Девочка

В вагоне было темно, прохладно - осень на дворе, пахло невесть чем, оставшимся от прежних пассажиров, и ещё, традиционно, отсыревшим бельём. По узкому проходу неспешно пробирались какие-то тётки; несколько малолеток, уже освоившихся, искали туалет, были слышны приглушенные голоса, чей-то радостный смех… Посадка началась..

Небритый сержант с новеньким «дипломатом» не торопясь шел по вагону, цепко высматривая нужное только ему купе. Ага, вот оно. Дверь со знакомым звуком отъехала в сторону. Пусто…

«Верхняя? Ну и отлично», - отметил служивый и присел у окна. До отправления было почти полчаса, можно было бы и пива купить, и даже пожевать чего-нибудь в буфете, но сержанту вставать не хотелось. Раздражение проводницы, чьи-то ироничные взгляды на мятую форму, очередь за кофе «по-ведерному» – нет уж, лучше посидеть в тишине. Ехать-то всего до утра. Потерпим.

Поезд тронулся, а в купе больше так никто и не появился. «Отлично» - вновь подумал сержант. Проводница, заглянувшая мимоходом, с удивлением оглянулась – «Никого больше?», забрала билет и через десяток минут принесла серое от многочисленных стирок бельё. «У тебя наверху, служивый?» - «Да» - «Ну, там и ложись, чтоб не будила, а то во Владимире кто-нибудь подсядет».

Но подсели не во Владимире. Только сержант, не раздеваясь, примостился на полке, как дверь, сверкнув зеркалом, вновь отъехала в сторону и в купе протиснулась девчушка. «Вот, попутчицу тебе веду. Спать будешь тоже наверху!» - буркнула в полутьму проводница, подозрительно глядя на сержанта. «Да мне хоть десяток попутчиц– всё по барабану» - подумал сержант, перелистывая очередную страницу книги. Но виду не подал. Ехать в компании - тоже неплохо…

Девчушка оказалась неразговорчивой и на вопрос сержанта куда, мол, едешь, недовольно пробормотала – в Кемерово. Попросила выйти, чтобы переодеться. Ноу проблем…

Вагонная жизнь – особая. Здесь нет имён, нет чинов, званий, возраста. Как в бане – равны все, будь ты академиком или слесарем, генералом или сержантом. Есть лишь симпатии, и, пожалуй, различия в полах. Разговоры завязываются с пустяков, и, расходясь широкими волнами, делаются глубже, интереснее, а бывает, и довольно неожиданными. Вот и сержант, увидев у девчушки – а сколько ей было? - ну, лет двадцать; так вот, увидев книгу, что-то спросил, над чем-то пошутил, и уже завязался тот самый разговор, который не ждешь, и даже не хочешь, а он – вот уже…

Сколько же они разговаривали в этой купейной темноте, почти не видя друг друга, лишь прислушиваясь к голосу собеседника, к собственному дыханию? Трудно сказать… Поезд делал остановки, в коридоре слышны были чьи-то торопливые шаги, но они не замечали этого. Ночь делала своё дело – голоса собеседников стали всё более приглушенными, походили больше на шепот. Наверное, от этого и темы разговора – поначалу студенческие, житейские, а чуть позже - совсем доверительные, казались более загадочно-интимными…

Они не заметили, как протянули друг к другу руки и коснулись пальцами, как будто желая убедиться, что разговаривают с живым человеком. Им надо было знать, что собеседник – не вымышленный, не их фантазия, а реальный, настоящий… Обращение на «ты» не требовало имен, они даже не знали, как зовут друг друга, но это не мешало их разговору, их невольной близости и блеску глаз.

Далеко за полночь девчушка стала отвечать невпопад, да и сержант, уставший за этот безумный день, тоже всё чаще прикрывал глаза. «Ты только разбуди меня, когда будешь выходить…» - последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в сон…

…Проводница разбудила заранее. До станции оставалось ещё минут двадцать. Сержант, одевшись, вышел в полутемный коридор и даже успел написать безымянной своей спутнице записку. Не зная, куда положить её, вновь зашел в купе и приколол листок булавкой к плащу. Девчушка всё так же спала.

Выйдя в громыхающий, полутемный тамбур, закурил, вглядываясь в предрассветную темноту и мелькающие за мутным стеклом огни. «Жалко, не попрощались…» - подумал сержант, но вот за спиной щелкнул замок.

«Почему не разбудил-то?» - заспанные, наполненные слезами глаза девчушки лишь подчеркивали её удивление. «Неужели вот так бы и ушел?..» Он не ответил. Лишь виновато погладил по волосам. Да, ушел бы, не желая будить, не желая тревожить. Не желая видеть это искренне огорчение…

Сержант сошел на перрон, оглянулся и помахал рукой. Фигурка девушки – без имени, да в общем, и без лица, которого он так и не сумел разглядеть, одиноко стояла в тамбуре две положенные минуты, затем проводница с лязгом захлопнула дверь, и поезд тронулся в незнакомое сержанту Кемерово, унося с собой эту девчушку – милую и трогательную в своей ещё детской непосредственности.

И тут сержант пожалел, что не догадался оставить ей ни своего адреса, ни телефона, ни даже имени…