Я поведу тебя в Музей

Повёл дочку в Музей. Мумии ей показать или протяжно-натяжные ткацкие станки - что будет в наличии, то и покажу. Показал. Дочка должна быть довольна. Вот я её и спрашиваю: "Ну что, довольна, дочка? Музей понравился?" А она в ответ:"Отец, ты по имени меня назови, а то всё Дочка! Имя то моё знаешь?" "Знаю, конечно, сам его с мамкой твоей выбирал из тысяч других! Сейчас назову тебя по имени." - нашёлся я. А сам переживаю страшно, так как имя дочки не вспоминается никак. Словно эта девочка безымянная.

Пытаюсь цепко осмотреть её и прочесть имя, если оно написано. На мешке со сменной обувью или на маленьком медальоне на шее. Не видно нигде этого мешка, видимо не переобувались мы в Музее. А медальон шарфом уже прикрыт - мы ж в гардеробе одеваемся, чтобы домой идти. А дочка продолжает ехидничать и даже издеваться: "И мамино имя мне скажи, дяденька незнакомый."

Тут, откуда ни возьмись, появилась женщина важная, видимо, сотрудница Музея. Но без униформы какой-нибудь. В гражданском платье, по-простому. И вместе с ней парень призывного возраста, сразу видно, что он при ней, а не наоборот. Я потом сказал, что всё сразу понял и даже (через час где-то) рассмеялся. А на самом деле, не понял я ничего, не сообразил сразу. Эта женщина сурово спрашивает:"Гражданин, что с Вами за девочка? Объяснитесь."

Я от стресса имя дочки сразу же и вспомнил:"Дочка это моя Машенька. В Музей её привёл экспонаты Ваши посмотреть замечательные." Голос мой чуть дрогнул, как это случается, когда вру или доклад делаю начальству. В тот момент я не врал. "Так забирайте Вашу Машу, я прошу. Наш новый сотрудник тут будет наблюдать." - заключила женщина и кивнула в сторону парня. Тот чуть подтянулся, словно замер по Стойке Смирно.

"А маму твою, дочка Маша, зовут Светлана Игоревна!" - добавил я негромко, но чтобы девочка услышала. Нужно всё доводить до конца. Нельзя позволять обстоятельствам преобладать над твоей волей. Вот поэтому я и сообщил дочке имя её матери.

Домой мы шли весело. Шутили, смеялись. Маша в какой-то момент даже пустилась в пляс, но я попросил её подождать с хореографией до дома. Теперь бы вспомнить, где этот наш дом. Я и про Машу и про Светлану Игоревну всё выдумал. А вот дом не выдумаешь, он из кирпичей. Да и сообразить ещё надо, почему, уходя из Музея, моя Маша (А Маша ли она?)  помахала рукой музейным женщине и парню и добавила:"Мама, до вечера! Захар, удачи тебе в первый рабочий день, братик мой!"

Вскоре мы вышли за пределы Кольцевой дороги. Ещё через некоторое время миновали Рязань. Где же этот чёртов дом? Маша либо ни о чём не догадывалась, либо ей нравилось идти со мной рядом. Что у нас следующее? Пенза или Сызрань? "Саратов!" - пояснила Маша, словно она читала мои мысли. Надо будет думать с менее эмоциональным выражением лица, чтобы дочка не догадывалась ни о чём.

Через некоторое время она уточнила:"Нет! В Вятку нам надо. Вы - старички - её Кировом называете. В Саратов нам нельзя. Там либо Волгу вплавь форсировать либо по мосту. А на мостах сейчас чемоданы шмонают после недавних [Маша сделала паузу] событий." Маша имела ввиду те восемь громадных тяжеленных чемоданов, что мы с ней несли. По два чемодана в каждой руке. Выходя из Музея, я предложил ей, что понесу шесть по три в каждой руке. А она, как девочка, только два. Маша не согласилась и несла груз наравне со мной, поровну.

"Так в чемоданах этих ничего запрещённого нет. Там рукописи, что я собираюсь представить в Редакцию литературного журнала "Кто сказал, что она впадает?" - бодро и даже несколько обиженно сказал я. И добавил:"Ещё лёд не сошёл. Крепкий он. Не то что Боливар, выдержит двоих. Пойдём по льду. Ночью."

Маша нежно посмотрела на меня, словно не поверила моим объяснениям про рукописи. Знает, наверное, что в журнале "Кто сказал, что она впадает?" предпочитают электронные версии манускриптов. Мы пошли дальше. Дочка чуть впереди меня. Четыре чемодана в её руках казались невесомыми. За её плечами весел, словно рюкзак, мешок со сменной обувью. Крепкими смелыми стежками на нём было вышито имя хозяйки. И это было не Маша.

Я легко разглядел первые две буквы "An". Это что? По-английски? Анна? Анастасия? Анабель? Антуанетта? Девочка что-то почувствовала, повернулась ко мне и сказала:"Папа, Это наша фамилия на мешке, а за ней моё имя Мария. Не парься? Просто иди с чемоданами за мной." Я стал думать, гадать какая же у нас фамилия. Андалузины? Антилоповы? Антиподины? Антрацитовы? Андаманские? Не вспоминалось никак.

Маша снова остановилась:"Мы - швейцарских кровей из Женевы. Но уже многие годы живём в городе Чашки Свердловской области. Там у нас семейное предприятие ООО Танкисты Гор. Производим всё! От швейцарского сыра до швейцарских часов, но на Урале. Нас зовут Атверстий. На мешке вышито, словно написано от руки "Аmверсmий Мария". Моя тётка Яков Атверстий - Генерал Полковник Российской и Швейцарской Полиции. И ещё много известных личностей. Ты, папаня, опытный лётчик. Но однажды из многочисленных чемоданов важного пассажира просыпался какой-то белый порошок. Тебя списали подчистую. Хорошо, что не посадили. Появились проблемы с памятью. Ну и с деньгами. Ты ж не летаешь теперь. Мама, а теперь и брат Захар, поступили на работу в Музей. Ты написал обо всём разоблачительную книгу, про чемоданы и порошок. Мы несём эту рукопись в Саратов в журнал "Кто сказал, что она впадает?". Можно было ещё в Вятку, но ты веришь редактору журнала "Кто сказал, что она впадает?".

Я хотел от умиления прослезиться, но давно забыл, как это делать. Мы продолжили путь.