажите их мне, и мы их вместе обсудим.
       Олеся горько вздохнула, вспомнив о своём ненавистном соседе, полном непонимании со стороны своих родителей, но боялась проронить лишнее слово, так как всё ещё не избавилась от комплекса внушённого ей своей собственной семьей и прежними учителями, что она чуть ли не самая тупая на свете, да, к тому же, полная неудачница. И поэтому она так старательно все дни корпела над своими конспектами, и чуть ли не вызубривала каждый непонятный для неё термин, чтобы доказать всему свету и в первую очередь своей собственной семье, что она не тупица. А избалованная Маринка, росшая без этих всевозможных комплексов, тихо прыснула в кулачок от смеха, так как быстро поняла, что с помощью Анки они сегодня здорово повеселятся.
       Осушив полный бокал шампанского, Роман Викторович налил себе второй. Он пожирал Анку глазами, и уже понимал, что сделать её своей наложницей будет невозможно, но предложить ей стать женой пока ещё не решался. Он разбирал немало дел со своими клиентами, которые, женившись на молодых красавицах, потом не знали, как поступать дальше, когда эти милые перед женитьбой кошечки пожив с ним в законном браке, превращались в злобных, сварливых тигриц, которые разбазаривали со своими любовниками нажитое с таким трудом состояние мужей. А некоторые доводили своих благоверных до инфаркта или инсульта с летальным исходом, а потом вступали в новый законный брак с этими молодыми ловеласами, которые потом с ними поступали так же, как и они прежде сами со своими почившими мужьями. Да он был не глупым человеком, чтобы не оценить и не взвесить все за и против. Но что ему было делать со своим любвеобильным сердцем, которое всё больше и больше пылало при виде этой черноволосой красавицы. Да, ему теперь было о чём задуматься. Как пел в своё время Л.Утёсов:

                «Любовь нечаянно нагрянет,
                Когда её совсем не ждёшь.
                И каждый вечер тогда станет
                Удивительно хорош, и ты поёшь…»

       А может быть, пока не поздно, переключить своё внимание на одну из других приехавших вместе с ней девушек, но Алёша говорил, что у них уже свои женихи имеются. А в их возрасте, пока ещё больше ценится любовь-романтика, чем деньги. Да и они что-то молчат. А его повар-кавказец, вдруг оторвавшись от своих шашлыков, тоже начал на всю тройку пялить свои похотливые глаза, вызывая у самого хозяина приступ ревности. И Роман Викторович, так гневно глянул на размечтавшегося повара, что последний тут же без слов ретировался, так как понимал, что он находится не у себя дома.
            –  Алёша, ты же прекрасный живописец! – воскликнул раскрасневшийся от выпитого шампанского хозяин дома. – У меня появилась отличная идея. Нарисуешь мне две картины. На одной я буду между красавицами в роли помещика, а на другой я буду лежать на красивом диване, покрытым роскошным персидским ковром в одежде восточного вельможи, а наши красавицы будут в костюме одалисток*. Анка будет сидеть около меня, как самая любимая, а Маринка и Олеся будут рядом в позе танцовщиц. Я выделю ещё три зелёные купюры, а вы красавицы, пошьёте себе костюмы восточных одалисток. И тогда эти картины, будут украшать мой холл и привлекут большое внимание моих высокопоставленных гостей. Тогда Алёша у тебя сразу появится столько заказов, что ты сможешь приобрести не только мастерскую, но и дачу. Я тебя буду везде рекламировать, и тогда к тебе придёт большая известность.
            – А вы у нас спросили, желаем ли мы для Вас позировать? И что мы с этого будем иметь? – вдруг воскликнула молчавшая до сих пор Маринка, почувствовав что-то вроде оскорблённой гордости. – Мы тоже не бедные родственницы! Я тоже будущий художник.
          – Не трусь подружка! В обиду не дам! Со мной не пропадёшь! – крикнула ей Анка.
          – Право, красавицы, неужели вас не устраивает моё предложение. Я же вам ничего зазорного не предлагаю! – воскликнул в азарте раскрасневшийся адвокат. – А ну ставьте свою музыку, я ведь тоже из простых людей вышел. Давайте спляшем, Анка-цыганка.
            – Сама станцую.
        И, обратившись к Алёшке, крикнула
         – Балалайку, бандуру, сопилку, бубен мне готовь.  Неси валежник, будет ягори*
     В доме была коллекция музыкальных народных инструментов, а  насчёт валежника Алёшка, растерявшись обратился, к повару Дато.
     А пока Дато тащил из сарая сухие щепки, напевая себе под нос,
Анка, заиграв на балалайке, запела: «Мой костёр в тумане светит, искры гаснут на лету…». И её подхватили Маринка с Олесей. Дальше пошла «Калинка», а затем «Распрягайте хлопцы коней».
         А когда Дато, приготовив нужное для костра, собирался его поджечь своей зажигалкой, Анка молниеносно подпрыгнув, оттолкнула его с криком: 
           – Мне ягори живой нужен! 
        Потом пройдясь трижды вокруг него и, зыркнув своим  оком, подожгла.
           –  Первой пляшет Олеся, а Алёшка, если пойдет за ней в присядку. Давай Олеся не робей, пройдись лебёдушкой вокруг костра, сил обретёшь.
     Анка заиграла на балалайке барыню, а стеснительная Олеся, как заворожённая, пошла лебёдушкой вокруг костра, после чего к ней с русской присядкой присоединился Алеша. А Анка им играла сударыню-барыню на балалайке. Роман Викторович и Дато замерли от увиденного представления. У Дато на горле стали играть желваки. Когда первый выход закончился, в круг вышла Маринка, с которой Анка пригласила плясать Дато. Сама она вела мелодию на бандуре, а Алёшку заставила  играть на сопилке. Вначале плясали гопак, потом перешли на казачьи танцы.  Анка запела «На горе стоит казак…», а довольный Дато достал из-за пояса кинжал и начал им в такт танца лавировать, словно был не грузином, а заправским казаком с кубанских краёв.  Когда они переплясали весь репертуар, задуманный Анкой, она торжественно объявила перерыв на обед, а следующие танцы продолжить с заходом солнца. Партнёры уселись за стол и, с удовольствием выпив шампанского, принялись за шашлыки, которые ещё не успели остыть. Роман Викторович чувствовал себя помолодевшим, а Анка предложила объявить Дато томадой. Последний довольный, разгорячённый начал поднимать тосты, и каждым тостом следовали интересные легенды его родной Грузии.  Роман Викторович, Алёшка и Дато с удовольствием осушивали бокалы, заедая вино всеми вкусностями, расставленными на столе, а Олеся с Маринкой пригубив бокалы, ставили их на место и не сильно наедались, помня, что они в лагере врагов. Хотя атмосфера начинала принимать очень дружескую обстановку, что и они уже были не прочь расслабиться, забыв о всех своих заботах и тревогах. Только одна Анка ничего не ела и не пила. Но вот солнце стало клониться к горизонту, оставляя за собой длинные тени. Тогда Анка, отыскав в сарае дворовую метлу, объявила, что теперь её время выхода, только кто ей подыграет? Румяный от выпитого вина Дато, взяв в руки гитару, начал играть романс «Очи чёрные», а Маринка и Олеся затянули. А Анка, взяв в руки бубен, пошла с ним в танце вокруг костра. Вначале медленно, а потом ускоряя такт, начала танцевать цыганский танец, сводивший с ума не одного парубка в деревне. А что уж говорить о Романе Викторовиче, Дато и сохнувшему по ней Алёшке… Потом Дато заиграл цыганскую плясовую, а Анка стала кружиться. Она ловко водила руками, словно обнимала невидимого возлюбленного множеством красивых и завораживающих движений, то рассекая воздух подобно клинку. При этом  она играла подолом своих юбок, в которые они с Маринкой вшили сухой горох, делая ими волнообразные движения, отчего юбка вздымалась каскадом оборок, а театральные туфли, предназначенные для чечётки, зазвенели, словно колокольчики. После она схватила приготовленные факелы, и зажгла их от костра, начав ими жонглировать как заправский цирковой жонглёр. Роман Викторович начал возбуждаться и краснеть как бык, завидевший впереди тёлку, и, казалось, вот-вот готов прыгнуть на Анку, как тигр на свою добычу. Но Анка, перехватив его взгляд, бросила на землю факелы и, схватив в руки метлу, велела Маринке играть на бандуре музыку, которую последняя разучивала накануне. Анка, под эту таинственную музыку схватив метлу, пошла с нею вокруг костра в каком-то неизвестном доныне всем присутствующим танце. Это был танец древних волховиц у майского костра, посвящённый древней славянской богине весны Живе.  Алёшка и Дато онемели от неизвестного им, а Роман Викторович, раздув ноздри, кинулся за своей «добычей». Но не тут-то было. Анка, вскочив на метлу, взлетела на ней и полетела кругами над костром. А бежавшему к ней Роману Викторовичу, засмеявшись своим дьявольским смехом, запела:

               
Жабы  в ступке толчёные,
Мухоморы мочёные,
Две головки змеиные...
Сон-травы корешки,
Как мне Велесом велено,
Собираю уверенно
Ночкой тёмной, а засветло –
Колюку, васильки…

Набираю букетами
Травы, солнцем согретые,
Корневища целебные
И возок белены.
Высоко труд мой ценится,
Пар клубится и пенится.
Мои зелья востребные
заговором хмельны.

Добры молодцы грешные,
Приходите сердешные!
Я вам зелья любовного
наварю на гарем.
Или, может, начальничек
Надоел вам охальничек?
Приготовить отборного –
Для меня без проблем.

Для успешного мщения
Могу дать угощение.
Будет в радость отужинать –
Нынче всё по плечу!
И в купальскую светлую,
В эту ночку приветную
Я на шабаш к подруженькам
На метле улечу.

Круг кострища нарядного
В вихре танца обрядного
Древней пляской гремучею
Подтвердим наш обет.
Словом гневным и матерным
Нас ругать нежелательно.
Заказали падучую?
Так держите ответ!

        Маринка и Олеся были в курсе, что это гипноз – обман зрения для глупых мужчин. Анка всегда им говорила, что не всем мужчинам надо знать то, что дано постичь только умным женщинам. А будете об этом болтать и хвалиться, мигом дар свой потеряете. И действительно присутствующие тут мужчины потеряли дар речи, так как не могли понять происшедшее. Да и сам Роман Викторович, выросший полным атеистом, на минутку растерялся. А Анка-хулиганка продолжала дико смеяться, а за ней тени дыма от костра начали принимать причудливые формы различных зверей и сказочных чудовищ. Так бы это ещё долго продолжалось, если бы не раздался звук сирены въезжающей во двор белой волги. Этот звук отвлёк всех и чары Анки вмиг рассеялись. Во двор вбежала женщина средних лет, сохранившая на себе ещё остатки былой красоты. А начинавшее увядать лицо и шея были загримированы хорошим макияжем. Взбешённая фурия мчалась в сторону к явно сконфуженному Роману Викторовичу с криками:
         –  Опять по девкам, старый кобель. Я на тебя свою молодость потратила, а тебе бес в ребро на старости лет!
        А дальше из её глотки полетел набор таких смачных ругательств, известных только в этих краях, и не поддающихся перу. Когда каскад их иссяк, в голову Роману Викторовичу полетели все деликатесы с его праздничного стола. А когда и это иссякло, взбешённая фурия кинулась со стульями на Анку, но последняя ловко все удары отражала метлой, успевая отпрыгнуть в сторону с ловкостью кошки, не прекращая при этом хохотать, словно эта драка была её забава в детских играх. Анка могла бы одним колдовским движением остановить эту фурию, но видимо для неё самой это было обыкновенной забавой, и поэтому она не спешила. 
        Потом, вскочив на «освободившийся» от деликатесов стол, Анка, ловко жонглируя метлой, стала отплясывать, напевая при этом песню старого шансона:
               

                Моргну влюблённым я оком чёрным,
                Моим тенетам они покорны,               
                Костёр пылает, поёт шарманка –
                Свожу с  ума мужчин, ведь я ж цыганка.

                Пред вами сяду, раскинув карты,
                На кон валет с тузом, бурлят азарты,
                Вот дама пик пришла, тузами вертит,
                В мир отправляю, где правят черти!

                Узрею грех судьбы на перепутье,
                Её препонами укрою жуть я.
                Я не бываю колдуньей злою,
                Глаза на правду вам приоткрою!
 
                Эх, наливайте полнее чары,
                Хлопочут струны моей гитары,
                Костёр играет, поёт шарманка –
                А я шальная, я – хулиганка.
               
                Поутру табор уйдёт, как прежде,               
                Уйдут кибитки во мглу с надеждой.
                Окончив пляски, уйдём беспечно…
                Пора, чавелла, в мир бесконечный»
             

       Анкины выкрутасы действовали на разбушевавшуюся «мегеру», как красная тряпка на быка. Но прыгнуть за Анкой на стол у неё уже не позволяли начавшие иссякать силы. А Анка ей в ответ нагло паясничала и скорее ради шутки продолжала петь и дразнить её метлой. Но в этот момент Дато, испугавшись за Анку, схватил дворовый шланг и запустил между ними струю воды. Этих минут хватило Алёше и подбежавшему высокому юноше в белом костюме, чтобы схватить «мегеру» за обе руки с двух сторон.
          – Эй, мы так не договаривались. Когда женщины дерутся, лучше в драку не встревать, возмутилась Анка.
         – Я вам всем тут покажу драку! – рявкнул новый гость. – Что, решили к старику в дом залезть и окрутить его своими дешёвыми трюками, а потом обчистить, проститутки вы этакие?
       –  Что ты сказал, Коник-Стрибунець? – взбесилась Анка. – Это где ты тут проституток видел. Или может быть перепутал нас с борделем, который устраивал твой родненький папочка всю свою коммунистическую жизнь на своей обкомовской даче с сауной и бассейном. А потом зверя по лесам били, друг другу удаль свою показывая. Что, ушли Советы? Так вы все теперь новые русские и украинцы с бывшими зеками вась-вась на брудершафт пьёте и кутите. А твоя маменька при этом сидела в тереме, как курица на яйцах, и ждала с очередной попойки своего грозного супруга, как верная жена.  Да я всех вас на чистую воду выведу. Что тебе эта стерва о нас наговорила. Мы студентки и ведём жизнь честную, а это твой шеф меня соблазнить надумал, и Алёшку бедного настращал, если меня с подругами к нему не привезёт, ему будет плохо. Но, запомните все, что не вам, говнюкам, командовать потомками Большого Медведя.  Это говорю вам я – Анка Ведмидь, потомственная колдунья.
       В это время Анка увидела около себя две тени. В одной из них она узнала почившую прабабку Мариту:
          – Смелее, Анка, меня к тебе Берегиня на помощь послала.
       Другая грустная тень к ней обратилась с просьбой:
          – Помоги мне Анка, накажи мою губительницу! И тень показала рукой в сторону пытающейся вырваться из крепких мужских рук «мегеры», силы которой уже очень сильно истощились.
          – Олег Григорьевич, я пока ещё твой начальник. Кто тебе позволил ворваться на мою частную территорию и оскорблять моих гостей. Или думаешь, у меня не хватит сил припереть тебя к стенке, как и твоего отца, которого я не раз спасал от его конкурентов. Весь компромат на него лежит в моём сейфе, а может и попасть в руки его конкурентов или прокуратуры!
       Олег замялся в нерешительности, краем глаза посматривая на красавицу-цыганку, которая с первой минуты вошла в его сердце, а уйти не желала. Да, и сама Анка издевательски на него глядела, что, казалось, вот-вот по детски покажет ему свой язык в насмешку.
         –  Это я Олега попросила мне помочь, – подала голос «мегера» –  Мария Михайловна. –  Не для того я на тебя, старого развратника, свою молодость и жизнь положила, чтобы на старости лет оставаться одной без детей. Забыл, как я от тебя аборты делала.
         – Это не значит, что я всю свою оставшуюся жизнь около твоей старой юбки сидеть обязан. Ишь, что удумала. А, может быть, я на старости лет к сыну в Америку перееду, а для тебя туда дорога заказана.
         – А Вы, Роман Викторович, спросите у своей верной подруженьки, как она к Ульяне Криворучке бегала и зелье заказывала на ваши же деньги. Да и подарки золотые ей передаривала, чтобы жену вашу несчастную со свету сжить, и Вас поила, чтобы к своей драгоценной юбочке привязать. Да и абортов никаких она не делала, а только денежки у вас выманивала. Бесплодная она.
        – Что-о!? – воскликнул побледневший Роман Викторович!
       Но, видимо ему за этот вечер хватило приятных и неприятных стрессов, что от последней новости он уж не выдержал и с хрипом и пеной у рта повалился на землю в конвульсиях.
       Вытащив из кармана сотовый телефон, Олег быстро позвонил в Скорую помощь.
        – Опять поперед батька в пекло лезешь! – усмехнулась Анка. А мы с Олесей тут на что. Мы, как-никак  студентки Медицинского института, а я, к тому же, ещё и целительница.
       Она наклонилась над парализованным Романом Викторовичем, перевернула его на бок и велела Олесе держать его голову в приподнятом состоянии. Потом достав из-за пояса ножик, вылила на него и на свои руки из валявшейся на земле бутылки ещё не пролитую до конца водку, порезала больному вену и пустила кровь, которая хлынула фонтаном, вначале почти чёрная тягучая, а потом пошла более лёгкая, уже красного цвета. После чего нажала на вену и, остановив кровь заговором, велела Олесе её туго перевязать бинтом, который ей притащил из домашней аптечки перепуганный Дато. Потом Анка начала руками водить над головой больного пассы и сбрасывать что-то на землю щелчками пальцев. Когда приехала Скорая помощь,  Роман Викторович начал приходить в себя. Его положили на носилки, поставив на вену руки капельницу, а на рот одев кислородную подушку, понесли его в машину. С ними вместе побежала поникшая с лица Мария Михайловна на правах его жены. Когда Скорая помощь уехала, народ начал приходить в себя. Анка подбежала к дворовому крану и, открыв его, начала мыть руки, с которых потекла чёрная, как уголь, вода. Потом, поднявшись, скомандовала: 
        – Мы, приглашённые в гости артистки, костюмы новые портить не желаем. Поэтому попрошу всех молодых мужчин убрать все остатка пиршества, подмести двор и сложить в кухонные шкафчики вымытую и вытертую насухо посуду.
        –А тебе что, особое приглашение нужно, костюмчик боитесь испачкать, жених лондонский, или, может, няньки-мамки за тебя убирать прибудут, - обратилась она к окончательно сконфуженному Олегу.
       – Красавица, ты когда-нибудь кончишь мне хамить, а не то я тоже забуду интеллигентные манеры схвачу тебя и всыплю по мягкому месту так, как полагается делать с нахалками и хулиганками.
        – Птенчик желторотый,  у тебя оказывается голос прорезался, и крылышки чешутся. Поймай меня прежде, горе-охотник. 
        После чего  Анка рукой провела над его лицом, а сама скрылась за костром. Несчастный Олег, желая её сгрести в свои медвежьи объятия и поцеловать, начал бегать за её миражом по всему саду, а  Анка сидела за костром и посмеивалась себе в кулачок. А рядом с ней уселись Олеся с Маринкой, ещё не до конца, отошедшие от пережитого шока. Только примерный и безобидный Алёша начал собирать оставшиеся неразбитые части от английского сервиза, а Дато с метлой ходил и сгребал все остатки былой роскоши в мешки для мусора. Вместе с разбитыми осколками фужеров и частей от сервиза с деликатесами их нельзя было предложить даже дворовым котам и псам. А бегавший по саду взбешённый Олег Григорьевич, в конце концов, сел разозлённым на скамейку в конце сада. Ещё ни одна из девчонок, встретившихся на его жизненном пути с детства, так зло над ним не подшучивала.
        А Анка, внезапно появившаяся перед ним, издевательски заявила:
          – Эх, ты горе-охотник, ещё птицу не поймал, а уже ощипывать собрался. Мой первый поцелуй ещё заслужить надо. Не на своём коне ко мне подъезжать собрался. Лучше нас по домам отвези, а то ночь на дворе, а нам одним девочкам в таких костюмах по городу разъезжать опасно.   
      До конца сконфуженный «жених лондонский» пошёл заводить свою машину, и, усадив в неё девчонок и Алёшу, поехал развозить их по домам. Вначале отвезли домой Маринку, которую уже караулила, стоя на балконе мать. Потом поехал отвозить Анку и Олесю. Когда подъехали к их дому, Олег с Алёшей пошли их проводить до дверей. Стоило Олесе повернуть ключ в дверях, чтобы войти в коридор, на них сразу же вылетел их вредный сосед, наблюдавший за ними из своего окна:
         –Проститутки, с хахалями своими где-то шлялись, а теперь явились, выпившие на ночь глядя! Вот сейчас наряд милиции вызову по ваши души.
       Эти крики услышали на лестничной клетке Олег с Алёшей и, вернувшись в квартиру, Олег закричал громовым голосом:
         – Ты что себе позволяешь, узурпатор. Милиция сейчас тебя самого заберёт за оскорбления и поклёп на честных граждан и нарушения порядка в коммунальной квартире. И протянул ему под нос своё адвокатское удостоверение.
       Увидав в удостоверении фамилию Беспалько, перепуганный трус, поджав хвост, отступил назад и вбежал в свою комнату, повернув ключ и придвинув задвижку.
        – Не бойтесь, девчата, – сказал Олег, заметивший на себе первый благодарный взгляд Анки. – Я сейчас поеду в больницу к Роману Викторовичу, а со следующего дня соберу с жильцов дома, которым ваш сосед уж давно порядком надоел, подписи и отдам его под суд. А дальше ему светит «этап», годика три-пять. Так что, пусть сухари готовит в дорогу, а не вам голову морочит.
       На следующее утро посыльный принёс девчатам огромный букет роз и большой киевский торт, на котором стояла надпись «Для Прекрасных Дам». Довольные Анка с Олесей побежали с подарками в гости к Маринке, и, вручив букет тете Люде, уселись уплетать подаренную вкуснятину.
       Одолев торт и выпив чай с чабрецом, девчата распрощались и, забрав Клеопатру, ушли домой, оставив при этом младшую Наталку с полными слёз глазами.
       
 
*Ягори – костёр по-цыгански