Голубой костюм

            
                Голубой    костюм.               
               
               
                Эта повесть получилась у меня раньше. Она о том 
                времени, когда был  Советский Союз. Эта тесная   
                неразрывная общность счастливых  людей,   
                объединенных в одно большое государство.
                Все друг другу – друзья и братья. Вместе плечом
                к плечу служили в армии, ходили на демонстрации,
                вместе строили счастливое будущее.               
               
                Не было границ, не было разорванных семей
                и страдающих сердец. Не было таких страшных
                потерь.
                И так изменилась наша жизнь в настоящее 
                время!  Время противостояния, непредсказуемых
                событий, военных  действий между братскими 
                народами.  Время невосполнимых страшных потерь и
                потрясений. 
                Там, за границей остались могилы наших
                родителей.
                Все мы были едины. И могли сказать: «Мой
                адрес – Советский Союз».

       Это история жизни молодой девушки, Клавдии. Она родилась и получала образование  на Украине,  работала и жила с семьей на Дальнем Востоке. Муж, офицер, получил
направление на службу в ДВО. Здесь и прожили больше
тридцати лет.
      Была тесная связь с родителями и друзьями, которых она помнит и любит, беспокоится о них.      
      Часто ездили  в гости на свою родную Украину. Где родилась, где  прошло ее детство и юность. Где получила образование и вышла замуж. И была счастлива.
      Так жили в те времена все!

     И в минуты раздумий говорила себе:
                «О, жизнь моя, как ты ко мне добра»!               
               
                *****
               
        Клавка приехала с морей. По этому поводу организовала маленький сабантуйчик. Она и две самые ближайшие соседки  -  Лида и Лариска. У них так было принято  -  после интересных событий делиться впечатлениями. А тут – такое интересное  - море!


     Клава давно одна, сама себе хозяйка, как кошка, гуляющая сама по себе. Уже лет двенадцать. И все при ней - образование, должность, внешность, темперамент. Как говорится, интересный человек. И что тем мужикам надо? Куда они смотрят. Все стоящие при женах на диванах, а не стоящие нам не нужны. Есть еще такие, которые при женах и еще чего-то хотят, грешники. Эти нам,  в общем- то ни к чему.

     Оскар Уайльд сказал: «Грех  -  единственный яркий мазок на полотне нашей жизни». И некоторые рисуют и рисуют. Мажут и мажут.  Уже мазками всю жизнь свою измазали, художники-импрессионисты. Эти тоже нам не нужны.

      Абсурд, но Клава  прочитала как-то в газете, в рубрике знакомств, объявление примерно такого содержания: «Нормальные мужики, где вы? Хорошая, хозяйственная женщина озверела от одиночества. Уют, порядок в доме, качественный секс и горячий борщ  -  гарантирую».

      И вы думаете что, клюнуло? Не знаю.   Клавка готовить любила, да и поесть была не против.  А со стоящим мужчиной – тем более.  Любила она и убираться, наряжать свой дом.
      В такие особо романтичные настроения она проявляла максимум фантазии. И называла это свое душевное состояние «уборка с дизайном». Это проявлялось в том, что она переставляла  мебеля с место на место. Тем более что мебелей было негусто. Тумбочка с телевизором, кресло-качалка, пианино и два цветка папоротника на подставках.
Пианино ей не поддавалось по причине его неподъемной тяжести.

     Дивана в комнате не было.



  Прочитав объявление о перетяжке мебели и  моментальном ее обновлении, она  соблазнилась такой возможностью,  тем более что мебелям было уже много лет.

      Приехали мастера, быстренько забрали мебель и ткань для обновления. И года два она не могла их обнаружить,  как ни билась. Как в воду фирма канула. В результате она мебелей лишилась. Ковер со стены разложили на полу, по нему ближе к стеночке разбросали имеющиеся подушки. Получилась Турция в натуре. Так и телевизор смотрели всем семейством, и гостей принимали. Все знакомые ее поражались необыкновенной фантазией хозяйки дома.

        Восьмилетняя дочь, придя из школы, однажды задала ей вопрос: «Ну как жизнь половая»? И что тут скажешь?
        - Все прекрасно, доченька.
       Пришлось нанимать рэкетиров. Те быстренько за определенную мзду фирму разыскали. Надавили на мебельщиков и в тот же день все было дома.
     Но мебель оказалась обитой  совершенно другой разномастной тканью.
Претензий она не предъявляла.               
               
                *****
          Вот так и живем, с соседками. От моря до моря. А мы и без морей периодически собираемся. Праздники себе выдумываем. То праздник первого огурца, то первого снега, то первого одуванчика.  А то еще много политических. День рождения Клары Цеткин по еврейскому календарю. Чем не праздник? Да просто посидеть за рюмочкой чая и обсудить международное положение. Да и тех, кто ближе, тоже не грех.
       У людей чего только не случается.

     Вон пока Клавка на морях парилась, у Ларисы муж помер. Царство небесное, хороший человек. Интеллигентный, воспитанный, все по дому сам делает. Всю жизнь вместе прожили, 40 лет. Работал всю  жизнь без остановки.


      На здоровье особо не жаловался. Отработал неделю. На выходных справился с домашними делами, лег почитать, читать он очень любил.
И все. Так с книжкой и помер. Сердечная недостаточность.

       Выпили, помянули, как годится. Тут речь и крутится вокруг этого события. Как да что. Расчувствовались. Клавка и говорит:
 -  Вот ты, Лида, не одна живешь. При муже.
А мне  стакан воды подать некому, если что. И Лара теперь одна.  Девчонки, скажу я вам вот что. Только не смейтесь. Обещаете? 
 -  Не будем. Ну не томи уже, говори.
-   Только не смейтесь. – Все смотрели  сосредоточено и смеяться не собирались.
 - Я уже на случай  все приготовила. В кино увидела. В сериале про Ворониных.
Взяла и сложила все в коробку из-под сапог да в укромное местечко и поставила.
   А поскольку все уже хороши были, затребовали посмотреть. Во что одевать если что, если тот случай. А почему не показать? Дети разъехались, далеко. Пока еще приедут. А так все готовенькое, вот оно. Соседки знать будут.
   Сдвинули  закусь  в сторону и Клавка бухнула  коробку с  приданым»  на стол. Тем более  что  показать не стыдно.
      Первое: бельюшко. все красивое, с этикетками. Костюмчик одеванный, но прелесть. Юбка и пиджак. Голубой, как весеннее небо. И по вырезу  - отделка -  белая полоса, белые пуговицы и отделка на карманах. Фирма Том Клайм. Раньше модно было, супер. К нему – блузка белая шелковая с хомутиком под горло. Да еще туфельки новые белые на каблучке. Посмотрели, заценили.

    - Ну, подруга, даешь, сказала Лида. Нечто там по гостям ходить будешь, на каблуках-то?
    -  Для вас же стараюсь, чтоб вам не стыдно на меня
смотреть было.  А Лариса:




    -  Вот где костюмчик-то. А я у тебя просила на юбилей свой в ресторан сходить. И ты мне этот не показала, другой дала. Вот где он у тебя. А почему этот? В нем еще ходить да ходить. Красивый же какой.
    Памятный он мне. Люблю его. Поэтому. Такая я в нем была счастливая.
 Ой, когда это было? Столько лет прошло, а я все забыть не могу.
  -  Расскажи, расскажи.
  -   Ну, слушайте.
                *****

        Я уже была замужем. Училась в институте заочно. Стояла в очереди за дипломом, как говорили наши преподаватели.       Институт  торгово-экономический в самом красивом городе  -  Киеве. В те времена, в годы тотального дефицита – самый престижный.

    Мне двадцать один год. Точно помню, что 21. Потому что на уроке немецкого надо было рассказать о себе, не употребив ни одного русского слова. Так наша преподаватель,
Эля Коновченко, учила нас, как она говорила, думать по-немецки. Все учились через пень-колоду. Ну не  Штирлицов  же из нас готовили. Зачем нам этот немецкий?
    И вот, я выхожу и начинаю рассказ на немецком. 
   - Я – такая-то. Мне 20 лет. - А потом замолчала, подумала немного и возразила сама себе:
   - «Найн, их хабе айн унд цванциг яре альт».
   -  Нет, мне двадцать один год. Кто внимательно слушал и понял, те засмеялись. И Эличка  -  тоже. Я получила «пять» и на всю жизнь запомнила, что тогда мне был 21 год.

    И ему тоже почти столько же  -  двадцать четыре. Мы учились в одной группе. Заочники. Эти учебные сессии были как

праздники. Люди, у которых работа, семья, заботы, вырывались два раза  в год на оперативный простор и забывали обо всем на свете.

    Группа была дружная, хоть и разновозрастная.
     Учился с нами Октябрь Иванович, ровесник октября. Так ему в то время было  52года. И ничего. Он от нас не отставал. Все становились молодыми, свободными, готовыми на большие подвиги и мелкие пакости. Кино, рестораны, кафешки на свежем воздухе  -  все было наше. Общие вылазки в парк и на Днепр, прогулки по Крещатику, музеи и театры. Было все.     Флюиды флирта, весны кружили над всеми. Все погружались в эту атмосферу. Даже наш Октябрь пользовался неимоверным успехом у Анечки Пустовойт из Архангельска.  То ли институтов там ближе не было, то ли ровесник октября ее очаровал.
   Появлялись симпатии и наши мужчины были нарасхват. Их, как во все времена, было меньше.

                *****
      Он  был самый-самый. Самый молодой, самый красивый, самый высокий, обаятельный.   Лидер группы и душа  компании.  Балагур и рассказчик отменный. Обо всем и всегда говорил с юмором. Как во время службы в армии оказался в гуще событий в Чехословакии и даже получил награду.  Он танкист. В танке-то его не видно. А когда выстроили на плацу, он оказался самым красивым танкистом.
 Стройный,  высокий и подтянутый. От радости, что, наконец, выполз из этого гроба на белый свет, еще и улыбался. За это и наградили. «И на груди его могучей одна медаль висела кучей».
 Он рассказывал и все смеялись.

     Где он, там смех и веселье. За это его и любили. За ним бегали все девчонки с нашего курса.  Эллочка-Людоедка  из-за него стала курить. Потому что в перерывах между парами можно было бегать с  ним в курилку. И стоять рядом, и дышать одним воздухом.
 И находиться под обаянием его личности.  Эллочка ее звали, а «Людоедка», потому что она влюбляла в себя всех мужиков от двадцати до шестидесяти лет за пять секунд. И студентов, и преподавателей.

    Она говорила, что видит их насквозь и завоевывала любыми способами.    И поддавались, и падали штабелями. Хоть ничего особенного в ней не  было. Толстая и смешливая. И многообещающая улыбочка. И больше ничего.
    Но что-то было. На нее реагировали все.  Только не он. Он спокойно вышагивал между мной и Лариской, моей подружкой, с которой мы вместе поступили.

    Три года носил наши портфели с учебниками и конспектами. Ходил с нами в оперный театр  на «Лебединое озеро», на Владимирскую горку. И, как всегда, балагурил:
    -  вот, дети мои. В честь меня назвали такое красивое место в столице. И еще я выступал с броневика на Финляндском вокзале, потому что я - Владимир Ильич. - Так его звали.
   Приглашал нас с Лориком к себе в гости на работу. Он тогда уже занимал хорошую должность. Зав. гастрономом. У него было все, что душе угодно. Снабжал нас дефицитами, поил вкусным кофейком с коньячком, гулял нас по Крещатику.    А вокруг  -  весна или начало лета. Буйство красок.  Цветут каштаны, море тюльпанов. И запах цветения.
      Единственный, неповторимый, головокружительный запах праздника.
 Предчувствия  Неизведанного, что тебя ожидает и скоро-скоро сбудется.
    Нет другого такого города в мире, потому что это город моей
юности. И везде мы были если не с группой, всем шалманом, так втроем. Я, он и Лариска.
                *****      
               
            Мы встретились с ним на вступительных экзаменах в институте, а знала я его много раньше. Еще когда училась в техникуме. Пять лет назад.
         Он был по сравнению с нами взрослый. Успел отслужить. И казалось, знал такое, что недоступно всем этим нашим мальчишкам. Желторотым и неуклюжим с их смешными ухаживаниями.
        Все только о нем и говорили.  А я была незаметная серая мышка.  15лет. На первом курсе. И с косой. Потому что родители напрочь запретили что-то делать с собой. Даже челку отрезать не разрешали.   А одевалась  -  смех, да и только. Ходила в штапельном платье, пестром в ярких разводах, как у цыганки. Его сшил мне отец, Зайцев доморощенный.
При этом они с мамой страшно ругались, кто будет шить. И победил, как всегда, папа. Потому что он был лидером в нашей семье. И еще  -  он очень любил меня.

    Был отец в армии, когда я родилась.
     Мама послала ему фотку, где я у нее на руках. Бутузка в чулочках с подвязочками, тогда колгот не было. И в смешном платьице с рюшами. Вот его мне сшила мама. И глазки внимательные-внимательные:  смотри, сейчас птичка вылетит. 
                *****               
     Родители страшно гордились, что я учусь в техникуме и как могли, поощряли. Осенью по поступлению в техникум, они решили меня приодеть. Студентка все-таки.
     И поэтому купили на рынке  осеннее пальто. Самошитое. Шалька воротник, как говорила моя мама. Длинное,  до пят.
  –  А чтоб не мерзла.  Главное его достоинство – ядовитого кирпичного цвета, но с украшением. Единственная почему-то пуговица. Но как блюдце.   И наказали - не портить. Я в нем путалась, ходила, как стреноженный конь. Вот такая я была красавица. Многие мои однокурсницы и виднее меня были, и одеты приличнее.
    И все равно, я тоже тайно была влюблена в него.
И однажды мне повезло. Он проявил ко мне внимание. А было вот как. На перемене все, как стадо носорогов к водопою, неслись в столовку.
 Кто пообедать, а кто - за пончиками. Теперь таких  не делают. Жареные во фритюре с вкусным настоящим яблочным повидлом и посыпаны сахарной пудрой. И стоят всего 5 копеек.


Мечта студента. Зажуешь два таких пончика  -  и сыт до вечера.
    Я была мелкая. Меня вытеснили из очереди. Я стояла и рыдала. Иначе не скажешь. Плакала  -  это не то. Рыдала безутешно и вголос. И с каждой пролитой слезой расставалась со своими иллюзиями. Потому что полный обед мне не светил
по причине  полного отсутствия денег. Их не хватало даже на автобус в деревню на выходной. А проще, за студенческим пайком, которым меня снабжали родители на неделю.        Перемена заканчивалась и пирожков мне явно не достанется. И тут:
       -  Кто обижает малышей? А я тогда была маленькой и несчастненькой. Это факт. Да еще вся в слезах.
    Он  -  после армии, конец третьего курса. Осталось только диплом получить. Разворот плеч, рост  1-90, и улыбочка, и голос. И красивый, как Ален Делон.
      Выпер первых из очереди, поставил меня и сам за мной устроился. Восстановил справедливость, называется.
      Какая я тогда ходила счастливая – мой кумир обратил на меня внимание! Но зато я опоздала на пару и наша химоза  выперла меня за опоздание.  Я ревела в коридоре и,  сидя на полу под фикусом,  давилась пончиками,  пополам со слезами.      Она была строгая, любила свой предмет и мы все знали, чем отличаются щелочи от кислот.
И почти всю таблицу Менделеева. Зато я легко и без проблем поступила в институт. Сдала химию на пятерку.
                *****
          И вот – институт, дружная интересная группа. Я проучилась в ней три года. 
  Потом  отстала от них.  Родила мою первенькую и пришлось взять академ на год. Помню, всей группой они написали мне поздравительное письмо с рождением первенца. Я до сих пор его храню.
    Два последних курса училась с другой группой. Как я за ними всеми скучала! Не поверите – плакала даже. Они же всемои родные, а эти, с которыми потом, чужие. Но привыкла как-то.
     Отучились, закончили, получили дипломы. С новой группой. Даже ходили обмывать. Но это было уже не то, что с той, моей родной.
     Всех жизнь раскидала в разные стороны и мы забыли друг о
друге.                *****
             Я оказалась на Дальнем Востоке и… успела выйти замуж в третий раз. Все чего-то искала. Потому что была максималистка. Все было не так и не то.  Все искала идеал.        Только повзрослев, я поняла, что идеальных мужчин не бывает.
     И этот мой брак доживал последние деньки. То ли я была такая непостоянная и суматошная, то ли избранники не те. Песня вспоминается: «А тому ли я дала обещание любить?» А, скорее всего, я искала его, идеал, который остался в том далеком студенческом времени.
      Мой любимый поэт и философ Омар Хайям (ценю его философское отношение к жизни), сказал мудрые слова:
                «Чтоб умно жизнь прожить, знать надобно немало,
                Два  мудрых правила запомни для начала:
                Уж лучше голодай, чем  что попало  есть, 
                и лучше  будь один, чем вместе с кем - попало».
 Вот я и действовала,  как он научил.
     И думала иногда – хорошее дело браком не назовут. Брак – он и есть брак.
    Но я была счастлива. У меня теперь есть две доченьки, две кровинушки, две мои любимые ласточки.
   -    Прорвемся, девчонки! Давайте выпьем, горло пересохло.     Да и есть за что: - за двух девочек, двух ласточек, двух кровиночек. Выпили, заели.
    -  А что дальше-то было? Интересно же, рассказывай!
    -   Продолжаем.
                *****
                А двадцать лет спустя …  Двадцать лет спустя он, мой кумир, предел моих студенческих мечтаний,
 моя тайная первая любовь,  он разыскал меня на  Дальнем Востоке. Через архивы института, моих родных и нашу Ларису. И придумал встречу выпускников. И собрал всех.
     Это же сколько надо было всего сделать, чтобы собрать 27 человек! Аню из Архангельска, меня с ДВ, да и всех остальных. У всех работа, семьи, дети.
                *****
      Этот голос я узнала бы и через тысячу лет. Голос не меняется и не стареет. Голос – это инструмент души, как говорит моя любимая писательница Виктория Токарева. А душа у человека всегда молодая.
     У меня не было телефона. Он позвонил соседям. Меня позвали. Сестра моя дала ему этот мой номер телефона.
     -  привет, как вы поживаете?
     -  привет. - Меня бросило в жар и в холод. Не может быть. Не может быть, потому что этого не может быть никогда!  Голос из того прекрасного  далёка.
     -  ты узнала, кто это?
     -  Да. Новиков. – голос мой меня подводил.
     -  Я тебя так долго искал. Через неделю встреча выпускников в институте. Ты приедешь?
     -  Не знаю. Это так неожиданно. Не знаю, смогу ли. Это так далеко. Ты представляешь? Мне 10 часов лететь.
     -  Я очень буду ждать. Очень. Ты мне нужна.   
     И все. Поговорили.
                *****
      Я не собиралась. У меня работа,  семья, дети, 10 тысяч километров и неизбежный конфликт с мужем. А в результате – еще большая трещина в наших отношениях. Хоть уже тогда было видно, что разбитую чашку не склеить,  никакой БФ не поможет.
    Я не собиралась.   Но с тех пор, как он позвонил, я заболела. Я заболела им. Услышала его голос, не измененный десятью тысячами километров.  Жила воспоминаниями. И эти его слова: «Ты нужна мне», я не могла ни есть, ни спать. Я не могла не думать о нем. Ходила и все вспоминала нашу группу, как мы учились, наши вылазки на Днепр, музеи и кафешки. Как толпились перед экзаменами под аудиторией, писали шпаргалки и выручали друг друга. Как он балагурил и все смеялись. И все теперь соберутся, такие родные и близкие, а я их не увижу и не увижу уже никогда.

     И он. Я не могла не думать о нем. Это как наваждение. Не хочешь, а думаешь. Я ходила больная. Я заболела им. Все аргументы «Против» перевесил один единственный  «за» - Я увижу его.
            И вспомнились пончики с сахарной пудрой в нашей техникумовской столовке. И как мы встретились  на вступительном экзамене по химии в институте. Совершенно случайно.  Благословляю ту Случайность! И много чего еще.
                *****
    Вспомнилось, как отстала от нашей группы и так страдала, что его не будет со мной на лекциях. И никто не будет носить мой портфель с конспектами. Он был очень занят на работе. Но он смог. Дня три ходил со мной в новую группу, слушал лекции. Вернее, сидел рядом. И мы писали друг другу смешные записочки. Потому что нам многое хотелось сказать друг другу. И еще потому что невозможно было сидеть рядом и молчать.    Мне было так приятно. Вся моя новая группа обращала на нас внимание, особенно девчонки. Они как будто забыли на нем свои глаза и уже, наверное, строили планы по охмурению нового объекта. И я им прощала. На него невозможно было не смотреть.
    Я тоже смотрела, и он. Я тонула в этих глазах. Они  втягивали меня со столом и конспектами. И взгляд его причинял мне боль.  Мне  хотелось почему-то плакать.      Плакать от обиды. Что мы не можем быть рядом всегда или от  счастья. Таких коротких, но таких сильных мгновений счастья.
Я  была потрясена. Счастье, как и горе, потрясает. Это, две противоположные эмоции, только с разными полюсами. Сейчас я была на полюсе со знаком плюс.
     Я помню, как он встречал меня на вокзале, когда я приезжала на очередную сессию уже в новую группу.  Как из окна такси показывал умытый дождем город. И все время говорил:
    - «Мы одни! наконец-то мы с тобой одни!»
    -  Куда ты меня везешь?
    -  У нас есть квартира. Надо же тебе где-то жить. Я у Коли попросил ключи. Это его служебная.  Они, наши мальчики, уже настолько оперились, что имели в столице должности, дома, машины и даже служебные квартиры.
      Мы целовались в такси. Украдкой. Нам казалось, что водитель не видит. А он и не смотрел. Он такого насмотрелся. Мы ему до лампочки. И так сладки были его поцелуи. Это были первые и самые выстраданные. Я его столько времени любила и столько времени мечтала о нем. Годы.
И запрещала себе думать о нем. А запретный плод сладок. Может, поэтому?
    Я сама себе запрещала. Я убеждала себя, что не могу, не должна и не имею права даже думать о нем. А не то, что видеться с ним. Сплошные  «не».
    Но стоило мне увидеть его взгляд, его улыбку, его рыжинки на руках и губах. Я умирала. Забывала все свои запреты. Представляла, как мы окажемся наедине, и он будет обнимать меня и прижимать к своей груди, И какой он сильный и нежный, наверное. И какие у него широкие плечи. И это так возбуждало меня.   
 Тогда не было таких слов: «сексуально» и так далее.  Но его объятия и прикосновения – я представляла так натурально, что внизу живота будто бабочки щекотали меня своими нежными воздушными крылышками.
   И я думала: «Я не виновата. Виновата Случайность. Случайность, которая помогла встретиться нам через годы. Случайность. Это она заставила его увидеть меня плачущей в нашей техникумовской столовке в очереди за этими бестолковыми пончиками.

    Мне тогда было  15. И я влюбилась в него. Намертво. И не видела годы. Вот она и виновата. Я видела его в своих снах и мечтала о нем.  Это Случайность свела нас и развела на
    Как я могла отказаться от него, если он был моей тайной мечтой. Я даже подружке Надьке моей не могла о нем рассказать. Она бы обсмеяла меня.  Кто он и кто я, малявка.
    Он взрослый, после армии и они на нас, детсад, не смотрели. Они нас не видели. У них были свои девчонки.  С которыми можно: - чай, кофе, потанцуем, пиво, водка,  -  полежим. А за нас могли и срок схлопотать за совращение малолетних. Зачем мы им были нужны. А низачем.

    И мы ехали в такси и целовались. Потом была эта квартира и там мы любили друг друга. В первый раз. Любили так неумело, неискушенно и без фантазии. Просто следуя инстинктам. Набрасывались друг на друга, как жаждущие. Мы не думали, как выглядим в этот момент, и какое впечатление производим друг на друга. Как молодые дикие животные.
      Нами владела страсть, вожделение, мы страстно хотели друг друга. Самые нежные и правдивые слова, которые были сказаны моим кавалером:
  - Я о тебе мечтал давно и много раз. Я так тебя хочу, у меня зубы  начинают болеть. Почему это не случилось раньше? Мы потеряли столько времени. Скажи хоть что-нибудь. 
    - И я хочу тебя и мне страшно. Ты смотрел кино «Зависть богов»? Посмотри. Нам надо молиться.
     А пока мы были рядом. И нам было так хорошо, даже просто оттого, что мы смотрели друг на друга. А он все говорил: «Как хорошо!»
    Я помнила все эти встречи. Иногда доставала из уголков своей памяти, переживала заново и прятала, как драгоценный дар - «это мое».
                *****
    Да, маленькая подробность. К тому времени, когда поступили в институт, и я, и он уже были замужем.
 Притом, я – во второй раз. Но это обстоятельство ничему не мешало. Это препятствием не было. Что-то влекло нас друг к другу неумолимо.
    А Лариса была препятствием. Мы с ней жили в одном городе, работали вместе, она все обо мне знала. Все обо мне и о моей семье. И жили на съемной квартире мы вместе с ней на сессиях. Три года вместе. Ели, спали, сидели за одним столом на занятиях. Всё вместе. Лучшая подруга по институту. Но неудобно, когда все время втроем. Никакие чувства не получаются.
     И вот – мы одни. В красивом городе, городе-празднике. На «Лебедином озере» в оперном.  На Крещатике, в университетском парке.  Осень. Золотая осень. Мы только вдвоем. Обалдевшие от  свободы и любви. И никто не знает нас. И мы никого. Ходили, держась за руки. Смотрели друг другу в глаза.  До тех пор, пока не растворялись в этих глазах.  Ведь   любовь – в глазах смотрящего. И пропадали, как в Бермудах. Медитация какая-то. И молчали на одну тему: «Как хорошо! Хочу, чтоб это не кончалось». Вот такая тема.
    Собирали осенние листья. Самые красивые дарили  друг другу. Это осень, осень нас очаровала. У меня получались стихи.  «Не виноваты». Это название.

       Не виноваты мы с тобой, не виноваты.
       Это кто-то свыше захотел,    
      Чтобы сентября костры пылали,
      Лист последний по ветру летел.
                И кружил, и плакал свежий ветер,
                И алела, ширилась заря.
                Нет прекрасней ничего на свете,
                Чем попасть в объятья сентября.
       Ну  скажи, мы разве виноваты,
       Что в сплетеньи наших жарких тел
       Мы горели, пламенем объяты?
       Так Всевышний, видно, захотел…

Это о нас. Это мы в объятьях сентября. Как хорошо в объятьях сентября и твоих. Мы целовались в парке. Прикасались губами. Пробовали друг друга на вкус. Вдыхали и не могли надышаться. Молчали. К чему слова? Говорили шепотом. Хоть нас никто не слышал. Это близость. Очарование близости. Скажешь слово  -  и разрушишь очарование.
   Потом он сказал, что ждал все эти три года, что  когда - нибудь  мы окажемся вместе и совершенно одни. И я ему верила. Я тоже ждала. Мы понимали друг друга и были счастливы. Потому что счастье – это когда тебя понимают.
                *****
                Я не была беспринцыпной, но и не считала, что изменяю своему мужу. Я мужа любила. Мы жили хорошо. И девочку я родила, похожую на него, красавца. И счастливы мы были.  Но я встретила его позже. А Новикова раньше, когда мне было 15лет  и сердце мое готово было к любви. Было молодым, совсем юным. И свободным. Просто, не срослось. Да и не могло срастись.
     Совсем мы были с ним разные  тогда. Но любила я его долго. Просто об этом никто не знал. Только я одна.
     Помню, была зима еще. Я  жила далеко от техникума, где училась. И каждый день четыре квартала туда и назад пешком. Хоть снег, хоть дождь. Хоть камни с неба. В распутицу приходилось ходить в резиновых сапожках. Холодно и сыро, но кожзамчиковых жалко, распадутся.
     Я, как сейчас, вижу ту себя. По утрам метель,  лед  на лужицах. Я в коричневой  маминой облегченной дошке. Она с себя ее сняла, потому что одеть меня было больше не во что. Дошка. Одна на все времена года. Так говорила моя мама. Одежка эта похожа была на облезшую кошку и с пуговицами деревянными под желуди. И в резиновых сапогах. На голове  -  шарф отца в большую бело-синюю клетку. Я просто не понимала, как плохо была одета.
      Хуже меня одета была только Дуня. Она выглядела как монашка. Ходила в длинной черной юбке и фуфайке. Куртка такая ватная черная. 

      В группе были девочки из Донецка, райцентров. А  я – из забитой деревни среди лесов и болот. Даже райцентр наш назывался Конотоп. Потому что когда царица Екатерина 11  поселила там по берегу реки своих верных вассалов – казаков, кони утопали в болотах. Поэтому так и назвали.
      Весна почти. Утро. Солнце только проснулось. Иду.  Не иду, а бегу, парю над землей в первых лучах просыпающегося солнца. И пою: «Я иду и пою, а со мной рассвет и со мною мечты и шестнадцать лет». Сердце поет. Легкий ледок ломается и звенит хрустальным звоном. И, кажется, что если бы мне кто-то дал хоть один воздушный шарик, я бы взлетела.
     Я так и представляю часто ту девочку из  прекрасного далека – со связкой разноцветных воздушных шаров и с первой любовью в сердце. Парящей  над хрустальным звоном в первых лучах весеннего солнца.
     Я любила своего мужа. Но и  его я любила, мою первую детскую любовь. Хоть он и не знал об этом. Это была моя самая тайная тайна.   И пусть простит меня Бог.


 И пусть муж простит меня. Мы же ему не скажем, и никто не скажет. И он не будет знать, что в моем сердце живет маленький кусочек той юной любви. В самом сокровенном уголке моего сердца.
     У нас с мужем родилась маленькая, необыкновенной красоты девочка, вся похожа на него. Ручки, ножки, волосы кудрявые -  все его. И глазки зеленые тоже его. Вся моя группа поздравляла меня с рождением доченьки, письмо прислали. Я его храню до сих пор. Новиков при этом пошутил: «Ну вот, я опять не успел. Ты снова вышла замуж. Познакомишь с новым мужем?»                *****

       И познакомила. Когда мы еще учились все вместе в той группе. А случилось это довольно неожиданно.
   Мой муж, Леонид, очень любил бывать у меня, когда я ездила на сессии. Из нашего маленького затрапезного городка – попасть в столицу  -  такая радость.
      Он говорил мне: не ходи без меня никуда. Я приеду и мы пойдем вместе. И ходили. В театр, ресторан, на берег Днепра. Опять втроем – я, он и Лариса, моя верная подруга. И даже спали вместе. А куда денешься? Комнатка наша с Лорой была маленькая. Кровать в ней и стол, два стула.
    Он приезжал на  выходные и  надо было прекантоваться одну ночь. Квартирная хозяйка не возражала. Он  приходил всегда с цветами и подарками. И целовал руку у нашей хозяйки – Баси Наумовны. Она была женщина светская и это очень ценила. Его обхождение. Была очень старенькая. Личико, как печеное яблочко.
    Но когда-то она была молодой и ходила в шляпках. И муж ее был главным лесничим. Это большая должность. Знаете, сколько лесов вокруг Киева? А она – жена главного лесничего. И это было «общество», как любила выражаться Бася. И все уважаемые люди целовали у нее руку. Выражали почтение. И уважение к должности ее мужа.
    - О, - говорила  Бася,- это были лучшие времена в моей жизни! - И мы ей верили и слушали ее рассказы о лучших временах. Выражали свое уважение к этой пожилой женщине.

      И Леонид своими светскими манерами возвращал ее в ее молодость. Она его любила и показывала семейные альбомы. Человек до тех пор чувствует себя молодым, пока жив хоть кто-то, кто знал его в молодости. И пусть он не знал ее в молодости, но он всегда делал ей комплименты и выслушивал ее воспоминания.
       Мы уходили на занятия, а они с Басей распивали чаи, она угощала его струделями. Чисто еврейская еда, такое вкусное печенье с орехами. Она выпекала его сама и угощала только самых любимых ее гостей - сына с внуками и его. Так она к нему относилась. Потом он носился по городу по своим  делам.
      Он был заядлый нумизмат, притом достаточно высокого уровня.   Даже меня старался приобщить к своему увлечению. Он хорошо знал историю всех стран и всех правящих династий. А также - все о монетах и наградах. Даже его консультация стоила дорого.  У него была богатейшая дорогая коллекция. Наверное, это его и погубило. Трагически погиб. Его выбросили с седьмого этажа гостиницы в этой фарцовской Одессе.

     Поехал с частью своей коллекции на встречу с кем-то из Кеннигсберга. Было расследование. И заключение:  -  выпал из окна с седьмого этажа в состоянии алкогольного опьянения.      Это был человек-огонь, человек-пламень. Он не жил, а горел. Поэтому и сгорел так скоро.
     Нелегко с ним было, но интересно. Он часто повторял: хорошие люди долго не живут. Я умру, как все поэты или как Иисус Христос – в 33года. А не стало его в  37.  Это Высоцкий виноват. Леонид очень любил его и верил ему. Мы жили под его песни. Он все примерял себя к его песням и часто крутил вот эту:

     С меня при цифре  37  всегда слетает хмель.
     Вот и сейчас, как холодом подуло.
     Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль,
     А Маяковский лег виском на дуло.

      Задержимся на цифре  37!  Коварен Бог –
       Ребром вопрос поставил:  или – или!
       На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,
       А нынешние как-то проскочили.

Он всегда будет молодым. Всегда. Иногда я думаю о нем, об этой трагической судьбе.
     Он сам себе накликал беду. И как бы правильно выразится, было в нем что-то роковое.
      Красив он был, как Байрон. Высок, спортивен. Вьющиеся, черные, как смоль, волосы. Глаза зеленые, как у Христа. И руки с такими тонкими, как у пианиста, пальцами. Любил карты и пулевую стрельбу. Я говорю ему:
  - зачем тебе это? А он
  - честь твою буду защищать на дуэли, как Пушкин. Вот и поговори с ним.
     Отслужил, работал на заводе. Отец его устроил. Техникум не закончил. Не захотел. Оставалось только диплом получить. Работу и работать не любил. И учиться тоже. Ленился. И когда освободилось место, перешел инкассатором в банк. Вот  это было его.
 Романтика и опасность. Часто ориентировки приходили. То машину угнали и грабанули, то инкассаторов убили.
     - Опасно же, все говорили. Брось эту работу. Но нет. Максималист. Сказал, как отрезал.
      А я все думаю: в кого наша дочь? Все его воплотилось в ней. Не только внешность. Боже мой, я все ругала ее, что она так вышла замуж. Все говорили ей:  - остановись, посмотри. Не пара он тебе. Ты красавица, он – ниже тебя, уже скоро будет без волос. Ты учишься в университете, он – в отсидке. Пять лет. А она сказала:
  - он мой принц. И все. И никто ничего не мог сделать. Ничего не помогло. Ни уговоры, ни слезы, ни мольбы.
      Теперь живет с «прынцем». На девять лет старше, лысый. После пяти лет отсидки, с камерными привычками и принципами. Без образования, без денег, без перспектив. И она опускается к его уровню. Хоть и окончила универ с красным дипломом, аспирантуру и готовилась к научной деятельности. И что это – Судьба?
    И этот, мой, тоже женился на принцессе, на мне. Разведенка, не красавица,   изменяет. Да еще с перспективой не иметь детей. Потому что после первого замужества  был аборт. Я его отговаривала. Все сказала.
      Однако, сказал, как отрезал. Взял за руку и привел домой. Ночью. В два часа. Так получилось. С поезда. Ночевать негде было.
     - Вставайте все. Я невесту привел. Ей спать негде. Утром мы заявления подаем.    Вот так.   
                *****
           Да. Я отступила от темы. Я же хотела рассказать вам, как они познакомились. Мой муж, отец моей девочки, и моя  прошлая юная любовь, которую мне подарила Случайность.
       Так вот. Леонид (имя такое красивое, царское), приехал проведать меня в столице в очередной раз. Пришел в институт. Он очень любил приходить ко мне. Хотел ощутить причастность к студенческой среде. Эта суета, в одном месте столько молодости и красоты. Много красивых девушек. Молодая энергия так и бьет фонтаном. Все какие-то наэлектризованные.
      Даже запахи совершенно особые. Все смешано:  аромат сигарет, духов,   молодых крепких тел, весны и предчувствия. Предчувствия неожиданной встречи. Флирта и розыгрыша. Все может случиться.
      И вот, он идет от деканата. Узнавал по расписанию, в какой аудитории наш курс.
      Высокий, красавец, как он сам про себя говорил. Многие молодые люди не придают значения своей внешности. А он знал, что красив, и любил себя. Любил красиво одеться. Выглядеть. Станет перед зеркалом, пригладит волосы. Осмотрит себя  -  красавец с ударением на последний слог.

      Идет среди этой толчеи, ароматов, среди множества заинтересованных девчоночьих взглядов, восхищенных глаз. Идет с букетом цветов и улыбается. Наверное, он предвкушал нашу встречу, готовился.
 Думал, какое впечатление он произведет на меня своим неожиданным эффектным появлением. Он любил эффекты. Такой был человек. Мог устроить праздник для души. Мог и устраивал.
      Клава продолжала.
                *****
   -  Помню,  был у меня день рождения.  Он пришелся на весеннюю сессию. Весна. Май, цветение. Леонид приехал ко мне в Киев. Говорит,
   -  хочу тебя поздравить. Но не у Баси.
   -  А где?
   -   Потом узнаешь. Сюрприз. Притом, необычный.
Встретил после занятий у института. Посадил в такси. Едем через весь город. Долго едем. За город. Почему за город? Мысли разные дурные в голову полезли. Думаю: узнал все, хоть тогда еще ничего и не было. Было что-то в моем сердце и в душе. Мужчины это чувствуют.
    Так было у Пушкина. Он страшно любил свою жену,

Наталью Гончарову. Она была красавица. Двадцати лет. А ему – тридцать семь. Балы, поклонники. Тогда флирт был допустим. У нее были обожатели. И среди них –французский офицер, Дантэс. Молодой ослепительный красавец двадцати двух лет. Он влюбился в Натали до умопомрачения. В свете стали говорить  об этом. Были его письма. Признания.
   Натали не могла устоять.
     И что вы думаете, изменила? Нет! Это было недопустимо. Об измене не могло быть и речи! Но она полюбила Дантэса. И когда Пушкин прямо спросил ее, она честно ответила.
    И тогда его мир рухнул. Он  не мог перенести этой откровенности. Пушкину оставалось тело без души. А ему нужна была ее любовь! Пушкин стал невыносим. Он стал искать смерти. И нашел. Вот так бывает.
                *****
     Убивать будет – подумала Клавка. - Вот тебе и сюрприз, необычный.  Ну и ладно. Есть за что.
      Но почему в день рождения? Нельзя ли как-нибудь в другой раз? Жалко все-таки умирать так рано в расцвете молодости. Может, пока не поздно, выпрыгнуть на всем ходу? А вдруг, живой останусь? Разные мысли одолевали меня. Но – молчу. Приготовилась морально. Лучше, когда знаешь, что тебя ждет.



 Хоть Николай Гумилев сказал: «Все пути и дороги спутаны в книге судеб и никто не знает, каким путем он придет к своему концу». Это точно. Но мой конец был очевиден. Иначе, почему он молчит и зачем такая таинственность? Думаю, что бы ни случилось, приму с достоинством. Только скажу:
     - если ты чист предо мною, брось в меня камнем. Я где-то это слышала. А вдруг камня под рукой не окажется? Ударить он меня не сможет. Знала об этом. Не так воспитан.
     Приехали. Лес. Сосны корабельные, цветы. Весенняя трава молодая, как драгоценный камень изумруд. Сказка. Кемпинг для интуристов. «Пролисок» называется. Подснежник, значит.
     Это что же получается? Пока я на занятиях была, он готовил для меня сюрприз. Значит, убьет в кемпинге. Тут лес, заведет подальше и кирдык.
     Предусмотрел все. Снял домик. Все на уровне. Цветы, вино, фрукты в вазе. Две уютные комнаты и веранда с плетеными ротанговыми креслами в нашем распоряжении. И слова: как он меня любит, и доказательства. Колечко в подарок. Он был широкой души человек. Когда ему  случалось совершить выгодный обмен, он бывал баснословно богат и щедр. Его увлечение – нумизматика, доставляло ему не только удовольствие, но и большие деньги. И никогда он меня не обижал. Давал на наряды, на колечки.


     Все прокрутилось в моей голове за секунды. А, что будет, то и будет.  Я верила и не верила ему. Наверное, убивать все-таки не будет. Меня еще не отпустило напряжение.
     Люди с воображением непредсказуемы. Их фантазии распространяются в разные стороны. Как на радости, так и на гадости. На ужасные преступления. Вся эта щедрость -  подготовка к чему-то неизвестному. Он может быть разным. Он же фантазер.
    Нас отказывались регистрировать. Это были советские времена. Дежурный администратор, толстая крашеная перекисная тетка говорила:
 - У нас не место для разврата.  Здесь отель для интуристов. Мы дорожим нашей репутацией.  Надо же, такими понятиями манипулирует. Грамотная, а сволочь.
     Леонид был терпелив и любезен. Я нервничала. Потому что персонал меня откровенно рассматривал. Искали следы порока.
     Я – двадцать два года. Юбочка светлая, коротенькая, но в пределах. Кофточка розовая, лапша с широкими  рукавами-буфами. Тогда так было модно. Белые босоножки с ремешками вокруг щиколоток. Тоненькая,  52 кг. Прическа  тоже как у всех. Все волосы вверх, начес, хвост и две завитушки на висках. Наташа Ростова.



      Что не так? Стою, жду. Чувствую себя виноватой. Проклятые совковые времена. Совковая мораль. Секса нет, проституции нет. Слава КПСС.
     Паспорта даже не смотрят. Кому в голову придет, что мужу и жене, чтобы остаться наедине, надо объехать весь город?
 И найти место, чтобы переспать,  только в кемпинге для интуристов? При этом отвалить неимоверную сумму. А никому. С точки зрения персонала отелей все ****и и проституты. Это сейчас «Люби прымхи за ваши гроши». И все клиенты  - господа. А тогда нас сначала оскорбили и обругали. А уже потом потребовали паспорта.
    Администратор в паспорта посмотрела, на нас, и даже не извинилась. Хамка  потому что. Мы плюнули на все, не стали выяснять отношения. Хотелось поскорее отодвинуть себя от хамства.
    Хорошо было. Праздник. Сосны в открытое окно. Прошел слепой дождик.  Дождь и солнце.  Запах – сплошной озон и птичьи голоса, как в раю. 
     Теперь уже я расслабилась полностью и окончательно. Включилась в любовь и нежность. От любви тоже устаешь. «Освежите меня вином, подкрепите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви», - говорила я, как говорила Суламифь  царю Соломону в моменты любви. И он был нежен,  красив и щедр, как царь Соломон.


     Ходили по парку, гуляли по изумрудной травке и ковру из сосновых иголок, нагретых солнцем. Босиком. Заземлялись. Чтобы быть ближе к космосу. Оттуда приходит все хорошее к человеку? От земли и из космоса. Шишки кололись и он носил меня на руках. Мы были почти одни. И нам было так хорошо. Он, мой греческий царь Леонид, умел делать сюрпризы.
      Потом спали, отдыхали от эмоций. Проспали до вечера. Захотелось есть. Пошли поужинать в ресторан. После любви мы всегда были голодны, как молодые дикие звери.
    А мест нет. У двери неподкупный швейцар в позументах. Неподкупен  за маленькую сумму. Но за внушительную купюру место нашлось. Столик на двоих в тихом уголке. Лампа на столе и цветы в вазочке. Это вам не Подлипное, где мы живем. Пусть и не Рио-де- Жанейро, о котором мечтал Остап Бендер, но все класс! День рождения, любовь, ужин в ресторане для интуристов. Разве это не сюрприз? Да самый настоящий! А я боялась.
      Пили, ели, танцевали. Покачивались в такт медленной мелодии. Уплывали с ней, как на волнах. Праздник.
   Помню еще - придурок  какой-то пристал. Иностранец. Интурист хренов. Мы танцуем. Он подошел, говорит что-то ко мне, непонятно.
Сначала вежливо. Потом насильно стал забирать меня от Леонида, за руку тянет. Вцепился, как клещ. Леониду на эсперанто объясняет, что потанцевать со мной хочет. Леонид:
     -  Я тоже хочу. Он не отходит, опять пристает.
     -  Да уйди ты, это моя жена, майн фрау, ферштейн? Нам в школе преподавали только немецкий. Всем. Готовились, наверное, опять к нападению вермахта. А он ни фига не ферштейн. Наверное, не немец. Переводчика позвал и тот перевел:
      - «Я заплачу, я ее хочу».
     Леонида надо знать. Он ни за что не потерпит оскорблений. Даже может наделать глупостей.  Я его уговариваю: -  пошли отсюда, - а ему шлея под хвост. Чуть не случился международный скандал – скандал между народами. Тот настаивает, а Леонид уже на понятном всем международном языке с упоминанием такой матери:
     -  Да пошел ты! И направление указал точно и ясно. Вот теперь он понял. Понял, куда его послали. Кричит, руками размахивает. Народ собрался. Наблюдают, переговариваются, кто-то смеется.

     Я чуть не плачу. Заметут, думаю, как пить дать, в каталажке  окажемся. А завтра на занятия. А ему уезжать в свое Подлипное. Ну, блин, повеселились.
    Администратора позвали. Леонид смеется:
   - с собственной женой не дают потанцевать. Что, паспорт со штампом показывать?
 -  А кто вас сюда пустил? Это ресторан для интуристов.
 -   Не через окно же мы просочились. Администратор, парень нормальный попался. – Лучше вам уйти, подальше от греха.
   Все. Праздник закончился. В душу наплевали. А было все так красиво.
                *****
         Опять отвлеклась. Просто, хотелось сказать, каким он был, мой муж.  Человек-праздник, человек - сюрприз. «А я была его его женой» - как у Ахматовой: «Он любил три вещи на свете…».
                *****
        И вот, как они познакомились. Мой муж и моя тайная любовь.
      Леонид идет мне навстречу и предвкушает впечатление от его эффектного появления. А ничего подобного не получилось.
   Я его не вижу. Я занята. Мы идем, как всегда, втроем: я, Лариса и Новиков. Новиков несет наши портфели и не идет, а вышагивает, как волнорез среди толпы.
      Первой Леонида увидела Лариса.
 Он счастливый, с большим букетом, улыбается. Я не видела никого и ничего. Потому что смотрела только на  моего  кумира, глаз не могла отвести.  Он что-то там рассказывал, а может, молчал, не помню.  Лорик толкнула меня и показала на Леонида.
     Помню его глаза. Он как на что-то наткнулся, на препятствие. Улыбка еще на лице, а глаза печальные и все понимающие. Он остановился. Мы идем. Я подошла к нему. Отобрала цветы.
     -  Это мне?
     -  А кому же еще?
     -  Познакомьтесь. Ларису ты знаешь. А это Новиков. Мы вместе учимся. И все. Вместе учимся. Они посмотрели друг на друга. Руки не подал никто. Леонид смотрел на меня. И если бы оказался в тот момент под рукой у него камень, он бросил бы его в меня. Таким был его взгляд.
                *****
     И вот, 20 лет спустя…
Да, я поехала на эту встречу. Выхлопотала на работе отпуск, купила билет на самолет, и  -  вперед заре навстречу.
     Денег не было. Я срочным  образом продала  мебельную стенку. Тогда мебеля были страшным дефицитом. Она ушла за три дня.
                *****
     Как сейчас помню, встреча была назначена на шестое июня.
     Пятого я была в Москве. Десять часов перелета, и я  -  в другом мире. Совершенно отличном от привычных глазу сопок.  Покрытых и летом белыми снегами. Тайги. Моря бесконечной тайги, где в пятидесяти метрах от проезжей дороги тебя запросто могут задрать медведи. Не вру. Они уже по дачам ходят. Пасутся, как лошади. То и дело, в местной прессе обращения к жителям. Не ходите в лес. Медведи. И могучей полноводной реки, батюшки-Амура. Да еще напасть. Лесные пожары. Куда от них денешься? Бывает, целые поселки выгорают.
      Все это я считаю теперь своим домом. А там – ни медведей, ни комаров, ни пожаров.

       Ни бескрайних снегов и завывающих метелей. Когда я смотрю фильм «Вокзал для двоих» с Басилашвили и Гурченко, всегда вспоминаю сцену, когда она к нему в зону приехала. Там дорога в тайге, сопки, поземка крутится, метель воет. Вот это один в один наш пейзаж. Наши красоты. Наверное, его снимали под Хурбой. Поселок такой под Комсомольском.
      Из одной столицы – Москвы в другую, мой родной и до боли любимый Киев, поездом.
      Я все думала, в чем же мне поехать? Что одеть? Мы не виделись со всеми 20 лет. Все взрослые, успешные. Большинство – столичные. И еще – встреча с Ним. А вдруг он меня не узнает?
      И я выбрала. Свой любимый голубой костюм. Во-первых – модный. «Том Клайм» тогда был на пике моды. Во-вторых, он на мне сидел. И еще  -  цвет. Даже не голубой, а как смешать море и небо, а потом разделить. Получится бирюза. И отделка: белая вставка по вороту, на карманах и пуговицах.
     Я так волновалась, когда поезд подъезжал к Киеву, всю трясло. Неужели, - думала я, - вот сей час, через каких-то часа два я увижу всех наших? Двадцать лет! Прошло столько лет.
                *****
   Неужели все приедут?  А он, какой он сейчас? Такой же успешный и красивый?
    Подъезжаем. Все пассажиры выстроились в коридоре поближе к выходу. Вот мост через Днепр. Вот слепят золотом купола храмов святой Софии. Вот берег, утопающий в цветущих каштанах.  Нигде я не видела столько цветущих каштанов!
    Еду и думаю: вот город моей молодости. Здесь я могла жить, работать, видеть всю эту красоту. Дышать этим воздухом. Я могла, могла, могла, но  - не судьба.
    И слышу голос мужчины:
     -  Надя, или Варя, - уже не помню,- посмотри, какая красивая женщина. Я стала оглядываться вокруг. Интересно же, кто такой красивый? На людей этих смотрю. А они:
    -  Да мы о вас говорим. Я засмущалась, но мне было приятно. Просто, одета, как надо. Ничего лишнего. Красиво, это когда ничего лишнего. Костюм, белые босоножки с закрытым мысиком и пяточкой. И белая сумочка необычайной формы, бочоночком.  « Кристиан Диор». Я так ее любила и могла поехать только с ней. Теперь я точно знала, что я ему понравлюсь. В этом голубом костюме.

      - И что дальше? Вы встретились? – спрашивают девчонки.
      - Не торопите. Дайте все вспомнить.               
               Шестого июня в девять утра я была на вокзале. А там – полчаса на метро и я в родном институте. Начало лета. Теплынь, цветение и благоухание. Тут и воздух другой, воздух моей Родины. Не надышишься им.  На вокзале море народа. Не то, что в нашей  Хурбе. Отвыкла я от такой суеты.
      Станция метро тут же на вокзале. Удобно и правильно. Пересел и путешествуй по всему городу. Но у меня -  сначала  в институт. Там уже наши собираются, наверное.
     Еду и любуюсь то подземными станциями, то видом города со стороны Днепра. Вот Родина-мать. Памятник воинам. И купола церквей слепят золотом. И море тюльпанов самых немыслимых расцветок. Любят киевляне свой город и гордятся им. И воздух. Задохнуться можно от аромата цветения, тепла, красок и предчувствия. Предчувствия встречи с молодостью.
     Спрашиваю у пассажиров:
      -  Комсомольская скоро?
      -  Да нет такой. А что там?
      -  Была же. В сторону Дарницы.
Институт там торгово-экономический.

      -  Не слышали про такой. Нет такого.
      - Не может быть. Я там училась. Вышла из вагона, и к девушке. Красивая, молодая, в красной форменной кепочке. Работник метро.
      -  девушка, где здесь Комсомольская? Вы должны знать, конечная.
      - А нет здесь такой и до конца еще пять остановок. И смотрит на меня, как на пришельца из космоса. Женщина подошла пожилая.
      -  А когда это было, станция эта? Давно вы здесь не были?   
      - Да лет 20 назад. Они переглянулись.
      - И с тех пор Вы здесь не бывали?
      - нет.  - И дошло до меня. Столько времени прошло. Не 2, не 5 и не 10 лет, а целых 20! Все могло измениться. Метро достроили, станции переименовали. Появилось поколение новых людей. А те, что тогда жили, уже и забыли, как все называлось.
    Но все же было, было, помню, как вчера. Дорожка  наискосок от станции метро через парк.
 Сосны высоченные и скамейки под соснами. На них мы сидели, листали конспекты, писали шпаргалки, влюблялись, хохотали.
    В молодости нам кажется, что все незыблемо, что мир вечен и он принадлежит нам.

И мы вечны. И всегда так и будет: молодость, бездна  энергии. И все впереди. А тут  -  ничего нет. Все куда-то делось в одночасье.  Не стало ни станции метро, ни института и это приглашение на встречу  - его  не было.
                *****
    Нашелся потом. «Государственная академия экономики и права». Как долго и мудрено. В соответствии с новыми веяниями времени. И высится на том же месте, и дорожка к нему через парк. Только сосны стали еще выше.
    На входе охрана. Такая бдительная, еле упросилась пропустить в деканат.
 Там сказали, что о встрече ничего не известно. Потом кто-то вспомнил. Что встреча уже была, на прошлой неделе.
    Все поникло во мне. Такое разочарование и абсолютное безразличие  ко всему.
       Это называется - оцепенение. Только подумала, когда очнулась: зачем я летела 10 тысяч километров, продавала мебель, оставила детей с этим отцом, который больше занят собой. И неизвестно, как они там перемогаются. Младшая, как только я уезжала из дома больше чем на один день, начинала болеть и температурить. Образовывалось недомогание на ровном месте. И теперь, наверное, с ней происходит то же, что и всегда.



    И что я здесь делаю? Я очнулась и теперь нормально соображаю. А всю предыдущую перед поездкой неделю я была под гипнозом. Гипнозом его слов: «Ты мне нужна».
   Потом вспомнила, что он дал мне телефон. Свой и нашего Николая. Мы вместе учились. И ходили с Ларисой к Николя в гости. Он заведовал плодоовощным комбинатом, который снабжал власть предержащих. Есть все хотят. А там было все самое-самое.   Они с Новиковым пили пиво в Колькином  нехилом  кабинете, а мы с Ларисой трескали самые отборные фрукты. Если подумать, таких я даже не видела в природе.
    Телефон Новикова не отвечал. А Николая  - да. Не поверил, правда, что это я. Долго расспрашивал, что и где. Потом сказал:
  -  не трусь, все нормалек. – Этот его студенческий сленг помог мне прийти в себя и оказаться в тех временах, самых прекрасных временах нашей молодости.
   - Все съезжаются к  12. А этот организатор балагур занимается оргвопросами. На нем банкет, гостиница и путешествие на теплоходе по Днепру.  Наказал никуда из деканата не уходить.  Он его найдет и скажет, что я приехала и жду его звонка.
    Все, я родилась заново. Встреча состоится, я всех-всех увижу. И его тоже! И сделалось так легко  -  сейчас взлечу. Позади самолет, поезд, пропавшая остановка метро. 20 лет жизни! А впереди  -  Предчувствие Встречи!

     Он позвонил в деканат через десять минут.
    -   Я буду через полчаса, я лечу! Как хорошо, что ты приехала!   Все уже собираются.
    И я лечу. Лечу в пропасть. Даже пульс пропал, сердце останавливается и не продохнуть.  Интересно, а от счастья тоже умирают?
    Вот сейчас, спустя двадцать лет я увижу его. Через какие-то несколько минут. Которые  можно посчитать в секундах. Ну почему так долго? Каждая секунда  -  вечность!
     Я вышла на площадь у входа в институт. Все уже начали съезжаться. Сразу попала в объятия наших парней и девчонок, которым уже за сорок. Какие же они красивые, мои, родные, единственные! И совсем не изменились, только немножечко повзрослели. Как я вас всех люблю!
                *****
     Здесь мы встретились с моей Ларисой. Вот так встреча! Я их помнила всех и всегда, ту мою первую группу. Все кинулись ко мне. Обступили. Обнимались, тискались и плакали от счастья. Я самая дальняя. Они не верили, что такое может быть – приехать так далеко.
   -  Где ты сейчас?
   -  На Дальнем Востоке.
   -  Господи, ну как ты там оказалась?

   -  Муж офицер и «наш адрес  - Советский Союз». Родина заслала.
   -  Что там, край света?
   -   Да не совсем.
   -   Там деревья растут?
   -  Растут, растут. Там их целая тайга.
   -  И медведи есть?
   -  Навалом, как оголодают, даже в город и на дачи заходят. Запросто заломать могут.
   -  Ой, девоньки, и что, правда?  Ужас какой. А климат?
   -  Девять месяцев зима, а остальное  -  лето. В мае снег с дождем бывает, а в августе уже осень. Зато у нас красотища  вон какая! Даже летом сопки в снегу.
   -  А что такое сопки?
   -  Да горы такие, поросшие тайгой непролазной. Зимой как задует, света белого не видно.
    -  Ой, девчонки, я вспомнила, - сказала Лена. Как в кино «Вокзал на двоих»? И лагеря?
    -  Один к одному. Его там, похоже, у нас и снимали. И лагеря. Там Анастасия, сестра Марины Цветаевой, сидела. Ну ладно, девчонки, я все вам расскажу. Потом. Что мы все обо мне и  обо мне? Давайте о вас.
                *****   

    И обнимались и тискались, и плакали от счастья, что видим друг друга. 27  человек! Это же сколько времени надо, чтобы всех обнять и обо всех узнать.
  Даже Тамара из Германии приехала. Она тоже служила с мужем. В Германии. И наша Эллочка. С мужем прибыла. Человек достойный.   Не стыдно показаться на людях. То ли  ФСБ. То ли КГБ. Органы, в общем. Сказала:
   - в органах работает. Сама выбирала. Это само собой понятно. Она может.
    То одного обнимаешь и слушаешь, то другого. И вспоминали наши вылазки, наши сессии. Это уж точно о нас:  от сессии, до сессии живут студенты весело. И ничуть все не изменились. И сейчас готовы ко всему.  И жизнь продолжается. И все еще будет. И ради таких моментов стоить жить! Мы все опять молоды и счастливы. Ура!
                *****
    И тут все:  -  Новиков приехал! Всей толпой понеслись к вишневому мерседесу. Девчонки повисли на нем в буквальном смысле. Гроздьями. Он кружится с ними, все визжат. Шум, гам.
    -  Девчонки, обниму всех! Давайте по очереди, не все сразу. Я большой, хватит на всех!
    Да, это его голос и его манера. Все со смехом и шуточками.
Меня переклинило. Не могу сделать и шагу в его сторону. Сижу на скамейке и боюсь повернуться. Ленка с Зиной, старостой нашей, накинулись на меня:

   - Новиков приехал!
    Вот он, идет ко мне. Такой же, как был, только еще лучше. Вальяжный, неторопливый, значительный какой-то. Хозяин жизни. А лицо все такое же. И глаза такие же. Один серый, другой – голубой. На солнце особенно заметно. Я ни у кого таких не видела. Разные и лучики еле заметные у глаз.
     Идет и улыбается.  Все расступились. Он без слов подошел ко мне. Посмотрел долгим взглядом своими особенными разными глазами, потом:
    -  Клавка, ты почему такая маленькая? Подхватил на руки и начал кружить меня. Все вращалось: наш институт, небо, люди, деревья.
    Глядя на нас, кто-то плакал, кто-то смеялся. Некоторые из наших знали, что он мне симпатизировал. А больше, ничего, конечно. Он был  такой  высокий и большой и казалось мне, что он может уронить меня. А я ужасно боюсь высоты.
   Я крепко схватилась за его шею, прижалась к нему  и разрыдалась от всего сразу -  от страха, высоты и счастья.
    -  Ты что, что с тобой? Боишься, что уроню?
    -   Боюсь. Боюсь, что это сон.
Опустил на землю, взял под руку и отвел в сторону.
    -  извините, за дамой поухаживаю. У нее, наверное, и платка нет.

    -  Точно есть. Но не могу найти.
    -  Я так ждал тебя, ты не поверишь!  И знал, что ты приедешь. Теперь- то я тебя уже никуда не отпущу!  Ну, как жизнь? Столько лет прошло. Ты помнишь?
     Я просто посмотрела на него и он понял, что да. А ведь я не успела рассказать ему, что полюбила его давно, еще в техникуме. Не пришлось как-то.
    -  У меня все хорошо, как у всех. Муж, дети, дом, машина.
    -  А счастье в личной жизни?
    -  А это  - иногда.
    -  Мы потом обо всем поговорим. Ты в порядке?
    -  Уже да.
  И не отпускал меня от себя ни на минуту. Все возил на своем мерседесе. Развлекал и комплименты делал.
    -  Ты так классно выглядишь. Ты такая красивая в этом костюме. Ты необыкновенная. Ты лучше, чем раньше. Ты лучше всех на свете.
   И мне особо понравилось, шутка, конечно в его стиле. Такое мог придумать только  он. Когда садились в машину:
    -  Ремень безопасности чистый. Я его вчера постирал.

      Пока наши ждали всех да обнимались и обменивались новостями, мы ездили уточнять меню банкета, добавить желающих устроиться в гостиницу.
    -  Он показывал мне город и все смотрел на меня влюбленными глазами.
  Такой уверенный в себе, красивый, успешный, хорошо одетый. А я смотрела на него  и не могла насмотреться. Машина неслась по улицам и площадям, цвели каштаны и множество цветов. Весь город в цветах. Июнь. Мне казалось, что мы одни, одни в целом мире.
     -  Куда тебя отвезти? У нас еще есть время.
     -  На Крещатик.
Как же я мечтала о том, чтобы погулять здесь с ним. Среди этих каштанов, тюльпанов, нарядных красивых людей. Вот Бессарабка.
С ней у меня связано одно приятное воспоминание.   
                *****               
     Я уже училась с другой группой. Как сейчас, было начало лета. У меня госы. И моя очередь была идти за цветами на экзамен. У меня деньги всей группы. Цветы надо купить не слабые, а самые-самые. Значит, только на  Бессарабке. Бессарабский рынок в самом центре города.
     А жила я с новой моей подругой опять же у нашей  Баси, у черта на куличках. Зато рядом с институтом.
     Утром пораньше Светлана меня приодела во все свое. Ей нравилось меня одевать. Она была женой дипломата и приезжала на сессии из Будапешта. Одевалась, как богиня и красавица была необыкновенная.
      Я спрашивала ее:
    - ты кем там работаешь? Она:
    - да кем, женой дипломата. У нас дипломатический корпус. Жен учат, как себя вести, как одеваться, как разговаривать и о чем, учат протоколу. Мы обязаны бывать на приемах в посольстве и все должно быть на уровне. Мы же представляем нашу страну.
    Все это для меня было, как музыка, как сказка, все эти приемы и протоколы. И было очень интересно слушать.
     Какая она была красивая! Вся гладенькая, ухоженная, всегда с прической по компьютеру.
   -  а как это? Тогда я понятия об этом не имела.
   -  а  так. Идешь в парикмахерскую  и стилист подбирает к твоему портрету варианты причесок. Ничего сложного. Но от мастера тоже зависит. Он должен быть художником. Это у них там художники. А у нас: как стричься будем?
   Вся она была такая красивая и ухоженная.  Даже пальчики на ее ножках гладенькие, как камешки  на морском побережье. Прямо поцеловать хочется.
 
    Вот. Утро. Солнце проснулось, молодое и радостное. Еду на метро в центр и любуюсь просыпающимся городом. Все умыто, сияет каждый листочек, каждый цветочек в капельках росы. И в каждой росинке  -  радуга. То ли дождик утром прошел, то ли машина поливальная.
    Купила охапку цветов.
     Самые красивые! Вся одета, как принцесса, сама вся загоревшая. Это мы так готовились к выпускным  госэкзаменам.  На пляже на гидропарке. А какая разница, где книжки читать? Да и готовы все еще с первого курса. Раз допущен к госам, диплом, считай, у тебя в кармане.
    Иду по Крещатику с охапкой цветов. Красивая, без пяти минут с дипломом о высшем образовании. Это что-то да значит! Жизнь прекрасна! Каштаны в цвету, тюльпанов море, запах  -  божественный! Редкие прохожие спешат навстречу каждый по своим важным делам.  И никто не остался равнодушен. Все улыбаются, поздравляют, свидания назначают:
   -  девушка, давайте вечером встретимся!
   - девушка, замуж выходите, какая счастливая!
   -  ой,  какая вы красивая!
      Я не шла, а парила в лучах обожания, улыбок и доброжелательности, Хотелось обнять и сделать счастливым весь мир! Это было счастье, восторг!
    И все вокруг были счастливые. Все заряжались моим счастьем. Я им делилась со всем моим любимым городом. Весна, цветение, молодость. Жизнь бесконечна!
     Вот такое воспоминание.
                *****

    -    А теперь куда поедем?
    -    На  Владимирскую горку. Мы успеваем?
   Приехали. Оставили машину. Поднялись на самую высокую  смотровую площадку  -  к памятнику русскому князю Владимиру. Красота  -  дух захватывает. Парк и Днепр. И речной вокзал. Белые пароходы, парусники, Ракеты на подводных крыльях.
     Необозримые дали и ветер с реки, напоен ароматом цветущих каштанов,  акаций и речной свежестью, и солнцем. Молчали, очарованные  красотой  и друг другом, этой  необыкновенной встречей.
                *****
   -   Я хочу сказать тебе  -  я один. Вернее, с двумя детьми. Уже почти пять лет.
       От меня ушла жена. С другим мужчиной. Как только узнала, что я заболел. Рак. Медицина в этом случае бессильна. Это приговор, растянутый во времени. Отсрочен  на некоторое время. А на мне дети. Была операция. Я не знаю, сколько мне осталось. Сказали, если я переживу пятилетний рубеж, буду жить.
     Я стараюсь быть оптимистом.  И посмотрел долгим взглядом прямо в глаза. Нет, в душу.
     Ну что тут скажешь? Просто подошла, приникла к нему и молчала. И старалась задавить в себе ком у горла. И не могла сглотнуть. Боялась заплакать.


     Рак сожрал полпланеты. И не таких людей. Миттерана, Раису Горбачеву. И мы стали понимать, что главное  -  здоровье. И его не купить ни за какие деньги. Единственное, что можно сделать в такой ситуации, надо верить в свою звезду и молиться Богу. Только он может помочь. Больше никто и ничто.  Какие бы ни были у человека деньги и регалии, спать он ложится сам с собой, со своей душой и своим телом. Пиджак с регалиями вешает на стул у кровати и кошелек оставляет на тумбочке.
    - Теперь ты знаешь все. А еще я хочу сказать тебе. Я как-то жил по инерции. Думал, что со мной ничего никогда не случится.
     Это где-то там. С кем-то. А не со мной. Друзья, работа, рыбалка, охота, семья, дети – все, как у всех.  И квартира, и должность, и деньги, поездки на моря. Шубки и шмотки. Вот чего ей не хватало? Вера. Имя такое говорящее.
     А когда случилось это со мной, она сбежала, эта Вера. В самый тяжелый момент моей жизни. Когда мне больше всего была нужна ее поддержка. Вот тебе и Вера.
     Сначала я обозлился на весь свет.  В петлю хотел. У нас тут Чернобыль в двухстах километрах. Люди мрут,  как мухи. И никого не спасают.
      Друзья поддержали, помогли. Колька наш. И детей стало жалко. Им за что, с ними  почему так она поступила? Возненавидел ее насмерть.

      Короче, выкарабкался вроде. Операция на мозгах -  это не то, что на ноге. Проснешься от наркоза, а ты уже не ты. Амнезия полнейшая  или  еще  какая хрень. А то еще и дураком   можно стать.
      Когда было  совсем беспросветно, вспомнил про тебя.
 Наши встречи и наши чувства, как впервые без Ларисы гуляли с тобой в парке и целовались. Вот когда надо было менять свою жизнь. А мне казалось, все пройдет. У всех настоящих мужиков  есть левак.  Даже поговорка у нас была, стервецов: «Хороший  левак  укрепляет брак». А брак-то был так себе. Упустил я тебя. Ругаю себя, ты не поверишь. Сколько раз представлял. Как бы у нас с тобой было. Захотелось тебя увидеть до смерти. 
     Теперь ты все знаешь. Скажи что-нибудь.
    - Это ничего не меняет. Я очень рада тебя видеть. Безумно рада. Я тоже все помнила.  И посмотрела, и улыбнулась.
     У меня тоже не все хорошо. Не так, как я тебе сказала. Я тоже почти одна. И у меня двое детей. Прекрасные  мои любимые девочки.
    - Это хорошо, что дети с тобой. Ты  мать.
    -  Представляешь, она даже не сказала им, что я на операции и в больницу ко мне не привела. Сын говорит, что они не знали, где я и что со мной. Она предала меня.


    -   И ты все это время был один? Превозмогал боль и страх, и неизвестность и заботился о детях?
    -   Да, один. Мои проблемы  -  это мои проблемы. Я не хочу взваливать их на кого-то. И мне было некогда кого-то там искать. Я выживал. Ну, что, едем?   
                *****
    Потом был день. Целый день с ним. День неповторимого неописуемого счастья. И после того, что я узнала, он стал мне еще дороже.
      В ресторане мы сидели за одним столиком. Его внимание, ухаживания, предупредительность  -  было так приятно. Сидеть у его локтя, числиться за ним, находиться под обаянием его личности, - это так здорово. У меня есть фотографии с нашей встречи. Я часто их рассматриваю. И вспоминаю.
    Я думала:
  -  как же я тебе благодарна,  Бог мой, что я не струсила, не  побоялась длинной дороги,  что я такая решительная. Это он,  Боженька, помог мне.
     И теперь я сижу среди своих, родных и близких людей, студенческого братства.
   И я вижу его, дышу им, таким сильным и заботливым. И чувствую себя слабой и такой счастливой, что иногда мне было стыдно от окружающих.
Столько его внимания для меня одной. А все же хотели с ним пообщаться.
     Подошла наша Эллочка и сказала мне:
 -  я тебе завидую. Он с тебя пылинки сдувает. А я:
 - Эллочка, ну не будь такой завистливой. Тебе чего-то не хватает в этой жизни?
    И мы помирились. Просто, ей хотелось с ним потанцевать. 
                *****               
    У нас был отдельный банкетный зал. Каждому предоставили слово и каждый, как умел, рассказал о себе. Так было интересно. И вечер был приятен и бесконечен. Столько интересного  мы узнали друг о друге.
     Мне было приятно сидеть с ним рядом,  смотреть на него, слушать, соприкасаться  рукавами. А он придвигал мой стул к своему и шептал мне на ушко:
 -  хочу, чтобы быстрее все это закончилось. Я так хочу тебя.
     И смотрел, смотрел в глаза.  До самого донышка доставал его взгляд. От его взгляда я падала куда-то. Это как качаться на качелях в парке. Лодочки такие были. Становишься вдвоем и раскачиваешься. Высоко-высоко. Дух захватывает. А потом падаешь вниз. Вот так и было – это ощущение стремительного падения.
 
     Он смотрел, как обнимал меня всю. А впереди была ночь, ночь любви. И мы знали это.
    Как приятно сидеть с ним рядом и знать, что впереди нас ждет  ночь любви. Пусть мы пропустили целую жизнь, но впереди у нас есть еще много, много, много хорошего.
 И все зависит только от нас двоих и от этой встречи.
     Я не могу сейчас говорить об этом. Может когда-нибудь потом. Когда  впечатление не будет таким сильным.
      Это была ночь - грусть, ночь-нежность.
          «С любимыми не расставайтесь, всей кровью прорастайте в них и каждый  раз навек прощайтесь, и каждый раз навек прощайтесь,  и каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг». 
Вот тебе и миг -  двадцать лет!  И его нежность, и его слова: « Я тебя никогда не обижу, никогда», как будто мы уже обо всем договорились. А не было сказано о будущих временах ни слова. Мы не говорили ни о прошлом, ни о будущем. Просто понимали  -  мы есть друг у друга. Здесь и сейчас.
    Мы не спали до утра.
       -   «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви».
       -   Нет вина и яблок. Есть холодное шампанское, холодная курица и виноград.
       -   Несите, мой повелитель, все. Я голодна и меня мучает жажда.
     Лежали в постели и пили холодное шампанское, чтобы подкрепить силы.
   Да, нас мучила жажда, жажда любви. Мы умирали от нежности и растворялись друг в друге. И уносились в космос по млечному пути. Я не умею красиво говорить. Но точно, вокруг нас были звезды. Во всяком случае, на земле так хорошо не бывает.
     Потом стояли под душем. Я любовалась им. Всегда он красив.
 В моменты страсти, когда им правят первобытные инстинкты, это большой человеческий зверь. В минуты нежности он сама нежность.               
    У Родена есть скульптура «Вечная весна», кажется, она так называется. В куске цельного камня высечены мужчина и женщина. Я сейчас представляю ее. Он так нежно и заботливо обнимает свою любовь, что это видно даже в камне. Как он сдерживает свою страсть.
     Вот и мы, стояли под душем, как скульптурная группа Родена и сдерживали свою страсть. Потому что мы хотели друг друга каждую минуту. По нас стекали струйки воды.  В Чехословакии  на ратушной площади я видела скульптуру. Женщина стоит с поднятыми, сложенными над головой в чашу ладонями и по ней все время стекает вода. Туристам говорят, что это самая чистая в мире женщина.
    В мы тогда кто? Самая чистая скульптурная группа «Нежность»?
Спать мы точно не могли. Пошли встречать рассвет.
                *****
     Это был второй день после разлуки в двадцать лет. Не хотелось и часа потерять, даже отдать сну. Бродили по городу, взявшись за руки.
     Мы как-то сидели с подружкой на скамейке в парке и выискивали счастливых людей. Ирка говорила:
   - Да их же сразу видно. Идут, прибалдевшие, взявшись за руки. Как только что из постели. А я говорила:
   - не ерничай. Это так редко, как гениальность. Мы столько времени наблюдаем, а увидели всего-то две пары. Почему? Почему счастливых людей так мало?  Почему счастье встречается так редко?
    Мы говорили, но больше молчали. Я думала о своем:
    -  почему, почему это должно было случиться с ним? А он  -  о своем:
    -  почему это случилось именно со мной?
Как хорошо, что люди не могут читать мысли друг друга. Я не хотела бы, чтобы он знал, о чем я думаю.
    У меня получились стихи. Я потом их записала:

        О, жизнь моя, как ты ко мне добра!
                Благодарю, превозношу,
        Мне ничего не жалко.
                Щедрее, лучше и дороже на Земле
        Ты не смогла бы сделать мне подарка.
   
                Два этих дня,  -  два, двадцать лет спустя.
         Меня любила в эти годы и корила.
                И неожиданно
         Так щедро и легко
                Такой подарок мне
         Бесценный подарила…

И теперь, когда я знала все, хотелось сказать:

              О. жизнь моя, как ты ко мне добра!
              Так не спеши все сразу отобрать!

  Встреча выпускников закончилась. У меня отпуск. Я еду к сестре Натали.  Он проводил меня на вокзал. Мы попрощались в машине. Он проводил к вагону и сказал:
      -  ты должна побывать у меня дома в моей холостяцкой берлоге. Я хочу познакомить тебя с детьми. Приезжай скорее, как только сможешь. Я встречу тебя. Звони.
       Посадил в вагон электрички. Устроил рядом с пожилой красивой женщиной. Повесил мой пиджак. А перед тем взял белый носовой платок и протер пыль на крючке для пиджака.

    Потом стоял на перроне, пока поезд не тронулся. Есть в прощании на вокзале какая-то неизбежная грусть. Женщина посмотрела загадочно. И по дороге расспрашивала, кто он мне.
                *****

     Потом была еще одна встреча. Он дал мне свои телефоны  -  рабочий и домашний. Сговорились: перед приездом моим созвонимся.
     Завтра мне ехать, а сегодня я позвонила ему.
    -  Я обязательно встречу тебя с электрички у третьего вагона. Будь в третьем, чтобы не потеряться.
       Перед этой поездкой я зашла к  моей Ларисе. Мы всегда жили в одном городе. Теперь там живет моя сестра.Это меня носит по всему белому свету, а она всегда здесь.
  Она спросила:
     -  Клав, он тебе сказал, что нарочно сделал эту встречу?
     -  разве? Было же столько народа.
     -  он мне все рассказал. Он долго разыскивал тебя. От него ушла жена. Нехорошо ушла. С другим мужиком. И бросила на него детей. Стерва.   У вас было с ним что-то раньше?
      -  Все.
      - Когда? Мы же все время были все вместе.

      -  Когда я от вас отстала. От нашей группы. А знали мы друг друга еще раньше. В техникуме вместе учились. Мне пятнадцать лет тогда было, когда я впервые увидела его.
      - Велики дела твои, Господи!  Лариса долго молчала. – столько лет прошло, а ты все не можешь его забыть?
      -  Не могу.
      -  Ты знаешь о его болезни?
     -  Да, он мне сказал. И что жена бросила его в самый тяжелый момент жизни. Когда ему нужна была поддержка близкого человека. Все знаю.
     -  Нет, не все. Ты не знаешь, что значит жить с таким больным человеком.  Ты просто не представляешь, что это такое. И чем это может закончиться.
     -  Я его люблю. И теперь еще сильнее. Будет звонить, скажи ему, что он у меня единственный. Я завтра еду к нему. Он меня пригласил, хочет познакомить с детьми.
     -  И что дальше?
     -  Не знаю.
     -  Вспомни, где ты, и где он. 10 тысяч километров. Все бегут отсюда, от этого блока. А ты, как декабристка, все бросишь и побежишь за ним? Я понимаю. Любовь. Но жизнь длиннее любви, поверь мне.
                *****


      Перед поездкой я боялась, сама не знала чего. Боялась, что с ним может что-то случиться. Что мы не увидимся. И что Лариса знает что-то такое, о чем не знаю я.  И что он не говорит мне все. Это Лариса виновата. Она мне голову забила разными глупостями.
     А может, она меня просто ревнует к нему? Вот я ее точно ревновала.
     Как-то он подарил нам с Ларисой по фотографии. Две совершенно одинаковые. Он собирается на охоту. Сидит на скамейке во дворе. На руках у него сын, Юрик. Ему три года. Тот держит папкино ружье. А Новиков в комбинезоне, в охотничьх  сапогах, под два метра ростом. И такой красивый, такой мужественный, такой молодой.
    Так я у Лариски эту фотку выпросила. Сказала, что я свою потеряла.  Совсем, эгоистка. Мне не хотелось, чтобы она на него, такого красивого, смотрела. Теперь у меня две одинаковых. И скажите, что это, разве не ревность?
                *****
     Центральный вокзал электричка проскочила на полной скорости. Объявили, что в связи с ремонтом пути ее принимают на какую-то Петровку.
     Народ волнуется. Я растерялась ужасно. Вместо его объятий попала на совершенно незнакомую станцию.
 Едем уже довольно долго. Мы же не предусмотрели никаких других вариантов. Только тот, что он встречает меня у третьего вагона.
     И его нет. Я ждала 20 минут, 30, и больше.
     Мне каждую минуту казалось, что вот сейчас подкатит его вишневый мерседес, он выйдет такой большой, такой уверенный в себе, распространяя вокруг легкий аромат серебристого «Кензо». Возьмет меня за руку… и – мне больше ничего не надо. Хоть на вокзале, хоть в подвале, только бы с ним.
      Дальше я не думала. Но вспомнилась поговорка «С милым рай и в шалаше, если милый  -  атташе». А мне было абсолютно параллельно, где и как, только бы вместе с ним. Я вспоминала прошлую нашу встречу. Целых два дня  любви и нежности!
     «Моя рука в твоей руке, и ты был так со мною нежен.                Великий грех  -  не знать любви, ведь только любящий безгрешен».
   Все вишневые машины проносились мимо. Сердце мое сжималось от ужасных предчувствий. Может, он заболел и не может встать, чтобы встретить меня. Может, он в больнице и ему плохо. Эта его болезнь, о которой я почти ничего не знаю. Только одно  это страшное слово  -  рак.
    Я вспомнила наш разговор, и его печальное: - «теперь ты все знаешь». И Ларискино: - «Зачем тебе это надо?». Его глаза с золотыми искорками как будто в них бушует фейерверк.

     И еле сдерживалась от рыданий.
 Со мной он скрытничал и откровенничал с нашей Ларисой. И называл ее нашей мамочкой. И делился с ней своими секретами, вот обо мне же они говорили. И проблемами своими  тоже с ней делился.
     В ней внезапно и давно открылся новый талант. Она могла лечить людей при помощи каких-то методов народной медицины. И всегда находился тот, кто в это верил. И он, наверное, верил.
                *****

    Ждать было бесполезно. Мне сказали, как доехать до центрального вокзала. 30 минут на метро с пересадками.
     Я, правда, предприняла попытку ему позвонить.  Телефона у меня не было, да и были сотовые тогда у немногих счастливых людей, совсем редко. Я высмотрела в толпе приличного мужчину с телефоном и попросила разрешения сделать один звонок. Он посмотрел на меня, как на слабоумную, а так как я стала предлагать деньги, он просто убежал.
    Скрылся среди толпы, подумал, наверное, что я из шайки, был такой бизнес – попросят позвонить, и поминай, как звали.
     Я сама себя накрутила этими дурными мыслями о нем и Лариса помогла. Меня душили рыдания.

    Сдерживалась из последних сил. Погрузилась в вагон метро и так рыдала. Черные слезы текли из-под темных очков. Люди уступили мне место и спрашивали, чем могут помочь мне. Они сочувствовали мне и жалели меня, хоть и не знали причины моего отчаяния. И я жалела себя.
     А больше всего мне было страшно. Что я больше не увижу его. Не увижу его никогда. Он позвал меня. Я летела тысячи километров. И была с ним рядом совсем недавно. В одном городе.
     И сейчас он, может быть, нуждается во мне. Я должна ему помочь. А я не знаю, как найти его.
                *****
    На центральном полно народа. Вокзал. Перекресток дорог. Перекресток судеб. Почему же наши судьбы не встретились? Значит, так должно было быть. Если что, уеду домой.
    Я вспомнила японцев. Они не раз уже помогали мне. Они мудрые и большие философы. Они тонкие. Они пишут танка и хайку. Стихи короткие, но полны смысла. Например, вот:
 « добывать драгоценные камни своей души и делиться ими с другими людьми».
     И говорят, что хорошие хайку похожи на силуэт прекрасной женщины или на искусно обнаженную часть ее тела. Контур, деталь, волнуют куда    больше, чем целое.


Человеку утонченному достаточно увидеть краешек красоты, а остальное он домыслит. Есть простор для фантазии и воображения.
       Я пробовала писать танка. И у меня даже чуть-чуть получалось. Но там есть свои тонкости, как всё в японской поэзии. В семи строчках должен быть  31 слог. И это  - танка.
      В синих сумерках
      лежать
      на твоем     твердом плече
      С закрытыми глазами.
      Вдыхать
      твой запах
      И пить тишину.
 Вот, тридцать один слог. Но при этом у них все подразумевается, а у меня все открыто. В лоб. Альфред  Хичкок, король ужасов, тоже, наверное был ценителем японской поэзии. Потому что это он сказал: «Лучше догадываться, чем догадаться». Но я же только учусь.
     И еще - они считают, что краткость – сестра таланта. А если человек говорит долго, значит, ему нечего сказать.
   Они умеют ценить даже самые короткие мгновения жизни и красоту.  Они видят красоту даже в кончике иглы сосновой ветки. И могут созерцать ее бесконечно. И считают, что это красиво. В их городах в самых непредсказуемых местах посреди полнейшей урбанизации есть островки первобытной природной красоты. Деревья, трава и сад камней у вьющегося звенящего ручейка. Они надолго останавливаются и безмолвно созерцают, наблюдают красоту природы.
    И еще они говорят, что есть красота радости и красота печали.   
И это совершенно разные вещи. Красота радости – мгновенна. Как взмах крыльев бабочки. Она долго не живет.  А красота печали всегда грустная, и она прочнее камня. Кто помнит о красоте счастливых влюбленных?
    А о трагической любви сочиняют легенды и пьесы, которые живут в веках. И люди Запада предпочитают первую, а люди Востока – вторую. Все-таки мы отличаемся друг от друга. Своей философией и отношением к жизни.
    Еще они говорят: «остановись и оглянись», что я и сделала. В этой ситуации мне помогли японцы. Они меня спасли.
                *****
   Я успокоилась. Нашла свои записи.
 На его работе сказали, что он заболел и что просил передать, что ждет моего звонка дома.
    Его дом за городом.
А может, он просто не хочет меня видеть? Мало ли что бывает. Померещилось, размерещилось. Захотел видеть. Разыскал. Встретил. Любил. Одну ночь. А теперь разлюбил. Больше двадцати лет прошло все-таки. Если и было что-то, все давно быльем поросло.
     Звоню. Почти сразу же его голос. Как стоял у телефона. А может и стоял.
      Значит, ждет. Напряжение потихоньку отступает. Спасибо японцам. Он жив. А я такая дура.  Нафантазировала, Бог знает что.
    -  Клав, ты где? Я тебе все объясню при встрече. Куда за тобой приехать?  Юрка будет, сын. 
        Вот его машина. Его сын идет ко мне через площадь.               
  -  мне поручили Вас встретить. Папа ждет.
    Мы едем, уже едем. И я знала, что сейчас увижу его. Я старалась опущенными ресницами прикрыть свою радость. Мне так хотелось посмотреть на его сына. И мысли:
    «Господи, да он же маленький еще». Нет, это я не могу мозги в кучу  собрать.  20 лет прошло. А я его помню с этим охотничком и его ружьем во дворе дома, как на  фотографии. Года три ему там. Новиков еще гордился, что у него ружьё дорогое с красивой инкрустацией. Вот зачем на ружье еще инкрустация?  Она никакой функции не выполняет.
 Не ружье получается, а игрушка. Хотя мужчины – это большие дети. И они любят игрушки -  машины, дома, ружье, бизнес. Это же их любимые игрушки, которые помогают им утвердиться в жизни, и повышают их самооценку.   

     Ехала и вспоминала разговор по телефону.
   -  Что с тобой, ты плачешь, Клав?
   -  Нет, с чего ты взял? Может, мне не надо ехать?
   -  Не говори глупостей. Я тебя очень жду, очень. Ты в чем одета?
   -  в голубом костюме.
   -  Юрка уже выезжает.
                *****
     Твой сын так похож на тебя. Если бы я не знала, что встречать будет сын, это ты. Ему столько лет, как было тебе тогда. Та же походка, разворот плеч.
 Даже те же рыжинки и жест, которым ты поправлял свои волосы. Сейчас я опять вспомнила про твои необыкновенные глаза. Один серый с голубыми искорками, другой – голубой.
   Мы тогда с Ларисой изумлялись: разве так бывает?
     -   должен же я чем-то поражать женщин!
                *****
      Его сын шел ко мне через площадь. Я его сразу узнала. Вежливый поклон, вежливое приветствие. Внимательные глаза. Изучающие. Как мне хотелось посмотреть на его такого взрослого сына. Рассмотреть его. Понять, почувствовать, как они жили все эти годы.
   Я всегда мечтала иметь взрослого сына. Дружить с ним, заботиться о нем. Кормить. Смотреть, как он ест за красиво сервированным столом. Как собирается на свидание. Повязывать ему галстук. И много чего еще я бы делала для него.
   У Новикова был красивый ну просто роскошный свитер цвета спелой вишни.
      Он все время ходил в нем и так к нему он шел. И вот, я представила Юру в нем. Да это же ты. Сидишь рядом. Так уверенно ведешь автомобиль, спокоен и обаятелен. Наверное, его ужасно любят девушки. А может, он уже женат.
    Мы ехали к нему, моему счастью. В его дом, в сердце семьи. Он захотел, чтобы я узнала, как они живут. А может, он всех приглашает и это не дом, а присутственное место? Все может быть. И я  - одна из многих. Для коллекции, для престижа.  «Вот, смотрите, как меня любят женщины, летят, как пчелы на мед».
    Чего только я не передумала дорогой. И ругала себя за эти глупые мысли.
 Я знаю его, он не такой. Он мой, хороший. И я знаю его давно – давно. Он не может обидеть. Он так мне сказал: «я тебя никогда не обижу». 

     Мне так хотелось, чтобы эта дорога подольше не кончалась. И это ожидание тоже. Ожидание праздника. Праздник – это даже не само событие. А подготовка к нему. Когда ждешь, мечтаешь, сгораешь от нетерпения.
   И пусть подольше сохранится иллюзия, что это наш сын везет меня к нему. Ведь это могло быть так, могло.  Да простит  меня Бог  и он простит и все поймет. Потому что обостренное чувство понимания дает ему его, скажем так, его положение. Положение человека, находящегося в гостях.
     Хотя моя бабушка говорила:
   - все мы на этом свете гости.
                *****
    Мне надо время, чтобы прийти в себя. Я приказываю себе быть спокойной. Отбросить все страхи за него. Расстаться со всеми дурными мыслями, с которыми я ждала его на вокзале и когда меня терзала неизвестность. Все хорошо. 
   Я сейчас увижу его. Он не хотел бы, чтобы я за него боялась. Мы выехали за город. Девственные леса. Красивые богатые дома с охраной и камерами наблюдения, где живет элита столицы. Здесь у него особняк, а в городе - квартира.

   Я попросила остановить машину. Сказала, пройдусь пешочком. Мне необходимо привести в порядок свои мысли и чувства.
   Сияющий солнечный день. Только что прошел слепой дождик. Дождь и солнце. Так необычно. И необычно все, что со мною происходит.
    Воздух напоен сосной и цветущим жасмином. Сплошной озон. Роса на траве, и тысячи радуг в каждой капельке. И птицы поют на разные  голоса. Как в раю.
    Так легко стало и радостно. И хотелось заплакать от счастья, от предвкушения встречи. Это слепой дождик виноват. Умыл все травы и деревья,  развесил радуги на небесах. Приготовил город к празднику.
    Я покупала крупную садовую землянику, черешни. То, чего нет у нас, на Дальнем Востоке.
    Я шла с этими дарами природы и думала:  - здесь он живет. Любуется всей этой красотой, дышит этим сладким коварным воздухом.  Коварным, потому что совсем близко Чернобыль, четвертый блок. Отсюда вся беда.
    Но лучше об этом не думать. Я скоро увижу его. И это – главное. « О, жизнь моя, как ты ко мне добра!»

    У меня есть книга с таким названием. Автор Алла Калинина. Она где-то взялась и живет у меня всю жизнь. Я люблю эту книгу.
Если кратко, то она вот о чем.
     Живет семья. Благополучная, обеспеченная, дружная. Отец, мама и двое детей, девочки. Они не знали ни в чем отказа. У них было все лучшее.
     Материальная обеспеченность -  от папы.
Он знаменитый успешный доктор. Мама не работает. Работала когда-то искусствоведом в музее, как все обеспеченные жены при успешных мужьях. Но с рождением девочек всю себя посвящает семье.
    Внезапно отец умирает. Рушится весь семейный уклад. Семья лишается  статуса, благополучия. Мама решает пойти работать, потому что надо же  на что-то жить.  Дети без присмотра и даже без еды.
      Они так помыкались и мама принимает предложение друга отца и выходит за него замуж. В буквальном смысле спасает семью. Он злобный, жадный до рвоты, все время брюзжит и ругается. Попрекает куском хлеба.  Девочки стали плохо учиться, мама все время в слезах.  А что будешь делать?
    От кого-то я слышала такую мысль: «Если жизнь свела тебя с человеком злобным, злым и хмурым, порви с ним. Люди, которые ненавидят нас, подавляют нас и угнетают нашу душу. Давайте жить с теми, кто нас любит».
     А где взять тех, которые бы нас любили?

     В скором времени мама умирает. Этот мир настолько отличен от того,  в котором они жили раньше, что она не вынесла испытаний. Дети остались с отчимом. Он почему-то не ушел от них, хотя мог бы.
    Но что это была за жизнь? Проходит время. Старшая  попадает в недвусмысленную ситуацию. Ждет ребенка. Младшая, не закончив школу, идет работать. Штукатуром. Они как-то поддерживают друг друга. Держатся в буквальном смысле слова друг для друга.
    Старшая рожает. Самой-то тяжело, а с ребенком… Да и сама еще ребенок, не приспособленный к жизни.

    Отчим от них уходит. Они буквально выживают. И в этой ситуации младшая стала писать стихи: «О жизнь моя, как ты ко мне добра»! И смысл их такой: ты лишаешь меня всего, что у меня было и что я любила. Отобрала мой привычный, такой любимый и благополучный мир. Мою семью, мой дом. Спасибо, что отбираешь тихо, понемногу. То лишила мамы, потом отца, вот березу под окном срубил кто-то на дрова. А она так весело шумела  и в ее ветвях пели птицы на разные голоса.
    Эта история  - пример преодоления, борьбы с трудностями и лишениями. Бог не дает ноши не по силам.
    И получается: «О. жизнь моя, как ты ко мне добра!»
                *****

           Он смотрел на меня. С балкона второго этажа. Наверное, я долго блуждала, Юра дано приехал и он меня заждался.
     Встретил меня у порога своего дома. С гордостью представил свою дочь.
       С гордостью, потому что сам поднимал и воспитывал своих детей, заботился о них. Показал свой дом. Прекрасный и хорошо устроенный дом. И все в нем сделано им своими руками. С большой любовью и большим вкусом.
   Я проявила всю свою жизнерадостность, на которую способна. Я увидела его, почти здоровым. Маленькое недомогание, как он сказал. Простуда.  А может не простуда.
    Я так рада, что все закончились просто простудой, а все мои страхи за него – просто заблуждение. Во всяком случае, он хотел, чтобы я думала так. Потому что он сильный, потому что он – мужчина.
                *****
    Мы пили чай. Он мне рассказывал все о себе, своей семье. О своих родителях:
    «Они учителя и так дрессировали меня. Я должен был учиться лучше всех. Мои друзья гоняли футбол и катались на великах, Бегали купаться в  калабаню ( так назывался пруд, где плавали утки и гуси.
      И больно щипались потому что отстаивали свою территорию. А мы ее бессовестно нарушали.  И брызги летели во все стороны. И мы орали, как сумасшедшие).  Вот тогда я сначала должен был сначала сделать все уроки. А какие уроки, если лето,  жара и асфальт плавится под ногами.
      Рассказывал о своих друзьях по школе и деревне, в которой вырос. Говорил, что мы обязательно там побываем. И обязательно сходим на могилы родителей. 
     Про жену, которая его предала. И что он навсегда вычеркнул ее из своей жизни. И стоило. Я сочувствовала ему и понимала.

   Показывал альбом с фотками. Детство, юность, армия.
      Особенно мне понравились его армейские, где он в шлеме на танке.
«У тебя мама – пианист, у тебя папа  -  пианист. Какой ты на фиг танкист?» И точно. Как можно было такого большого мальчика запихать в эту броню?
    -  А мне нравилось. Только коленки упирались в приборную доску и было неудобно. Мне все время хотелось откинуть люк, выбраться на свет божий и распрямиться. Он так смешно все комментировал.
    И мы смеялись. Так организм реагировал на счастье. Мы были счастливы.   
               
 Проговорили до вечера. И что-то случилось. Он стал мне ближе, такой понятный, такой родной. Я все узнала о нем. Потому что он захотел, чтобы я знала.
    И признался, что нарочно сделал эту встречу. Потому что хотел разыскать меня. А как? Только через архивы института. И посмотрел на меня своими разными глазами с золотыми искорками.
     Наступил вечер.
   -  хочешь, погуляем? Вечерние тени опускались на землю. Запахи стали еще пронзительнее. Запах травы, сосен и жасмина.
    На скамейках у подъезда сидели бабушки - соседки.      
Они в соседях жили уже больше 20 лет, с самого момента заселения дома. И знали друг о друге все. Про детей, про внуков, про их жен и мужей. Про подруг и друзей. Настоящих и временных.
    -  Здесь я жил с того времени, как мы с тобой расстались.
   В палисаднике под окнами дома   -  много цветов. Самые высокие и красивые  -  мальвы. На Дальнем Востоке я таких не видела.
    Был такой красивый вечер. Заходящее солнце озаряло небеса. И было так светло и трепетно на душе. Неужели это случилось и мы увиделись через столько лет?
    Хотелось никогда не расставаться и говорить, говорить, говорить. Изливать душу. Столько лет прошло!

    - А помнишь, мы говорили о том, что жизнь проходит. И мы многое теряем. Безвозвратно.  Ты мне сказала, как-то, что у тебя получаются стихи. Почитай?
    - Хорошо. Мы живем и в повседневности многого не замечаем. Красоты этого мира, этих закатов и восходов. Звуков и запахов. Просто проходим мимо. Мимо всего, что нам могло быть так дорого. Мимо людей, которых мы теряем.
     И потом в один момент вдруг нам открывается вся эта Божья благодать. Для чего мы живем?
       Это от лица мужчины.

                Посчастливилось мне
                В этом мире родиться
             Среди этих красот уходящего дня,
                Где уставшее солнце
             За сопки садится
                И уставшая женщина
             встретит меня.

              Я любить ее буду
                и страстно, и нежно.
              Буду петь, переборами тихо звеня.
                И во имя всего,
              Что пропеть не успел я
                Жизнь откроет
              Бессрочный кредит для меня.

               Вновь предстать в красоте
                Той сиреневой ветки.
               В грациозном и бешеном беге коня.
                И тогда, может быть,
               Для всего, что не смог я,
                Жизнь подарит еще
               Один срок для меня.


               И успею я все.
                Только б ты была рядом!
               Буду петь, переборами тихо звеня.
                И любить тебя буду
               Так страстно и нежно.
                Не уйди, ради Бога,
               Ты раньше меня…

         -  Как здорово!  Красиво, грустно и нежно, -  сказал он.   
               
      Напротив его балкона – сосна и береза. Переплелись ветвями и заглядывают в окна. Посадили их больше 20 лет назад, как заселились в этот дом. Они здесь живут, как и люди.
Весной покрываются изумрудной зеленью, и шелестят листвой. Разговаривают. В ветвях их обосновались птицы. Они строят там свои дома и выводят потомство. А осенью деревья сбрасывают листья и грустят о прошедшем лете.
    Как и люди. Сначала  -  молодые и красивые, и вся жизнь впереди. И бездна молодой энергии. Любятся и размножаются. А потом наступает осень их жизни. А впереди – зима. Значит, живи, как природа.
   Зацветай и опадай. Никто еще не придумал ничего другого. И никуда от этого не деться.

    Совсем рядом с домом - церковка. Блестит золотыми куполами. По выходным  - воскресная служба. Бам – бам, - бам! Чистый медный звон колоколов плывет и вплетается в птичий гомон.
   И уже слышно только это: бам, бам, ба-а-а-ам. И такая святость и чистота опускается на душу. Я смахиваю слезы с ресниц. Это от нахлынувшей и затопившей душу  святости.
    Идем и молчим.
   -  здесь венчались мой сын с невесткой.
                *****
   Как-то мы выходили из дома. На скамейках сидели бабушки, соседки.
Он говорит:
  -   Выйдешь  -  поздоровайся.
  -   Ты учишь меня хорошим манерам?  - Он продолжает:
  -   Потом возьми меня под руку слева.
 -   зачем?
 -   я так хочу.
 -   а какая разница?
 -   примета есть.  -  Я молчу.  Он продолжает:
 -   Если мужчина позволяет женщине идти с ним под руку и при этом она находится слева, значит, он отдает ей свое сердце…

                Амурск Ноябрь 2017г.