Фотопленка

Соседи, молодая пара, появились в нашем доме неожиданно. Подошли к подъезду с двумя сумками, кивнули, вот щелкнул замок, хлопнула дверь…

Мне, двенадцатилетнему мальчишке, он показался уже взрослым мужчиной, хотя было ему тогда лишь 24 года. Коренастый, улыбчивый и довольно терпеливый к детским проказам, он с первого дня знакомства стал для меня желанным собеседником по самым разным вопросам – от музыки до выбора хотя и далекой, но так или иначе неизбежной профессии.

Она, как толстовская Наташа Ростова при первом своем появлении - некрасивая, большеротая, такая же улыбчивая, как и он, покорила немногочисленных жителей нашего дома удивленно-наивными глазами, смотревшими на собеседников как-то по-особому светло и беззащитно. Не потому ли за несколько дней квартира новоселов - пустая, необжитая и необычайно гулкая, исключительно усилиями соседей наполнилась разномастной мебелью, необходимой утварью и даже занавесками.

Не было ничего удивительного в том, что на долгое время центром внимания местных кумушек стала именно она - уже с небольшим округлившимся животиком, пигментными пятнами на лице и с особым, неведомым в наших краях обаянием. Её полюбили за легкость в общении и терпимость к обычным соседским склокам, за готовность помочь, поддержать и, вот что удивительно, даже за её некрасивость. Да что там, и мне, сопляку, было понятно, какое это сокровище – наша новая соседка.

В скором времени она родила мальчика, которого в случае необходимости смело могла оставить на любого из соседей, и даже на меня, зная, что оберегать малыша в коляске будут не менее зорко, чем она сама.

Через год-другой соседи переехали в большой пятистенный дом, где я был частым гостем. Мне всё так же доверяли в случае отлучки присмотреть и за сыном, и за домом, и трудно теперь, по прошествии полувека сказать, с кем я общался с большей радостью – с её мужем или с ней, с её добрыми глазами.

Когда подрос, он и она принимали некоторое участие в моей судьбе, искренне стараясь выветрить из головы юношескую дурь. К сожалению, безрезультатно. К тому же скоро они уехали в город, так что моя дружба с этой парой рассыпалась по вполне объективным обстоятельствам.

Однажды, уже учась в институте, в толкотне зимней трамвайной остановки я увидел её – изменившуюся, повзрослевшую, но всё такую же некрасивую и столь же обаятельную. Странное сочетание, не правда ли?

В строгом пальто, модной меховой шапке, она стояла в сторонке, казалось, незаметная никому, кроме меня. «Подойти – не подойти», думал я, но не решился. Вырос, изменился, да и с чем мне подходить к ней? С детскими воспоминаниями? Смешно… Да и забыла она, наверное, того мальчишку. Столько лет-то прошло. Так я думал.

Наверное, затерялись бы эти древние уже воспоминания среди других, не менее древних, если б не коробка старых, слипшихся от времени фотопленок, что решил я однажды оцифровать. Среди целлулоидных рулончиков попался и тот, что запечатлел сонный быт нашего дома тогда, пятьдесят лет назад. Знакомые, но уже подзабытые лица давно ушедших людей, и среди них – она, молодая, чуть за двадцать, жизнерадостная девушка...

Не мог не найти её… Социальные сети за три минуты выдали страницу с фотографией пожилой женщины, и я решился напомнить о себе несколькими робкими строчками. Она ответила длинным, подробным и ностальгическим письмом. Писала о том, что в совершенно невероятных подробностях помнит те несколько лет, что прожила в наших местах, помнит и меня, что до сих пор её память хранит имена соседей и местные неологизмы, что благодарна за то, что нашел её, пусть и спустя столько лет. Письмо было добрым, каким-то светлым и очень сентиментальным, что, в общем-то, не удивительно.

Собрав в одну папку все фотографии, что появились у меня из далекого небытия, отправил ей, хотя не был уверен, что делаю правильно. Известно же, что прикоснуться к забытому прошлому кому-то бывает больно. Оказался прав – ответ пришел лишь через несколько дней, столь же подробный, весь пронизанный грустью, наполненный добрыми словами то ли в мой адрес, то ли в адрес её собственной молодости. Сложное оказалось письмо, а где-то даже тяжелое.

Тем не менее каждое её слово, каждая строчка возвращали в те далекие семидесятые и меня; всматриваясь в буквы, я чувствовал, я понимал, что эта пожилая женщина ничуть не изменилась внутренне. Она осталась той же - доброй, внимательной и немного наивной девушкой, умевшей, или просто старавшейся разглядеть в любом самые лучшие его качества. Плохого ни в одном человеке она попросту не замечала…

Может, за это и любили её так необычайно….