Мне пора...

Она была длинноногой, высокой девчонкой, чуть угловатой, и вечно в каких-то своих раздумьях. Минимум подруг, максимум учебы и детских увлечений – танцы, вышивание, прочая девчачья ерунда. Не была красивой, скорее милой, и выделялась, пожалуй, только своей стройностью да черными, коротко стрижеными волосами. Трудно было заметить в этом подростке12-13 лет что-то особенное.

Она проходила мимо, всегда чуть склонив голову набок, улыбаясь, и непременно здоровалась – сначала коротким «драсте», потом, став повзрослей, внятным, но обезличенным «здравствуйте» - куда-то в сторону, но всё так же улыбаясь. Училась хорошо, поэтому школьная золотая медаль была вполне заслуженной, и, как оказалось, дала ей путь в престижный университет.

Видел я её в ту пору изредка – могла не появляться неделями, её мама всегда говорила: «Учится она, некогда ей ездить». Тем не менее эти пять лет промелькнули быстро, и наше знакомство – скорее шуточное, чем осознанное, ничего не меняло – всё те же «здрасьте» да разговоры по поводу житейских проблем выпускницы юрфака в большом и шумном городе.

Да, она не любила приезжать в поселок – он был для неё чужим, ничем не держал, поэтому решение обосноваться в городе было вполне логичным. В редкие приезды, стоя у грядок, что окружали её дом, одетая совсем не по девичьи, она копошилась лопатой, мы что-то обсуждали, о чем-то говорили, и её «вы» воспринимал я как должное. Ничего удивительного - старше её на 20 с лишним лет, мне не могло и подуматься, что девочка эта уже выросла, стала совсем взрослой… Между тем так и было.

Однажды мне сказали, что она вышла замуж. Чем было вызвано такое её решение, мне неведомо. Избранником стал одноклассник-балбес, из обеспеченной семьи, но с надутыми от самодовольства щеками. Ниже её, с пустыми глазами, он никак не гармонировал с ней даже визуально – белобрысый, самоуверенный, и, как мне казалось, бестолковый. Развелись они быстро, не прошло и года .

При очередной, как всегда довольно случайной встрече, обсуждая прелести и недостатки её городской жизни, я спросил – а что ж так-то, замуж, как в омут? Она грустно посмотрела на меня и тихо сказала: «Уговорил. Да и вырваться хотела»… Уточнять – куда, от кого – смысла не было. Мама её, хотя человек любящий и ничуть не деспотичный, имела довольно консервативные взгляды, и вряд ли это могло дать молодой девушке необходимую свободу в принятии собственных решений.

Однажды она приехала в первый свой отпуск, и мы всё так же столкнулись – у тех же придомовых грядок, и всё так же я выспрашивал её о чем-то. Она, отвечая, опять улыбалась, но слышались в её ответах уже не отговорки или привитые кем-то штампы, а серьёзные нотки, как бы итог собственных размышлений. Я куда-то спешил, и предложил поговорить чуть позже, «вечером, что ли…» Она немного удивилась, но вполне серьёзно ответила: «Хорошо. Я к вам зайду. Только я не накрашенная буду…» Это ничего, ответил я, давно тебя знаю… Мы рассмеялись .

Особо к встрече не готовился. Вино, кино, домино – весь этот пошловатый джентльменский набор даже не рассматривался. Она не знала, где я живу, и позвонила. Выйдя из подъезда встретить её, я увидел не ту, в мятых штанах и резиновых перчатках девчонку, а красивую, и в чем-то даже элегантную высокую барышню, на розовом лице которой всё так же светилась улыбка. «Я ненадолго, хорошо?» Ну, как пойдет – подумалось мне…

Удивительно, но от чая она отказалась, а вот вина выпить захотела. Мы, сидя на кухне и негромко разговаривая, продегустировали красивую бутылку какого-то сухого и даже моего безымянного домашнего вина, не замечая, как быстро идет время.

Она была красива. Очень красива в своей непосредственности, искренности, и даже смех её, иногда кокетливо приглушаемый ладошкой, был красив и очень добр. Рассказывала она много, охотно, не избегая ответов на вопросы, и поначалу я не понимал – отчего она, обычно немногословная, так расточает слова сегодня, сейчас? И только когда разговор зашел о бывшем муже, когда она рассказала, какая пропасть непонимания разделяла их, да и не только их, понял – ей просто-напросто некому было рассказать всё это.

Иногда её глаза наполнялись слезами – так, чуть-чуть; но она брала себя в руки совсем по-взрослому и через минуту лишь распухший носик говорил о том, насколько больно ей вспоминать ушедшего в другую семью отца, менторские привычки матери, неустроенность и явную бедность прошедшего студенчества, предательство мужа и ещё, и ещё, и ещё… Её не надо было успокаивать, хотя, признаться, очень хотелось погладить по голове, прижать к плечу и прошептать что-то на ухо – совсем по детски, как будто она была ещё той, маленькой девчонкой, но она не приняла бы от меня такую слабость.

Я смотрел на неё и удивлялся – как можно было пропустить это взросление маленького существа, как можно было не увидеть в ней зачатки серьёзного, думающего человека, который вскорости может не согласится, возразить, опровергнуть, имея своё мнение? Я был и удивлен, и рад такой метаморфозе, думая про себя: «Надо же, выросла, и как выросла!..»

На часах было уже далеко за полночь, а общение всё продолжалось, не утихая, не ослабляя нерва, но усталость – спутник любого длинного разговора – всё же заставила замолчать нас обоих. В наступившей неловкой паузе я увидел что-то ещё – по тому, что в руках собеседницы не было суетливости, увидел в темных внимательных глазах, в явном нежелании сказать простую фразу: «Мне пора».

Эту фразу пришлось сказал мне...

Мы молча сели в машину, молча доехали до её дома, остановились… В темноте я видел лишь её абрис, но ощущал, что она смотрит на меня внимательнее, чем это могло быть при обычной нашей встрече. Она явно ждала каких-то моих слов, чтобы не расставаться, чтобы побыть ещё – столько, сколько это возможно – ночь, или неделю, а может, и всю жизнь. Мне очень хотелось остаться с ней, ощутить её тепло, запах волос, ту нежность, что таила она в себе, но я не мог этого сделать. Никак не мог. Я знал, что это обычная трусость – испугаться принять решение, но ещё больший грех – дать этому человеку надежду, ничем не подкрепленную…

Мы сидели молча, глядя в темноту, и её слова, сказанные на выдохе: «Ну, я пойду», стали для меня облегчением. Короткий дружеский поцелуй на прощание, дежурная фраза про «пиши-звони», дверь захлопнулась, и силуэт девушки растворился в вяжущей глаза темноте. Вот и всё…

Думаю, что вскорости она поняла, что облегчение, которое испытал я тогда, в машине, было оправданным и для неё самой. Через два года она вновь вышла замуж за мальчика, который долго и настойчиво её добивался, но через год они тоже расстались. Причина банальна - застала его с какой-то подружкой у себя дома, вернувшись в неурочное время, но теперь, после рухнувшего брака, у неё есть сын. Есть и любимая работа, и купленная на свои деньги «однушка», и мама, которая переехала к дочери…

Она уверена - всё, что теперь ей надо, у неё есть…