Загорянка, 18. Часть четвёртая -3

  Андрея Жигулина выписали из больницы и утром следующего дня, как и мечталось ему в мрачных серых коридорах, он отправился вместе с Наташей на взморье к прибрежным скалам. Здесь в двадцати километрах от Приморска, есть очень живописный уголок.

  Они пристроились почти на самой макушке Покатой скалы. Она чем-то напоминает задремавшего на солнышке льва, чьи лапы и грива опускаются до самой воды и прибой полоскает их в своей радужной палитре.
Жигулин ещё сидит боком, мешает сломанное ребро. Он полулёжа опустился на примятый коврик прошлогодней травы и молча стал наблюдать за нагонной волной. Она с шумом и грохотом билась о песчаную отмель, клубясь белыми барашками вокруг небольших скал. Наташа в это время молча собирала весенний букетик, стоя на коленях под нежаркими лучами янтарного тепла.
Сегодня всё казалось необычным и этот притихший Жигулин вызывал какое-то детское умиление. Егорова краем глаза наблюдала за ним и понимала, что видит в нём уже новые, до селе неизвестные ей черты.
"А он, интересно, о чём думает сейчас, сидя со мною рядом у скал? - размышляла про себя Наташа. - Вот позвал меня сюда, чтобы не быть одному или?.."
  Все эти последние дни, пока он лечился, она не могла находиться дома, всё время старалась куда-то убежать. Хорошо, что рядом оказался такой друг, как Терещенко: она с ним и в Дом Быта, и в кафе "Мороженое", и в пончиковую на обед... Ну. а потом до неё дошли разговоры Коломийцева, который говорил своему другу Истомину однажды на перерыве возле УВД, когда сотрудники младшего состава устроили небольшой перекур:
- Прикинь, Терещенко за спиной у Андрея, пока он в больнице, с Наташкой Егоровой роман крутит... Что нет, как нет? Я сам видел их несколько раз вместе в таких местах, где по работе ничего не нужно. Из Дома Быта такие весёлые на днях выходили и всё фотографии свои рассматривали, смеялись, обнимались, ну и т.д.
- Ну, что ты несёшь? Они вместе в кабинете сидят: общие дела, общие разговоры и общие досуги могут быть, - возражал белее серьёзно настроенный Истомин.
- Ну-ну, посмотрим! Вот Андрюха из больницы вернётся, а тут уже и свадьба на носу... Ха-ха-ха!
 Андрей вернулся, но как ни странно, не испытал никакой ревности в ответ на слухи, что Александр стал ухлёстывать за Наташей. Ему это даже показалось очень весёлым фактом. Он лишь улыбнулся на всё это и продолжал просто жить, потому что все остальные мелкие страстишки после совместных с Егоровой испытаний, там в Подольском, показались ему теперь столь незначительными, как если бы он растоптал в пыль придорожные комья глины мыском сапога. И вот сейчас они сидят рядом на камнях, тишина кругом, нет рядом ни души, и только море и огромное синее небо над головой.

  Но романтика заканчивается очень быстро, как и этот безмятежный выходной день, который всё же надолго запомнится в этой череде событий, светлым и ярким пятном.
  Апрель подходил к концу, а рабочая неделя только начиналась, когда из Первого отделения милиции позвонили и попросили приехать к ним дежурного следователя. В этот день дежурил Терещенко. Взяв с собой Наташу, он быстро спустился вниз к служебной машине.

  В Первом отделении милиции их ожидал встревоженный мужчина лет тридцати. Он обратился к дежурному в свой участок на Азовской улице, чтобы разрешить одну спорную ситуацию, но всё оказалось гораздо сложнее.
- Меня жена не пускает к дочке, - начал он, когда майор попросил его изложить подробно свою просьбу, - мы в разводе, а моя Настенька, ей всего четыре годика. осталась у этой горгоны... Простите, у жены. Я каждый выходной приходил к ней, мы гуляли, ходили вместе в парк, потом я её отводил к себе домой и под вечер возвращал этой женщине, её матери. Такая договорённость была с ней, а в эту субботу она меня к доченьке моей не пустила. Почему, не объяснила толком, лишь сказала, что Настя наказана. А когда открывала мне в квартиру дверь, я слышал с порога, как громко кричала моя Настя. где-то в кухне. Там у них одна комната и я хотел силком пробиться, посмотреть, что там происходит, но она меня сильно толкнула и я упал, прямо отлетел к соседской двери, и в этот момент она свою квартиру захлопнула и больше мне не открыла. Я поднялся на ноги, и пока стоял под дверью и слушал, моя дочь всё кричала, очень громко. Я стал кулаками ей барабанить, но без толку...
- А, что вы от нас-то хотите? - спросил Терещенко, - Ведь мы не решаем здесь семейные споры, вам надо обратиться в комнату по делам несовершеннолетних, они свяжутся с сотрудниками отдела попечительства семьи, и там решат, как вам дальше с женой бывшей разобраться.
- Я не хочу с ней разбираться.
- Он в субботу пришёл к нам, товарищ майор, - вмешался в разговор участковый, - и мы тоже подумали, что тут чисто семейное дело. Но в воскресенье под вечер нам позвонила уже соседка этой женщины Комаровской и заявила о том, что в квартире уже вторые сутки громко плачет ребёнок, а дома, судя по всему, нет никого.
- Да, я с утра сегодня пришёл туда, отпросился на работе, моя дочь плачет. Я её подозвал к двери, а они кричит откуда-то издалека, что не может, мама её привязала к кровати. Я в ужасе!.. Пожалуйста, помогите моему ребёнку, без вас, сказали, не могут решить вопрос на месте со вскрытием замка, а слесаря мы уже попросили туда прийти.
  Терещенко провёл рукой по лицу, снимая напряжение, потом скомандовал:
- За мной!
 Сотрудники отделения милиции на Азовской и Наташа с майором быстро ринулись к оперативной машине.

 Когда приехали на место, действительно, у двери квартиры, где был закрыт ребёнок, стояли соседи и служащие домоуправления.
- Мы бы уже вскрыли дверь, но без согласия органов, говорят, нельзя, - сказал домоуправ Криницын. - А ребёнок плачет дома уже с субботы.
Наташа подошла к двери и прислушалась, детский плач раздавался уже еле слышно со всхлипами и прерывистым кашлем. Егорова тревожно посмотрела на майора. Терещенко тоже прислушался, а потом твёрдо произнёс:
- Вскрывайте!..
 После команды майора слесарь быстро приступил к своим обязанностям. Через пять минут дверь была вскрыта и милиция вместе с отцом девочки вошли в квартиру.
Шторы на окнах были плотно задёрнуты. Рядом с большим круглым столом у окна стояла детская кроватка с металлической спинкой и сетчатым матрацем, на ней сидел испуганный ребёнок с тёмными кругами вокруг глаз. Девочка была одета в домашний ситцевый халатик с голубыми цветами, она сидела в странной для ребёнка позе, причину которой поняли, когда подошли к малютке. Она была в строгом ошейнике привязанном к спинке кровати на короткий поводок. Отец ребёнка, увидев это сильно побледнел и бросился скорее освобождать свою Настеньку.
- Минуточку, - попросил Терещенко, - погодите! Надо это всё документально зафиксировать. Наташа, - попросил он и девушка достала свой фотоаппарат.
 Когда рядом не было фотографа-криминалиста Салтыкова, Егорова сама делала снимки для протокола. Наташа быстро всё сфотографировала и подошла к ребёнку.
 Девочка дёргала головой и прижимала к груди перевязанные какими-то тряпками, руки. Ошейник быстро сняли, размотали кисти рук и Терещенко буквально отпрянул в сторону, когда ему открылась страшная картина. Все пальчики на обеих руках были синего, почти чёрного цвета, а так же синюшная кожа на запястьях указывала, что ребёнок был сильно травмирован. По всей поверхности обеих ладошек виднелись следы глубоких порезов, которые очевидно долго кровоточили, а теперь образовали безобразные рубцы и чёрные борозды. Отец в голос закричал, схватил Настеньку на руки и попросил скорее вызвать врачей. Девочка откинула назад головку и спекшимися губами, почти шёпотом, произнесла:
- Папочка, у меня сердечку больно...
  Потом она жалобно всхлипнула и закатила глаза.
  Все взрослые стояли вокруг в растерянности, Терещенко по рации уже вызывал " скорую помощь", когда Наташа заметила в углу на противоположной стене вставленную в розетку вилку с торчащим шнуром от утюга, который валялся рядом. Видимо шнур из него был с силой выдернут и теперь сверкал оголёнными проводами, а рядом на полу и на покрывале детской кровати виднелись очень чётко бурые следы запекшейся крови.
  Ребёнка понесли к выходу на улицу, а Наташа трясущимися руками продолжала фотографировать.
- Что здесь могло произойти? - спрашивали у неё подошедшие соседи и в ужасе глазели на следы чудовищной расправы.

  Уже внизу перед приездом врачей, ребёнок снова на минутку ожил. Девочка задёргала губами и повторяла в горечах:
- Папочка, папочка!.. Прости... Прости, я разбила мамину большую вазу. Вазу разбила нечаянно... Прости! Я не могу отстегнуться, мне ручкам больно, они не слушаются, - при этом руки её висели, как плети.
- Лапонька моя, Настенька! - плакал безутешный мужчина. - Детка, скажи, что случилось?
 Он прижимал к губам её маленькое личико, целовал израненные ручки и не мог прийти в себя от этого кошмара.
- Мама сказал, что лучше бы я сама разбилась, чем эта ваза... - совсем тихо произнесла девочка и снова откинула головку отцу на плечо.
 
  Наташа сидела в оперативной машине, которая неслась сейчас по улицам Приморска за "скорой помощью" и её всю трясло.
- Саша, у меня не может в голове уложиться, чтобы мать могла сотворить такое со своим ребёнком, - говорила она майору, сидящему рядом с ней, - это значит, так она её наказала? Эту маленькую крошечку?
 Егорова не удержалась и громко всхлипнула.
- Могут они и такое сотворить, - процедил сквозь зубы Терещенко, вспоминая свою Галину.
  В самые обидные минуты он, почему-то, всегда вспоминал её, эта женщина была теперь для него настоящим исчадием ада, и все зверские ассоциации без её участия уже не получались.

  Девочку доставили в приёмный покой Приморской Городской больницы. Врач, который осматривал ребёнка в присутствии представителей Первого отделения и УВД, констатировал для официального протокола, что девочка себя сама поранить так не могла. Её руки: кисти, пальцы и на правой руке выше локтя, были буквально изрезаны, исполосованы, скорее всего, стеклянным предметом.
- Там нет живого места, - говорил доктор, - потом я очень сомневаюсь, что мы сможем ей помочь. Ребёнок находился в таком состоянии больше двух суток. Если бы привезли во время, мы бы могли спасти её ручки, а так... Видимо, придётся ампутировать конечности.
 После этих слов у Терещенко упало всё внутри:
- Ребёнок будет жив? - спросил он, бледнея до синевы в губах.
- Да, постараемся... Тут ещё одно, - и врач отвёл майора в сторонку, Наташа при этом стояла рядом и в ужасе воспринимала всё происходящее.
- Что? - переспросил майор.
- Там на плечиках у неё есть следы от термического ожога, судя по всему, а я такое уже наблюдал, можете мне поверить, это след от оголённого провода. Кто-то прижигал, буквально, пытал эту бедняжку током. Не понятно, как детский организм смог всё это пережить. У девочки явно обнаружено нарушение сердечного ритма. Но, мы постараемся, всё сделать, всё, что в наших силах и возможностях... Отцу сейчас дали успокоительного, он у нас тоже пока полежит.
- Где он? Мне можно к нему пройти, это необходимо?- спросил Терещенко у врача.
- Пойдёмте, я вас проведу к нему в палату.
 Майор, настежь распахнув дверь, буквально ворвался к лежащему в палате мужчине.
- Назовите ваше полное имя, - попросил Александр, - и скажите мне, где работает эта тварь... именуемая женщиной?

  Эту "тварь" нашли только ближе к ночи, она пряталась у своих ничего не подозревающих друзей, которые, как ни странно, хорошо отзывались об этой Комаровской, прекрасной хозяйке и "заботливой" матери, у которой дома всё сверкает в полном порядке, а ребёнок и муж ходят по струночке, боясь нарушить эту чистоплотную домашнюю идиллию.
  Её привезли домой на место преступления в сопровождении следователя Приморского УВД майора Терещенко и его помощника Натальи Егоровой, а также местного участкового лейтенанта Коробейникова и оперативного дежурного Истомина.
Она спокойно прошла в квартиру, встала у окна рядом с круглым столом, плотно сомкнула губы и стала что-то искать глазами, когда, наконец, увидела это, то медленно произнесла, как будто сделала одолжение:
- Это разбитая ваза, из-за неё всё случилось, - и Комаровская подошла к углу серванта, где на нижней полке лежал небольшой газетный свёрток.
Она развернула его и на пол посыпались сверкающие осколки разбитой хрустальной вазы. Наташа подошла ближе, наклонилась и подняла с пола острый кусок, который выглядел как лезвие ножа, он был весь измазан яркими бурыми пятнами.

  В Приморском УВД полным ходом шло итоговое оперативное совещание. В кабинете для заседаний за большим столом присутствовали все начальники розыскных групп. Не было только полковника Егорова, он выехал по срочному делу в Приморско-Ахтарск.
За столом стоял привычный для такого события шум. Султанов, как старший следователь по особо-важным делам, был во главе совещания и сейчас молча и сосредоточенно изучал материалы, разложенные перед ним в открытых папках.
- Ты в Ригу дозвонилась, этому артисту? - как бы ненароком наклонившись к Наташе, спросил полковник.
Она в этот момент разговаривала с Андреем, который сидел от неё справа, и плохо расслышала полковника, но по последним словам его, поняла, что от неё хотят.
- Артисту, это Авеньеву, что ли? - переспросила она.
Султанов утвердительно кивнул головой и поверх очков строго взглянул на неё.
- Я звонила и в Вильнюс, и в Ригу, где он часто бывает, но нигде его не могу застать. А вот Томкуса застала в Вильнюсе. Они на гастроли в Краснодар собираются. Когда приедут, мы их тут и попробуем выцепить.
- Попробуйте, - почти шёпотом произнёс Султанов. Он явно не хотел. чтобы их разговор слышали посторонние.
И Наташа, поняв это, сделала вид, когда на неё вопросительно посмотрели коллеги из-за стола, что речь идёт о текущем моменте и полковник спросил её о сегодняшних делах.
- Так, друзья, давайте начинать, - произнёс полковник, когда ознакомился с письменными отчётами своих коллег. - В этом месяце в производстве было пятнадцать дел у следственных отделов, по мелочи и того больше, но мы их сейчас не будем брать в отчёт. Кто подробно доложит по закрытым делам?
  Все молча засуетились и задвигались за столом, снова пробежал лёгкий шумок, под который начали подталкивать пол локоток Наташу Егорову. Жигулин, ехидно на неё посматривая, подвинул папку под самую её ладонь и кивком головы указал на полковника.
- Ну, ладно, - шепнула она ему на ухо, когда поднималась, - мы ещё сочтёмся, голубок!
- Давай-давай, Егорова! У тебя речь лучше поставлена... а то мычат тут некоторые! - весело подбодрил её Терещенко.
 Она открыла папку и не раздумывая, с места начала:
- Тут все знают над чем мы работали, и не только в этом месяце. Длинное дело Куликовых, например... Так вот, оно закончено. На днях сообщили из области, что преступник Жильцов был задержан в Ростове-на-Дону. Снимал там в одном из частных домов комнату и местный участковый его опознал по фотографии. Теперь, что с ним делать, решит суд. В прокуратуру были так же переданы материалы дознания по факту исчезновения отдыхающих двухлетней давности, но дело было сразу прекращено за отсутствием состава преступления. Это дело, я имею ввиду Леонидовых, тянет лишь на административное правонарушение и то с большими оговорками. Женщину эту Лидию Тимофееву проверили. Она действительно имела мужа, осуждённого за убийство и вышедшего из тюрьмы не за долго до её приезда к нам в Приморск. Всё, что она говорила, подтвердилось. Многие родственники знали эту ситуацию и имели с ней связь, то есть там, ничего такого ужасного с её стороны не было допущено. Теперь Комаровские... Остановлюсь на этом деле подробнее.
Перед глазами Наташа снова возникла тёмная комната и ребёнок, сидящий в строгом собачьем ошейнике с перевязанными руками. Она откашлялась.
- Меня, слушайте, даже в жар бросило, когда ты эту фамилию произнесла, - буркнул со своего места Терещенко.
- Да, уж! - вздохнул Истомин и провёл ладонью по волосам.
- Итак, Комаровские, - продолжала Наташа. - Муж тут сидел перед нами после подозрения на инфаркт, рассказывал, что жена стала просто не вменяемая в последнее время, помешалась на хрустале и фарфоровых статуэтках, что и послужило поводом для их развода. Её отец собирал эту коллекцию всю жизнь и уезжая в Израиль, оставил ей весь этот хлам. Там дома был культ вещей. И малейшие со стороны супруга нападки на это барахло, расценивались как преступление.
- Но неужели хрустальная ваза, пусть даже и коллекционная, оказалась дороже жизни собственного ребёнка? - спросил с места Коломийцев, который был подключен к опросу свидетелей по этому случаю.
- Видимо, дороже, - ответила Наташа.
- Из собственных её показаний, когда на эту... нажали хорошенько, было уже ясно, что она не в себе, но на "дурку" пусть не расчитывает. Она осознанно всё это проделала с ребёнком, - вставил Терещенко, - я даже имени её называть не хочу, не заслужила!
- И тем не менее, подробности? - попросил Султанов.
- Хорошо, - продолжала Наташа, - Сусанна Комаровская с утра в субботу не досчиталась одной своей вазы, стоявшей на серванте. Дочка была очень испугана, но говорить ей отказалась. Потом она обнаружила осколки в мусорном ведре, поняла, какой ужас совершился и стала пытать ребёнка шнуром от утюга. Она вставила вилку в розетку, оголила раздвоенные провода и со словами: "Чтоб ты сдохла, мразь..." - тыкала этими проводами в ребёнка. Девочка осталась жива по словам эксперта, потому что в розетке был ток невысокого напряжения. Дом старый, проводка двухфазная, ток проходивший там, был от 70 до 130 вольт. Но, девочка, по словам той же Комаровской, один раз впала в бессознательное состояние, за это время она успела перетащить её на кровать и привязать к спинке поводком, собака когда-то была в доме. Но этого показалось мамаше мало, она в приступе ярости достала осколки из ведра и стала резать ребёнку руки. Когда хлынула кровь, то придя в себя, эта стерва намотала тряпок на кисти рук девочке, а сама убежала из дома, по её словам она находилась в состоянии аффекта. Но надеялась, по её же словам, что за это время дочка умрёт, так как не сможет, будучи привязанной, приползти к двери и попросить о помощи. В общем, действовала она, как садистка! Все материалы по разбору дела уже переданы в прокуратуру и ждут своей правовой оценки. Ребёнок в результате. лишился кисти левой руки и всех пальчиков на правой. Остался только один большой палец, доктор говорит. что ложку она им держать уже может. К счастью, Настеньке удалось сохранить жизнь и сейчас решается вопрос о её местожительстве после выписки. Отец тоже там в больнице, приходит в себя, - заключила Наташа.
- Послушайте, а в отдел по делам несовершеннолетних по материнству и детству он не обращался после развода, этот тюфяк? Я мужа имею ввиду, - спросил возмущённый Коломийцев, - ведь, если я привально понял, его жена и раньше была неадекватной. Что же он не добивался права самому растить дочь?
- Это ещё предстоит выяснить. Дело резонансное, у всех теперь на слуху, - говорил Султанов, - и вот сегодня Егоров уехал в Ахтарск с представителями отдела попечительства. Там будут изымать документы в местном отделении милиции, куда сам Комаровский, по его словам, неоднократно обращался с жалобами на жену и с требованием оставить ему дочку после развода, и разговаривать с его родителями, то есть бабушкой и дедушкой потерпевшей девочки.
- А, почему там?- спросил Истомин.
- Потому что это родина Комаровского и там они проживали с супругой до прошлого года. Ну. а теперь подведём итоги...

  После совещания Наташа и Андрей поехали в городскую больницу, чтобы переговорить с лечащим врачом о состоянии Комаровского. Врач, встретивший их в коридоре ни чем не утешил, допрашивать его в ближайшие дни будет нельзя. Держалось высокое давление и состояние сердца было нестабильным.
- А к девочке я вас проведу, - сказал врач, и добавил, - только не долго. Она всех ещё боится, плачет, если в палату входит кто-то чужой. А меня и медсестру постоянно просит сказать маме, что она больше не будет трогать её стеклянных куколок и чашек, пусть только мама ей ручки вернёт...

  Стояла непривычная тишина в эту ночь и дома, и за окнами. Отец приехал из Приморско-Ахтарска очень поздно. Он сразу прошёл в кухню, потом лёг спать и Наташе не удалось с ним поговорить о поездке. В этой нависшей весенней тишине она долго не могла заснуть. Лежала у себя в комнате и смотрела в потолок, по которому двигались тени от деревьев, подсвеченные уличными фонарями. Отец накануне поездки, утром зачем-то спросил её полушутя, полусерьёзно: "А, когда вы с Андреем распишитесь?" Неужели и он, как все поверил в эту чушь про Терещенко? Нет, она так не думала, но на вопрос отца ответа путного не получилось. Не хотела она этих расписок и Жигулина рядом с собой в качестве мужа - видеть тоже не хотела. "Тогда иди в монастырь, - как-то уж очень злобно пошутил отец и добавил, - скрытничаешь всё!.." Нет, не скрывала она ничего, потому что нечего было скрывать. Был Коля Юревич и была любовь к нему, но всё очень горько и больно закончилось и, наверное, сопротивлялось сознание, не хотело оно больше такой боли.
 Наташа вздохнула со стоном и перевернулась к стене. Наконец пришёл сон, тяжёлый и душный, как низкое небо перед грозой в летнюю жару. На неё сперва, что-то навалилось, тягостное, оно задавило до боли в груди, а потом её будто выбросило на пустырь. Там на фоне красноватого неба стоял подъёмный кран, а потом послышался гул самолёта, он приближался, нарастал и вдруг огромная светлая махина с синей полосой на хвосте вынырнула из этих красных облаков и устремилась вниз. Люди, стоящие рядом побежали, побежала и она, Наташа. Самолёт покрутился немного по спирали и рухнул вниз, сотрясая взрывом землю... Было страшно, все кругом метались, кричали, и Наташа кричала, но не слышала собственного крика, она зажимала уши ладонями, пытаясь заглушись этот кошмарный гул, стоявший вокруг. Потом под ногами была рассыпана какая-то битая посуда, люди под обломками горящей махины и пронзительный детский крик: "Мама, верни мне мои ручки..." Всё - это было последней каплей в её ночной горячке.
  Егорова резко вскочила на постели, она ещё до конца не проснулась, но тень ночного кошмара была так реальна, что девушку буквально подбросило вверх.Через несколько секунд она уже стояла босыми ногами на полу и тёрла кулаком веки. Потом кинулась в кухню, налила в стакан воды из чайника и села к столику у окна.
Алексей Михайлович поднялся на непонятный шум и нашёл дочку плачущей со стаканом в руках. Она всхлипывала, как ребёнок, горькие слёзы лились по щекам и стекали на шею, тело вздрагивало, плечи, будто сковал озноб.
- Доча, что с тобой? - наклонился к ней отец.
- Всё, папка, всё... Я больше не могу так!.. Мама оказалась права, когда говорила мне, что с такой эмоциональностью нельзя идти в мою профессию. Я больше не буду работать в милиции... Пусть Султанов даст мне отпуск, поговори с ним, а потом... потом...
  Егоров прижал Наташу к себе. Он стоял над ней, теребя её взлохмаченные волосы и ничего не мог произнести вслух и возразить. Он только знал, что такие минуты бывают в жизни у каждого, кто связан с такой профессией, и у него тоже было подобное уже спустя два года, как он служил в милиции. Но он ничего не будет говорить сейчас Наташе, нельзя этого делать в её состоянии. Пусть пройдёт этот кошмарный срыв и она разберётся во всём сама. А теперь нужно уйти отсюда и положить её спать.
  Он помог ей дойти до постели и посидел с ней, пока дочь не заснула, а потом услышав её ровное дыхание - вышел из комнаты, но уже до утра сам не уснул.

  Она получила отпуск и уехала в Ейск на майские праздники. Там тёплыми, влажными вечерами она гуляла по пляжу Каменка, смотрела на малиновые закаты и размышляла о своём месте в жизни, потом, закрывшись в номере турбазы "Прибой" - она всё-таки испытывала тоску по тому миру в котором уже привыкла жить, понимала, что порвать вот так все связи и бросить людей, всех тех, с кем сработалась и сроднилась - она уже не сможет. Но тяжесть восприятия того, с чем приходилось сталкиваться на работе угнетало непомерно. Так ничего до конца не решив, Егорова перед Днём Победы вернулась домой.

  Все готовились к самому большому в стране празднику, надували шары, вешали транспаранты и флаги на проспектах и площадях. В УВД тоже была привычная суета, по такому случаю в актовом зале восьмого числа собрались на торжественную часть и концерт в честь Дня Победы. А на следующий день сотрудники с семьями должны были пойти на парад, который в их военном городке был исключительным по размаху. Наташа на концерт вместе с отцом не пришла. Жигулин стоял совершенно потерянный у входа в зал. Алексей Михайлович поравнявшись с ним, дружески хлопнул его по плечу и указал на Терещенко:
- Вот, как надо веселиться!
 Майор, выплясывал на свободном от кресел проходе в обнимку с Истоминым под "Катюшу", лившуюся из магнитофона, весь обвешанный цветным серпантином и воздушными шариками.
  Послушав торжественную часть, на которой были представители из области, приехавшие наградить особо отличившихся товарищей, Андрей на концерт и на танцы не остался. Он вышел на улицу и в затихающем шуме вечернего города отправился в парк. Он знал от Алексея Михайловича о Наташином намерении уйти с работы, поменять вид деятельности на более спокойный. На какой, она ещё сама не знала и не говорила никому об этом. Отмахивался от такой перспективы только один Терещенко, который не верил этому и всерьёз не воспринимал Наташкины причуды. А вот Андрей задумался. И если ей правда тяжело, то пусть уходит - он поймёт и не осудит. Относится же к ней он будет, как и прежде и любить её не перестанет. Ведь Егоров будет рядом, а значит и ниточка связывающая Наташу с ним не порвётся.
Жигулин прошёл вдоль торговых палаток на аллею парка и сел на скамейку у высокого тополя. Мимо гурьбой прошла толпа школьников, среди них выделялись две женщины, видимо это были учителя, которые привели сюда в летний кинотеатр на сеанс своих горластых учеников. Ребята бросились бежать к площадке аттракционов, а эти две дамы остановились рядом с палаткой "Союзпечати". Одна из них особенно выделялась элегантностью и внешним видом. Она стояла в профиль, но показалась Андрею знакомой. Жигулин даже приподнялся, чтобы её разглядеть получше, но тут увидел быстро приближающуюся по аллее фигуру, он узнал Терещенко. Тот подошёл к этим двум женщинам, о чём-то весело поговорил с ними, а потом, осторожно тронув за локоток ту, что была повыше ростом, элегантную блондинку, ушел с ней за палатку в летний сад. И, глядя им вслед, немного удивлённый Жигулин, наконец узнал в ней Елену Массальскую, фотографа из Дома Быта. Она проходила по делу, которое вели месяца два назад майор с Наташей. Андрей встал со скамейки и весело присвистнул.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.